Дни освобожденной Сибири

Ну и, наконец, ещё один отдел – военный – получил под своё начало полковник А. Н. Гришин-Алмазов. В протоколах первого заседания членов ЗСК в Омске обсуждение этого вопроса стоит в числе самых первых в повестке дня*. Стенографического отчёта, к сожалению, видимо, тогда не велось, и нам теперь доподлинно неизвестно как там всё происходило, однако у исторической науки имеется на руках одно, если так можно выразится, косвенное свидетельство, его нам оставил в своих мемуарах Георгий Гинс, участвовавший в тот день (согласно документам) в работе совещания. По его словам во время обсуждения кандидатуры на должность военного управляющего произошла дискуссия, связанная с тем, что на эту должность реально претендовало сразу два человека – назначенный ещё в Новониколаевске Линдбергом Нил Фомин и командующий Западно-Сибирской армией Гришин-Алмазов. Первый, несмотря на свою молодость, являлся очень важной персоной, видным деятелем эсеровской партии, членом Всероссийского Учредительного собрания от Енисейской губернии, однако вместе с тем он представлял собой сугубо гражданского человека. Второй же был, напротив, профессиональным военным, хорошо знавшим как строевую службу, так и штабную работу. С точки зрения здравого смысла, конечно, Алексей Николаевич больше, нежели Нил Валерьянович, подходил на роль военного «министра», однако, с политической точки зрения, а армия – это всегда политика, для правительственных уполномоченных предпочтительнее для этой должности всё-таки была кандидатура своего брата эсера – Нила Фомина.

_______________

*Если интересно см.: Шишкин В. И. Журналы заседаний Западно-Сибирского комиссариата временного сибирского правительства (июнь 1918 г.) / Известия омского государственного историко-краеведческого музея №11. Омск. 2005. С. 291—303 или в Интернете – http://museum.omskelecom.ru/OGIK/Izvestiya_11

/schischkin.htm

На окончательный выбор, как нам представляется, повлияли в данном случае два дополнительных фактора, склонивших чашу весов в пользу полковника Гришина-Алмазова. Во-первых, опять же со слов Гинса, командующий армией предъявил членам Комиссариата какой-то ультиматум, суть его автор мемуаров нам не сообщает, но можно предположить, что это было предупреждение уйти с поста главкома в случае, если его кандидатуру не утвердят в должности начальника военного отдела. Вторым аргументом в споре двух претендентов стал голос, поданный за Гришина-Алмазова со стороны Ивана Михайлова, а это было мнение не кого-нибудь, а теперь уже официаотного министра Временного Сибирского правительства.

В связи с последним обстоятельством, кстати, исследователи отмечают опять-таки два очень важных момента: на заседании 14 июня впервые, пожалуй, так открыто против линии партии пошёл И. А. Михайлов, сочувствующий, как считалось ранее, идеям социалистов-революционеров. Спустя несколько месяцев, осенью того же года, эсеры заклеймят его уже как предателя и нарекут Ванькой-Каином. Но это потом, а в июне такого неожиданного выпада «министра-социалиста» почти никто не заметил, как не придали значение, в общем-то, и второму, во-многом связанному с первым, и не менее переломному «происшествию», о котором мы, собственно, и говорили только что. Отставка Нила Фомина и назначение на должность руководителя военного отдела Гришина-Алмазова, по мнению ряда комментаторов, явилась первым серьёзным поражением левых политиков в их пока скрытом («подковёрном») противостоянии с правыми.

Полковник Гришин-Алмазов после 14 июня сосредоточил в своих руках очень большую власть, открывавшую ему прямую дорогу к личной диктатуре (но в интересах буржуазно-кадетской олигархии, конечно). К такому выводу пришли и потом не на шутку встревожились данным обстоятельством многие люди, причём даже те, которым такое назначение, казалось бы, было на руку, например, будущий новый председатель Временного Сибирского правительства П. В. Вологодский (свой среди чужих). Он, спустя некоторое время, стал прямо поговаривать о том, что человек, метящий в сибирские Бонапарты, что-то уж слишком рано стартует. Все, кто слышал такие заявления, конечно же отлично понимали о ком идёт речь.

Почему члены Западно-Сибирского комиссариата с такой лёгкостью согласились дать в руки беспартийному полковнику столько важных полномочий понять опять-таки трудно («хоть убей, следа не видно»), но всё-таки, наверное, можно. Во-первых, комиссары, вероятно, полагали, что в роли начинающего корсиканца Гришин-Алмазов пробудет совсем не долго, собственно, до той только поры, пока из харбинской эмиграции не вернётся в Сибирь законно избранный военный министр вполне правоверный эсер Аркадий Краковецкий, то есть – буквально месяц, ну от силы полтора. А до той поры пускай-де доблестный полковник, получив полное единоначалие над войсками, пробивает и расчищает своими дивизиями дорогу на восток, и чем скорее он это сделает, тем лучше, – тем быстрее смогут вернуться из Харбина в Омск все министры-социалисты Временного Сибирского правительства. И уж тогда…

Ну и потом, во всём этом деле, с нашей точки зрения, сыграл ещё немаловажную роль и некоторый личностный, вполне, можно сказать, субъективный фактор. Дело в том (ищите женщину), что в это время в Томске очень серьёзно заболела жена Павла Михайлова и ему, возможно, в тот момент стало не до разборок с военными, которые к тому же могли затянуться неизвестно как долго. Так что для пользы общего дела и для благополучия собственной семьи, лидер ЗСК, решил не обострять ситуацию, подписал постановление о назначении Гришина-Алмазова и на том же заседании 14 июня выпросил у своих коллег краткосрочный недельный отпуск для поездки в Томск к больной жене.

Пост управляющего отделом труда (социального отдела, призванного следить за соблюдением рабочего законодательства, за своевременной выплатой зарплат, пособий и пр.) было предложено занять известному барнаульскому общественному деятелю, меньшевику-оборонцу, близкому к областникам сорокалетнему Л. И. Шумиловскому. Он согласился, получив по телеграфу столь интересное для себя предложение, и сразу же выехал в Омск. Бывшего директора, одного из строителей и создателей Томского технологического института Е. Л. Зубашева попросили возглавить отдел торговли и промышленности, но он отказался. Замену ему некоторое время спустя нашли, в Томске, им оказался профессор того же ТТИ, заведующий кафедрой геологии, ученик знаменитого В. А. Обручева*, сын одного из известнейших золотопромышленников Сибири, П. П. Гудков. Никита Буя-новский, председатель Омского биржевого комитета, после некоторых раздумий отверг весьма лестное для себя предложение, – занять пост управляющего отделом финансов. На эту должность чуть позже назначили ещё одного ставленника военно-промышленного комитета А. П. Мальцева. На заседании 14 июня также было решено предложить пост управляющего отделом туземных (национальных) дел казахскому политическому деятелю, одному из руководителей национальной (буржуазно-демократической)

_______________

*У Владимира Афанасьевича Обручева, выдающегося российского учёного и писателя, автора известной «Земли Санникова», было два самых любимых ученика в Томске: Павел Гудков и Михаил Усов (обоих он, что удивительно, пережил). Первому, как наиболее опытному с его точки зрения, Обручев и доверил свою кафедру, когда в 1912 г. его, за сочувствие к революционно настроенному студенчеству и за «вредное влияние на умы молодёжи», уволили с должности. После окончания Гражданской войны Гудков эмигрировал в США и на долгие годы поселился там (до самой своей смерти, собственно, случившейся в 1955 г.), Обручев и Усов же остались в большевистской России, получив заслуженную славу и почёт от советского руководства за свою научно-практическую деятельность. Им обоим стоят памятники у здания бывшего горного отделения ТТИ. Гудков же вторую часть своей сознательной жизни посвятил разведке месторождений американской нефти в Калифорнии, там памятника себе, по всей видимости, не заслужил, да и у нас, соответственно, тоже.

партии Алаш-Орда, человеку, имевшему давние связи и с областническим движением Сибири, и с самим Г. Н. Потаниным – А. А. Ермекову*. Однако это назначение также, как и предыдущие два, по каким-то причинам не состоялось, и в конце июня отдел туземных дел возглавил уроженец Горного Алтая, член Учредительного собрания от инородцев своего региона, внук декабриста, эсер и один из известнейших областников последнего (самого молодого на тот момент) поколения – М. Б. Шатилов. Михаил Бонифатьевич, кстати, являлся так называемым министром без портфеля во Временном Сибирском правительстве, избранным на тайном заседании членов Сибирской областной думы в январе 1918 г. Так что он был уже третий по счёту чиновник, так сказать, высочайшего («нефритового») ранга, объявившийся на просторах Сибири после начала антибольшевистского вооруженного восстания и вскоре появившийся в Омске.

Ну и последним, наконец, управляющим, о котором нужно ещё поговорить по «делу» 14 июня, был Георгий Гинс, автор мемуаров, уже не единожды упомянутых нами и широко известных в среде историков исследователей. Он на первое заседание Комиссариата в Омске пришёл уже в ранге управляющего делами ЗСК, однако его должностные полномочия вновь были подтверждены девятым пунктом повестки дня. Как так получилось, что назначение состоялось заранее, объяснить опять-таки достаточно трудно. Ещё более непонятным представляется следующий факт – почему Гинс единственный из всех назначенцев на посты начальников отделов, никоим образом до этого не связанный с Сибирью и знакомый с востоком России лишь, что называется, по книжкам, вдруг занял такую ответственную и по многим показателям определяющую должность в администрации Комиссариата?**

_______________

*Почему представитель казахского народа попал в сферу интересов сибирских политиков не составит труда понять, если учесть, что современный независимый Казахстан большей своей частью входил в тот период в состав так называемого Степного края, столицей которого считался Омск (по его улицам ещё ходили тогда верблюжьи караваны степняков). Вследствие этого современный Казахстан и в административном и в территориальном плане был подчинён Сибири. Так что с казахским народом у нас сибиряков очень давние и прочные связи. Уместным будет, наверное, также упомянуть и тот факт, что первые отблески зарождающихся идей сибирского областничества появились в голове совсем ещё юного Григория Потанина после доверительных бесед со своим однокашником по Омскому кадетскому корпусу казахским князьком, прапраправнуком Чингиз-хана Чоканом Валихановым (подробнее см. нашу книгу «День освобождения Сибири»).

**Достаточно, например, сказать, что инициатором создания, так называемого, Административного совета, составленного из управляющих отделами, а потом управляющих министерствами, был никто иной, как управляющий делами Гинс. В сентябре 1918 г. Админсовет организует политический заговор (!) против Сибирской областной думы, а также против левых министров Временного Сибирского правительства.

Мы уже говорили, что на пост управляющего делами ЗСК первоначально планировался совсем другой кандидат – Борис Михайловский – и эсер, и подпольщик, и сибиряк, однако вместо него «можердомом» почему-то оказался Георгий Гинс, потомок обрусевшего англичанина и матери молдаванки, рождённый где-то на крайне западных границах Российской империи (на территории современной Польши). Сам счастливчик объяснял своё назначение следующим образом: «из всех, кто тогда находился в Омске, один только я обладал, ещё по службе в Петрограде, знанием законодательной техники и организации центрального управления». Всё это, конечно, явные преувеличения Гинса в свою пользу, коих, кстати, с нашей точки зрения, немало в книге его воспоминаний. Впрочем, по сравнению с Борисом Михайловским, Григорий Гинс, возможно, действительно обладал гораздо большим опытом административной деятельности.

Следующие три назначения на должности управляющих отделами ЗСК были произведены на заседании 19 июня (тогда уже подъехал в Омск Василий Сидоров, но ещё не вернулся из Томска Павел Михайлов). Во главе департамента внешних сношений (иностранных дел) поставили томского приват-доцента международного права совсем молодого ещё (28 лет) * М.П.Головачёва. Управление путей сообщения возглавил инженер-железнодорожник, долгое время проработавший на ответственных должностях в Сибири, а последнее время в Омске – Г. М. Степаненко. В отдел народного образования в качестве заведующего (так в протоколе) назначили, и это по-праву, одного из ведущих профессоров Сибирского (Томского) университета, и до самого последнего момента его ректора,

В. В. Сапожникова.

_______________

*Гинс пишет, что ему было и того меньше – 25 лет, но это неверно.

Таким образом, как и предлагал в начале июня Александр Адрианов, выступивший в печати от имени Потанинского кружка, кандидаты на должности руководителей отделов ЗСК подбирались не только с учётом их политических взглядов, но и по деловым качествам. Это были люди, успевшие хорошо зарекомендовать себя на ниве служения Сибири ещё задолго до Февральской революции, они являлись уже проверенными, как тогда говорили, работниками, а не молодыми выскочками «смутного» времени, коих полно было, как многие считали, во Временном правительстве автономной Сибири, под председательством также мало кому известного политического ссыльного из Одессы Пинкуса Дербера. Всех этих людей с Сибирью связывала, что называется, давняя история, они или родились на территории нашего края, или долгое время проживали здесь, составив по себе известность своими реальными и весьма полезными делами. Единственным человеком, который никоим образом, как мы уже отмечали, не был связан до 1918 г. с Сибирью, являлся столичный молодой профессор Гинс, но он оказался, что называется, тем самым исключением, которое и подтверждает верность только что задекларированного нами наблюдения.

Четверо управляющих из тринадцати хотя и не являлись уроженцами Сибири (Гришин-Алмазов, Зефиров, Сапожников и Степаненко) *, однако их с нашим краем связывала разная по продолжительности (у кого-то больше, у кого-то меньше), но всё-таки определённо плодотворная профессиональная деятельность. Пятеро из пяти так называемых пришлых (Гинс, Сапожников, Степаненко, Гришин-Алмазов и Зефиров) имели столичное высшее (питерское или московское) образование, причём Гинс и Сапожников поучились ещё и за границей.

_______________

*Об управляющем финансовым отделом Мальцеве нам в этом плане ничего, к сожалению, выяснить не удалось, поэтому мы его не будем пока причислять ни к уроженцам Сибири, ни к так называемым пришлым.

Следующие семь руководителей отделов ЗСК (Шумиловский, Гудков, Петров, Головачёв, Морозов, Шатилов и Сизиков) являлись уже стопроцентными сибиряками, то есть и родились и, практически, всю свою сознательную жизнь прожили в родной Сибири, здесь же и служили ей в меру данных им сил и возможностей. Первые пятеро из них имели опять же столичное высшее образование, Шатилов окончил Томский университет и только Сизиков единственный из всех имел за плечами лишь среднюю школу. Про неизвестно где родившегося Мальцева мы знаем, что он также получил высшее экономическое образование, вследствие чего можно с уверенностью констатировать практически стопроцентный образовательный ценз среди управляющих отделами. Для того времени это являлось по-истине выдающимся показателем, для сравнения, – трое из четверых членов ЗСК (Михайлов, Марков и Линдберг) высшего образования на тот момент точно не имели.

Возраст большинства управляющих, в отличие опять же от двадцатилетних комиссаров ВСП, перевалил в основном, уже за тридцать и даже за сорок лет, а Василию Сапожникову, Александру Морозову и Георгию Степаненко было на тот момент, соответственно, уже 56, 54 и 52 года. Другими словами, руководители отделов ЗСК являлись людьми уже достаточно зрелыми и поднабравшимися, что называется, богатого жизненного опыта. Исключение из их числа составляли лишь тридцатилетний Владимир Сизиков и двадцативосьмилетний Мстислав Головачёв. Первый из них являлся чистой воды креатурой эсеровской партии. А во втором случае имел место несомненный фактор знакомства, молодому Головачёву оказал покровительство, по всей видимости, сам Пётр Васильевич Вологодский (министр иностранных дел ВСП), старый друг его отца и дяди, тоже, кстати, когда-то активных участников областнического движения. Таким образом, молодой управляющий был своего рода уже продолжателем династии автономистов Головачёвых, что конечно же тоже послужило далеко немаловажным фактом при назначении его на столь ответственный административный пост.

Теперь, что касается политической стороны вопроса. Здесь, как мы можем с уверенностью констатировать, имелась ещё более существенная разница между руководителями управленческого аппарата и самими комиссарами ЗСК, все четверо которых считались представителями хотя и умеренного, но всё-таки левого политического лагеря. Их прямыми сторонниками из числа управляющих отделами являлись лишь два эсера черновского направления Владимир Сизиков и Михаил Шатилов. К тому же социалистическому лагерю можно было отнести и меньшевика-оборонца Леонида Шумиловского. Обозначивший себя на первом областном Сибирском съезде (в октябре

1917 г.) как беспартийный социалист Павел Гудков таковым являлся, как нам представляется, лишь чисто формально, ибо сын одного из богатейших сибирских золотопромышленников уже по определению не мог быть «правоверным» левым. Сочувствующим идеям партии народных социалистов в некоторых источниках упоминается ещё и Николай Петров, однако официально он чаще всего представлялся как беспартийный областник, и он, как нам кажется, скорее был политиком умеренно правых взглядов, нежели умеренно левых*. Симпатизирующим идеям правоэсеровской партии в этот период вроде бы как считался командующий Западно-Сибирской армией и одновременно управляющий военным отделом Гришин-Алмазов, более того, по некоторым сведениям, его связывали очень доверительные отношения с Павлом Михайловым, лидером черновской группы ЗСК. Однако на поверку со временем выяснилось (например, при выступлении Алексея Николаевича на августовской сессии Сибирской думы), что этому человеку всегда была ближе идея твёрдого государственного порядка, чем какие-то там идеалы левого демократического фронта. Вот и всё. Остальных семерых управляющих отделами вряд ли кто мог заподозрить хоть в каких-то симпатиях к социализму.

_______________

*Проверить каких политических взглядов придерживался тот или иной общественный деятель вообще-то очень легко, достаточно проследить его судьбу после окончания Гражданской войны (см. наш раздел «Досье»); люди умеренно левых взглядов, как правило, смирялись со вторым пришествием советской власти и оставались жить на территории советской Сибири, а их политические противники в большинстве своём, если не попадали сразу же в руки ЧК, то обязательно покидали родину и уезжали в эмиграцию. Что касается Николая Петрова, то он как раз сбежал за границу, где вскоре и умер.

Василий Сапожников, Александр Морозов и Георгий Гинс официально считались членами кадетской партии, малоизвестный нам А. П. Мальцев во всех без исключения источниках значится тоже как политик правого толка. О беспартийном областнике Николае Зефирове известно, что он Октябрьскую революцию не принял категорически, а в январе 1918 г. даже арестовывался за антисоветскую деятельность, да и потом – Зефиров в числе немногих сохранил за собой пост министра продовольствия в правительстве адмирала Колчака, а туда людей с левыми взгляда и на пушечный выстрел не подпускали*. По тому же принципу к политикам правого толка смело можно отнести и полностью беспартийного (и даже не областника) инженера железнодорожника Георгия Степаненко, также вошедшего в ноябре 1918 г. в правительство Верховного правителя. Ну и, наконец, молодой Мстислав Головачёв – протеже ставшего к тому времени уже однозначно политиком умеренно консервативного толка П. В. Вологодского, – хотя и оказался после ноября 1918 г., в отличие от многих других своих коллег, не у дел, и, тем не менее, уже весной следующего 1919 г. был привлечён всё тем же Петром Васильевичем, премьером колчаковского правительства, к весьма ответственной политической миссии, составить проект земско-областнической «конституции» Сибири, подобострастно урезанной под формат диктатуры Верховного правителя.

_______________

*Исключение, опять-таки подтверждающее правило, было сделано лишь для меньшевика-оборонца Леонида Шумиловского, который принял из рук Верховного правителя пост министра труда. Однако не надо забывать, что меньшевики-оборонцы, а иначе – плехановцы, несмотря на их левые взгляды, всегда считались в среде русских патриотов (к числу которых относился конечно же и Колчак) своими, поскольку в период Первой мировой войны, в отличие от других социал-демократов, последователи идей Георгия Валентиновича Плеханова полностью поддержали лозунг: «война с Германией до победного конца».

Итого семь человек, с определённо правыми политическими взглядами, плюс к ним три человека, так скажем, с сомнительно левой ориентацией, против двух только управляющих, твёрдо стоявших на позициях революционеров-социалистов, и одного социал-демократа. Фактический перевес, как мы видим, получился весьма значительным, хотя, если подходить с формальной точки зрения, преимущество правых над левыми было ни таким уж и большим: всего лишь семеро против шести. Что касается рядовых сотрудников, то их, естественно, подбирали уже сами управляющие отделами, и здесь картина складывалась ещё более не в пользу эсеров. Вот, собственно, как бы итог тех назначений, что были произведены в исполнительных структурах Западно-Сибирского комиссариата в период с 12 по 19 июня 1918 г.

И, тем не менее, политическое лидерство самих членов ЗСК никто пока конкретно не оспаривал, да и они сами ни с кем власть делить ещё не собирались. Такова была, как мы помним, изначальная договорённость Павла Михайлова с членами Омского торгово-промышленного комитета о разделе полномочий между правительственными комиссарами и, собственно, нанятыми ими на работу правительственными чиновниками, обязанностью которых являлась реализация предуказанной Комиссариатом линии. И даже, несмотря на то, что Павел Михайлов уехал в Томск и пробыл там, практически, до конца июня, а все распоряжения Комиссариата обсуждались без его участия, политическая линия его товарищей, надо отдать им должное,

была неизменной и вполне определённой. И состояла она, прежде всего в том, чтобы в освобождённых районах восстановить как можно в большем объёме деятельность выбранных ещё до Октябрьской революции и разогнанных большевиками органов местного самоуправления, сформировать дееспособную армию, ну и, наконец, разрешить одну из основных проблем русской революции, – узаконить и ввести в цивилизованные рамки отношения между трудом и капиталом.

3. Главные постановления

В русле последних устремлений комиссары Временного Сибирского правительства, как члены партии эсеров и продолжатели дела народников («чёрного передела», крестьянской революции), конечно же большое внимание уделили крестьянскому вопросу, стремясь обеспечить «волю, свободный труд и землю народу», уже первыми своими распоряжениями они возродили революционные земельные комитеты*. Земельный вопрос в Сибири стоял не столь остро, как в центральных районах России, решение его с одной стороны оказалось проще, а с другой имело свои сложности и свою экстерриториальную специфику. Дело в том, что помещичье землевладение в Сибири, практически, отсутствовало, имелись в незначительном количестве лишь кабинетские (царские) и монастырские земли, но они не оказывали никакого заметного влияния на социально-политическую обстановку в регионе, поскольку земли на первых порах хватало всем. Правда, русским переселенцам, тем, которые осваивали Сибирь по личной инициативе на протяжении XVII—XIX веков и селились в наиболее пригодных для сельского хозяйства районах, приходилось часто вступать в конфликты с местными кочевыми племенами, вынуждая их сначала потесниться, а потом и вообще перейти кое-где от скотоводства к огородничеству и от язычества к православию. Но эти конфликты никогда не носили ярко выраженного завоевательного характера и не сопровождались, допустим, как в США, переселением в резервации местного населения или даже его полным уничтожением**.