Толковый

«Может, – сказала она пугающе будничным голосом, – Катя тебя и не узнает… после такого-то».

Ни тогда, ни сейчас Иван не смог ответить себе «после такого – это какого?». После страшной аварии, или после той чудовищной ситуации? Катя сказала: «Вы исключены из библиотеки, вам здесь больше нечего делать». И на пятнадцать лет замолчала.

Может, она и теперь будет молчать. Может, не вспомнит. Может, не узнает. А может и узнает, и вспомнит, но прогонит точно так же, как уже это сделала. Но он хотя бы будет точно знать, что не сбежал.

Нужно остаться в Кирове.

Нужно позвонить в университет и сказать, что он задержится по – как это говориться? – семейным… семейным обстоятельствам. Обстоятельствам семьи, которую ему теперь так тяжело снова терять. Не может же человек постоянно быть подлецом. Не может Иван уехать, прикрывшись делами. Снова.

Во время перерыва, когда все пошли в буфет, Иван отошел к окну в коридоре, намереваясь прямо сейчас позвонить в университет и взять неделю отпуска за свой счет. Но не успели на той стороне взять трубку, как к нему подошел заведующий кафедрой истории принимающего университета. Приятный улыбчивый мужчина средних лет, он очень доброжелательно протянул Ивану руку и сказал, что рад видеть такого гостя у себя. Можно сказать – старого друга.

– Спасибо, что привезли нам вашу монографию, Иван Николаевич, труд получился монументальный.

– Ну не такой монументальный, как моя докторская… которая всё никак не допишется, – поддержал Иван разговор, вежливо прервав звонок.

– Понимаю-понимаю, с ними такое часто бывает, – добродушно поулыбался завкаф, а потом неожиданно сказал: – Иван Николаевич, если вы располагаете временем, я бы хотел вас пригласить на презентацию книги нашего молодого доцента. Мирослав Заступин, если помните.

Иван его конечно же помнил: чуть больше года назад он был оппонентом на защите его кандидатской диссертации.

– Через два дня в нашей городской библиотеке имени Герцена, – тем временем продолжил завкав.

Задержаться в Кирове еще на два дня ради презентации книги? Конечно, да! Иван быстро согласился и так энергично пожал руку заведующему кафедрой, что тот не смог сдержать удивления.

На родной кафедре не возражали против установления таких межвузовских связей. Пары перенесли, так что ничто теперь не мешало Ивану остаться в Кирове еще на девять дней – отпуск за свой счет он тоже взял, хоть и не знал, хватит ли ему времени, чтобы всё исправить. Да и как всю эту безумную круговерть исправлять не представлял.

Сидеть в гостинице и смотреть через окно на огромное колесо обозрения ему совсем не хотелось. Иван переоделся и вышел, сразу же получив от ветра крепкую затрещину. Киров был к нему не милостив. Он швырял в лицо мелкую сечку дождя и рвал резкими порывами ветра тонкое пальто. Ивану к плохой погоде не привыкать, но именно здесь казалось, что она мстит ему за трусость и дурость. И ему хотелось, может быть, впервые в жизни, мужественно эту месть на себя принять.

Плотнее закутавшись в пальто, он пошел от гостиницы по улице вверх, оставив машину на стоянке. Вечер сгустился, люди торопились по домам: кто-то прыгал в автобус на остановках, точно так же упрямо шел по улице. Вместе с ними и Иван торопился, сначала не понимая, куда. Но когда дошел до очередной остановки и глянул на карты, увидел, что от этой остановки по прямой та самая больница, в которой лежала Катя. Сразу же стало понятно, куда он так боялся опоздать.

Именно там он сейчас должен быть. С Катей. Даже если она об этом никогда не узнает. И никогда не захочет.

Пока Иван разбился с транспортом, которым мог бы его до больницы довезти, подошел как раз нужный троллейбус, и он запрыгнул в него без каких-либо сомнений.

Когда доехал совсем стемнело. В темноте Иван обошел несколько корпусов огромной больницы, пока не заметил окна на втором этаже, которые не гасли, в отличие от других. Они горели ровным ярким светом, не прерывающимся на вечерний полумрак. Наверное, тут должна была быть реанимация. Наверное, это в ней всегда горит свет. Иван отошел на несколько шагов и, не побоявшись испачкать пальто, сел на бордюр напротив. Где-то там сейчас лежала его Катя в полной темноте, в полной тишине, и Иван был до слёз благодарен людям, которые оставляли свет для себя, для неё, и для него.

Не чувствуя холода, он всматривался в окна, пытаясь по медленно перемещающимся теням понять, что там происходит. Любой ценой ему нужно туда попасть. Он помнил женщину, которую вытащил из машины с осколками в волосах, с кровью, которая въедалась в его пальцы. Она показалась ему тогда такой маленькой и беззащитной под его пиджаком. Как же он мог не узнать в ней Катю? А ведь он помнил. И когда соглашался на командировку в Киров, в глубине души подумал, что мог бы с ней там как-то случайно встретиться.

Точнее – испугался. Но успокоил себя тем, что Катя в Котельниче, а он только в гостиницу и обратно, лишь бы не потрошить болезненные воспоминания. А теперь сидит перед больничным корпусом и глаз не может отвести от окна, за которым Катя о нём ничего не знает.

Надо же. А ведь пятнадцать лет назад он точно так же сидел всю ночь на улице. И ему бы тогда думать о Кате, а он всё больше думал о себе.

Июль 2009

Иван чуть с ума не сошел, когда растрёпанная, босая Вика в красках рассказала, что успел натворить, и что не успел его студент Шахов. Тот был настолько пьян, что даже когда Иван схватил его за шкирку, чтобы выволочь из комнаты девушки, не понял, кто перед ним. Пришлось протащить почти ничего не соображающее тело по коридору и опустить дурной головой под кран с ледяной водой. Только через полминуты Глеб начал брыкаться и брызгаться. Вика стояла в проходе, прижавшись плечом к косяку и во все глаза смотрела на них. Её мать вышла из комнаты на нетвёрдых ногах, тоже уставилась на Ивана и начала ругаться. Она громко кричала, размахивая руками, что они – питерские – бандиты и насильники. И место им на нарах. размахивая руками, что они – питерские – бандиты и насильники. И место им на нарах. У Ивана даже пронеслась неприятная мысль: уж не вместе ли они с этой тёткой выходные отмечали? Но он тут же осадил себя: не надо так, что за снобизм? Какая разница, если к девушке полез именно Глеб, а Иван за ним не уследил, хотя должен был! Его именно за этим сюда и прислали.

– Вика, – громко сказала женщина, – в милицию быстро звони, пока они не срулили! А то сейчас в поезд – и ищи свищи! А то пришел тут клешни свои распускать!

От одной только мысли о разборках с полицией Ивану стало плохо. Он – единственный сын тихих спокойных родителей, золотой медалист, краснодипломник, талантливый аспирант и молодой ученый, никогда не попадавший в такие ситуации – испугался. Перед ним моментально пронеслась вся его до этой минуты успешная жизнь, которую в один момент жирно перечеркнули. Полиция, разборка в университете. Он никогда не защититься и останется в дураках… С трудом справившись с собой, Иван еще сильнее вцепился в холку Глеба, сдерживая его как собаку.

– Прошу, извините, пожалуйста, – быстро сказал он, заметив, как голос позорно задрожал, – поведение Глеба действительно неприемлемо. Я никак не мог предположить, что так получится… Я… Простите, я сейчас уведу его.

– Куда?! – вскрикнула женщина, но Вика её тут же остановила движением руки.

– Ой, да ладно, мам. Ты же видишь, он с ним сейчас справится, – сказала Вика, заплетая волосы в косу.

Бедная девушка, – подумал Иван, – перепугалась, сбежала, как была. Даже сейчас она стояла всё в той же ночнушке и босая.

Иван ей благодарно кивнул, но Глеб начал брыкаться, пришлось переключиться на него. Шахов хоть и был крупный, плечистый, но стоять мог еле-еле, так что Ивану удавалось его сдерживать. Он протащил парня по коридору к выходу, надеясь уйти быстрее, чем мама Вики снова вспомнит про полицию. Потому что как им и потом университету объяснять это всё, Иван не знал. Не дав Глебу времени обуться, он уже открыл входную дверь, когда Вика вдруг бросилась к нему.

– Ваня, спасибо вам, вы нас всех спасли, – выдохнула она.

А потом обхватила его ладонью за шею так, что Иван вынужден был наклониться, и поцеловала в щеку чуть выше губы. Иван замер на месте, силой воли подавив порыв стряхнуть всю её с себя. Плечи свело судорогой и весь он стал деревянным от желания дёрнуться и невозможности это сделать.

– Ничего-ничего, – наконец выдавил, порадовавшись, что руки заняты Глебом и ему не нужно в ответ девушку успокаивающе похлопать по спине. – Не нужно благодарностей. Это меньшее, что я могу сделать для вас. Простите еще раз…

И тут Глеб немного пришел в себя. Вывернулся из захвата и цапнул Вику за руку, отодрав от Ивана.

– Ну ты жопой крутить хороша, шалава.

Вика взвизгнула, Иван еще раз извинился и буквально вытолкал Глеба в незакрытую дверь. В подъезде он продолжил гулко ругаться, пока не выкатился на улицу.

– Да чё ты слушаешь эту!..

– Замолчите! – Иван встряхнул Глеба на грудки. – Я ничего об этом слушать не хочу! Вам сейчас нужно замолчать и успокоиться! Поговорим, когда проспитесь.

– Ту куда меня потащил, Пшёнка-каша-размазня, а?! Ну-ка отпусти!

– Я сказал, вам нужно замолчать! Скажите спасибо, что ночевать вы будете не в милиции!

Иван потащил Глеба к своему общежитию. Тот пошатывался, но всё равно тащился следом, ночной воздух как будто немного отрезвил его. Вот только в общежитие среди ночи их не пустили. Двое парней, один из которых еще и на ногах едва стоит? – до свидания.

Покрутившись на месте и не найдя никакого другого выхода, Иван усадил Глеба на скамейку, но тот покачнулся и завалился под куст шиповника. Да и пусть валяется!

Какой всё-таки кошмар… Иван устало опустился на скамейку и уронил голову на руки. Его будто с самой высокой горки швырнуло на безумных санках вниз, в ледяную воду. Он смотрел на свернувшегося под кустом своего студента и чувствовал, как у него по хребту пробегала волна ужаса. Что он сейчас должен сделать? Да сдать его в милицию он должен как любой нормальный человек. Он чуть девушку не изнасиловал!

А Иван что? Сидит и думает, как бы отправить бы его домой с докладной запиской для деканата. И всё, пусть на этом практика и учеба Глеба закончится. Но Иван не мог – он как старший за них всех отвечал. И практику срывать нельзя, и спустить всё это на тормозах нельзя.

Что ему делать? Он только-только стал преподавателем, он на хорошем счету… Был. Потом все в университете узнают, что он вместо того, чтобы за студентами следить, ходит с девушками на свидания.

Катя.

Иван надавил пальцами на зудящие от усталости глаза. Мысль, как вспышка, пронеслась сама собой: а ведь этот идиот мог и к ней пристать, тем более, что он уже пытался. Пришел бы вместо него в библиотеку, как в первый день, и полез бы… Отняв руки от лица, Иван сердито глянул на пьяное тело под кустом. Нужно пресечь такое поведение раз и навсегда. И защитить девушек. Не позволить ему еще и до Кати домогаться.

Всю ночь Иван просидел на лавке, смотря на безобразного Глеба. Тот признаки жизни начал подавать только когда его осыпало росой. Помятый и всклокоченный он сел и с изумлением посмотрел перед собой. Очень уставший и очень злой Иван снова схватил его за рубашку и рывком поднял на ноги.

– Вы, Глеб, ведёте себя как свинья. Вы вчера напились до полоумного состояния и домогались девушки. Вы помните?

– Да Иван Николаич, да вы чего?! Да нахрена мне эта шлёндра нужна, она уже и без меня… – Глеб сделал неприличный жест, пару раз накрыв ладонью на кулак.

Иван его встряхнул, чтобы не забывался.

– Предлагаю вам заткнуться и слушать меня! Я не намерен терпеть такое поведение. Вы сюда приехали делом заниматься. Поэтому с сегодняшнего дня вы день и ночь будете на моих глазах. Больше никаких ночевок по снятым квартирам! Вы будете жить в палатке на раскопках и палатку эту вы будете делить со мной, и в связке будете работать тоже, как вы догадались, со мной. По возвращении я буду вынужден донести информацию о вашем поведении до деканата. И это меньшее из негативных реакций, на которые вы можете рассчитывать. Ну как, вникли в информацию?

Глеб помолчал, а потом кивнул с явным внутренним сопротивлением и неудовольствием. Он недовольно передёрнул плечами, и Иван его отпустил, подтолкнув ко входу в общежитие. Нужно чтобы Глеб пошел и привёл себя в порядок. Плевать на его какое-то там неудовольствие, пусть скажет спасибо, что не в камере очнулся. Иван и так через себя переступил и не сдал его в милицию, как должен был. Должен был! Но не сделал.

О том, что он на самом деле побоялся за себя, Иван старался не думать. Может, под его ежечасным присмотром этот придурошный успокоиться и до конца практики они дотянут без происшествий.

Только нужно теперь нагрузить Глеба работой, а самому встретиться с Катей. Всё ей объяснить и сказать, что он теперь должен… Что он рад бы, но… Что всё так получилось… Да что за глупости в голову лезут! Вот бы снова встретиться с Катей и поцеловать её, если разрешит. Вот бы снова встретиться с Катей и сказать, что он никогда не был таким счастливым и что о раскопках и студентах он теперь думать не хочет. Вот бы не было у него сейчас никаких студентов.

Иван вздохнул, глянув на себя в зеркало общажной ванной комнаты. Бледный, лицо помятое, рубашка такая же… Но стоило только подумать о Кате, как улыбка сама собой возникала на лице. Ладно, – подумал он, расчесывая ладонями волосы и пальцами чувствуя в них песок, – сейчас призовёт этого дурака к порядку, чтобы никто больше не пострадал, и снова пойдёт в библиотеку. К Кате.

Июль 2009

Когда Иван заставил-таки Глеба поставить палатку в районе раскопок, Глеб понял, что с ним не шутят. Он всё надеялся, что Иван погорячился, повоспитывает немного и всё вернёт как было, но Иван не собирался. Все так же жили в палатках, еду готовили на переносных горелках. По вечерам ходили мыться в арендованный на время летний душ к ближайшей соседке. И даже такое холодное купание не могло остудить тихую злость Ивана. Он злился на дурака Глеба за его выходку, но в большей степени злился на себя. А ведь Глеб сразу говорил, зачем сюда приехал: пить и ходить к девочкам. Но Иван почему-то решил, что всё это так, бахвальство перед остальными студентами, и он может расслабиться. Может сидеть с книгами в библиотеке, или гулять с Катей…

Катя. Чувство стыда сжирало Ивана изнутри. Он так некрасиво ушел от неё, не попрощавшись, ничего не объяснил, и больше не появлялся. Только сейчас Иван понял, что даже телефона у девушки не взял. Ходил в библиотеку со словарём, да записки оставлял, как будто он тайный поклонник под балконом Джульетты.

Вечером и в воскресенье, и в понедельник он во все глаза следил за порядком в лагере, окончательно поняв, что уйти не сможет. Поэтому во вторник утром он позвонил в библиотеку по номеру, который нашел в поисковике. Ответила девушка и Иван обрадовался, не узнав по голосу Вику. Разговаривать с ней было неловко, но и трубку бросить было бы невежливым, так что Иван поздоровался, спросил, как у Вики дела. А потом сказал единственное, что смог сходу придумать: попросил, если это Вику не затруднит, подготовить для него толковый словарь. А он за ним зайдёт, когда будет время.

Вика согласилась и очень живо спросила, когда же его ждать? Не знаю, – сказал Иван, в уме высчитывая Катину смену, – как получится.

Как получится.

Тогда, когда он сможет встретить там Катю… От одного только воспоминания о поцелуе за грудиной становилось теплее, а дыхание глубже. Бросить бы к черту этого Глеба дурака и уйти к ней вечером.

А Глеб как будто почувствовал. После вечернего бодрящего купания в холодном летнем душе, подошел к Ивану, неловко протирая полотенцем волосы. Вид у него был слегка виноватый, он даже стоял как-то криво, мотыляясь из стороны в сторону.

– Иван Николаевич, можно с вами поговорить? – начал он так непривычно-вежливо, что Иван сразу же напрягся. На глубокое и искреннее сожаление его повадки не походили. – Ну, в общем, Иван Николаич, я всё понял. Я косячнул там, ну перепил. Давайте это дело, ну, как-нибудь замнём?

– Замнём? – переспросил Иван, чувствуя, как у него против воли поднимаются брови и усиливается раздражение. Что этот первокурсник себе позволяет? Он ему что, друг-сват-брат, в таком тоне разговаривать?

– Ну да. Ну ерунда же по пьяни, с кем не бывает. А если еще деканат узнает, что будет? Отец меня прибьёт.

Если б Иван был в этом уверен, самолично отправил бы родителю докладную записку. Но что-то подсказывало, что ничего этому дураку не будет. Это скорее у него, как у руководителя практики будут проблемы.

– Можно это как-нибудь, э… ну, типа не было ничего. Девчонка же не в претензиях? Ну так и всё.

– Нет не всё! – вспылил Иван от этой дикой наглости. Он выпрямился и расправил плечи, сразу став выше и нависнув над Глебом. Тот глянул на него снизу вверх и сразу разменял виноватый вид на дерзкий. – Мы с вами не на рынке, чтобы торговаться. Вы совершили преступление, неужели вы этого не понимаете? И только чудо и вас спасло от тюрьмы. Пришлось бы вашему отцу в местное сизо возить передачи. И только лишь дисциплинарная комиссия в университете – самое большее, что я могу для вас сделать. Советую вам до конца практики заработать себе как можно больше балов для её прохождения.

Глеб набычился и Иван почувствовал волную исходящей от него агрессии. Наверняка он мысленно много «приятного» пожелал руководителю практики. Однако, вслух ничего не сказал, хоть по резко раздувающимся ноздрям и рвано поднимающейся груди было видно – парень еле сдерживается. Какие-то зачатки разума заставили его развернуть, но отойдя на несколько шагов, он всё-таки буркнул себе под нос что-то вроде: «зря ты так». Иван точно не расслышал, потому и не стал его останавливать с логичным: «что ты сказал?». Пусть перебесится.

После этого разговора стало четко понятно, никаких отлучек и свиданий не может быть. Глеб ничерта не понял, а теперь совсем из берегов вышел, зло срывал на остальных студентах группы. То с одним закусится, то с другим поругается, то третьему на раскопках угрожает лопатой. Ивану приходилось одёргивать его, а потом он и вовсе поставил его с собой в пару. Глебу это очень не понравилось.

– Вот задолбался я уже с этой грёбаной практикой. Тошнит уже от этой «пшёнки», – сказал Глеб не громко, но вся группа, сидящая кружком после ужина, его конечно же услышала и неловко поджала губы.

Все знали: с собой у них была перловка, была гречка, была тушенка, рис с мясом, а пшёнки никакой не было. Только Иван Пшённый был.

Он мрачно смотрел ему в спину, растирая ладони, и вдруг боковым зрением увидел, как со стороны к ним кто-то идёт. Глеб тоже повернул голову и тут же, не стесняясь, выругался. Иван ничего не мог сказать от изумления: к ним весёлая и улыбчивая шла Вика. Длинные волосы у неё были распущены и, видимо, мешали, потому что она постоянно их перебрасывала с одного плеча на другое, поправляя тонкие лямки сарафана.

– Какого хрена ты сюда припёрлась?! – громко и зло крикнул Глеб, Иван тут же встал, чтобы моментально пресечь всё, что может случиться, хоть и вопрос у него был такой же.

Вика ничего не сказала, только окинула Глеба взглядом с головы до ног, а потом, не стесняясь, подошла к Ивану и вынула из сумочки книгу.

– Ваня, я вам словарь принесла, – мягко сказала она. – А то вы просили и не пришли. Я подумала – вдруг он вам срочно нужен, вы же ученый…

Иван настолько изумился, что в первую секунду ничего не смог сказать, кроме дежурно-вежливого: «спасибо». Она действительно приехала сюда – на раскопки, где есть Глеб, вечером, когда уже почти стемнело, – чтобы привести ему книгу? Зачем?

– Ты что, совсем дура? – спросил Глеб.

– Глеб! – наконец рявкнул Иван, как он ему надоел со своим хамством. Поскорей бы всё это уже закончилось. – Займитесь делом, наведите порядок в своей палатке.

– Да в смысле?! Я же говорил всё про эту шала…

– Глеб!

– Ты такой грубиян… – почти всхлипнула Вика, спрятавшись за Ивана. – Что тебе от меня нужно?

– Ты тупая?! Пошли, я тебе объясню!

Иван скрипнул зубами: он очень не любил конфликты и всячески старался их избегать. Но сейчас почувствовал, что всё раздражение сжалось в один заряд и вот-вот взорвётся. Еще слово, и Иван бросится на этого придурка, швырнёт башкой в реку, чтобы остыл. Плевать, что он преподаватель. Плевать, что…

– Ваня, пожалуйста, не надо, – вдруг сказала Вика, тронув его за плечо.

Иван вздрогнул, будто очнувшись. Остальные студенты повставали со своих мест, оттесняя Глеба в сторону. Но тот яростно отбивался и орал, что сейчас «втащит это шалаве по самое!.. Нахрена припёрлась?! Приключений на жопу себе искать, а потом нить везде?»

– Вы так ничего и не поняли! – яростно сказал Иван, шагнув вперёд. Остальные ребята чуть ли не силком потащили Глеба к его палатке, но тот всё равно продолжал выкрикивать Вике угрозы.

– Мне действительно лучше уйти… – наконец, сказала она Ивану, растерянно оглядевшись, – уже так поздно и темно. Мне нужно домой.

Иван глянул на неё, вспомнил вопли Глеба, и, подавив в себе чувство неловкости и непонимания, решил, что лучше девушку проводить, на всякий случай. Глеб, конечно, не маньяк, чтобы догнать её и напасть где-нибудь на тёмной улице, но лучше перестраховаться. Ему на этой практике вообще лучше только этим и заниматься – перестраховываться, не допуская всяких неловкостей и уж тем более преступлений.

Ладно, – устало подумал он, – провожу. А потом наконец-то зайду к Кате.

Июль 2009

По дороге Вика повеселела. Всю дорогу она болтала и забрасывала Ивана ничего не значащими вопросами: «а вы правда из Петербурга?», «а вы профессор?», «а вы работаете в университете?». Иван ей рассеянно отвечал, а у самого плечи сводило от напряжения. Какая-то бестолковая эта практика получается, с самого начала всё не так пошло. А теперь ему нужно как-то из этой ситуации выбираться с минимальными потерями. И для начала – сказать Вике, чтобы больше не приходила к нам на раскопки. Всю дорогу он думал, как об этом ей деликатно эту мысль донести…

– Спасибо, что проводили, – сказала Вика, когда они подошли к её дому.

Она смотрела на него, скручивая длинный хвост в жгут, а потом вдруг бросилась к нему и поцеловала в щёку. Иван оцепенел, не зная, как реагировать. Зачем она постоянно на него так прыгает? Еще и целует. Разве он сделал что-нибудь настолько невероятное, чтобы так благодарить?

– Не стоит, Вика, не стоит благодарности, – Иван осторожно взял девушку за плечи и отстранил от себя. – Вы очень милая девушка, и я не хотел бы, чтобы с вами еще что-нибудь случилось. Поэтому вы на раскопки больше не ходите, хорошо?.. Я, к сожалению, не всё могу контролировать, – обтекаемо сказал Иван, очень надеясь, что Вика всё поймёт правильно и больше таких путешествий совершать не будет.

Да и всё, что он сказал, в какой-то степени было правдой. Но больше всего в эту минуту Ивану хотелось, чтобы у Вики не было ни одного повода благодарить его поцелуями.

– Вы переживаете за меня… вам говорили раньше, что вы очень милый?

Иван неловко улыбнулся. Не хотелось продолжать этот разговор, и тут ему повезло – Вика ласково попрощалась и зашла в подъезд. С Ивана будто огромный груз свалился. Напряжение отпустило и плечи сами собой расправились. Он огляделся и понял, что уже совсем стемнело, но свет в окнах еще не погас. Наручные часы показывали десять вечера, и Иван решил, что еще не очень поздно, чтобы зайти к Кате.

Может быть, она еще не спит, – подумал Иван, когда подошел к её дому и остановился у рябины.

Уличный фонарь высвечивал круг под лавочкой и часть дорожки к подъездной двери. Для гостей, конечно, поздно, поэтому Иван просто прислонился плечом к дереву и смотрел в то самое окно, где уже видел Катю. Хотелось, чтобы она снова выглянула, сколько он уже её не видел? Несколько дней, но этого оказалось слишком много. Иван был совершенно трезв, чувствовал плечом сильное дерево, но казалось, что земля у него уплывает из-под ног каждый раз, когда он представлял Катю. Думал о ней. Вспомнил, как юбка закручивалась вокруг её ног. Как он не удержался и поцеловал её, мягкую, смешливую, ласковую… Вот бы она сейчас оказалась рядом, и он сказал бы, что за эти несколько дней соскучился. Что он с трудом может думать о практике и придурковатом Глебе, потому что хочется думать только о ней. Что боится окончания практики, потому что ему нужно будет вернуться в Петербург. А может, сказать ей: Катя, поехали со мной в Петербург? Ведь делают же так все? Делают предложение девушке, которую…

Эта простая мысль мгновенно поразила его. Иван судорожно вдохнул и оттолкнулся от дерева, чтобы лучше самого себя понять, когда вдруг шторы на Катином окне дрогнули.

– Катя! – от неожиданности сказал он чуть громче, чем обычно.