Последняя Хранительница

Шумный поток людей ведет нас переулками, приближая к пункту назначения, и я даже забываюсь во всеобщей суматохе и праздничном настроении. Я смеюсь над какой–то фразой Эйтана и все кажется насмешкой, глупой шуткой, в которой мы не бежим из города, спасая свои жизни, а просто вышли развеяться и сходить на ярмарку. Жители города толпятся вокруг, жестикулируют, что–то кричат, так, что в общем гуле ничего не понятно. Одним словом – живут.

Но когда в определенный момент блондин вырывает меня из толпы в один из переулков, я возвращаюсь в реальность. Небо затягивает тучами и вот–вот они обрушат на нас свое негодование. Впереди я вижу деревянный настил и воду. Мы добрались. Целыми. Сзади слышаться шаги, но это Филин и Ласточка, бегут к нам, взявшись за руки.

– Мы это сделали!

Покинув переулок, мы выходим на пустую пристань, где пришвартован одинокий йол.

– Соловья – не вид…

И тут из–за поворота дороги показывается отряд: двенадцать человек маршируют в строгом строю с мечами наготове. За считанные минуты, они окружают нас, убивая любую мысль о побеге.

Соловей

Природа вокруг начала меняться, стала каменистой, с налетом пыли. Я смотрел на острые пики с замерзанием сердца. Лёгкая туманная пелена, ещё больше подчеркивала величие неприступной стены. Я буквально был подавлен этим зрелищем, ведь что может сравниться с волнением, охватывающим при виде того, что должен покорить. Внутри скреблась обида, но я умело запихнул ее поглубже, зная, что сейчас любые эмоции могут стоить мне жизни.

Теперь задача казалась простой: скорее начать и вступить со скалами в бой.

Путь мой проходил вокруг склона по едва заметной тропе, что поднималась, то опускалась, ведя меня к самому заливу, где по тонкой береговой линии я мог дойти до пристани.

Сейчас я примерялся ногой к чуть заметной каменной нашлепке, едва выступающей из горы. Спуск начинался с настоящего лазания по отвесной скальной плите. Воздух стоял влажный и тяжёлый. Я попробовал перенести опору тела – нагрузил понемногу, – но соскользнул, ибо выступа, по сути дела, не было – так, легкая заглаженная кривизна. Нашел опору и начал спускаться. Карабкаться было нелегко. Склон настолько крут, что камни едва держатся на нем, и малейшее движение может вызвать настоящий камнепад. Сначала дышать было тяжело, а на глаза то и дело капал пот, стекающий со лба, но через полчаса будто бы добавились силы.

Здесь они нужны. Самые что ни на есть физические. Нужны выносливость и способность вскрывать в себе запасные резервы, переступать через второе, третье дыхание.

Сейчас все камни под моими пальцами были одной и той же величины, будто их просеяли через гигантское сито, но я все равно продолжал пробираться между скалами; то поднимаясь, то спускаясь, чтобы преодолеть препятствие. Я остановился перевести дыхание.

Прежде чем снова двигаться, я наметил удобный камень для следующего шага. На гладких скалах не видно ни единой неровности, никаких трещин, за которые мог бы зацепиться мой взор. Идти дальше бесполезно, уцепиться не получалось, а кирка лишь слегка царапала камни, не пробивая их глубоко. Я понял, что нужно вернуться и искать другой путь, пройти там, где уклон покрывался трещинами.

Назад двигался медленно. И тут рука соскользнула, и я полетел вниз, пытаясь ухватиться хотя бы за что–нибудь. Пальцами, расцарапанными в кровь, успел схватиться за торчащий между камней корень и быстрым движением обмотал его вокруг запястья, в момент натяжения другой рукой ударил киркой и наконец, остановил свое падение.

Я попытался закричать, выпуская свои эмоции, но с губ не сорвалось ни слова. Тут я задумался: смогу ли я вообще дойти и не сыграло ли мое эго со мной злую шутку. В попытке доказать, что–то Соколу и самому себе не напрасно ли я рискую жизнью? Но внутри меня мощный взрывчатый страх. Тот, что не каждого поит небывалой силой, даёт ему ясность мысли, реакцию и точность.

Попытавшись дотянуться до выступа сбоку, я срываюсь. Еще попытка. Снова подтягивание и… снова срыв. Напружившись, сложившись пополам, упираясь ногами в камень, он принимает рывок, качается вперед под моим действием, но выдерживает. Еще попытка. Сейчас я на грани того, чтобы отпустить руку и просто рухнуть в море, больше ни о чем не заботясь. Ставлю ногу по–другому. Еще попытка. На этот раз успеваю уцепиться за край маленькой щели, куда входят разве что кончики пальцев. Но и это неплохо. Двигаюсь вверх пока еще есть зацепки. Подаюсь вправо. Еще правее, еще… и, наконец, я взбираюсь на широкий карниз. Некоторое время я лежу, восстанавливая дыхание, растягиваюсь на выступе, как гигантская рыба, которую только что вытащили из моря после ожесточенной борьбы и впервые ощущаю непоколебимую уверенность, что теперь меня ничто не остановит.

Чтобы собраться с силами перед дальнейшим спуском, я присел на пару минут, дабы дать себе время на передышку. После отдыха руки мои стали тверже и уверенней, и я начал спускаться по длинной крутой осыпи из известняка. Это, пожалуй, самый тяжелый отрезок маршрута. Я бы еще добавил: бездарный.

Бездарный, ибо скучный, однообразный, требует не столько ловкости, сколько огромного напряжения физических сил. Нужно монотонно повторять одни и те же приемы.

Иногда, когда мне попадается плоские камни, я сажусь и тотчас чувствую некоторое облегчение, но осознаю, что трачу время впустую, и, выбирая другой камень, с трудом отрываю себя от прежнего и делаю свои шаги к заветной цели.

Временами я оглядываюсь назад, специально, чтобы окинуть глазом сей эквивалент моей усталости. И эта оглядка приносит мне маленькую радость, удовлетворение, мне даже кажется, что она возмещает какую–то толику затраченных сил.

Я слишком сильно устал, находиться в вертикальном положении. Только теперь я ощутил, насколько опустошен, отчего испытываю странное чувство – будто нахожусь вне собственного тела и наблюдаю за ним с полутораметровой высоты.

В этот момент сверху слышится шум, скрежет и валун размером с маленький арбуз срывается со склона и ударяет меня в грудную клетку, отчего я лечу прямо в море.

Падение в ледяную воду было весьма болезненным и неприятным, благо падал я уже не с большой высоты. Я понял, что успел спуститься достаточно низко, миновав наиболее коварные участки, очень вовремя, можно сказать, «запрыгнул в последнюю повозку", а иначе сорвись я выше, мог бы разбиться насмерть о водную гладь.

Левее вижу береговую линию, ту самую, к которой так стремился и до которой не дошел совсем чуть–чуть. Начинаю двигаться в ее направлении, но это не так просто, течение очень сильное. С большим трудом выбираюсь на сушу и принимаюсь выжимать одежду и выливать воду из ботинок. Кирка пошла ко дну в море, однако я не сетую, нащупывая два ручных кинжала в своем мешке, что все это время висел за моей спиной. Дрожа от холода и стуча зубами, одеваюсь. Мне нужно по крайней мере полчаса, чтобы добраться до своих друзей.

Взглядом отметил как, закрывая оранжевый край закатного неба, быстро ползла к Корзанасу блекло–синяя туча, тугая, выпуклая, словно брюхо огромного животного. Я же двинулся дальше, внутренне удивляясь тому, что стал совершенно равнодушен ко всему происходящему.

Идти вдоль берега у нижней части горы трудно, и подчас мне приходится подниматься выше, чтобы найти путь сквозь густые заросли.

Капли начинают падать с неба постепенно, пока не превращаются в прямой поток воды, что холодными порывами ветра бьет по щекам. Но к этому времени я понимаю, что дошел. Ухватившись двумя руками за деревянные перила и перекинув свое тело через край, я оказался на причале, где происходило нечто невообразимое.

Группа стражников обступила моих друзей кругом, а команда на корабле йола, заметив суматоху, стала поспешно распускать паруса, готовясь отплывать без нас.

– Сто золотых, если подождёшь двадцать минут! – крикнул я капитану.

– Я не сумасшедший! – замотал он головой.

– Сто пятьдесят, – настаиваю, злясь, что теряю драгоценные минуты.

– Нет…

– Триста! И это последнее предложение!

– Бааш тебя забери, двадцать и ни минутой больше!

Решив один вопрос, поспешил заняться другим.

–Эй, вы взяли не тех, вам нужен я! – крикнул, что есть мочи, отвлекая внимание солдат и позволяя друзьям воспользоваться этим шансом для спасения.

И этого действительно хватило, чтобы за долю секунды, что отвлеклась стража, Филин и Эйтан выхватил мечи из своих ножен, а Ласточка растворилась в воздухе. Началась ожесточенная борьба за жизнь. Дождь лил как из ведра, застилая глаза, забивая нос и рот.

У Луны в руках блеснул кинжал: тот самый, что не так давно выбирал для нее я. Отряд противника разделился: кто–то кинулся ко мне, кто–то остался сражаться с пленниками, хотя на данный момент уже нельзя было сказать в чью сторону был перевес.

Стук мечей оглушал, прерываемый короткими воинственными криками. На меня обрушился град ударов. Били и справа, и слева, и сверху, всячески пытаясь выбить клинки из моих рук. А я просто уворачивался, отходил и всячески искал возможность нанести ответные удары.

Один из стражников завел руку вверх и я отпрыгнул, отбив его атаку так, чтобы меч противника полетел сильно в бок, отчего тот завалился, и я воткнул свой кинжал ему в бедро, надеясь, что не задел важных артерий, но тем не менее вывел его из боя. Потом крутанулся и рубанул в левое плечо подбежавшего солдата, в момент, когда он неудачно открылся.

И снова клинки скрестились, и снова я парирую. Мне уже сложно сказать, скольких я поверг. Но вот передо мной последний, я защищаюсь, делаю вид, что руки устали, и нападать я не собираюсь, однако, как только стражник расслабляется, я резко бросаюсь в атаку, подбрасываю кинжал вверх, отвлекаю и выбиваю меч у своего противника. Делаю подсечку, и мужчина падает, ударившись головой о доски. Пока он не пришел в себя, спихиваю его в воду – пускай поплавает.

Я окинул пристань взглядом, отмечая, что Филин борется с двумя, но на помощь ему бежит Эйтан. Там я не нужен. Ищу глазами белое пятно и найдя, на мгновение замираю. Стражник, выбивает из рук знахарки кинжал, хватается сгибом локтя за ее шею, а другой рукой приставляет меч к ее горлу.

– Ну что, узнал меня, старый друг? – с гадкой улыбкой спросил он, и его лицо на самом деле показалось мне знакомым. Точно! Один из тех, чьих лошадей мы со знахаркой украли.

– По лицу вижу, что признал, – рассмеялся мужчина, довольный собой, а потом резко прекратил и его улыбка превратилась в оскал уязвленного животного. – Бросай оружие! И сейчас давай без глупостей, а то твоя девка пострадает.

Тут уже смеяться начинаю я.

– Вперед, здоровяк. Она мне не нужна, – его растерянность доставляет удовольствие, ведь он не знает того, что знаю я. Правда, лицо Луны и без того белое становится цвета мела и практически сливается с ее волосами. Только зелёные глаза блестят обидой. Неужели она поверила? После всего, что между нами было?

Секунда и стражник начинает оседать к ногам девушки, так и не поняв, что с ним произошло. Ласточка становится видимой и, не теряя времени, тащит знахарку в мою сторону, впихивая в ее руку потерянное оружие. Но тут раздается вскрик. Я поворачиваюсь, но мне кажется, что время вдруг превратилось в мед, и все вокруг замедлилось, будто секунды слиплись друг с другом.

Филин стоял, зажимая свой бок, сквозь пальцы его текла яркая алая кровь, заливая собой дощатый настил. Рядом Эйтан разделался с последним стражником и в последний момент успел подхватить друга, чтобы тот не рухнул.

– Нет! – раздался душераздирающий крик Ласточки.

Глава 26

Луна

Я вытерла руки об платье, оставляя красные следы на и без того грязной ткани. В каюте пахло кровью и ромом, единственным спиртным, что нашлось у капитана. Филин уснул, обессиленный от боли и кровопотери, после зашитой наживую раны. Рядом сидела молчаливая Ласточка, сложив руки на коленях.

– Я на минуту…

Выйдя на палубу, перевалилась через борт, и меня вырвало. Тыльной стороной руки вытерла желчь и уставилась на воду.

– Как он? Ты сама в порядке? – безжизненным голосом спросил Соловей, как всегда, бесшумно подошедший. Я повернулась в его сторону и обвела силуэт глазами. Он весь как будто потух изнутри.

– Сейчас он спит.

– Луна, я не могу ещё и его потерять, понимаешь? – он посмотрел на меня и я заметила влагу в уголках его глаз. Она не смела пролиться, лишь показала себя, дабы напомнить, что человек умеет чувствовать.

– Понимаю…

– Я хочу попросить, не оставлять нас в Альтвире.

– Соловей… – замотала я головой.

– Я не прошу навсегда…, – мужчина запнулся. – Точнее, я не смею просить об этом, но хотя бы довезти с нами Филина до Гнезда, а там мы за ним присмотрим.

– Сол…

– Я понимаю, что потом вы с Эйтаном уедете, но…

– Да помолчи ты наконец! – не выдержала я. – Ты ведь не думаешь, что я брошу вас в таком положении? Потому что, если такая мысль хотя бы на секунду забралась в твою голову, то я ударю тебя! И буду бить до тех пор, пока не выбью всю эту дурь.

– Знахарка, – чуть ли не благоговейно прошептал мужчина, прижимая меня к себе.

– Вот именно! – обиженно буркнула я, удобнее устраиваясь в его крепких надежных руках.

Соловей укрыл меня своим плащом, и я почувствовала себя дома. Вот так просто, на неизвестном корабле, с запахом соли и крови, но именно рядом с этим мужчиной.

– Спасибо тебе. В тысячный раз. Хотя должна признаться на мгновение я поверила, что ты отдашь меня ему.

– Луна, ты же поняла, что это блеф?

– Ты очень хороший актер, Соловей.

– Я догадывался, что Ласточка там, – мужчина обеспокоенно посмотрел мне в глаза.

– Соловей, я не злюсь, – ответила, смотря в даль. – Но отвечая на твой вопрос: я не в порядке. Совсем. И не знаю, буду ли.

– Я сделаю все, чтобы этого больше не повторилось.

– Обещаешь?

– Обещаю!

Это стало нашим ритуалом, подтверждением тех необъяснимых чувств, о которых мы пока не говорили вслух. Постояв так еще немного, я ушла в каюту. В груди саднило. Я позволила себе эту маленькую слабость, но впереди была неизвестность, и я пока не понимала, как смогу соединить эти два мира в один.

Ласточка так и сидела, неподвижно, блуждая внутри собственного черепа, со сведенными вместе ладонями, ковыряя когтями кончики пальцев – давно уже покрасневшую кожу, запекшиеся ранки, сочащиеся порезы.

– Знаешь, я так и не поблагодарила тебя, – мне нужно было прервать это гробовое молчание, чтобы окончательно не сойти с ума. – Спасибо. Если бы не твой дар, то, скорее всего, я бы была уже мертва.

Ласточка окинула меня мутным взглядом и слабым голосом спросила:

– Тебе кто–нибудь рассказывал, откуда у меня этот дар?

– Нет. Сказали, что ты сама расскажешь, если посчитаешь нужным.

Девушка пожевала сухие губы, пытаясь совладать с беспокойством: откровение давалось ей нелегко.

– Мой отец любил медовуху. Очень любил. Сильнее этого он любил лишь избивать мою мать.

Я была шокирована таким началом. Ласточка грустно хмыкнула, увидев мои округлившиеся глаза.

– Было ещё одно увлечение у моего отца: укладывать меня спать. Вот тогда он становился очень ласковым, гладил мои волосы, целовал то в лоб, то в щеку, поправлял мою сорочку, особенно вырез на горле.

– Нет… – я не могла поверить в то, что слышала.

– Он медленно и размеренно гладил мои голые плечи, бурча себе под нос, как сильно любит свою малышку. – Ласточка помолчала, подбирая слова, Я протянула ей кружку с водой, и она благодарно отпила. – Я была слишком мала, чтобы понимать ужас происходящего, но моя мать–то все прекрасно осознавала. И вот в один из вечеров отец вернулся домой, такой пьяный, что едва стоял на ногах, с порога дал матери оплеуху, видимо, для профилактики, и пошел в мою комнату.

Я буквально осязала, как события того злосчастного дня прокручивались у девушки в голове.

– Именно то, что случилось потом, наложило отпечаток на всю мою жизнь и на то, кем я стала.

– Лас, ты можешь не рассказывать дальше…

Но мыслями девушка была не здесь и, видимо, не слышала моих слов.

– В этот раз он не стал со мной церемониться. Откинул одеяло и, схватив меня за ногу, одной рукой, потянул к себе, другой же, стал расстегивать свои штаны. Я была напугана до смерти и не понимала, что происходит, почему отец сейчас так холоден со мной. Его руки стали шарить по моим ногам, пытаясь стянуть панталоны, а я молча отбивалась, пока мое сердце выскакивало из груди.

Резкая тишина.

– Я помню, что потом не сопротивлялась. Что просто лежала, придавленная весом его тела и думала лишь о том, когда же это кончится. Резко раздался звук бьющегося стекла – какой–то предмет швырнули через всю комнату, а вслед ему еще один. Отец рывком слез с меня, параллельно крича матери, о том, какая она дрянь. Он выбежал за ней из комнаты, а я сразу залезла под кровать и свернулась калачиком. Я слышала возню, крики, но как–то отдаленно, а потом – глухой стук, будто мешок картошки скинули с плеч на землю. И тяжёлые шаги, что набатом отдавались в моих ушах.

Из под кровати были видны только сапоги отца, и я взмолила богов – Хроноса и Бааш – спрятать меня от него. Ход времени замедлился, будто превратилось в желе, что облепило каждое мгновение, а сознание отделилось от тела. И вот он стоит на коленях и смотрит прямо на меня. На короткий миг мне показалось, что наши глаза встретились, что вот–вот он вытащит меня из моего убежища и продолжит свое дело. Однако он выругался, встал, осмотрел всю комнату и вышел. Мой отец не увидел меня. Это было невозможно, но это случилось.

Лицо Ласточки не выражало эмоций, но глаза выдавали бурю в душе. Несколько секунд – и взгляд ее стал таким же, как раньше, возможно с маленькой крупицей презрения.

– Лишь когда в сенях хлопнула дверь, я заставила себя вылезти из–под кровати и в дверном проеме комнаты наткнулась на свою мать. Ее тело лежало на полу, и я нагнулась, чтобы проверить, дышит ли она. Но, наткнувшись на стеклянный взгляд и окровавленный лоб, поняла, что мать мертва. Стыдно признаться, но в тот момент я почувствовала облегчение, что хоть кто–то из нас освободился. Больше никаких чувств эта картина у меня не вызвала. В ту же ночь я сбежала.

Сейчас я старалась ничего не говорить: рассказ Ласточки был чем–то очень личным, тем, что не предназначено для посторонних ушей.

– Когда меня нашел Наставник, я яростно не желала ехать в Гнездо. Помню, что скрылась от него, еще толком не умея контролировать свой дар. Атропин пообещал научить меня этому, а так же пообещал научить защищаться, стать такой сильной, чтобы ни один мужчина не смог причинить мне вред.

– И ты смогла ему довериться?

– Наверное, у меня просто не было шансов, – Ласточка наконец ожила и повернулась к спящему Филину. – Атропин умеет убеждать. Он рассказал мне про мальчика с необычным даром. Мальчика, который умел повелевать волей людей. Про воришку, которому чуть не отрубили руки, за его дела, только лишь потому, что он не умел пользоваться своим даром. Наставник обещал познакомить меня с ним. Я не могла знать тогда, что именно этот мальчик поможет мне снова доверять мужчинам. Но Хронос знал и подтолкнул к верному решению. А теперь мой Филин лежит здесь, а я не в силах ему помочь.

Девушка заплакала, а я, обняв, просидела с ней почти до восхода солнца, молча разделяя боль своей подруги.

На заре мы доплыли до берега. Мне не верилось, что мой путь почти закончился, что я смогла преодолеть такое расстояние и быть так близко к своей цели.

Филин выглядел неплохо, относительно своего состояния. Он пришел в себя и даже пытался, что–то шутить, когда мы грузили его на повозку, но после сразу же уснул.

– Это нормально, что он столько спит, – спросила меня Ласточка, не отходившая от своего друга и возлюбленного не на шаг.

– Он потерял много сил и сейчас восстанавливается, – попыталась успокоить девушку, но та все равно продолжала кусать свои губы от беспокойства.

На удивление, Эйтан как–то спокойно отнесся к тому, что мы проводим друзей до Гнезда. Может, начал к ним привыкать? В любом случае спорить не стал и сразу запрыгнул в повозку.

С Соловьем мы больше не разговаривали. Хотя мы то и дело переглядывались, и от его взгляда мои щеки краснели, а по телу пробегала дрожь неконтролируемого возбуждения.

Дорога бежала по холмам, опоясывая их одним за другим и поминутно даря все новые пейзажи. По сторонам дороги, в некотором отдалении виднелись деревни и отдельные домики, с надворными пристройками. Возделанные поля, сады и стада пасущихся коров и овец придавали картине мирный вид, настолько красивый, что хотелось остановиться и смотреть бесконечно.

Потом мы въехали в ельник. Меня окутало свежим запахом лесной травы. Из ветвей каждой молоденькой елочки, покрытой темными иголками, пробивалось бесчисленное множество длинных желтых побегов. Освещенные солнцем, они сверкали, как свечки. Постепенно стали появляться ореховые и дубовые деревья. Высоко вверх поднимались серые стволы осин, и сквозь их жидкую листву нежно сияло небо.

Здесь тропа была заброшенная и пахло папоротником. Ехали еще долго, только с наступлением сумерек деревья, наконец соизволили расступиться и показать нам двухэтажный особняк серого цвета с двумя высокими колоннами, которые поддерживали балкон на втором этаже. Черные ставни гармонировали с угольной двухскатной крестообразной крышей.

Участок окружала кованая изгородь. Ворота скрипнули, как старые кости, когда мы проехали внутрь. Путь проходил по фруктовому саду, который окружал дом, прямо к конюшне. Она стояла отдельно, в глубине участка, где в загоне лошади мирно жевали сено. Конюшня была новорубленой, крытая широкой дранкой, с хорошо прокопченными стенами.

Должна признать, я была удивлена, ожидая увидеть, что–то менее гармоничное. Интернат я представляла себе совершенно по–другому.

– Красиво, правда? – глаза Ласточки сияли тихим светом. – Дом, милый дом.

Я радовалась за девушку, тому, что у нее есть место, которое она может назвать домом, позабыв о прошлом.

Повозка остановилась и девушка легко спрыгнула, побежав к задней двери дома:

– Приготовлю комнату! Несите Фила.

Тут мимо мелькнула невероятно быстрая тень, обдав меня потоками ветра и выбив пряди волос из косы.

– Солове–е–ей! – девичий писк разорвал сумеречную тишину. – Вы вернулись!

На шее мужчины повисла темноволосая миниатюрная девушка.

– Иви! – Соловей закрутил ее и засмеялся, так беззаботно, как будто встретил самого родного человека в мире.

Он отпустил девушку и повернулся к нам:

– Иви – это Луна.

– Сокол? – на лице девушки появилось замешательство. – Но что ты тут делаешь?

– Ты, наверное, хотела спросить, как такое возможно? – поправил ее Соловей. – Мы тоже были шокированы. Но наш друг жив! Эйтан, неужели никаких воспоминаний?

Мужчина посмотрел по сторонам, умело делая вид, что ничего не узнает. Надо отметить, что все жители Гнезда были первоклассными актерами. И меня это немного пугало. Не разыгрывают ли они спектакль не только друг для друга, но и для меня? Глупо, но вопрос вполне закономерный.

– Нет? – расстроилась девушка. – Но я уверена, что ты быстро все вспомнишь, как только увидишь Наставника! Он захочет с тобой поговорить.

– Мы все хотели бы поучаствовать в этом разговоре, – тут голос Соловья стал напряженным. – Но думаю, это может подождать до ужина.

Он потрепал ее по голове, как младшую сестру, отчего глаза девушки, казавшиеся почти черными, заискрились недовольством. Она сразу же пригладила их обратно, желая выглядеть более женственно.

– Наставник дома?

– Нет, но он вот–вот должен вернуться, – девушка посмотрела на меня. – Но не думаю, что он будет сильно рад гостям.

– Иви! – Соловей грозно посмотрел на свою подопечную. – Не говори того, о чем не знаешь. Я разве этому тебя учил?

Лишь мгновением позже она заметила Филина, когда Эйтан помогла ему спуститься с повозки.

– Фил! Что с тобой? – Иволга подбежала, пытаясь помочь, но мужчина остановил ее.

– Иви, я в порядке!

Девушка обиженно фыркнула и побежала в дом, даже не удосужившись подержать нам двери.

– Она, между прочим, твоя ровесница, – сказал Соловей, когда я посмотрела Иволге вслед. – Но в это трудно поверить, когда она ведет себя как ребенок. Ей есть чему у тебя поучиться.

Когда филина уложили в постель, Ласточка сразу стала хлопотать над ним.

– Фил, я зайду попозже.

– Не переживай, дружище, я найду чем себя занять – стены здесь очень интересные, а потолок – вообще загляденье.

– Эй, вообще–то я могу побыть с тобой, – насупилась воительница.

Фил благодарно ей улыбнулся, но помотал головой.

– Поужинай и приходи.

– Я могу поужинать и здесь, – настаивала Ласточка, не желавшая оставлять любимого.