Дни освобожденной Сибири

25 мая в Иркутске, так же как и в Омске, была получена телеграмма наркома военмора Троцкого о немедленном и полном разоружении находившихся на территории губернии чехословацких эшелонов, а в ночь на 26 мая в Центросибирь поступило сообщение о конфликте в Мариинске и о захвате города чехословаками. В три часа дня (того же 26-го мая, в воскресенье) на иркутский вокзал прибыл эшелон №26, под командой капитана Новака*, а по некоторым данным, плюс к этому, – ещё и состав (или даже два) с чешскими артиллеристами. На запад по железной дороге, на ближайших к Иркутску полустанках – Иннокентьевская и Батарейная – размещались ещё два батальона, на станции Половина – один эшелон легионеров, как минимум по одному составу находилось где-то в районе Канска и в Нижнеудинске. Восточнее Иркутска, согласно большинству источников, вплоть до самого Владивостока ни одной чешской части на тот момент не располагалось.

_______________

*Из официального сообщения Центросибири от 4 июня 1918 г.

Как писала газета «Омский вестник» (№102 от 26 мая 1918 г.), уже 25 мая к станции Иркутск были стянуты отряды красноармейцев, а также воинов- интернационалистов, а ещё броневики и артиллерия. Историк В. С. Познан-ский даёт более подробную информацию по поводу этих частей: 1-й Сибир-

ский стрелковый полк, кавдивизион венгров-интернационалистов, маршевые роты барнаульцев, анжеросудженцев, черемховцев, а также хорошо испытанное в предыдущих боях с «контрреволюцией» средство – артиллерийская батарея.

По сообщению того же, но уже вышедшего при новой власти, «Омского вестника» (№126 от 26 июня 1918 г.), в 4 часа дня 26 мая после того как в результате длительных и трудных переговоров уже практически оказалось достигнуто соглашение, и чехословаки согласились сдать всё своё оружие, за исключением «прожиточного минимума» в 30 винтовок, вдруг неожиданно прозвучало несколько провокационных выстрелов со стороны красных, и разгорелся бой. Советская историография приводит в качестве начала вооруженного столкновения в Иркутске ту же самую дату и время, но только рисует, естественно, совершенно иную картину случившегося. Согласно её версии, чехословаки в категорической форме отказались выполнять требования большевиков о разоружении и первыми открыли огонь по их позициям.

Описания дальнейших событий также немного противоречат друг другу. Советские историки вполне уверенно утверждают, что совместными и согласованными действиями красных стрелков, кавалерии и, главным образом, броневиков, а также артиллерии чехословацкий мятеж был достаточно быстро подавлен, и легионеры без особых проблем разоружены. Согласно их сведениям, большевики создали в Иркутске в те дни целых две линии обороны. Первая находилась непосредственно на вокзале, а вторая – в районе духовного училища. Железнодорожную станцию и примыкавшее к ней рабочее Глазковское предместье чехословаки захватили достаточно быстро, однако выдвинуться дальше они не посмели, наблюдая в пределах прямой видимости ещё одну и гораздо более мощную линию советской обороны с артиллерийскими орудиями и броневиками. Плюс к этому над ними начал кружить ещё и красный боевой аэроплан с бомбами и пулемётом на борту. К тому же в бой ещё не вступала артиллерия красных. Дальнейшее сопротивление мятежники посчитали нецелесообразным. Так трактуют события советские источники.

Противоположная же сторона конфликта впоследствии (после того как советскую власть в Сибири уже повсеместно свергли) сделала совсем другие выводы. Их комментаторы утверждали и утверждают, что легионеры проявили в бою на станции Иркутск чудеса боевой выучки и героизма, в результате чего сопротивление большевиков почти мгновенно оказалось сведено на нет, так что уже вскоре они вынуждены были запросить мира, дабы избежать полного захвата города чехословаками. Для переговоров с командным составом эшелонов на вокзал срочно прибыли член Центросибири Гейцман и один из руководителей Иркутского совдепа Антон Шевцов. В результате достигнутого компромисса иркутские большевики, нарушив приказ Троцкого, всё-таки согласились пропустить чехословаков дальше на Дальний Восток, причём с оружием. Вместе с тем арсеналы мятежников всё-таки удалось подсократить. Из разрешенных ранее 160 винтовок и одного пулемёта на эшелон теперь легионерам для самообороны оставили всего лишь тридцать карабинов, а также так называемое лично приобретённое оружие (трофейное) – сабли, кинжалы и револьверы. В обмен на это чехословацкий эшелон беспрепятственно пропускался на территорию Забайкалья и далее – в порт Владивосток, в сопровождении специально уполномоченного комиссара от Центросибири.

На основании вышеизложенного можно таким образом предположить, что вооруженный инцидент в Иркутске закончился, что называется, боевой ничьей и примирением, тогда как на первом этапе противостояние двух противоборствующих сторон носило, по всей видимости, абсолютно бескомпромиссный и очень жесткий характер. Об этом свидетельствуют, в частности, достаточно серьёзные потери в живой силе у обоих противников: около 50 человек было убито и около 100 ранено в общей сложности. Из них чехословаков, по разным данным, соответственно – 12 (16) и 33 (60). Причём, примечательно, что около 30 человек тяжелораненых из числа легионеров после окончания боя и подписания мирного соглашения, определили в иркутский госпиталь, где они находились, надо полагать, до самого своего окончательного выздоровления. Последнее, возможно, являлось одним из условий, выдвинутых представителями чеховойск, и тем самым свидетельствовало в очередной раз об имевшем месте паритете двух враждебных группировок в данном конфликте, ну или о гуманности большевиков в любом случае.

В ночь на 27 мая, как раз в то время, когда в Иркутске, наконец, удалось уладить все дела и отправить на Дальний Восток с Богом, как говорится, эшелоны легионеров, со станции Иннокентьевской, что находилась всего в нескольких верстах к западу от Иркутска (теперь это Иркутск-Сортировочный), пришли известия ещё об одном инциденте с участием чеховойск. Здесь силами «местного» эшелона, а также прибывшего ему в помощь батальона с полустанка Батарейная в ответ на требование о разоружении был атакован и по большей части пленён иннокентьевский красный гарнизон. После этого восставшие чехословаки вроде бы как намеревались двинуться к Иркутску, для того чтобы и здесь тоже навести свои «порядки». Победа на Иннокентьевской далась легионерам достаточно легко: по некоторым сведениям бой продолжался всего 20 минут, в результате которого чехословакам удалось захватить станцию и прилегающий к ней посёлок. Местное большевистское руководство, захватив деньги и документы, в последний момент успело сбежать по Ангаре в Иркутск и сообщить там обо всём случившемся. Потери в живой силе во время столкновения на Иннокентьевской оказались совсем невелики: чехословаки не досчитались лишь только одного бойца, а красные – пятерых. 34 красноармейца легионеры взяли в плен. Ещё восставшим удалось захватить находившийся в посёлке артиллерийский, а также – пороховой склады, что оказалось для них конечно же как нельзя более кстати в той ситуации.

Вновь реально возникшая угроза вынудила большевистское руководство принять срочные меры, но на этот раз не военного, а сугубо мирного характера. Было принято решение отправить на Иннокентьевскую делегацию из представителей советской власти, а также иностранных консулов. Центросибирь представляли три её комиссара: опять Гейцман, нарком иностранных дел Яков Янсон и нарком советского управления Фёдор Лыткин; в качестве международных посредников в состав миротворческой миссии вошли генконсулы Франции и США – Буржуа и Гаррис. В половине пятого утра 27 мая вся группа парламентёров на нескольких автомобилях двинулась от Иркутска к станции Иннокентьевская. Присутствие на переговорах столь высокопоставленных иностранных представителей, видимо, очень сильно повлияло на легионеров, так что они, не долго думая, уже в тот же день согласились принять предложение Центросибири, и подписали мирное соглашение.

Вот текст договора.

Станция Военный городок Забайкальской железной дороги. 27 мая 1918 г. «Мы, нижеподписавшиеся: 1) представители русской власти: Янсон, Гейцман, Лыткин, 2) представители чехословаков: штабс-капитан Гоблик, доктор Тайер, прапорщик Дакснер, 3) французский генеральный консул Буржуа и французский офицер Верей, американский генеральный консул Гаррис, гражданин Макгаун и переводчик Берген приняли следующие взаимно обязательные условия: 1) в целях избежания ненужных недоразумений и кровопролития и установления взаимного доверия с чехословаками русские власти обязуются каждому эшелону чехословаков давать гражданского комиссара, в задачи которого входит разрешать все недоразумения, все спорные вопросы, могущие возникнуть в пути, а также оказывать полное содействие к передвижению порученных ему лиц; 2) считая все выше перечисленные гарантии вполне обеспечивающими свободу передвижения, чехословаки со своей стороны обязуются без всякого промедления сдавать всё оружие, кроме лично приобретённого, а именно: кроме сабель, шашек, кинжала и револьвера; 3) техника сдачи оружия вырабатывается по взаимному соглашению договаривающихся сторон; 4) желая окончательно гарантировать безопасность следования чехословаков на восток, русские власти обязуются давать им охрану в 30 винтовок, по 20 патронов на винтовку; 5) пунктом сдачи 30 винтовок и всех наличных патронов является ст. Чита Забайкальской ж. д.; 6) настоящий документ вступает в силу с момента полписания его договаривающимися сторонами».

В конце дня 27 мая оба мятежных эшелона со станции Иннокентьевская, разоружившись согласно достигнутой договорённости, проследовали через Иркутск в Читу. 28 мая на тех же условиях удалился в том же направлении ещё один батальон чехословацких войск, находившийся до той поры на станции Половина. И всё, казалось бы, складывалось для правительства Центросибири как нельзя лучше в районе Иркутска, если бы не одно но: остальные легионеры, располагавшиеся в эшелонах ещё дальше на запад до границ Енисейской губернии, не изъявили абсолютно никакого желания присоединяться к достигнутому соглашению. Они, видимо, уже в достаточной степени были осведомлены о событиях в Мариинске и Новониколаевске, а может быть, даже и получили уже к тому времени приказ Гайды* о начале всеобщего вооруженного выступления против советской власти. Так или иначе, но в ночь с 28-го на 29 мая эти части также подняли вооруженный мятеж, в результате которого была свергнута власть большевиков в городах Нижнеудинске и Канске.

Что касается их товарищей по оружию, тех четырёх эшелонов, что приняли условия Центросибири и проследовали, практически, безоружными во Владивосток, то их, так скажем, примиренческую позицию можно объяснить, пожалуй, лишь тем, что, возможно, они ещё ничего не знали о решениях конференции в Челябинске, а также ни сном, ни духом, как говорится, не ведали, что определены теперь под команду мятежного командора Гайды, а тем более, видимо, даже и не успели получить от него никаких приказов о всеобщем вооруженном выступлении. Вполне вероятно также, что и иностранные консулы не имели никакой информации о передвинутой на конец мая дате вооруженного восстания**, поэтому и дали промашку, уговорив четыре эшелона чехословаков, целый стрелковый полк, практически полностью сложить оружие под Иркутском.

_______________

*Согласно решению конференции представителей военнослужащих Чехословацкого корпуса, проходившей во второй половине мая в Челябинске и одобрившей план вооруженного выступления против большевиков, капитан Гайда был назначен руководителем военной операции на территории Средней и Восточной Сибири, от Новониколаевска до Иркутска включительно. На основании этого назначения Гайда разослал по линии железной дороги несколько специальных курьеров с приказом командирам всех подразделений: «…Старайтесь объединить по два-три эшелона, займите станции, на которых находитесь, внимательно следите за тем, что происходит, где могут возникнуть бои. В случае необходимости постарайтесь объединиться и действовать совместно, но не далее Иркутска… Оружие нигде не отдавайте. Укрепите своё положение».

**Мятеж чехословацкого корпуса, подготовленный спецслужбами Франции и Великобритании, планировался, напомним, первоначально на конец июня, однако обстоятельства вынудили легионеров выступить на месяц раньше срока.

В том же примерно направлении, кстати, действовала и часть политических руководителей Чехословацкого корпуса, находившихся вместе с полками первой чехословацкой дивизии во Владивостоке. Они сразу же после получения известий о начале мятежа в Сибири, также, видимо, ещё не зная о решениях челябинской конференции, отправили через Иркутск всем эшелонам телеграмму с разъяснениями, в плане того что вооруженное столкновение с сибирскими властями является полным недоразумением, которое необходимо в ближайшее же время преодолеть совместными усилиями. В связи с чем они призвали своих братьев по оружию согласиться с новыми требованием сибирских властей о разоружении и немедленно преодолеть все возникшие недоразумения путём мирного диалога с большевиками («Голос Приморья», Владивосток от 31 мая 1918 г.). Но эти

призывы так и не были услышаны, в ночь на 29 мая не без помощи чехословаков восстали Канск и Нижнеудинск.

3. Переворот в Канске и Нижнеудинске

За несколько дней до начала вооруженного мятежа в Канске, сюда из Красноярска тайно прибыл уже упоминавшийся нами начальник штаба второй чехословацкой дивизии подполковник Б. Ф. Ушаков, счастливо избежавший ареста в столице Енисейской губернии и уже, видимо, знавший и о решениях челябинской конференции, и о победных столкновениях легионеров с красными частями в Мариинске и Новониколаевске, а, возможно, даже и имевший на руках приказ Радолы Гайды. То есть, он уже был полон уверенности и, более того, – решимости относительно вооруженного восстания и как можно скорейшего свержения советской власти в Канске.

По прибытии в город Ушакову удалось наладить связь с местными подпольщиками, возглавляемыми поручиком Фёдоровым, и договориться о совместном выступлении. Однако сил для этого пока было не вполне достаточно. У местных нелегалов на учёте стояло лишь два-три десятка боевиков, и хотя они являлись в основном офицерами бывшего городского гарнизона, многие из которых даже имели фронтовой опыт за плечами, тем не менее, с выступлением всё-таки пришлось немного повременить. Для того чтобы получить стопроцентный шанс на успех канские заговорщики решили дождаться прибытия на городскую железнодорожную станцию эшелона чешского ударного батальона под командованием офицера Дворжака; и он не заставил себя долго ждать.

И вот, в ночь на 29 мая под председательством подполковника Ушакова, старшего по званию и должности, в одном из вагонов прибывшего железнодорожного состава с ударниками второй дивизии состоялось последнее совещание, на котором присутствовали ротные командиры, а также, по всей видимости, и представители канского подполья. Для большей убедительности руководитель намечавшегося восстания показал собравшимся чешским офицерам перехваченную телеграмму Красноярского совдепа с приказом о разоружении легионеров и об отправке их в местный лагерь для военнопленных. И это, надо полагать, явилось последним аргументом для немедленного начала вооруженного мятежа против советской власти.

Как писала чуть позже томская «Народная газета» (№5 за 1918 г.), основываясь на воспоминаниях участника тех событий, станция, город и военный городок были захвачены чехословаками и примкнувшими к ним подпольщиками буквально за 2 часа. Из-за недостатка ружей легионеры очень активно действовали ручными бомбами. Красные в ходе перестрелок потеряли двадцать человек погибшими, чехи – намного меньше, лишь двоих убитыми и столько же ранеными, один из которых, правда, скончался, спустя некоторое время*. Победа была полной и безоговорочной, весь город уже к утру перешёл в руки восставших. Уцелевшие красногвардейцы, а также большевистские и советские руководители, сумевшие избежать ареста, отступили западнее Канска на станцию Клюквенная (теперь г. Уяр). В награду победителям досталось очень большое количество винтовок, патронов к ним и даже 4 бомбомёта. На радостях, спустя несколько дней, Ушаков приказал отпустить всех попавших в плен сторонников советской власти, взяв с них честное слово никогда больше не выступать с оружием в руках против Сибирского правительства. Часть из освобождённых просто разошлась по домам, остальные же тайком пробрались на станцию Клюквенная к своим товарищам и вновь включились в вооруженную борьбу.

_______________

*Были убиты стрелки Франтишек Клима и Эмануэл Вашек, от ран умер десятник Ян Венчлик. Со стороны красных погибли большевики А. Е. Фео-филактов, В. А. Двоеглазов, П. А. Андреев, Е. Ф. Васильев, В. П. Демидов, М. Ф. Чу-греев и другие. Последних, дошедшие до нас материалы периодики, относят не к убитым, а к расстрелянным. Однако современник тех событий Тиунов в статье «Предательство эсеров» отмечает, что Ушаков «не допустил в это время ни одного расстрела, несмотря на то, что вся белогвардейщина категорически требовала этого… до его отъезда из Канска никаких расстрелов не было».

На ближайшие дни после победы восстания вся власть в городе перешла в руки Бориса Фёдоровича Ушакова, как военного диктатора. Что касается руководителя канских подпольщиков поручика Фёдорова, то он, по сведениям источников, якобы, сразу же отбыл в Томск для получения дальнейших указаний от уполномоченных Сибирского правительства. Первым делом подполковник Ушаков приступил к формированию местной воинской части из числа офицеров, а также гражданских добровольцев, изъявивших желание вступить в ряды борцов с диктатурой большевиков. После этого началась подготовка к отражению наступления красных со стороны Красноярска, то есть от станции Клюквенная. В восточном направлении таких планов, пока, не строили, поскольку из располагавшегося в той стороне Нижнеудинска вскоре пришло известие о победе и там вооруженного антисоветского мятежа. Одновременно с этим в Канске шла работа и по восстановлению деятельности органов местного самоуправления.

В Нижнеудинске вооруженное выступление происходило почти по тому же сценарию, что и в Канске, и даже в ту же самую ночь на 29 мая. Только вот сил у местных повстанцев оказалось немного побольше. Местная подпольная организация под руководством бывшего члена IV Государственной Думы тридцативосьмилетнего меньшевика Ивана Николаевича Манькова и подъесаула Г. В. Кузнецова насчитывала в своих рядах порядка 70 человек, плюс к этому на железнодорожной станции находился эшелон чехословацких легионеров и ещё один прибыл за несколько дней до мятежа. Однако, как свидетельствуют некоторые источники, военнослужащих иностранного корпуса пришлось некоторое время убеждать присоединиться к вооруженному выступлению. В конечном итоге их всё-таки удалось уговорить. Правда не всех, часть чехословаков присоединилась к остальным своим товарищам только после того, как восставшие одержали верх над красными.

Операция продолжался всего полчаса, большевики оказались застигнуты в врасплох, их просто ночью перехватали на их собственных квартирах, а небольшой местный гарнизон, по всей видимости, был блокирован в месте расположения. К тому же есть сведения о том, что часть красноармейцев под началом бывшего прапорщика Дмитриева перешла на сторону мятежников. Всего в ту ночь в плен попало около 100 человек. Погибло по разным данным от 6 до 8 бойцов с обеих сторон, то есть почти в два раза меньше, чем в Канске. По всей видимости, каких-то ожесточённых перестрелок не происходило, хотя один исключительный случай всё-таки имел место. Член уездного исполкома и по совместительству председатель ревтрибунала В. А. Какаулин оказал пришедшим его арестовывать ожесточённое сопротивление, отстреливался до последнего патрона и даже одного нападавшего убил, но потом понял бессмысленность дальнейшего сопротивления и сдался на милость победителей. Его отвели, как и всех остальных пленных, в здание исполкома, вскоре туда явился брат недавно убитого Какаулиным офицера и четырьмя выстрелами в упор застрелил своего не только идеологического, но так получается, что ещё и кровного врага («Забайкальский рабочий», №106 за 1918 г.).

Достоверных сведений о самосудах, совершенных в те первые драматические дни, у нас больше нет, хотя по интернету гуляет, например, фото чехословаков, запечатлённых, якобы, в Нижнеудинске у виселиц казнённых ими большевиков, но, возможно, это произошло немного позже или вообще как-нибудь потом, поскольку в начале мятежа легионеры вели себя достаточно скромно и нигде в особых жестокостях по отношению к большевикам замечены не были. Лишь несколько месяцев спустя, когда в победе вооруженного восстания на территории Сибири уже никто не сомневался, чехословаки стали позволять себе некоторые вольности в этом плане. Есть также ничем не подтверждённые сведения, что утром 18 июня часть арестованных в Нижнеудинске большевиков вывели с гарнизонной гауптвахты за город и расстреляли. Кто осуществил данную расправу неизвестно, но факт такой описан в историографии.

Но вернёмся к главным событиям. Сразу же после одержанной победы нижнеудинские повстанцы избрали уездный Временный комитет под председательством Ивана Манькова, а параллельно с ним был организован комитет общественной безопасности (по другим сведения – комитет общественных организаций) из представителей земства, городской управы, профессиональных союзов и союза безработных («Омский вестник», №133 от 4 июля 1918 г.). Видимо слегка опьянённый первыми успехами Маньков 3 июня направил телеграмму в Иркутск и от имени Нижнеудинского уездного комитета Временного Сибирского правительства потребовал самороспуска Иркутского совдепа, разоружения Красной гвардии и передачи власти городской думе и земству. Как раз в это время в Нижнеудинск прибыла делегация от черемховских шахтёров, находившихся под влиянием, главным образом, идей анархизма и заинтересовавшихся, как им показалось, новыми из ряда вон выходящими событиями, произошедшими в городе. Однако им весьма не понравилось самоуправство Ивана Манькова, который, как они полагали, без ведома Временного комитета, но побуждаемый лишь личной инициативой направил ультиматум в Иркутск в адрес Советов, которые анархисты, признавали в качестве наиболее действенных органов народной власти. Черемховские шахтёры, однозначно неудовлетворённые такими новостями, вскоре покинули Нижнеудинск, а спустя три недели, то есть в конце июня приняли участие в атаке на город в составе советских частей.

Почему наступление войск Центросибири на восставший город началось лишь в конце июня, а не сразу, объясняется тем обстоятельством, что иркутское большевистское руководство решило сначала попытаться уладить вооруженный конфликт мирным путём, как это удалось сделать 26 и 27 мая в самом Иркутске и на станции Иннокентьевская. Уже 1 июня через Нижнеудинск в район Мариинска на переговоры с руководителем вооруженного восстания капитаном Гайдой проследовала, весьма представительная в очередной раз, делегация парламентёров от Центросибири.

4. Подписание перемирия с чехословаками под Мариинском

Переговоры с чехословаками на Мариинском фронте начались ещё 27 мая и происходили на станции Суслово. Легионерам, находившимся под началом капитана Кадлеца, были предложены, по всей видимости, те же самые условия, что и в Иркутске, – невмешательство во внутриполитические дела России и разоружение до самого минимума в обмен на беспрепятственный пропуск всех эшелонов во Владивосток. Однако такое предложение мариинские легионеры категорически отвергли. В ответ руководство Центросибири и решило направить в Мариинск специальную миссию во главе с Фёдором Лыткиным*, народным комиссаром советского управления. В состав большевистской делегации вошли также председатель Енисейского губисполкома Григорий Вейнбаум и председатель Томского губисполкома Алексей Беленец, они со второй половины мая находились в Иркутске на совещании советского актива Сибири. В помощь молодому двадцатиоднолетнему Лыткину командировали ещё и более опытного тридцатишестилетнего наркома финансов Центросибири Аркадия Иванова, но официально он вроде бы как не числился в составе миротворческой миссии. По некоторым сведениям вместе с вышеперечисленными товарищами в Мариинск отправился и заместитель председателя Алтайского губисполкома Василий Толмачёв, также, видимо, на правах члена с совещательным голосом.

_______________

*Такой высокий взлёт политической карьеры совсем ещё молодого Лыткина объясняется тем, что он, кроме всего прочего, был очень хорошо знаком по совместной работе в Томском совете рабочих и солдатских депутатов с самим председателем Центросибири Николаем Яковлевым.