Союз непокоренных 2: Искусство Жизни и Смерти

Себастьян покачал головой. Он поставил флакон обратно и указал на едва заметный, холодный туманок, струившийся из-под неплотно прикрытой крышки сундука. Туманок, который тянулся к спящему дракону, словно живой.

– Отключала эмоции? – Он поднял на нее взгляд. – Ева, от тебя сегодня за версту фонит. Не просто нервозностью перед лекцией. Гнев на Тайрона, страх перед предстоящим… этим мероприятием, смущение из-за… вчерашнего. А теперь еще шок от его появления и новая вязь. Это целый коктейль из негатива, злости и паники. И вся эта накопленная, подавленная энергия… она не исчезает. Она ищет выход.

В этот момент Дамиан пошевелился. Он не открыл глаз, но его губы изогнулись в слабую, пьяную усмешку.

– Ох, профессор Лоран… – пробормотал он, голос хриплый, но удивительно внятный для его состояния. – Такие духи… ммм… с такой начинкой… Они быстро превратятся не в косметику для ваших коллег-некромантов… а в напиток покрепче кизьерской «Сахарной радости». – Он сладко чмокнул губами. – И вызовут такой всплеск… эээ… «рекреационного использования» среди студентов-некромантов, что королевская инквизиция прослезится от умиления. А им, по кодексу, строжайше запрещено… «колдырить», как говорят в простонародье. Разве вы этого хотите? Устроить эпидемию некромантического пьянства в Спектрхольме?

Ева покраснела до корней волос. От возмущения и от стыда.

– Я не… я не вливала ничего лишнего! – попыталась она парировать, но звучало это слабо. – Я контролировала дозировку!

– Контролировала дозу магии, Ева, – поправил ее Себастьян, вставая. Его голос стал жестче. – Но не контролировала свои эмоции. А они – топливо. Самый сильный катализатор. Эта смесь подавленного гнева и страха… она может без шуток превратить тебя из уважаемого профессора некромагии в нечто похлеще чернокнижника Рукманара за одну ночь. И устроить такой взрыв в Академии, что ни чета Спектрум , ни сама королева Элеонора «спасибо» тебе не скажут. Только смотровую башню новую построят на месте твоей лаборатории.

– О, да! – буркнул Дамиан, не открывая глаз, но энергично кивая. – От кровати твоей, красавица, этой энергией просто прет! Оборотни хоть и слабее нюхом, чем наш зеленый друг тут, – он махнул рукой в сторону Себастьяна, – но их чуйку не обманешь. Чуют негатив за милю. Думаешь, они вчера так буйно на лекции устроили разборки только из-за спора о морали? Отчасти – да. Отчасти – от твоего фона, который их инстинкты на взвод поставил. Как красная тряпка.

Ева открыла рот, чтобы что-то возразить, огрызнуться, но слова застряли в горле. Вдруг воздух в спальне завибрировал, и из ниоткуда, прямо посреди комнаты, развернулся небольшой, искрящийся фиолетовыми огоньками портал. Из него, балансируя с фисташковым тортом в одной руке и изящным чайником в другой, грациозно выплыла Ашари.

– Ева, дорогая, я принесла… – начавшая было кизьера замерла, ее золотые глаза мгновенно сфокусировались, обведя картину: Ева, красная и взъерошенная; Себастьян, стоящий как натянутая струна; незнакомый невероятно красивый мужчина, храпящий у сундука с духами; и едва рассеивающееся зеленое облако. Бровь Ашари поползла вверх. – …успокоительное? Или я явно опоздала на самое интересное?

Ева, чувствуя, как ее лицо снова заливает краска, бросилась вперед, пытаясь хоть как-то объяснить необъяснимое:

– Ашари, это не то, что ты думаешь! Они просто… я не… он…

Но Дамиан Умбралон выбрал этот момент, чтобы проявить инициативу. Он с трудом приподнялся на локте, его янтарные глаза с красными искорками медленно сфокусировались на фигуре кизьеры. Несмотря на очевидное опьянение, в его взгляде мелькнул острый, оценивающий интерес.

– Магистр артефакторики и медиумской магии… Ашари Деваратна? – произнес он, его бархатный голос звучал неожиданно четко и почти вежливо.

Ашари, слегка наклонив голову, поставила торт и чайник на ближайший стол. Ее золотые глаза изучали незнакомца без тени смущения.

– Да. А вы, сударь, который столь… удобно устроился в спальне моей подруги, будьте любезны представиться.

– Дамиан Умбралон, – ответил теневой дракон с легким, почти придворным кивком. – Новоиспеченный преподаватель законников. Несколько… дезориентирован после неудачного перемещения. – Он кивнул в сторону Себастьяна. – А это мой… старый знакомый, Себастьян Версил. Зеленый дракон. Замечательный ботаник и, как выяснилось, отличный специалист по успокоению взволнованных некроманток. – В голосе его снова зазвучала знакомая язвительность.

– Себастьян Версил, – подтвердил зеленый дракон, слегка склонив голову. Его взгляд упал на чайник. – И я одобряю ваш выбор, магистр Деваратна. Чай из Анчана – мудрое решение. Это растение известно своей способностью стабилизировать хаотичные потоки магии и успокаивать ум. Как раз то, что сейчас необходимо.

Ева, тем временем, отчаянно пыталась закатать рукава, чтобы скрыть обе вязи – старую, на левой руке, и новую, антрацитово-серую, на правой. Но движения ее были суетливы, неуклюжи. Ашари заметила это мгновенно. Ее золотые зрачки сузились, как у кошки.

– Ева, перестань прятаться, – сказала она мягко, но твердо. – От моего кизьерского взгляда, тем более в таком состоянии, ничего не укроется. Две Вязи Истинного? Интересно. – В ее голосе не было осуждения, только любопытство и… легкая ухмылка. – Расслабься, глупая. Я же твоя подруга. Настоящая. Я тебя не осудила бы, даже если бы ты собрала в этой башне целый гарем из драконов, эльфов и демонов. И вспомни-ка: у драконов иметь двоих-троих супругов – норма. Особенно для сильных магов. Если такое случилось… – она многозначительно посмотрела на ее руки, – это значит лишь, что наша Ева Сотирия Лоран – совсем не слабосильный маг. Наоборот. Очень, очень одаренная. Магия к ней льнет, как мотыльки к пламени. И это повод для гордости, а не для паники.

Ашари подошла ближе, ее глаза сверкнули азартом.

– Вдобавок, это отличный шанс утереть нос твоей сводной стерве Ильдефонсе и маркизу Крошану, которые будут на лекции по секс-просвету! Помнишь этого Рене Шевалье? Твоего первого? Который предпочел тебе брак с Марианной Крошан ради титула? Представь ее лицо, когда она узнает, что ты привлекаешь не какого-то жалкого графчика, а Истинных Драконов!

– Рене Шевалье? – переспросил Себастьян, его лицо выразило легкое презрение. – Видел я этого… «маркиза». На него можно повестись только по неопытности или в полной темноте.

– Ха! – фыркнул Дамиан, с трудом приподнимая голову. – «Рыцарь без Сердца»? Слышал такую кличку. Но ему больше подходит «Рыцарь без Мозгов». Или «Граф Пустозвон».

Вся компания – Ашари, Себастьян, даже полулежащий Дамиан – взорвались дружным, громким хохотом. Смех Ашари был звонким и искренним, смех Себастьяна – низким и теплым, а хриплый смешок Дамиана добавил ноту абсурда. Этот смех, такой неожиданный и освобождающий, на секунду разрядил напряжение.

Но Еву вдруг объял новый, леденящий страх. Она почувствовала, как ее ноги подкашиваются, а в груди сжалось. Себастьян, мгновенно уловив смену ее состояния (его эмпатия к эмоциям, видимо, была невероятно острой), перестал смеяться и насторожился.

– На словах… на словах всё легко, Ашари, – прошептала Ева, отступая к стене, ее глаза широко раскрылись от ужаса перед масштабом всего происходящего. – Драконы, вязи, лекция… Но на деле… Как мне со всем этим справиться? Как не ударить в грязь лицом перед всей Академией? Перед королевским указом? Перед… – ее взгляд скользнул по Себастьяну и Дамиану, – перед ними?

Ашари перестала смеяться. Она подошла к Еве, взяла ее за руки – не обращая внимания на пульсирующие вязи – и посмотрела прямо в глаза, ее золотой взгляд стал серьезным и проницательным.

– Вот именно, Ева. На словах легко. А на деле – тебя сейчас разрывает на части. И если ты будешь продолжать себя так накручивать, загонять эмоции внутрь и пытаться контролировать всё… – она кивнула в сторону сундука с духами, из которого все еще струился холодный туман, – …то вероятность того, что ты действительно ударишь в грязь лицом, станет почти стопроцентной. И тогда Ильдефонсе и маркизам Крошанам будет чему порадоваться. Ты дашь им то, чего они так жаждут – твой провал. Твое унижение. Неужели ты хочешь этого?

Слова Ашари повисли в воздухе, тяжелые и неумолимые. Зеленое облако Себастьяна почти рассеялось, оставив лишь легкий аромат мяты и лаванды. Дамиан тихонько посапывал. А Ева стояла, сжимая руки Ашари, глядя на свои вязи, на спящего теневого дракона, на зеленого дракона, чей взгляд был полон тревоги и… поддержки, и на свою подругу-кизьеру, которая не боялась говорить правду. Цирк, в который превратилась ее жизнь, требовал не только силы, но и умения… расслабиться. Или хотя бы перестать пытаться контролировать неконтролируемое. Иначе взрыв был неизбежен. И он устроит праздник совсем не тем, кому она бы хотела.

Глава 4.

Ева дождалась глухой ночи. Накинув плащ из плотной, непроглядной ткани, сотканной из паутинного шёлка, Ева активировала Некропорт – старое зеркало в углу башни. Серебряная амальгама задрожала, превратившись в воронку серого тумана. Шаг сквозь нее был как краткое умирание – ощущение разрыва плоти, леденящего одиночества в мгновенном переходе сквозь Край Теней.

Давление предстоящего «мероприятия», абсурдность ситуации с двумя Вязами Истинных, навязчивое присутствие Дамиана (даже во сне) и невысказанное напряжение с Себастьяном – все это сжалось в Еве тугой, болезненной пружиной. Рациональные доводы Ашари тонули в паническом гуле мыслей. Контроль, ее оплот, трещал по швам. Лаборатория, духи для Меррик – все вдруг казалось пустым, бессмысленным перед лицом грядущего позора. Ей нужна была тишина. Не просто отсутствие звуков, а глубокая, костная тишь, где шепчутся только тени и вечность. Ей нужно было святилище Нирвии.

Слезы, горячие и соленые, скатились по ее щекам, упав на камень рядом с лунным лучом. Она молила не о чуде, а о стойкости.

Она очнулась на коленях. Холодный, шершавый камень святилища Нирвии впивался в кожу. Воздух был густой, тяжелый, пропитанный запахом вековой пыли, влажного камня и неуловимого аромата самой Смерти – спокойной, неизбежной, как смена времен года. Тишину нарушали лишь редкие капли влаги, падающие с потолка где-то в невидимой темноте. Перед ней возвышался алтарь – простой, массивный каменный саркофаг без украшений, лишь с высеченным на крышке символом богини: закрытый глаз внутри круга. И именно на этот символ падал единственный луч – тонкий, почти невесомый клинок лунного света, пробившийся сквозь узкую щель высоко в своде пещеры.

Ева сбросила капюшон. Луч осветил ее бледное, измученное лицо, тени под глазами, следы напряжения вокруг губ. Здесь, перед Покровительницей, она могла быть слабой. Она должна была быть слабой. Сложив руки на холодном камне, лоб коснувшись шершавой поверхности над символом Вечного Сна, она зашептала, голос дрожащий, но искренний: – Владычица Перехода… Я пришла не за знанием смерти, но за пониманием жизни, что путается в тенях мого страха. Я запуталась в узлах, наложенных не мной. Завтра я предстану перед живыми, чтобы говорить о самом сокровенном… Дай мне тишину внутри. Дай мне принять то, что есть. Научи меня… как нести этот груз Истинности, не теряя себя. Как говорить о союзе, когда мои собственные союзы – раны и тайны. Дай мне… хоть крупицу Твоего безмолвного спокойствия. Чтобы я могла стоять. Просто стоять. И тогда случилось нечто. Лунный луч расширился. Не ярче, а шире, мягче. Он разлился по поверхности алтаря, как пролитое молоко, затем устремился по полу серебристыми, живыми ручейками, высвечивая неровности камня, древние трещины, капли влаги на стенах. Свет не гнал тьму, он сотрудничал с ней, выхватывая из мрака детали, которые были невидимы мгновение назад. И среди этих высвеченных теней, у самых стен святилища, стояли две фигуры. Они были огромны, величественны, дышали древней, почти осязаемой мощью. Один – цвета весеннего леса, изумрудные чешуи переливались даже в призрачном свете, глубокие глаза светились мудростью и тихой, понимающей грустью. Другой – сама ночь, воплощенная в драконьей форме: чешуя чернее сажи и самой глубокой Тени, поглощающая свет, лишь янтарные глаза с кровавыми искорками пылали в темноте как раскаленные угли. Зеленый дракон и Теневой. Себастьян и Дамиан. Ее Истинные.

Ева вскрикнула, отпрянув от алтаря, сердце бешено заколотилось. Страх, стыд, гнев – все смешалось в один клубок.

– Вы! – вырвалось у нее, голос сорвался на визгливую, испуганную ноту. – Как вы посмели?! Следили за мной?! – Некроэнергия, темная и холодная, мгновенно заструилась вокруг ее пальцев, готовая к удару.

Но они сдвинулись с места. Не как угроза, а как прилив теплой, неотвратимой волны. Вспышки изумрудного и черно-янтарного света – не ослепляющие, а обволакивающие – и перед ней стояли не драконы, а мужчины. Себастьян – высокий, надежный, с глазами цвета спокойного моря в ясный день, но сейчас полными тревоги, понимания и… чего-то еще, глубокого и немого. Дамиан – все такой же поразительно красивый, но теперь без и тени опьянения или насмешки; его лицо было бледным, почти строгим в лунном свете, а янтарно-серные глаза горели сосредоточенной, почти нечеловеческой интенсивностью, изучая ее, словно читая самую душу.

– Мы чувствовали твой уход, Ева, – тихо сказал Себастьян, его голос был якорем в бушующем море ее эмоций, низким и теплым. – Чувствовали отчаяние. Страх, что рвет тебя изнутри. Мы не могли не последовать. Не для слежки. Для… присутствия. Ты не одна в этом узле.

– Святилище Нирвии – не место для шпионажа, профессор Лоран, – добавил Дамиан, его бархатный голос звучал неожиданно серьезно, лишенный привычной язвительности. Он сделал шаг вперед, сокращая дистанцию. – Это место силы. Твоей силы. Мы пришли… как часть той же магии, что сплела наши судьбы Вязами. Пришли разделить твою ношу. Хоть на мгновение. Позволь нам это.

Они окружили ее, не касаясь, но их близость была осязаемой, как тепло от двух костров. Энергия, исходившая от них – живая, зеленая, дышащая жизнью и ростом от Себастьяна; глубокая, таинственная, обволакивающая, как сама Вечность, от Дамиана – смешивалась в воздухе, создавая странное, пульсирующее силовое поле, в котором Ева чувствовала себя одновременно запертой и… странно защищенной.

– Не трогайте меня, – прошептала Ева, но в ее голосе не было прежней силы протеста. Была лишь глубокая усталость, растерянность и дрожь, пробегавшая по коже. – Я не могу… не сейчас… Я не готова…

– Ты не одна, Ева Сотирия, – прошелестел Дамиан, он был ближе всех. Его янтарные глаза, с кровавыми искорками в зрачках, заглядывали в самые глубины ее испуганной души. – Твои Вязи – не цепи позора. Это мосты. К нам. Позволь… просто позволь нам быть здесь. С тобой. Прямо сейчас. Отпусти контроль. Хотя бы здесь.

Он наклонился. Нежно, но без промедления, без права на отступление. Его губы нашли ее губы – не в мягком, вопрошающем прикосновении, а в захвате, глубоком и властном, как сама Тень, которая не спрашивает разрешения, но окутывает все сущее своим покровом. Поцелуй Дамиана был прохладным, как лунный свет на камне алтаря, и одновременно обжигающе интенсивным. В нем была древняя сила, знание веков, и в то же время – настойчивая, почти хищная потребность, требовавшая ответа. Ева вздрогнула всем телом, но не отпрянула. Вместо этого в ней что-то ответило – темное, некромантическое ядро ее сути, всегда тяготевшее к глубинам, тайнам и самой Смерти, встрепенулось и потянулось к его Тени, к его сущности.

Его дыхание было не пламенем, а потоком теплого, бархатистого воздуха, пахнущего ночным жасмином, древним камнем святилищ и чем-то неуловимо прохладным, как тень в летний зной. Это дыхание окутало ее лицо, проникло в ноздри, в легкие. Оно не усыпляло волю. Оно… успокаивало. Не подавляло эмоции, а снимало с них острые, режущие, невыносимые края. Паника, клокотавшая в груди, отступила, оставив после себя лишь мелкую дрожь, но уже не безумную, а скорее… ожидающую. Гнев растаял, превратившись в глубокую, костную усталость и странное любопытство. Стыд притих, уступив место жгучему осознанию: они видят ее. Видят растерянной, слабой, напуганной, на грани – и не отворачиваются. Не осуждают. Принимают.

Дыхание Дамиана действовало как медленный, сладкий, неумолимый яд, растворяя последние хрупкие барьеры ее сопротивления. Когда его янтарный, гипнотизирующий взгляд, полный древней силы и немого вопроса, встретился с ее растерянным, по-олененному испуганным, она увидела в нем не насмешку, а приглашение. И свое собственное, почти неосознанное, молчаливое согласие.

Ева металась между двумя источниками экстаза – влажным, животворящим жаром, лившимся от языка Себастьяна между ее ног, и прохладной, хищной лаской Дамиана сверху. Ее тело было не ее, оно было инструментом, на котором играли два мастера, знавшие его лучше, чем она сама, знавшие, как довести его до исступления. Когда первая, невероятно сильная волна оргазма накрыла ее, сотрясая всем телом судорожными спазмами, она закричала, ее руки бессильно повисли на плечах Дамиана, ноги дрожали и подкашивались, и только его сильные руки удерживали ее на ногах. Себастьян не отрывался от нее, продлевая спазмы, высасывая каждую каплю наслаждения, его язык продолжал свои нежные, настойчивые движения, выжимая из нее последние капли экстаза, пока она не затихла, обмякнув, с тихими всхлипами. Пока Дамиан покорял ее рот, заставляя забыть обо всем, кроме влажного трения губ, пьянящего вторжения языка и солоноватого привкуса его сущности, Себастьян действовал иначе. Его движения были плавными, неспешными, как течение подземной реки, знающей, что путь ее неизбежен.

Сильные, надежные руки скользнули с ее плеч, медленно, почти церемониально снимая плащ из паутинного шелка. Ткань, легкая и невесомая, бесшумно соскользнула на холодный каменный пол, как сброшенная оболочка страха.

Его губы, мягкие и невероятно теплые, нашли чувствительную кожу у основания ее шеи, заставляя ее инстинктивно выгнуться навстречу этому теплу, глухой стон вырвался из горла, заглушенный поцелуем Дамиана. Ладони Себастьяна, твердые и уверенные, скользнули под тонкую ткань ее туники, обнажая грудь прохладному, влажному воздуху пещеры. Его прикосновения к нежной коже, к уже набухшим, чутким соскам были нежными, но не лишенными целеустремленности.

Он ласкал их подушечками больших пальцев, описывая медленные, восхитительные круги, вызывая волны тепла, которые расходились от ее груди по всему телу, сплетаясь с прохладным огнем, лившимся от поцелуев Дамиана.

Потом он наклонился, и его горячий, влажный язык заменил пальцы. Себастьян смаковал ее. Он обводил кончик соска медленными, витиеватыми кругами, затем легонько зажимал его губами, посасывая, заставляя ее вскрикивать в губы Дамиана, а потом снова ласкал плоской частью языка, широко и влажно, словно вкушая самый изысканный нектар.

Каждое прикосновение его языка к сверхчувствительной плоти посылало острые стрелы удовольствия прямо в низ живота.

Ева застонала глубоко в губы Теневого дракона, ее руки инстинктивно вцепились в его плечи, пальцы впились в ткань его одежды. Мир сузился до троицы их тел, до взрыва противоречивых, захлестывающих ощущений. Себастьян, не прерывая сладостных мучений, которые он причинял ее груди, опустился на колени перед ней.

Его руки мягко провели по ее бокам, бедрам, успокаивая, подготавливая, согревая холодную кожу. А потом его губы, все такие же горячие и влажные, проследовали тем же путем, оставляя влажные поцелуи на коже ее живота, чуть ниже пупка.

Она вздрогнула, почувствовав, как его дыхание, горячее и учащенное, обжигает кожу там, где начиналась линия белья. Себастьян смотрел на нее снизу вверх, его морские глаза в лунном свете были темными, бездонными, полными немого обещания и преданного служения.

И когда он скользнул ниже, с нежной решимостью снимая последние преграды, и его язык – ловкий, настойчивый, бесконечно терпеливый и знающий – коснулся самой сокровенной, трепещущей части ее, Ева вскрикнула, запрокинув голову, разрывая поцелуй с Дамианом.

Волна чистого, ослепительного, почти болезненного ощущения смыла последние остатки мысли. Дамиан поддержал ее, его руки крепко обхватили ее талию, не давая упасть, его тело стало опорой.

Пока Себастьян служил ей языком и губами, находя каждую складку, каждый чувствительный узелок, погружаясь в ее влагу с благоговением исследователя и страстью любовника, лаская клитор плоской частью языка, а затем сосредоточиваясь на нем острым, быстрым кончиком, Дамиан не отпускал ее.

Его губы нашли ее шею, оставляя влажные, прохладные следы поцелуев, резкий контраст жгучему теплу снизу. Одной рукой он продолжал поддерживать ее, другой же – вернулся к ее груди, лаская свободную от ласк Себастьяна, пощипывая сосок, доводя его до твердой, болезненно чувствительной бусинки, контрастируя прохладой своих пальцев с жаром, разливавшимся от действий Зеленого дракона внизу.

Он распалял, усиливал каждое прикосновение языка, каждое движение губ Себастьяна, доводя ее до грани безумия, но искусно не давая переступить ее. Он знал точно, куда и как прикоснуться, чтобы электрическая дуга удовольствия била сильнее, зажигая нервы.

Лунный свет на алтаре Нирвии, казалось, пульсировал в такт их яростному, сладострастному танцу. Это был танец плоти и духа, жизни и тени, смирения перед богиней и утверждения своей собственной, обретенной в связи силы. Волна за волной накатывало удовольствие, каждая сильнее предыдущей, сливаясь в один непрерывный, бушующий океан экстаза, в котором Ева готова была утонуть.

Но Дамиан, почувствовав, как она обмякла, удовлетворенная, но далеко не насыщенная, ее тело все еще трепетало от остаточных импульсов, мягко, но неумолимо развернул ее. Теперь она стояла лицом к Себастьяну, который медленно поднялся с колен, его лицо и губы сияли влагой ее удовольствия, глаза горели темным, неутоленным огнем желания. Его мощное тело, его само присутствие теперь были перед ней во всей своей человеческой красе и силе, излучая животный магнетизм и тепло.

Ева, ведомая инстинктом, подогретым только что пережитым экстазом и дыханием Дамиана, все еще витавшим вокруг нее, протянула руки к Себастьяну.

Ее пальцы вцепились в ткань его рубашки, потом скользнули по горячей, гладкой коже его груди, ощущая мощное, учащенное биение его драконьего сердца под ребрами. Ее губы нашли его губы – на этот раз она была инициатором, жаждущей, благодарной, почти дерзкой. Она целовала его жадно, чувствуя его немедленный, огненный ответ, вкус себя на его губах сводил с ума.

Ее руки скользили вниз, по его плоскому, твердому животу, к поясу, к тому, что скрывалось под тканью и пульсировало твердостью гранита и необузданной жизненной силой.

Пока она опускалась перед Себастьяном на колени, ее глаза, темные, огромные и сияющие влажным блеском после оргазма, встретились с его. В них была немое обещание и просьба о доверии. Ее пальцы, дрожащие от нетерпения, освободили его член – мощный, великолепный, налитый кровью, с натянутой кожей, капля прозрачной влаги блестела на пурпурной головке в лунном свете.

Она почувствовала его аромат – хвойный, дикий, чистый, как лес после грозы, смешанный с ее собственным. И прежде чем Себастьян успел что-то сказать, она наклонилась и взяла его в рот, обхватив губами горячую, пульсирующую плоть.

В тот же миг Дамиан, стоявший сзади, прижался к ней всей длиной своего тела. Его руки обхватили ее бедра, пальцы впились в плоть, притягивая ее к себе, чувствуя, как она вздрагивает.

Она почувствовала его возбуждение, твердое, неумолимое и требовательное, упирающееся в ягодицы. Он не спешил. Его губы коснулись ее плеча, оставив прохладный след, потом скользнули по позвоночнику, оставляя влажные поцелуи, контрастируя с жаром, исходившим от Себастьяна.

Его руки скользнули вперед, лаская ее плоский живот, скользнули вверх, чтобы снова завладеть ее грудью, сжимая, пощипывая соски, доводя их до знакомой, желанной твердости.

А потом одна рука опустилась ниже, между ее ног, где она все еще была влажной, горячей и невероятно чувствительной после ласк Себастьяна. Его пальцы – ловкие, знающие, с легкой прохладой – нашли ее снова. Нежно, но настойчиво он стимулировал ее опухший, гиперчувствительный клитор, в то время как другой рукой направлял себя к ее входу, все еще влажному и приоткрывшемуся.

Ева взвыла вокруг члена Себастьяна, когда Дамиан вошел в нее сзади. Глубоко, одним мощным, но контролируемым толчком, заполняя ее до предела. Контраст был оглушительным, сметающим: жар и солоноватый вкус Себастьяна во рту, его низкие стоны над ней, его пальцы, запутавшиеся в ее волосах не для управления, а в поиске опоры, – и проникающая, глубокая прохлада, абсолютная наполненность от Дамиана сзади, его пальцы, виртуозно играющие на ее перевозбужденных нервах, его прохладное дыхание на ее шее. Дамиан двигался медленно поначалу, позволяя ей привыкнуть к двойному проникновению, к невероятной, почти болезненной полноте ощущений. Его движения были глубокими, точными, каждый толчок задевал какую-то сокровенную точку внутри, посылая молнии чистого, нефильтрованного удовольствия в самый живот, заставляя ее стонать вокруг члена Себастьяна.