Дни освобожденной Сибири

Делегация Центросибири выехала из Иркутска 1 июня в 7 часов утра. («Забайкальский рабочий», №109 за 1918 г.). На станции Нижнеудинск непримиримо настроенная часть из состава повстанческого городского руководства попыталась арестовать большевистских парламентёров. Однако, этому категорически воспротивились чехословацкие легионеры, из числа, по всей видимости, как раз тех, кто до самого последнего момента сомневался в необходимости вооруженного восстания против советской власти. Более того, как мы смеем предположить, на руках у посланцев Центросибири находились, возможно, какие-то вверительные грамоты от руководства Чехословацкого национального совета, представитель которого Гауск несколькими днями ранее прибыл из Владивостока в Иркутск. В результате делегация беспрепятственно проследовала дальше и где-то уже вечером 2 июня прибыла, наконец, в Мариинск, преодолев расстояние в полторы тысячи вёрст в течение полутора суток.

Капитана Гайды в Мариинске ещё пока на тот момент не было, а руководитель местных повстанцев Кадлец, отказался вести переговоры, заявив, что у него для этого нет никаких полномочий. Пришлось ждать старшего, пауза тянулась с десяти вечера до двух часов ночи 3 июня*. Наконец появился Радола Гайда в сопровождении свиты и многочисленной охраны. Выслушав предложения большевиков по поводу прекращения сопротивления со стороны легионеров, их разоружения и беспрепятственного пропуска всех эшелонов во Владивосток, двадцатишестилетний чешский командор, не долго думая, полностью отверг предложенный вариант соглашения и тут же покинул совещание, категорически отказавшись вести в дальнейшем какие-либо переговоры.

_______________

*Некоторые комментаторы тех событий слегка путаются в датах, одни относят встречу большевистской делегации с Гайдой на 30 мая, а другие и вовсе – на 27 мая. Последнее утверждение абсолютно неверно потому, что 27 мая Лыткин находился ещё на станции Иннокентьевской близ Иркутска и подписывал там соглашение с чехословаками. В свою очередь 30 мая в Мариинск никак не мог прибыть Гайда, поскольку до самого вечера того числа станция Тайга, располагавшаяся на пути из Новониколаевска в Мариинск, ещё находилась в руках красногвардейского отряда из Томска, так что Гайда вряд ли мог раньше 31 мая преодолеть тот красный блокпост.

Потерпев, по-сути, полное фиаско, делегация большевиков, опасаясь ещё больших неприятностей со стороны легионеров, решила покинуть Мариинск

и той же ночью вернулась в Красноярск. Отсюда Фёдор Лыткин отправил срочную телеграмму в адрес Центросибири, известив её руководство о плачевных результатах своей миссии. Николай Яковлев, желая поправить положение, срочно встретился в Иркутске с французским консулом Буржуа и попросил его ещё раз помочь договориться с чехословаками*. Француз согласился и сразу же выехал в Мариинск**. Однако консул не успел ещё добраться до Красноярска (более 1000 вёрст всё-таки), как у Лыткина и его товарищей неожиданно появилась новая надежда на возобновление переговоров с мятежными чехословаками. Дело в том, что на тех же запасных путях железнодорожного вокзала Красноярска, что приютили на время делегацию большевиков, находился также и вагон с американской военно-инженерной миссией. Она направлялась из Владивостока в Москву, для того чтобы заключить с правительством Ленина долгосрочный договор на аренду Транссибирской железнодорожной магистрали. Возглавляли эту миссию вице-консул Томас и полковник Эмерсон.

Они сами вызвались помочь делегации Центросибири, так как очень беспокоились за сохранность железнодорожного полотна и прилегающей к нему инфраструктуры. Дело в том, что предполагаемый договор аренды с Советским правительством предусматривал содержание и ремонт Транссиба за счёт американской стороны. Полковник Эмерсон посредством телеграфа связался с Мариинском и, переговорив по прямому проводу с капитаном Гайдой, попросил его повременить с отъездом из города и дождаться прибытия американской миссия, для того чтобы обсудить ряд важных вопросов. Радола Гайда вынужден был согласиться, поскольку США играли очень важную роль в решении дальнейшей судьбы его родины – Чехословакии***. Чтобы не терять времени большевистские парламентёры решили не дожидаться консула из Иркутска и в тот же день, 3 июня, прицепив вагон американской миссии к своему составу, выехали опять в Мариинск.

_______________

*Чехословацкие легионеры, находившиеся с 1915 г. на русской службе, после Октябрьской революции перешли под юрисдикцию Французской республики.

**По другим данным на запад отправился не французский, а американский консул, – Гаррис. Вообще очень много, порой, путаницы в публикуемых историками материалах, так что вот и в данном случае нам с большим трудом удалось восстановить более или менее связную картину событий.

***Несмотря на то, что корпус легионеров находился теперь на службе у Франции, главную политическую роль в процессе обретения чешским и словацким народом государственной независимости начали играть в тот период уже американцы. Так, в частности, руководитель Чехословацкого национального совета Томаш Масарик находился в то время в Америке и был женат на еврейке американского происхождения, родственнице очень богатого и влиятельного американского банкира Чарльза Крейна, а кто в США делает всю политику – большинству образованных людей хорошо известно.

К месту назначения они прибыли довольно поздно, так что лишь в восемь часов вечера на нейтральной территории, в вагоне американской миссии, вновь начались трудные переговоры. Убеждать Гайду пришлось довольно долго, в течение нескольких часов, и когда стало уже совсем сложно, полковник Эмерсон, по воспоминаниям самого Гайды, начал предупреждать чешского военачальника, что именно он будет нести персональную ответственность, как военный руководитель восстания, в случае, если Транссибирская магистраль сильно пострадает в результате боевых действий, особенно, если будет разрушен хотя бы один мост или тоннель. Такого нажима командор легионеров, видимо, уже не выдержал, и в результате стороны всё-таки достигли некоторого взаимопонимания и нашли, наконец, компромиссное решение. Делегаты Центросибири согласились временно отказаться от идеи полного разоружения чехословаков, а те, в свою очередь, твёрдо пообещали прекратить боевые действия, но только на время и лишь на территории от Мариинска до Иркутска включительно. Однако в завершении переговоров Радола Гайда по какой-то причине отказался самолично подписывать мирный договор, перепоручив это своему заместителю, капитану Кадлецу. С последним демаршем своенравного командора уже, видимо, больше ни у кого не было сил спорить, поэтому все согласились на это его условие, и в час ночи 4 июня договор о перемирии был, наконец, подписан.

Вот его текст:

«Договор. Нейтральная зона Восточно-Мариинского фронта Томской губернии. В интересах скорейшей ликвидации мирным путём конфликта, возникшего между Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Сибири с одной стороны и частями чехословаков с другой стороны 4 июня 1918 года в один час ночи московского времени мы, нижеподписавшиеся представители Российской Федеративной республики Фёдор Лыткин, Григорий Вейнбаум, Алексей Беленец. Уполномоченный капитаном Гайдой – членом военной коллегии чехословацкой армии, гражданин капитан Кадлец при посредстве американской миссии во главе с гражданином полковником Эмерсоном приняли ряд следующих взаимообязательных условий: 1) до заключения общего мира на протяжении всей Сибири на фронте между Мариинском и Иркутском устанавливается перемирие на шесть суток, срок которого истекает 10 июня в один час ночи; 2) для заключения общего мира выезжает на Запад от Мариинска мирная делегация в составе представителей Российской Советской Федеративной республики и американской миссии во главе с гражданином полковником Эмерсоном; 3) настоящий договор вступает в силу с момента подписания его обеими договаривающимися сторонами и посредниками; 4) текст настоящего договора вручается представителям договаривающихся сторон, и посредниками подписан. Представители Российской Советской Федеративной республики: народный комиссар советского управления Фёдор Лыткин, председатель Енисейского губернского исполкома Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Григорий Вейнбаум, председатель Томского губернского исполкома Алексей Беленец, по уполномочию капитана Гайды, член военного комитета чехословацкой армии, капитан седьмого Татранского стрелкового полка гражданин Кадлец, миссия Северо-Американских соединённых штатов, русско-американского инженерного железнодорожного корпуса полковник Эмерсон, американский вице-консул Эдуард Томас, военный атташе при посольстве Северо-Американских соединённых штатов в России Слотер». («Забайкальский рабочий», приложение к №88 за 1918 г.)

Что же касается полного урегулирования проблемы, связанной с вооруженным выступлением чехословацких легионеров, то её можно было решить, как это, видимо, полагал Эмерсон вместе с членами большевистской делегации, только в Омске, где находился командующий корпуса, а также его штаб. Таким образом лишь поездка в Омск могла окончательно расставить все точки над «i». Такое путешествие конечно же являлось далеко небезопасным, и в первую очередь для Лыткина и его товарищей, однако поиски мира стоили того, чтобы рискнуть, поэтому делегация Центросибири решила всё-таки поехать. На всякий случай Эмерсон выпросил у капитана Кадлеца дополнительную охрану, для неё выделили отдельный вагон, прицепили его к составу миротворцев, и те, не теряя времени, в тот же день выехали в западном направлении.

По некоторым сведениям, перед отъездом из Мариинска, Фёдор Лыткин отправил в Иркутск телеграмму, в которой впервые уведомил советское руководство Сибири о том, что мятеж чехословаков поддержан «контрреволюционными» силами внутри захваченных ими городов, что во главе этого восстания стоит Временное Сибирское правительство, избранное Областной думой. «Меньшевики и правые эсеры выступают под бело-зёлеными знаменами», – резюмировал в телеграмме свои выводы молодой нарком, а про себя, видимо, подумал в тот момент, что, если это действительно так, то тогда переговоры придётся вести теперь ещё и с представителями ВСП, что намного усложнит дело. И, в общем-то, оказался совершенно прав, как в воду глядел, что называется.

В десять часов вечера 4 июня состав с американскими дипломатами и большевистскими парламентёрами под охраной чехословацких легионеров проследовал на всех парах через узловую станцию Тайга (ГАТО. Ф.1362, оп.1, д.287, л.77). На следующий день он уже был в Новониколаевске, но здесь спешащим в Омск миротворцам пришлось немного подзадержаться. В Новониколаевске их нагнал французский консул, а через некоторое время сюда из Томска прибыли и члены Западно-Сибирского комиссариата. Сначала в дело вступил консул Буржуа, он имел длительную беседу с полковником Эмерсоном, в ходе которой убедил американца не лезть, что называется, не в свои дела, после чего отношение полковника к советской делегации резко изменилось, и он полностью отказался от своей посреднической миссии в переговорах.

Посланцы Центросибири также получили в Новониколаевске кое-какую важную информацию, анализируя которую, они пришли к неутешительному для себя выводу о том, что конфликт с чехословаками не досадное недоразумение, а широкомасштабный военно-политический заговор с участием иностранных держав. Такие сведения конечно же нельзя было отправлять в Иркутск открытым текстом, поэтому члены большевистской делегации, посовещавшись, решили, что кому-то из них нужно срочно выехать домой и подробно известить обо всём центральное краевое руководство. Выбор пал на Фёдора Лыткина, и он, воспользовавшись приглашением французского консула, отбыл в его вагоне в Иркутск. Остальные члены делегации оставались ещё некоторое время в Новониколаевске, возможно вели здесь какие-то переговоры с представителями Временного правительства автономной Сибири, потом они толи съездили Омск, то ли нет – точно неизвестно. В конечном итоге им дали понять, что обсуждать тему о добровольном разоружении Чехословацкого корпуса сейчас никто не будет, – ни до того уже. Тогда посланцы Центросибири решили, что лучше будет, если они завершат, наконец, свою миссию и поскорее покинут враждебную для них территорию. Единственное, что им напоследок удалось сделать, так это продлить перемирие ещё на шесть дней, до часу ночи 16 июня, но опять-таки лишь на участке железной дороги от Мариинска до Иркутска.

Теперь необходимо было воспользоваться образовавшейся паузой для того, чтобы как можно лучше подготовиться к предстоящим вскоре боям; в том, что большой драки не избежать, вряд ли уже кто сомневался тогда. Оставалась ещё какая-то надежда на прибытие в Сибирь армии Троцкого, но внутреннее чутьё подсказывало сибирским большевикам, что рассчитывать придётся, прежде всего, на свои собственные силы. Исходя из этого, Центросибирь сразу же начала усиливать подконтрольные ей воинские части, так, в частности, по личному распоряжению Николая Яковлева была приостановлена намечавшаяся демобилизация красногвардейских отрядов, прибывших в Иркутск из Забайкалья после разгрома там частей атамана Семёнова.

Красноярцы, находившиеся, практически, в самом эпицентре вооруженного восстания, тоже срочно начали формировать дополнительные воинские части под общим командованием бывшего прапорщика тридцатитрёхлетнего Тихона Павловича Марковского (большевика, члена Красноярского губисполкома). Сразу после назначения он объявил военное положение на территории всей Енисейской губернии, предупреждая население о наказании расстрелом за порчу телеграфов, телефонов, железнодорожного полотна, а также другого государственного имущества. Такие жесткие меры были приняты не случайно, ведь красноярцам, как и омичам, пришлось создавать целых две линии обороны, в районе Мариинска (на западе) и в районе станции Клюквенная (на востоке). Над Мариинским фронтом принял командование прибывший сюда во главе 300 красноармейцев из Красноярска Михаил Ильич Соловьёв, бывшим унтер-офицером царской армии, член губисполкома, левый эсер по своим политическим взглядам. На Клюквенский фронт в качестве командующего вместе с добровольческим коммунистическим отрядом отбыл тридцатишестилетний большевик Яков Дубровинский, председатель Красноярского городского совдепа.

Не терял времени даром в период с 6 по 16 июня и военный руководитель чехословацкого мятежа на территории Средней и Восточной Сибири капитан Гайда. Воспользовавшись передышкой на восточном направлении, он перебросил все свои основные силы, в том числе и артиллерию, для наступления на Омск и Барнаул. 9-го числа в районе станции Татарской его части под командованием штабс-капитана Чеховского встретились с передовым отрядом легионеров челябинской группировки, а 15 июня чехословаки заняли уже и Барнаул. В Канске и Нижнеудинске мятежники хотя и не вели военных действий, но также усиленно готовились к предстоящим боевым операциям. Подполковник Ушаков разрабатывал план по захвату станции Клюквенная, а нижнеудинцы накапливали силы для отражения наступления красных частей из столицы советской Сибири города Иркутска.

Несмотря на перемирие, небольшое вооруженное столкновение всё-таки произошло на западе от Мариинска, в районе железнодорожного разъезда Антибес (теперь Антибесский). Здесь располагались, как мы уже знаем, красногвардейские отряды шахтёров из Анжерки и Судженки, до сведения которых по какой-то непонятной причине не довели информацию о том, что перемирие с чехословаками продлено и будет действовать до 16 июня. Поэтому они уже десятого числа начали производить тактические манёвры, ожидая атаки легионеров, как со стороны Мариинска, так и со стороны станции Тайга. Наблюдая всё нарастающую активность в расположении красных, поручик Яйский и подпоручик Сухинин, командовавшие, по всей видимости, отрядом сибирских частей в том районе, направили 10 июня в Томск телеграмму с просьбой выслать им подкрепление. «Большевики чувствуют себя хорошо, кажется перемирие до 16-го не признают, а поэтому прошу экстренным поездом выслать в Мариинск 300 человек пехоты, 60 кавалерии и 2 орудия, 16000 патронов» (ГАТО. Ф.1362, оп.1, д.287, л.60).

А тактические передвижения красных заключались в следующем, они для начала решили обезопасить себя хотя бы с одной, западной, стороны, для чего отвели все свои эшелоны поближе к Мариинску, за мост через реку Антибес, предварительно разобрав часть железнодорожного пути. Затем они предприняли скрытный маневр, рассчитанный на то, чтобы подойти к Мариинску с юга и ударить там, где их никто не ждал. Однако этот ход довольно легко просчитал капитан Кадлец, он, пользуясь тем, что железнодорожные составы анжерцев и судженцев остались без прикрытия и находились под охраной лишь паровоза с угляркой, оборудованной под бронепоезд, нанёс по ним стремительный удар, чем произвёл большой переполох в стане красных. Под прикрытием своего бронепоезда эшелоны красногвардейцев начали пятиться назад, но наскочили на свой же санитарный поезд, потеряв, в конечном итоге, всякую маневренность. Подоспевшие шахтёры не смогли спасти положения, и вскоре сами оказались в окружении, многие из них погибли, и лишь небольшая часть красногвардейцев мелкими группами по 5—10 человек, отступив через близлежащие болота, смогла выбраться из-под огня и спастись. В результате западная от Мариинска группировка красных войск была полностью разгромлена, и Гайда ко дню окончания перемирия смог беспрепятственно перебросить в Мариинск дополнительные силы легионеров.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЛЕГАЛИЗАЦИЯ ЗАПАДНО-СИБИРСКОГО

КОМИССАРИАТА

Хоть убей, следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам!

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

А. С. Пушкин

1. Формирование отделов Западно-Сибирского комиссариата

Итак, как мы уже знаем, первые воззвания от имени Временного правительства автономной Сибири стали появляться уже 28 и 29 мая в Новониколаевске, т.е. через два-три дня после победы вооруженного восстания в этом городе, и выходили они за подписью «уполномоченных Временного Сибирского правительства, избранного Сибирской областной думой». Таковыми уполномоченными являлись четыре члены Западно-Сибирского комиссариата, именно к ним и перешла вся власть на освобождённых территориях, на тот период пока в Сибирь из Харбина не вернутся министры ВПАС. Имена тех министров тогда ещё никому толком не были известны. Даже сами уполномоченные находились в полном неведении, так как никто из них не присутствовал в конце января 1918 г. на тайном заседании депутатов Сибирской областной думы, на котором избирались министры первого Сибирского правительства. Их фамилии держались долгое время в тайне, поскольку пятеро членов правительственного кабинета находились в тот момент непосредственно на территории Сибири и вполне могли подвергнуться репрессиям со стороны большевиков. И так получилось, что министры Временного правительства автономной Сибири, или просто Временного Сибирского правительства, ещё и в начале июня пребывали в статусе инкогнито. Да и сами их уполномоченные, или по другому – комиссары, в течение первых нескольких дней после 25 мая не разглашали своих имён, так как трое из них находились тогда в ещё занятом большевиками Томске. По этой причине первые воззвания к населению выходили за подписью лишь одного оказавшегося в освобождённом Новониколаевске уполномоченного – Михаила Линдберга, а также руковдителей новониколаевского подполья Анатолия Сазонова и Евгения Пославского. И лишь 31 мая, когда столица областнической Сибири город Томск оказался освобождён от власти большевиков, все воззвания, а также нормативные постановления стали выходить за подписью всех четырёх членов Западно-Сибирского комиссариата: Павла Михайлова, Михаила Линдберга, Бориса Маркова и Василия Сидорова.

Все они являлись членами эсеровской партии, причём принадлежали к её центристскому крылу, лидером которого являлся эсер-интернационалист Виктор Чернов, выступавший, как и большевики, за ликвидацию частной собственности на средства производства, то есть за передачу земли, а также фабрик и заводов в руки тех, кто на них работает, но не отвергавший рыночных форм хозяйствования, здоровой экономической конкуренции и прочих достижений либеральной экономики. Некоторые из их политических противников утверждали, что черновцы мало чем отличались от большевиков, и в определённой степени они были правы. Действительно – отличий было не так уж и много, но всё-таки имелись; центристы (а точнее сказать – левые центристы) * в эсеровской партии отвергали государственный социализм (ленинско-сталинского типа) и диктатуру пролетариата, несовместимую, с их точки зрения, с нормами демократии или народоправства (если по-русски).

_______________

*Левых центристов черновцев нужно отличать от крайне левых, образовавших в декабре 1917 г. партию левых эсеров и до июля 1918 г. тесно сотрудничавших с большевиками.

Мало того, что члены ЗСК являлись эсерами, они ко всему прочему всю свою сознательную жизнь занимались, в основном, профессиональной революционной деятельностью и, соответственно, никакого практического опыта по административному управлению конечно же не имели. Для этого нужны были специально подготовленные люди, имевшие достаточные знания, а ещё лучше – практические навыки по заведыванию сложным и разветвлённым хозяйством региона, пришедшим в полный упадок после мало удачных социально-экономических опытов левых радикалов. Поэтому уже 30 мая на состоявшемся в Новониколаевске «совете при уполномоченных Временного Сибирского правительства», а проще говоря, совещании под председательством члена ЗСК Михаила Линдберга было принято решение учредить при Комиссариате так называемые «отделы по отраслям деятельности». Присутствовавшим на совете Нилу Фомину и Ивану Михайлову тут же поручили возглавить два наиболее важных отдела, военный и финансовый соответственно.

Двадцативосьмилетний Нил Валерьянович Фомин являлся видным в Сибири эсеровским функционером центристского толка, членом Всероссийского Учредительного собрания от Енисейской губернии, активным участником антибольшевистского подполья.

В свою очередь двадцатисемилетний Иван Адрианович Михайлов, хотя и считался тоже эсером, но, по некоторым сведениям, официально никогда не состоял членом этой партии, а слыл, по большей части, за так называемого сочувствующего левым идеям, да и то лишь с тех пор, как в России победила Февральская революция. Однако вместе с тем он был сыном очень известного народника Адриана Михайлова, непримиримого борца с самодержавием, угодившего за свою революционную деятельность сначала на сибирскую каторгу, а потом и в ссылку. В период принудительного поселения его отца и матери в Забайкалье и родился Иван Михайлов. Здесь же он до 16 лет обучался в Читинской гимназии, после чего вместе с родителями переехал на жительство в Центральную Россию. Там он, казалось, навсегда забыл про свою малую родину, но после Октябрьской революции, оставшись без работы, Иван Адрианович вдруг вспомнил о своих корнях и, заинтересовавшись деятельностью Петроградского союза сибиряков-областников, сначала стал его членом, а потом занял должность заместителя председателя этого союза. Ну а когда в начале 1918 г. в столице большевистской России наступил голод, Михайлов и вообще решил перебраться на время в более сытную Сибирь, поселился в Новониколаевске и поступил на службу в одно из самых крупных кооперативных объединений края под названием «Закупсбыт», через которое, в свою очередь, и приобщился, собственно, к антибольшевистскому подпольному движению.

Почему именно Ивану Михайлову предложили возглавить финансовый отдел при Западно-Сибирском комиссариате тоже вполне понятно, он в революционном 1917 г. служил в министерстве финансов Российского Временного правительства.

Теперь вернёмся к военному отделу, его задачи были определены следующим образом: «создание правильно организованной военной силы, достаточной для утверждения народовластия и охраны жизни и достояний граждан от всех покушений врагов демократического строя как извне, так и изнутри». Это первое. Второе, что нужно отметить, – при создании данного отдела новониколаевские эсеры руководствовались принципом разделения властей, и поэтому во главе военного ведомства они поставили не командующего Западно-Сибирским военным округом А. Н. Гришина-Алмазова (в первые же дни победившего восстания сразу повышенного в звании до полковника), а политического комиссара Н. В. Фомина.