Метаморфозы греха

– Чё делать будем, нас же спалят? – забеспокоился Витя.

– Лично мне всё равно, пусть хоть эболу у меня найдут, – заявил новый гость туалета и пристроился у писсуара.

– А что спалят? – задал закономерный вопрос Чистоплюев.

– Мы вчера пивка немного жахнули. Слышь, Батый, может нальёшь за меня? – Громов быстро спрятал руки в карманы и замотал головой, смущённо улыбаясь, – чё, ссышь? Ну поссы в баночку, тебе же не убудет, – возмутился Фалафель, правда, Громов опять замотал головой и неуместно посмеялся. В итоге на подмену понятий согласился Чистоплюев.

По окончании водных процедур посетители мужского туалета явились к толстому мужчине с плешью и в белом халате. Будь у него в руке клизма и фонендоскоп на шее, образ педиатра из советской поликлиники сложился бы полностью. Мужчина занимался тем же, чем и ослик Иа из советского мультфильма с тою разницей, что вместо хвоста в сосуд у него опускалась индикаторная бумажка. Когда очередь дошла до Надеждинского, с его губ по-медицински кратко слетели слова:

– Алкоголь употребляли? – подозреваемый отрицательно помотал головой, отворачиваясь на сторону и стараясь не дышать в лицо вопрошающему.

– Пиво? – снова отрицательное мотание.

– Капли на спирту?

– Никаких капель.

– Понятно. Следующий.

Так и закончилось бессмысленное тестирование, как всегда нужное только его организаторам. Следующим на очереди уроком значился русский язык. Странное дело, но Алёна Дмитриевна пребывала в трезвом состоянии и даже в хорошем настроении, чем несколько удивила своих посетителей. В редкие моменты трезвости она давала задания по типу «выделить основу предложения такого-то» или задавала писать сочинения на тему вроде «как вы понимаете смысл слова этакого-то». Опять-таки, примерно то, что ожидало девятиклассников на экзамене.

– Дорогие мои спиногрызы, сегодня мне от вас надо сочинение на тему «как вы понимаете понятие чувство долга», – выразила вслух собственные намерения Алёна Дмитриевна.

– Сколько знаков? – взялся уточнить задание Надеждинский.

– Каких знаков?

– Денежных. Букв сколько писать?

– Сколько напишешь, столько и будет. Ладно, давайте обсудим тему, а то чую, понапишите вы мне сейчас басни Крылова. С тебя, счётчик знаков, пожалуй, и начнём.

– Чувство долга – наверное, то чувство, когда занял денег, и от желания их вернуть буквально начинает гореть карман.

– Попытка неплохая, только речь идёт о другом долге – перед родиной, обществом. Человечеством, в конце концов.

– Мне вот интересно, – вмешался в полемику Фалафель, – почему нам с детства внушают, будто мы кому-то что-то должны. Я, например, у родины ничего не занимал.

– По-твоему, образование, которое ты получаешь, ничего не стоит? – возбудилась Алёна Дмитриевна.

– Да, такое образование ничего не стоит. Мне ещё доплачивать должны за то, что я сюда каждый день хожу.

– А если на нас нападут американцы, то кто будет родину защищать, если никто никому ничем не обязан? – язык педагога от перехода на верхние регистры стал немного заплетаться.

– Точно не я. Я с автоматом по окопам бегать не собираюсь. Да и за чем? За то, чтобы пахать всю жизнь за копейки и сдохнуть на работе?

– То есть вы, государь, хотите нашего порабощения?! – окончательно вышла из себя на крик взбешённая учительница.

– Кому мы нужны такие? У нас проблем столько, и целой вечности не хватит их все решить. Люди уже давно по визе ездят работать к «завоевателям» и ничего. Телевизор поменьше смотрите.

– Всё, хватит! – Алёна Дмитриевна стукнула ладонью по столу, – нужно вводить образование для избранных, чтобы такие вот необязанные рот не разевали. Урок окончен! – рявкнула она и походкой тираннозавра удалилась из кабинета. Все присутствующие удивлённо посмотрели на Фалафеля.

– Чё я такого сказал? – не менее удивлённо спросил он.

Остаток урока прошёл в кладбищенской тишине. Настроение одноклассников как-то сразу срезалось, и со звонком они поплелись к кабинету математики. Нинель Григорьевна в знакомой всем манере встретила их тепло, не заставив ждать в холодном кабинете. Пересёк линию фронта и Надеждинский, словно их давешней потасовки не было вовсе. Трудно однозначно заключить, чем обуславливалась её толерантность – прогрессирующей деменцией, любовью к ближнему или непротивлением злу насилием, однако, скорее всего, она приберегла шикарный повод для ответного удара на другой раз.

– Здравствуйте, ребятушки-козлятушки, чем сегодня будем заниматься? – со звонком зашевелила сморщенными губами Нинель Григорьевна.

– Давайте немного посчитаем, – предложил Чистоплюев.

– Отличная идея, Мишенька, что считать будем?

– Давайте посчитаем шаги до дома.

– Хорошо, Мишенька, можешь идти считать шаги, пока мы с ребятами будем считать арифметические прогрессии, – отсекла все поводы для шуток самая «авторитетная» бабушка школы и достала стопку толстых печатных тетрадей с незатейливой надписью на мягком переплёте «КИМ», скрывавшей за собой сокращение от «контрольно-измерительные материалы». Когда-то на заре учебного года Виктория Игоревна спустила разнарядку о сборе средств на эти самые образчики высот полиграфической мысли, после чего их появления пришлось ждать ещё около месяца. Однако по факту их прибытия они сразу же были сданы учителям и впредь выдавались исключительно «по учебной надобности».

– Настасьюшка, свет мой зеркальце скажи, сколько у нас там получилось? – спустя некоторое время справился заскучавший любитель группового счёта в столбик.

– У меня получилось девять тысяч пятьсот девяносто два, – поделилась личным видением ситуации Настасья Филипповна.

– Какая ирония, мне столько же за пятиклассников платят.

– Так это правильно? – попробовала дознаться до истины испытуемая.

– Знаешь, Настасьюшка, за этих обормотов ещё столько же давать надо. Итак, настало время подышать мелом. Дышать, конечно же, буду не я, а будет, – Нинель Григорьевна уткнулась в журнал, – Чистоплюев. Иди, Мишенька, счетовод ты наш.

– Может не надо? – попытался отговориться «Мишенька».

– Нет, не может, иди давай, не на Голгофу же я тебя зову, – от такого острого и одновременно пробивного аргумента Чистоплюеву пришлось повиноваться. Математическими способностями он обладал весьма посредственными, правда, компенсируя их отличным знанием поисковой строки в браузере. Теперь же его вынудили отложить до востребования свои отличные стороны и пользоваться посредственными.

– Нет, Мишенька, твои изыскания хоть в «Мурзилку» отправляй в рубрику «юмор для дошколят». Хотя нет, даже дошколята знают, что квадрат суммы и сумма квадратов – не одно и то же. Садись, позорник. И как ты будешь экзамены сдавать? – разгорячилась Нинель Григорьевна. Чистоплюев раскраснелся и надулся, как воздушный шар, но всё-таки сел на место.

– Витенька, иди перерешай, только для начала смой этот позор, – смягчаясь, попросила она Фалафеля.

– Кровью?

– Воды пока будет вполне достаточно. Вы, кстати, помните о сегодняшнем круглом столе? – обратилась к аудитории Нинель Григорьевна.

– Конечно, помним, – отвечала та.

Так называемый «круглый стол» к мебели короля Артура имел весьма отдалённое отношение и именовался так более для «понту», хоть стол в учительской действительно имел эпилептическую, вернее, эллиптическую форму. Суть означенного мероприятия состояла в приглашении родителей учеников и их самих «на ковёр» (к сожалению, не персидский), где им рассказывали, какие их чада хорошие или нехорошие, и что им вообще требуется от жизни. Родители, как правило, при обличительных тирадах кивали через слово, будто бы им пересказывали их собственные мысли, когда чада смотрели куда-нибудь в потолок и смиренно ожидали окончание аудиенции.

– Витенька, ты пойдёшь в одиннадцатый класс? – продолжила кокетничать Нинель Григорьевна.

– Нет, не пойду, – заявил Фалафель.

– А как, сначала в десятый, а потом в одиннадцатый?

– Нет, я после девятого класса уезжаю в Х-к.

– Может быть ты со мной шутки шутишь? Так не смешно, – убавила громкость пожилая женщина.

– Не шучу.

– Ладно, у нас ещё полгода впереди, успеешь передумать.

– Не успею.

– Настасья, ты то хоть не собираешься от меня уходить?

– Куда же я от вас уйду? – переспросила Настасья Филипповна.

– Да вот видишь, найдут куда. Присаживайся, Витя, расстроил ты старую больную женщину, – проговорила старая больная женщина. Настасья Филипповна и Фалафель числись в её любимчиках, поэтому их наличие в десятом классе являлось для неё само собой разумеющимся. Теперь же неожиданное признание фаворита резко вывело её из колеи.

– Всё, делайте домашнюю работу, – приказала она расстроенным голосом.

– Но вы же не задавали, – тявкнула Воробьёва, зубрила с первой парты.

– Тогда делайте, что хотите, раз я для вас ничего не значу, – отрезала Нинель Григорьевна, с грустью и тоской уставившись в окно.

Последним на сегодня уроком для Надеждинского в расписании значились дополнительные занятия по физике. К физике у него имелись смешанные чувства – на механике он засыпал, на динамике переваливался с одного бока на другой, на оптике протирал линзы собственных очков, и лишь одно электричество яркими вспышками могло разбудить в нём интерес. Можно быть электриком седьмого разряда и знать за электроны и протоны материал на докторскую диссертацию, но всё равно в электричестве остаётся какая-то загадка, нечто непознанное. Чем оно и цепляет.

На сегодня начинающим физикам предстояло собрать электрическую цепь и зафиксировать совершаемые действа в «отчёте по практике». Собиралась цепь из всякого советского разгильдяйства и китайской лампочки – воистину, торговля и наука объединяют народы. Покончив с отчётом, Татьяна Юрьевна задала интригующий вопрос:

– Вы же помните о сегодняшнем мероприятии?

– Помним, нам уже Нинель Григорьевна напомнила, – грубо брякнула Воробьёва, непонятно зачем сдававшая физику.

– Хорошо, что у нас ещё работает система оповещения в её лице. Тогда поднимите руки те, кто пойдёт в десятый класс.

В классе осталась одна неподнятая правая рука, однако её хватило, чтобы произвести переворот в сознании Татьяны Юрьевны. Тишину нарушил только треск её шаблона.

– Семён, если у тебя болит рука, подними другую, – наконец выговорила она.

– С моей рукой всё в порядке, – похвастал он.

– Тогда в чём дело?

– У меня нет денег идти в десятый класс.

– Послушай, без ЕГЭ нет высшего образования, без высшего образования нет хорошей работы. Ты этого добиваешься?

– Я резко извиняюсь, но позволю себе подобно Нильсу Бору, дополнившему схему строения атома Резерфорда, дополнить и вашу схему. Без денег нет ЕГЭ, без ЕГЭ нет высшего образования, без него нет работы, без работы нет денег. Круг замкнулся.

– Причём тут деньги?

– Деньги всегда причём в наше непростое время.

– Когда же оно было простым? – вздохнула Татьяна Юрьевна, осознав бессмысленность дальнейшей полемики.

– Каждое время непросто по-своему.

– Так, ладно, у нас не философия, а всё-таки физика. Ничего, у нас есть впереди полгода, ещё успеешь передумать.

На том и порешили. Со звонком с Татьяной Юрьевной остались Настасья Филипповна, беседовавшая с ней за термоядерный синтез, и Влад Никодимов, следивший за их беседой с многозначительной ухмылкой.

Стрелки часов показывали пятый час, когда Надеждинский с матерью поднимался на второй этаж. Возле учительской столпились родители с учениками, ожидая сокращение очереди на их значительные персоны.

– Кто крайний к педиатру? – отвлёк их внимание Семён, зная о сакральности этой фразы для родителей. Из толпы кто-то отозвался.

– Веди себя прилично, – слегка толкнула Екатерина Ивановна сына в бок. Последний ничего и ничем не ответил, единственно присев на знакомый радиатор отопления, погружаясь в думы.

– Можете заходить, – прервала его Виктория Игоревна и пригласила мезальянс в учительскую. За столом по кругу собралась шабашка из всех учителей кроме Светланы Александровны Свистковой и Валентина Игоревича Гуляшова, мнение коих никого не интересовало.

– Привет вам от израильской контрразведки, – поприветствовал собрание входящий.

– Видите, видите, он опять начинает, – заслышались возмущённые возгласы.

– И так каждый божий день, – завозмущалась в резонансе с ними Виктория Игоревна.

– Все претензии к производителю, – ответил объект претензий.

– Надеждинский, имей хоть какие-то приличия! – раскрыла перепачканный в помаде рот Ирина Петровна, отчего тот, к кому она обращалась, рассмеялся ей в лицо.

– А я считаю, – вмешалась Алёна Дмитриевна, – что смех – это защитная реакция. Мне вот тоже становится смешно, когда вы открываете рот, – Ирина Петровна стушевалась и замолкла до конца приёма.

– Коллеги, не ссорьтесь. Семён, куда ты собираешься идти после девятого класса? – осведомилась Виктория Игоревна.

– В техникум, – раздалось категоричное «прощай» с его стороны.

– Нет, вы только посмотрите на них, сначала Витя, а сейчас и этот. Мы вас как птенцов взрастили для того, чтобы вы сейчас в техникум уходили? – негодующе затрещала Нинель Григорьевна. Семён, несколько пикированный упоминанием своей персоны в оскорбительном для себя контексте, выдал:

– Какие есть, других на склад не завезли.

– Не переживайте, ещё успеет передумать, – вынесла окончательный вердикт Татьяна Юрьевна, единственная представлявшая на выставке маразма здравый смысл.

– И всегда ты себя так ведёшь? – уже по выходу из застенков вслух возмутилась Екатерина Ивановна.

– По ситуации, – на корню отрезал Семён, не любивший подобных выяснений отношений, и дальнейший их путь домой прошёл в неловкой тишине.

Глава 10. Заводской апельсин

Это был погожий майский денёк, один из тех, которые обычно выпадают на конец месяца. Пожалуй, май – лучший месяц в году, ибо зимний холод уже отступил, а летняя жара ещё не настала. Омрачалось то солнечное утро единственно обстоятельством сдачи экзамена по русскому языку – первому в году, хоть и не единственному. После всевозможных репетиций – от городских до почти межгалактических, девятиклассники всё-таки вышли на финальный, девятый круг бюрократической волокиты. В последние годы сложилась негласная традиция проводить экзамены в «неродных» школах, якобы по причине списывания учениками то ли при попустительстве «родных» учителей, то ли при их содействии. Правда, что мешает ученикам списывать в другой школе, остаётся тайной за семью печатями. Как бы там ни было, но коллектив девятого класса девятой школы уже битый час ожидал начала экзекуции подле крылечка третьей школы. Ходили упорные слухи о большей предрасположенности её педагогического состава к учащимся, нежели в девятой, будучи, не обладая «наполеоновскими» амбициями, как более старшая по номеру.

В честь окончательного и бесповоротного наступления весны Алёна Дмитриевна ушла в долговременный запой, краёв которому в ближайшей перспективе не предвиделось. Посему её на посту «предводителя команчей» подменяла Виктория Игоревна, активно наводившая суету среди толпы. Она сновала среди разношёрстной публики, интересуясь о местонахождении Жоры Каравайного, однако везде её провожали недоумевающие взгляды. Спустя минут пятнадцать предмет её поиска всё же соизволил вальяжно подкатить на горизонте.

– Здорово, бродяги и бродяжницы, – заявил он о своём присутствии.

– Жора, где ты был? Ты пьяный? – возмутилась аки морская гладь Виктория Игоревна.

– Не пьяный, а навеселе.

– Господи, за что мне такое наказание? Так сложно хотя бы на экзамен прийти трезвым?

– Вы мне чё, суд, чтобы чё-то запрещать?

По мере пополнения людская масса стала заполнять собой здание, причём каждая её молекула стремилась вырваться вперёд и занять место первой. При взгляде на всё действо со стороны (потолка, ибо свободное место было только там) складывалось ощущение, словно его организаторы нарочно стремились посильнее сыграть на нежных нервах экзаменуемых кроликов. Посудите сами. Как только вы поднимаетесь в потоке людской реки вверх по лестнице, вас тотчас же встречает человек с металлодетектером. Помимо реакции на наличие мелочи в кармане, ширинки и даже брекетов его существование обусловлено поиском набивших всем оскомину мобильных телефонов. Иногда злосчастные «трубки» даже находятся, однако по большому счёту в качестве «отвлекающего маневра». О, на тему списывания можно написать отдельную книгу с названием вроде «тысяча и один способ списать экзамен» или «мелочь, а приятно». Уверяю вас, подобное исследование стало бы бестселлером. Далее, по задумке организаторов, вы занимаете своё место и принимаетесь заполнять ещё тёплые благодаря лазерной печати бланки. Причём вам обязательно напомнят, что даже из-за микроскопической кляксы компьютер не сможет отсканировать ваши каракули. И в довершение экзекуции вам расскажут о видеокамерах, призванных запечатлеть малейшее ваше почёсывание со всех ракурсов и в наилучшем качестве. Посему смешны и горьки возгласы экзекуторов об ужасе нервных срывов у их жертв или чего хуже самоубийств. Когда школьников убеждают, будто у них на кону вся жизнь и счастливая будущность, странно ожидать иной реакции. Вся система заточена под нервотрёпку, и глупо ждать от неё чего-нибудь человечного.

К сожалению, ни камеры, ни металлодетекеры, ни пытливые глаза участливых педагогов не спасают от списывания. Порой происходят случаи, когда матёрые отличники пишут на три, а их антиподы на пять. У каждого есть на то свои причины, и подобные случаи не так часты, хотя всё же они имеют место быть. Дело в том, что анализируемые тесты нарочно составляются для усреднённого интеллекта, усреднённого где-то до тупости. Какой-нибудь отличник в силу изощрённости данного ему ума пытается найти в них подвох и обязательно находит, правда, там, куда оный не закладывался. В случае троечников задача стоит несколько иная, а именно написать экзамен, посему изощрённость ума начинает работать в другом направлении. То есть пишутся километровые шпаргалки, прячутся телефоны порой в таких местах, где их и с собакой не найдут, и далее по списку. Повторюсь, тема весьма обширная и требует отдельного освещения, может быть даже профессионального.

Надеждинский выполнил все сопутствующие написанию экзамена обряды и принялся заполнять пустые листы своими мысленными изысками, тогда как в его размышления закрался червь сомнений. Во дни тягостных раздумий сомнения могут вызвать даже простейшие вещи, в нормальной ситуации сродни дважды два. Данное обстоятельство побудило его отпроситься и выйти «по нужде». Вряд ли кто-то во время экзамена действительно справляет нужду, если только интеллектуальную. Как подсказывает практика, в это время достаются «шпоры» и телефоны, причём доходит порой до организации целых консилиумов на темы типа «ударение в слове торты». Воспользовавшись временным отсутствием товарищей по несчастью, Надеждинский достал заготовленную накануне «шпору» и, убедившись в своей правоте, смял её в плотный ком и поступил с ним, как с Муму Герасим. Вернувшись на позицию, Семён ещё час упражнялся в интеллектуальном онанизме, пока не умаялся окончательно. Сидеть до талого ему не хотелось, посему он сдал все филологические художества и покинул враждебную для себя среду.

Уже следующим утром его разбудил звонок, и через ударов пять ладонью по столу знакомый до неприличия наглый голос принялся вещать сквозь динамик:

– Пойдёшь сегодня на завод?

– Мы же на четверг договаривались.

– В четверг я еду на дачу. Идёшь или нет?

– Куда ж я денусь.

Спустя какое-то время Надеждинский встретил Фалафеля в сопровождении набитой донельзя папки с документами. Собирались килограммы документов не одну неделю и со следующей целью. Как уже говорилось в начале нашей повести, АО «Улётный завод» являлся градообразующим предприятием, и от его благополучия зависело и благополучие провинциального города Ж. Переживая далеко не лучшие, но и далеко не худшие свои годы, заводу всё же хватало ресурса каждый год устраивать на работу школьников на лето, по смене в месяц. От желающих было не отбиться, поэтому в первую очередь по ту сторону ворот попадали чьи-нибудь родственники или очень хорошие знакомые. Для безродных и некоммуникабельных людей существовал альтернативный путь, правда, для прохода по нему требовалось для начала проходить год в так называемый «технический класс» при так называемом «учебном центре». Казалось бы, идея вроде неплохая – учить школьников пилить напильником и рубать рубанком, после чего позволить поработать на заводе и зашибить какую-никакую (в основном, никакую) копейку. Однако не всё так просто. Чему-то их там, может, и учили, может быть даже хорошо, только применить полученные навыки на заводе возможности им не предоставлялось. Никому не хотелось, чтобы неопытные юнцы намотались на станок или устроили схватку на напильниках, отчего большинством заводского контингента данная инициатива воспринималась как обуза. Оттого брать «детишек» на себя брался далеко не всякий, несмотря даже за прибавку к жалованию. В сложившейся ситуации остаётся непонятной лишь мотивация заводской дирекции, тратившей на излишне амбициозную задумку немалые ресурсы, в первую очередь финансовые. Если руководство хотело таким образом повысить эффективность работы, то она не повышалась ни на йоту, ибо «сезонным рабочим» обычно спихивали всякую «чёрную работёнку», которую никто не хотел делать, хоть и имели в обязанности. Если заводское начальство хотело заинтересовать несовершеннолетних работать в дальнейшем на себя, то выходило прямо наоборот, о причинах чего речь пойдёт ниже.

Фалафель со спутником поднялся к отделу кадров, где их уже ожидал неотъемлемый заводской атрибут – очередь. Как любой театр начинается с вешалки, так и работа на заводе начинается с очереди. Видимо, это какая-то имманентно-перманентная черта, которую не отмоешь уже ничем. Как и всегда, все двенадцать стульев были заняты, отчего путникам пришлось присесть на подоконник.

– Где же этот дятел? – больше риторически спросил Фалафель.

– Какой дятел, Вуди? – решил уточнить Семён.

– Курчавый дятел, Игорёк. Договорились с ним вчера встретиться в девять, а его всё нет и нет.

– Возможно, он подумал про вечер.

– С этим придурком возможно всё.

В какой-то момент вопреки ожиданиям очередь всё же рассосалась, поэтому путники постучали в дверь и ввалились в «кузницу кадров».

– Мы хотим у вас работать, – раскрыл все тузы Фалафель.

– Из технического класса? – изверг вопрос типичный представитель вида планктон офисный обыкновенный, дама лет тридцати пяти.

– Ага, прямым рейсом, – отметил Надеждинский.

– Раз прямым, то заходите.

Следующие полчаса дама потратила на перевод печати на бумагу и бумаги на печать различных заявлений, согласий и прочего бюрократического непотребства, попутно требуя от посетителей поставить под ними свои автографы. Когда бумагомарание завершилась, хранительница бюрократического очага отчеканила «казённым» слогом:

– В пятницу подойдёте в учебный центр, прослушаете инструктаж по технике безопасности, в понедельник к восьми у бюро пропусков с документами. Всё понятно?

– Всё, без исключений, – отрапортовал Фалафель, и они покинули помещение. Уже по дороге им встретился Игорь Рыбченко, как всегда при своей придурковатой улыбочке.

– Молодец, Игорь, у них сейчас обед, – недовольно констатировал Фалафель.

– А, да? А вы куда сейчас? – чуть опечалившись, спросил Рыбченко.

– Сам-то как думаешь?

– К проституткам?

– Игорь, зачем так грубо? К куртизанкам. Вы с нами? – подключился к ним Надеждинский.

– Если у них сейчас обед, то пойдёмте, – и все вместе они направились по домам.

Ближе к пяти часам вечера Семёна от просмотра какого-то помойного сериала отвлёк Фёдор Павлович, оказавшийся вопреки всем ожиданиям трезвым.

– Одевайся и пошли, – почти приказал он.

– Зачем? – сухо спросил его сын.

– За шкафом, блядь. Велик пойдём тебе покупать.

– Неужели?

– Ужели. Ты идёшь или нет?

Причиной невиданной щедрости с его стороны послужил тот факт, что предыдущий велосипед, служивший своему владельцу второй год, был то ли подарен по доброте душевной, то ли просто пропит (Фёдор Павлович и сам не помнил). Когда сей факт случайно стал известен Семёну, ему всё же пообещали купить новый двухколёсник. И вот этот день настал. Надеждинский-младший нехотя встал с постели и поплёлся к гардеробу. Вместе они переоделись и в полном молчании двинулись к магазину, возле которого в два ряда стояли велосипеды. По заветам Чистоплюева, Семён осматривал образцы китайской велосипедной промышленности с дисковыми тормозами и трансмиссией попроще, но Фёдор Павлович выбрал на собственное усмотрение. Большинство железных коней, или, если быть точнее, алюминиевых пони были сделаны по принципу «хочешь качества – копи дальше», хоть и в целом оправдывали свою невысокую стоимость. Рассчитавшись с продавцом, Надеждинский-старший со словами: «на необмытый товар гарантия не распространяется, пойду обмывать» удалился в указанном направлении.