Исцели меня

– Это Татьяна, мамина подруга, а это – Света, ее дочь, – вежливо знакомил я Настю с гостями.

Татьяна поджала губы, переглядываясь с мамой, возможно, она не знала, что я приду не один. Настя добродушно посмотрела на всех и заострила взгляд на Свете, потом посмотрела на меня, как будто пытаясь мне что-то сказать. Да я тоже хотел много объяснить, только свидетелей для разговора многовато.

– У меня тост, – выпалил я. – Так как мы опоздали, можно это и так назвать, и пропустили все поздравления…

– Это точно, – уточнил отец, важно поднимая указательный палец верх.

– Спасибо, отец… – ухмыляюсь я.

Встав, я наполняю свой бокал вином, мысленно вкладывая в него все свое прощение за обиды к своему отцу, в то же время чувствуя себя виноватым за те нелепые с высоты сегодняшнего своего мировоззрения поступки. За столом воцарилась тишина, все смотрели на меня в ожидании, вероятно, плохого, только Настин взгляд внушал в меня веру в себя.

– У меня есть тост, – я вышел из-за стола и медленно пошел к отцу, он безмолвно затих в растерянном ожидании. – Я хочу сказать спасибо за то, что ты решил провести свой день рождения с нами, разделить столь радостный час – день своего рождения – с самыми близкими…

Я увидел застывший мамин взгляд, улыбнувшись и по-доброму подмигнув ей, я подошел к отцу.

– Я желаю тебе долгих лет жизни, потому что я… – у меня подкатил комок горлу, осознавая, что я мог лишиться этого мужественного, нужного для меня человека, сейчас во мне проснулся мальчик, который смотрел на своего отца влюбленным взглядом, – я хочу, чтобы ты был в моей жизни, отец…

Отцовские глаза наполнились влагой, он поджал трясущуюся нижнюю губу и заключил меня в крепкие теплые объятия.

– Сын… – с радостью тряхнул меня за плечи отец, – спасибо, сын…

Наши бокалы дрогнули, и мы осушили их до дна. Мама быстро смахнула слезинки радости, и ее глаза наполнились долгожданным праздником. Настя смотрела на меня с любовью, я отвечал ей благодарностью, и мама сразу перехватила наш тайный молчаливый диалог.

– Отец, это тебе от нас, – произнес я, достал коробочку из кармана.

Он любопытно покряхтел, надев массивные очки на нос, открыл подарок. Воцарилось тихое внимание, все смотрели на отца, он осмысленно рассматривал часы.

– Я надеюсь, что в будущем ваши имена еще не раз будут написаны вместе, – сказал отец и с заботой посмотрел на Настю.

Она прикрыла стеснительную улыбку рукой, а для меня отцовская речь звучала как благословение. Я еще раз обнял его и сел рядом с любимой.

– Спасибо, – тихо шепнула она, я наклонился к ее уху, ответив:

– Мне самому стало легче, поэтому взаимно…

Отец сел за стол, мы еще раз подняли бокалы за здоровье именинника. У него было приподнятое настроение, и он начал со всеми общаться, единственные, кто себя неуютно чувствовали, так это мамины гости.

– До вашего прихода мы общались об обыденном, вспоминая прошлое, хотелось бы послушать вас, – издалека начала мама. Света оживилась во внимании.

– В принципе, моя жизнь проста, – Настя неуверенно посмотрела на меня, потом на всех, – учеба, дом…

– А как же ваша конференция? – вторглась Татьяна.

– Это моя не первая практика, я оканчиваю институт и по работе часто участвую в разных конференциях, конечно, научного характера. Сегодня мы поднимали вопрос об особенностях психического развития детей с синдромом Дауна, – Настя сделала паузу, Света брезгливо сконфузилась.

– Острая тема не только как найти подход к такому необычному ребенку, но и как помочь родителям, имеющего такого ребенка. Потому что если родитель не выдерживает или дает слабину, соответственно, это напрямую влияет на психику ребенка, который и так нездоров…

– Как интересно, – одобрительно кивнула мама, – я тоже неравнодушно отношусь к детям.

– Настенька, я так понял, ты – психолог? – спросил отец.

– Кто бы подумал, что Максима интересуют эрудированные девушки, – грубо высказалась Татьяна и тут же огляделась, не веря, что произнесла мысли вслух.

– А как вы познакомились с Максимом? – спросила мама, переглядываясь со своей подругой.

Я хотел ответить, но Настя положила мне ладонь на ногу и тепло посмотрела на меня, дав понять, что справится сама.

– Я была у мамы на работе, и в этот день к ней пришел Максим, получить консультацию для своего друга. Так мы встретились в первый раз, – Настя посмотрела на меня с улыбкой, я ответил ей тем же. – Он был очень настойчив, когда приглашал меня на свидание. – Хоть в чем-то она не соврала.

– Так, так… – задумался отец, – ты, случайно, не Климова?

– Ага, – удивилась Настя.

– Так я сам отправил Макса к Софии Вячеславовне, она удивительный человек, за пару сеансов она сохранила брак моему другу. Аня, помнишь, я тебе про Пашку рассказывал? – спросил он у мамы, та ему что-то невнятно ответила. – Вообще я слышал о ней много хорошего …

– Спасибо, – скромно шепнула Настя.

Света со своей матерью совсем приуныли, мама старалась их взбодрить житейскими разговорами. Отец большую часть разговаривал с Настей, он явно показывал свою симпатию к ней, возможно, чувствуя, что она его спаситель. Я наблюдал за отцом и понимал, что я много упустил и на самом деле по нему скучал. Трудно представить, что он мог просто уйти из моей жизни. Он так тепло встретил Настю, мне очень захотелось порадовать его внуками, тогда бы наша семья зажила новой любовью.

Я почувствовал резкий удар по ноге. За разговорами время прошло очень быстро, и Настя подала мне сигнал.

– Мне очень жаль, но мама просила меня подготовить материал к завтрашней конференции, я просто горю во времени, – произнесла Настя. – Мне очень приятно было с вами познакомиться, пообщаться, но надо идти…

– Ну что ж, жалко, но ради Софии Вячеславовны… – с тоской сказал отец, вставая, чтобы нас проводить.

– Настя, ну ты же придешь еще? Я учитель математики… – Настя улыбнулась, глядя на меня, очевидно, поняв, откуда у меня страсть к цифрам – А дети такие непредсказуемые бывают. Думаю, пара твоих советов мне не помешают.

– Конечно, Анна Григорьевна, за кружкой чая обязательно побеседуем, – через силу произнесла Настя. – Вы не против, если я украду вашего сына?

– О-о-о, конечно нет, – ответил весело отец. – Приходи к нам в гости.

– Настенька, мы будем ждать тебя.

Было очень неожиданно и приятно видеть, как родители с теплом и нежностью приняли мою любовь. Если откинуть трудности с ее даром, то здесь и сейчас создается нечто дорогое для меня, то, что я потерял, когда был маленьким мальчиком.

Настя без стеснения обняла меня, вежливо улыбаясь, и только я чувствовал, что она слабеет и держится за мою кофту на спине, чтобы не рухнуть.

– Ну все, родители, нам правда очень пора, София Вячеславовна нас ждет…

– Настенька, маме привет! – кричит отец нам вслед.

Мы вышли из квартиры. Настины силы уходили мгновенно, а лифт как назло очень долго поднимался.

– Максим, не пугайся, если я упаду, – шепнула она, тяжело дыша.

– Что ты, малыш, я не позволю, – утешаю я, прижимая к себе.

Злосчастный лифт приехал к нам, в стенах замкнутого пространства ей становится трудно дышать, она стала бледной и неразговорчивой. Близится очередной этап ее расплаты за исцеление. Я держу ее за талию и ожидаю… В секунду она потяжелела, перед тем как дверям лифта открыться.

– Сейчас, малышка, мы будем дома, – говорю я обмякшему, еле дышащему сонному телу и ногой быстро открываю дверь из подъезда, так же быстро укладываю Настю на сиденье, бережно застегивая ремень.

Состояние натянутой нервной струны вернулось ко мне, я не знал, ее сон это хорошо или плохо, сон ли это вообще, только родители могут ответить на данный вопрос. С тревогой давлю на газ, рискуя, пролетаю на красный свет, я, как больной, спешу за экстренной помощью.

С долей вины в сердце вношу расслабленное тело Насти на руках в дом. Ее рука свесилась, распущенные кудри развеваются в воздухе, сама она очень бледная, словно жизнь вот-вот покинет ее.

– Что с ней? – подскочил ко мне Ярослав, поправляя ее руку.

– Ярослав Виталь… евич, – произношу и несу Настю в комнату, – так получилось, что она помогла моему отцу, а потом попросила поставить ей капельницу.

Ярослав отталкивает меня, снимая частично с нее пиджак, освобождая руку, осматривает место укола. Увидев сине-фиолетовое пятно, занимающее третью часть всей руки, я сделал шаг назад.

– София! – громко заорал Ярослав, я вздрогнул. – Ты с ума сошел? – яростно крикнул он мне.

София вбежала в комнату и охнула. Ей не надо было объяснять, она сразу поняла, что происходит. Ярослав приложил два пальца к ее шее, прощупывая пульс. София ушла и через мгновение принесла небольшой белый аппарат с кнопками и проводами.

– Что с ней? Это что? – произнес я, отталкивая Ярослава от Насти. Через ненависть к себе и чувство вины, которая в смертельной битве боролась с моим страхом, понял, что Насте угрожает серьезная опасность…

– Макс, тебе лучше уйти, – мягко произнесла София, разворачивая провода. Ярослав тактично меня подвинул, снова проверяя пульс у Насти.

– Это дефибриллятор? Зачем он? Она умирает? – кричал я в панике.

– Максим, успокойся. После адреналина у нее может быть остановка сердца, тогда нам ее нужно реанимировать, иначе она…

– …умрет, – как током ударило меня. – Она это сделала ради моего отца, – произнес я с болью.

– Нет, она это сделала ради тебя! – рявкнул Ярослав. – Тебе лучше уйти!

– Я не уйду, – твердо, сквозь зубы прошипел я, – я ее не брошу.

Ярослав недовольно смотрел на меня, а я на него, показывая все свое упрямство.

– Ярослав! Максим! – произнесла София, вставая между нами. – Ярослав, Насте приходится спасать людей, где придется. Макс ни в чем не виноват, – она уговаривала его, и он изменился во взгляде, – он не знал про адреналин…

– Макс, ты держи руку у нее на пульсе, если не дай Бог, то мы начинаем реанимацию, – уже спокойным голосом говорил он. Я внимательно слушал все его рекомендации. София крутилась около нас, устанавливая аппарат и другие приспособления.

Ее лицо было спокойное и бледное, губы стали синеватого цвета, словно из нее вышла вся кровь. Я держал пальцы на запястье, надеясь, что эти слабые удары, дающие ей жизнь, никогда не прекратятся. Она продолжала недвижимо лежать, родители периодически заходили в комнату, проверяя ее состояние. Я кивал им в ответ, что все хорошо, они в надежде вздыхали и уходили, оставляя меня с ней наедине. Я вспомнил, когда она меня однажды спросила, в кого я верю, когда ситуация не зависит от меня. Настя на своем личном примере решила проучить меня, потому что сейчас я хочу поверить, что есть кто-то, который сможет сохранить ей жизнь, надо только попросить об этом.

Мне в детстве снились сны, что я летаю, но, чтобы подняться вверх, нужно оттолкнуться от воздуха и полететь. Сознанием понимаю, что в невесомом эфире нет точки опоры, но я чувствую упор и взлетаю. Сейчас, перед страхом потери моей любимой, я хочу поверить, что во всем вселенском мироздании есть опора, которая даст твердость и гарантию того, что Настя выживет, и я начинаю просить…

– Настя, ты должна жить. Она должна жить, – говорю я, поглаживая ее волосы. Она лежит, не реагируя ни на что, только слабые толчки пульса говорят о том, что она еще жива. – Я не смогу жить, зная, что ты умерла по моей глупости. В чем тогда будет смысл моей жизни?

В отражении окон соседского дома видно, как последние лучи солнца коснулись земли. Не обращая внимания на усталость, щемление в сердце и скованные от напряжения мышцы, я думаю о том, что появится Венера над землей, и, возможно, она благоволит нашей любви. За три часа неподвижности у меня было много времени подумать о вере, мифах, легендах и звездах. В пик моего отчаяния я начал верить и просить помощи у всего, что могло вернуть ее из сна.

– Максим, передохни, – положил тяжелую руку на плечо Ярослав, – я подежурю…

– Нет, спасибо, – твердо отказал я, – я справлюсь.

– Если что?..

– Да-да…

В комнате стало темно, я включил слабый свет ночника. Я не думал о времени – это всего лишь мелочь, в сравнении с тем, что ей пришлось пережить. Слушая ее пульс, я понимал, что она еще со мной и борется с некой силой, чтобы выжить. За дверью о чем-то говорят родители, я не проявлял никого интересно к их личной жизни.

Глухой хриплый вздох разорвал тишину, Настя выгнула спину, собирая плотную ткань покрывала в кулаки, она открыла глаза.

– Ярослав Витальевич! – громко крикнул я.

Оба родителя резко вбежали в комнату, на их лицах был страх, но увидев, что Настя глубоко дышит, они расслабились. София принесла коктейль.

Настя находилась в полусознательном состоянии, ее окружили родители. Я отошел в сторону и прижался спиной к холодной стене. Ярослав протирал влажной тряпочкой ей лоб, София дала выпить коктейль. Настя расслабленными губами сделала глоток и упала на подушку. Жалкое зрелище рвет на части мою душу, призывая совесть к ответу.

– Теперь ты можешь идти домой, она вне опасности, – произнес спокойно Ярослав, подходя ко мне.

Я с облегчением вдохнул и мысленно послал слова благодарности миллионам божеств, к которым обращался.

– Макс, – постанывающе произнесла Настя, засыпая.

Я улыбнулся ей.

– Очень поздно, ты можешь остаться, – сказала София и с упреком посмотрела на Ярослава, тот виновато пожал плечами. – Мне трудно в этом признаться, но сейчас ты ей больше нужен, чем мы, – сказала она и вышла из комнаты.

– Располагайся, – сурово произнес Ярослав, покидая комнату.

На лице у Насти появился румянец, было отчетливо слышно, как она дышит. Я не раздеваясь лег рядом с ней и укрыл нас обоих пледом. Я много думал о ее даре, о людях, которых она спасла и еще может спасти и о той боли, которую она испытывает. Я поймал себя на мысли, что поставил в своей жизни очень высокую планку, и мне нужно разделить себя с ее каждодневным риском и болью.

Сегодня был очень тяжелый день, намного тяжелее из всех предыдущих.

Она

-Ай, – через тяжесть прикладываю ладонь ко лбу. Каждое движение болью отдается в голову. Ненавижу состояние после адреналина и глоток вина за здоровье отца Максима был явно лишним. Я боюсь открыть глаза, но ощущаю тепло, исходящее от Максима. Он – мое лекарство, мое обезболивающее.

Открыла глаза, все резко расплылось, предметы потеряли очертания, растекшаяся цветная картинка перед глазами неожиданно обрела четкость. Раньше я никогда не замечала, что цветы на люстре, которые огибают каждую лампочку, в действительности похожи на живые розы, только сделаны из стекла. Я еще долго рассматривала причудливые изгибы каждой веточки на люстре, стараясь отвлечься от последствий укола. Я провела тыльной стороной ладони по щеке Макса, от этого слабого прикосновения он вздрогнул, словно что-то его испугало.

– Эй, – произнес он, улыбаясь, – ты как, малышка?

– Все хорошо, – вру я. Я прекрасно вижу его усталость и тревогу.

– Настя, почему ты не сказала, что это опасно? Как бы я жил без тебя?

– Максим, вся моя жизнь связана с опасностью, я просто верю в благополучный исход, – оправдываюсь я.

– Спасибо за отца… ты… – он с горечью смотрел на меня, не зная, что сказать. – Я бы придумал что-нибудь, если бы знал про остановку сердца.

– Максим, не надо, – твердо произнесла я, пытаясь встать, – не надо меня жалеть. Я сделала свою работу, потому что Бог дал вам второй шанс, а я всего лишь инструмент, который исполнил его желания.

Я поднялась, пытаясь сесть на кровать, но рука соскальзывает, и я падаю на спину, острая боль от сердца проходит в отдаленные части тела, пересекая дыхание и заставляя меня поморщиться.

– Настя, что? Что случилась? – с испугом произнес Макс, подхватывая меня.

– Все в порядке, – говорю я, восстанавливая дыхание.

Он с тревогой смотрит на меня, поглаживая меня по щеке, вкладывая в свои движения всю нежность и любовь. Я чувствую себя хрустальной вазой, которая от малейшего прикосновения может разбиться.

– Макс, не смотри на меня так! – произнесла я, пряча от него глаза.

– Как? – оторопел он, поворачивая мое лицо к себе, заставляя смотреть в его встревоженные глаза.

– Не жалей меня, пожалуйста, я же боец, я совсем справлюсь, – убеждаю я, пытаясь встать, но эта попытка тоже провалилась. Эта беспомощность начинает меня злить.

– Я очень боюсь за тебя, во мне все переворачивается, когда я подумаю, что ты могла погибнуть. – Он замолчал, и скулы нервно задергались на лице. – Я все бы отдал, только чтобы ты стала нормальной…

– Всю свою жизнь я чувствовала себя уродом, только с тобой почувствовала себя нормальной, – я прикоснулась к его покалывающей щетинке на щеке, и он на секунду прикрыл глаза, наслаждаясь моим прикосновением. – Просто люби меня, как ты любишь.

– Обещаю, – улыбнулся он, – тебе надо еще поспать, ты слаба.

– Ты только не уходи, – шепнула я.

Он крепко прижал меня к себе. Греясь теплом его тела, проваливаюсь в бездну, и меня накрывает сон.

Глава 12

Он

Пережив страх потерять ее навсегда, я трепетно прижимаю любимую к себе и не могу уснуть. Настя сладко спит, спрятав нос в моей кофте. Ярослав оказался прав: трудно смотреть на любимого человека, когда он добровольно приносит себя в жертву, а ты остаешься стоять в стороне беспомощным дураком. Венчание, может, и сохранит ее дар, но не сохранит понимание между нами, я всегда буду рваться защитить ее, она будет уверять, что ее страдание – это смысл жизни.

Я посмотрел в окно. За прозрачным тюлем видно, как на небе собираются тяжелые синие тучи. Вместе с ухудшающейся погодой на меня давит депрессивное настроение, и я продолжаю накручивать себя. Одна часть меня относится к ней как к святой и считает, что ее дар – это великий долг перед людьми, другая часть меня хочет избавить от всех мук и страданий. Эти думы затягивают меня, и я уже не столько наблюдаю за небом, сколько думаю о нас, растворяясь в грозовых тучах. Настя пошевелилась, потягиваясь, выпрямилась всем телом. Я заботливо поглаживаю ее по спине.

– Ты не ушел, – шепнула она. Ее тихий спокойный голос возвращает меня из депрессивных размышлений.

– Я бы не посмел оставить тебя в тяжелом состоянии, – я провел пальцем по большому синяку. Запекшая кровь разлилась под кожей, отражая сочетание оттенков холодной и теплой гаммы с бледно-желтой окантовкой. – Я сделал тебе больно?

– Ты не виноват, – спрятала она руку под плед. Совершенно легко села на кровать, опираясь на подушку. Я привстал за ней. – Это я попросила тебя сделать капельницу, – она прячет от меня взгляд, я раздраженно вздыхаю.

– Я должен был спросить о последствиях капельницы, я чуть тебя не угробил…

– Максим, прекрати все эти терзания, ситуация была по обстоятельствам. Да, я очень редко, но пользуюсь адреналином, – возмущается она, вставая с кровати.

Я тоже поднимаюсь вслед за ней, бережно помогая ей встать. Она упрямо отталкивает мою руку, показывая свою самостоятельность.

– Макс, я не хрупкая и до встречи с тобой справлялась с трудностями сама! – крикнула она и замерла…

Меня задели ее слова, свое разочарование я скрыл, прикрывая глаза ладонью. Мне было очень трудно смириться с тем, что все мои старания сравнили с обузой, которые я навязываю. Чувствую ее прикосновения и убираю ладонь, встречаюсь взглядом с ее большими глазами, полными сожаления и вины.

– Вчера ты изменилась в машине, ты уже в тот момент чувствовала, что…

– Я знала, что нужно оказать помощь, но не знала, что это твой папа, – робко ответила она на мой незаконченный вопрос.

– Речь ведь в доверии, ты знала, но не поделилась со мной. Ты все спланировала, убедилась, что капельница в сумке, – во мне росло возмущение, и в глубине души я пытался найти оправдание своей беспомощности.

– Если бы я рассказала тебе, то ты не поехал бы на день рождения. Я знаю, что ты пошел бы на все, чтобы оградить меня от страдания, а твой отец погиб бы потом. Тебе стало бы легче, если бы он погиб? Тебе стало бы легче жить, зная, что я могла его исцелить? – она со злостью тычет указательным пальцем мне в грудь.

– Я очень благодарен за отца, но речь идет не о нем, а о тебе, – хватаю я ее за руку.

– Максим, речь идет о том, что ты пытаешься спасти от того, от чего я не прошу спасать меня, – это мой выбор, – злится она и вырывает руку из моего захвата.

Наконец на ее лице я увидел злость, ярость, а не слезы. Действительно, в этой хрупкой ангельской девушке я не заметил настоящего бойца.

– Что за крики? – входит в комнату София и озадаченно смотрит на нас обоих.

– Все в порядке, мама! – крикнула Настя. Я предпочел молчать, только из-за уважения к своему чувству.

– Настя?..

– Мам, дай нам договорить, – повышает она голос, гневно смотря на мать.

София еще раз серьезно посмотрела на нас и, задумчиво покачав головой, вышла. Наш конфликт перерос в затяжное молчание. Мы скрыли возмущение внутри себя и не решались сделать шаг к перемирию.

– Вчера, когда мы пришли ко мне, в коридоре ты что-то хотела сказать, но не успела, – начал я первый. Румянец выдал ее стыдливость, и я понял, что она понимает, о чем я. – Скажи мне?

– Я не могу, – нервно покусывает она губы, продолжая изображать рассерженный вид.

– Разве с того момента все изменилась? Если бы мне угрожала смерть, ты равнодушно осталась стоять в стороне? – делаю шаг к ней. Она озадаченно смотрит на меня.

– Нет, я начала бы тебя спасать!

– Только потому, что ты гуманист или пацифист, и ты обязана мне помочь? – я делаю еще шаг, она растерянно смотрит на меня, просвечивая меня янтарем. Ее сердитость сменилась мягкостью, растерянностью и желанием заплакать.

– Нет, не только поэтому, – выдавила она.

– Скажи, почему ты будешь спасать меня, ведь я сделал твою жизнь трудной и запутанной? – подошел я к ней очень близко.

По прерывистому дыханию было нетрудно понять, что Настя начала плакать, подтверждая, что все вышесказанное было порывом ярости и страха.

– Я не могу равнодушно принимать тот факт, что тебе угрожает опасность, я живой человек, и есть рефлекс – закрывать собой любимого человека, если я этого не буду делать, то меня можно приравнять к скотине. Я, как и ты, иду на жертвы. Мне больно знать, что ты страдаешь физически, – произношу я и наконец-то обнимаю ее.

Она не стесняется своих слез.

– Максим, почему все так сложно? – сквозь поток слез произносит она.

Хотел бы я тоже получить ответ на этот вопрос, но вместо этого я поднимаю ее лицо и утешаю поцелуем перемирия. Нами очень быстро овладевает страсть, и я касаюсь губами ее восхитительной шеи, сладкой мочки уха с ароматами цветов. И шаг за шагом мы приближаемся к кровати.

– Настя? – раздается сначала голос Ярослава, а потом стук в дверь. Он с неловкостью опустил глаза, Настя, смахнув остатки слез с лица, сделала шаг от меня. Я, скрывая улыбку, отвернулся и встал к Ярославу спиной.

– Я вижу, что тебе лучше, – уточнил он, – завтрак готов…

Настя расслабленно выдохнула после того, как дверь хлопнула, и подошла ко мне. В ее глазах затаилась грусть, а на губах улыбка, вероятно, для меня.

– Ты не ответишь на вопрос? – произнес я, поправляя локон на лбу.

– На какой из многих? – увиливает она. Она взяла мою ладонь и прижалась к ней щекой, будто запоминая мои прикосновения.

– Что ты вчера хотела сказать мне?

– То, о чем мне сложно говорить вслух, – улыбнулась она. Я касаюсь ее лица, волос, шеи, она блаженно закрыла глаза, и слушала мои прикосновения, – Максим, мне нужно побыть одной…

– Ты меня гонишь?

– Я очень хочу, чтобы ты остался. Я запуталась. Это неделя была такой насыщенной и тяжелой, как будто всю остальную жизнь я не жила, а прохлаждалась. Мне надо подумать… – она открыла глаза. – И тебе тоже надо подумать.

Наши губы застыли в неначавшемся поцелуе. Я чувствую всем своим телом ее страдания, точно так же я не забыл про свои сомнительные размышления. Хотел бы я стать малодушным, бессовестным человеком и получить ее здесь и сейчас, одним махом решив все проблемы, но, боюсь, таким я ей не нужен.

– Ты останешься на завтрак? – неожиданно спросила она.

– Не в этот раз, – ответил я, понимая, что этот вопрос – одолжение для той половинки, которая хочет меня.

– Спасибо, – ответила она. Я бережно поцеловал ее в лоб.

– Я поработаю с бумагами и сразу к тебе, сходим куда-нибудь, – произнес я на пороге и указательным пальцем ударил по кончику ее носа. Она замерла в улыбке, а затем кинулась ко мне в объятия. Я, прижав ее к себе, поцеловал в растрепанные волосы.

– Настенька, милая, я могу не уйти, – произнес я, видя ее терзания.

– Нет, нет, все хорошо, – произнесла она, смахивая слезинку, но при этом улыбаясь. – Макс ты лучшее, что у меня есть, за это я тебе благодарна… и если я не могу признаться в своих чувствах вслух, это не значит, что их нет. Я сейчас подумаю обо всем, и мне станет лучше, – улыбается она и держит меня за руки.