Метаморфозы греха

– Алло, Мишенька, здравствуй. Короче, подымай братву, забивай «стрелу» «гастролёрам» завтра на шесть вечера у «кричи-не-кричи». Всё ясно?

– Яснее ясного, Алёна Дмитриевна, не переживайте, всё будет в полном ажуре.

– Уж постарайся. Всё, до связи.

Алёна Дмитриевна положила трубку, достала «двушку», и они со спутницей отправились в тускнеющий закат.

Весь следующий день растворился в хлопотах. Все силы были брошены на подготовку к предстоявшему рандеву. «Залётные фраера» вызов приняли под предлогом «обсудить сложившиеся непонятки». Намечалась бойня. Как и договорились, в шесть вечера у «кричи-не-кричи» показалась кавалькада, во главе которой, задыхаясь, и через силу перемещался старенький «Москвич». Его кузов немного подржавел, где-то насквозь, на кочках колымага хлопала крыльями, одно из которых было не в цвет кузова – в общем, всё как положено. Внутри воняло дешёвым куревом от кучки окурков, которые Алёна Дмитриевна тушила непосредственно об торпедо и вследствие того разбросанных по салону.

– Смотри, Алён, вот они, соколики. Вон то похоже их командир, упакованный весь с ног до головы. Сразу видно, парняга центровой, – Нинель Григорьевна указала на сухощавого высокого мужчину лет тридцати, загоревшего, если не сказать выгоревшего донельзя. При виде приближающихся машин «парняга» встал с капота своей Audi 80 и пошёл навстречу. Подчинённые достали автоматы и передёрнули затворы. Головной «Москвич» остановился, и из него появились на суд общественности Алёна Дмитриевна со своей спутницей. Остальные члены группировки в пику конкурентам достали автоматы и также напоказ передёрнули затворы.

– Здравствуй, Князь, – Алёна Дмитриевна протянула правую руку оппоненту. Ей в ответ тяжёлыми цепями загремел едкий смех.

– Да чтоб я бабе руку жал, – сквозь лавину смеха процедил Князь.

– Ты кого бабой назвал? – Алёна Дмитриевна накинулась на собеседника с кулаками, на что тот среагировать не успел, и борцы рухнулись в траву. Окружающие было напряглись, наставив на парочку автоматы, но тут же передумали и опустили «стволы» – ситуация складывалась, в общем-то, неортодоксальная. Меж тем шефы конкурирующих организаций мутузили друг друга кулаками до тех пор, пока Князь не засмеялся и не крикнул: «хватит, хватит!» Борцы встали, отряхнули с себя остатки боя в виде травы с землёй, и на сей раз пожали друг другу руки.

– Чем обязан, Алёна Дмитриевна?

– Хочу разъяснить одно щекотливое обстоятельство.

– Какое же?

– Как тебе, Князь, известно, не так давно, а точнее недавно, твои быки чуть не превратили меня в склад для пуль…

– Это были не мои быки.

– Возможно. В любом случае действовали они по твоей указке. И меня интересует вопрос – кто меня заказал?

Князь немного замялся, однако тут же на его лице мелькнула мысль:

– Мент один с полковничьими погонами, если не ошибаюсь, ваш отец.

– Откуда мне знать, что ты мне сейчас кашу на воротник не накладываешь?

– Оттуда, что ваш папаша на нас вышел сам и попросил встретиться. Ну, мы встретились, потрещали. Он говорит, мол, доча моя без моего участия проворачивает левые схемы и вообще гребёт дело под себя, отчего серьёзные дяди негодуют. Вот и решили они вас убрать.

– У меня есть другая информация – ты решил меня убрать и подмять город под себя, когда на тебя вышел мой отец.

– Эта информация случайно не от того прапора, который сдал место стрелки вашему отцу, который сдал её мне?

– Откуда ты…

– Да раскройте ты глаза, Алёна Дмитриевна! – не сдержался Князь, – они сговорились за твоей спиной, а ты на дым смотришь вместо огня.

– Как же так? Я же дочь ему, козлу общипанному, – Алёна Дмитриевна потерялась и спросила, как бы желая услышать, будто бы всё это неправда или несмешной розыгрыш.

– Вот так. В этом деле нет родственников, а есть только чьи-то интересы, – для неё это прозвучало как приговор. Все самые ужасные догадки подтвердились. Дабы разрядить обстановку, Князев решил пойти на мировую:

– Мне жаль, но такова жизнь. От жизни лучше не ждать ничего хорошего – не так больно будет обламываться. Это я ещё в Афгане понял. Все виновные в покушении на вас, конечно, кроме вашего отца уже мертвы, поэтому предлагаю считать сложившуюся ситуацию недоразумением и продолжить наше сотрудничество, – он протянул руку. Она отвлеклась от печальных дум и пожала ему руку.

– Может быть отметим наш союз? – лицо Алёны Дмитриевны просияло.

– Гулять так гулять, не каждый день отца теряю! Только не могли бы вы подвезти нас с моей спутницей, а то наш хлам на последнем издыхании.

– Конечно, вы можете даже порулить.

– Прекрасно, рулить я люблю. Братва! Все в «Голубую лагуну»!

Все расселись по своим тарантасам и поехали в означенное заведение, оставив «Москвич «отца» в одиночестве. Как обычно, игнорируя существование правил дорожного движения. Особенно отличилась Алёна Дмитриевна, любившая полихачить. Нынешнее её чувство походило на чувство игрока, поставившего последние штаны на рулетку в надежде отыграться и проигравшегося вдребезги. Это было чувство некой мучительной свободы, когда последний моральный ориентир оказался потерян, и уже ничего не могло остановить стремительное скатывание в пропасть.

В тот вечер Алёна Дмитриевна выпила больше обычного. Она заказывала музыку, исполняла пьяные вызывающие танцы, и даже подралась с конферансье, за которого в какой-то момент объявила музыкальные номера. Если бы не находившийся рядом Мишенька, сунувший в карман конферансье банкноту, дело могло бы закончиться на приёме у отца, уже переставшего быть таковым. В свою очередь Князь воспользовался нынешним состоянием новой коллеги и повторно заключил с ней ту самую сделку о продаже оружия, правда, с хорошей скидкой. Тогда он предстал для неё чем-то сродни мессии, наконец-то открывшей ей глаза на истинное положение вещей. Ближе ко времени закрытия увеселительного заведения рассудок лишившейся отца дочери помутился окончательно, и её проспиртованная туша упала на столики в первом ряду. Проснулась она под утро в новых для себя интерьерах с заживо отлитой свинцовой головой. Полежав какое-то время на перинах с тщетными попытками начать мыслительный процесс, Алёна Дмитриевна осознала, что лежит абсолютно голая. С неимоверным усилием повернув голову, её глаза уставились на полностью голого Князя, вид которого её поразил. Всё тело его зияло шрамами, при том он был худощав, как дворовая псина.

Какие обстоятельства послужили причиной такой внезапной развязки вечера? Вряд ли здесь можно назвать одну причину. Нерегулярная из-за нервного рода деятельности половая жизнь, стресс на фоне текущих событий и врождённая предприимчивость Князя, соединённые алкогольными узами, безусловно, оказали своё влияние. Но всё же главным можно считать потребность Алёны Дмитриевны найти поддержку в сложную для себя минуту. Конечно, существовала Нинель Григорьевна, лучшая (потому как единственная) её подруга, однако в последнее время она держалась на какой-то дистанции от своей покровительницы. Алёна Дмитриевна чувствовала эту дистанцию, хотя и старалась не подавать виду. В новом знакомом она почувствовала пережитые им страдания и затаённую душевную муку, которые и расположили её натуру в его сторону. В общем, всё способствовало этому, с первого взгляда случайному, соитию.

Алёна Дмитриевна тихо, дабы не разбудить ночную пассию, принялась одеваться, как вдруг за широкой спиной послышался сонный голос:

– Далеко ли собрались, свет очей моих?

– Я думаю, после того, что между нами произошло ночью, мы можем перейти на «ты».

– Как скажешь, Алёнушка. Так куда тебя нелёгкая понесла?

– В ментуру пойду, писать явку с повинной.

– Не рановато ли?

– В самый раз.

– На чём поедете? То есть поедешь. На трамвае с бабушками и рассадой?

– На чём бог пошлёт.

– Давно ли в бога уверовала, Алёнушка? Хотя не отвечай. Давай лучше я тебя подкину. Только сначала поедим, потом поедем. Сама понимаешь, после ментовки вряд ли есть захочется. У меня как раз где-то макароны завалялись. Будешь?

– А знаешь, буду.

Через час к околотку подъехала серебристая Audi 80. Вклинившись между «козелогами» и автозаками, она остановилась, и из неё высунулся окорок. Владелица окорока ловким движением метнула чинарик мимо урны и схаркнула мимо курившего рядом капитана. Она отчеканила каблуками по коридору до нужной двери и, не обращая внимание на протесты секретарши, ворвалась в офицерские палаты.

– Ты что себе позволяешь, у меня совещание! – вскрикнул толстый седой старичок с полковничьими погонами, от неожиданности даже привставший.

– И вам тоже здравствуйте, Дмитрий Николаевич. Или как там у вас – здравие желаю.

– Выйди немедленно!

– А вы меня не гоните! Небось обсуждаете тут, кого ещё без вины со свету сжить. Про вас по телевизору уже всю правду рассказали.

– Пошла вон, соплячка! – заорал на весь кабинет Дмитрий Николаевич. Рядом сидевшие офицеры в количестве двух штук с недоумением переглянулись между собой.

– Я, собственно, чего пришла. Меня тут вопрос один гложет. Правду говорят, что ты меня заказал?

Плешь Дмитрия Николаевича заблестела как полярная звезда, сам же Дмитрий Николаевич с открытым ртом осел, как баржа на мелководье. Секунд через несколько он всё-таки смог выдавить из себя:

– Товарищи офицеры, оставьте нас наедине.

– Но Дмитрий Николаевич…

– Я сказал вон! – невольные свидетели сцены более не прекословили и удалились за дверь.

– Какого хрена ты врываешься ко мне средь бела дня?!

– Ещё утро, батенька.

– Поумничай мне ещё. Мало я тебя в детстве порол.

– Видимо, теперь решили взять реванш. Да, старый козёл, заказал меня?!

– О чём ты в конце концов?!

– Князь мне всё рассказал о твоих планах.

– Вот оно в чём дело. Так знай, твой Князь хотел тебя шлёпнуть на той стрелке. Я узнал об этом и решил действовать на опережение. Мы с ним встретились и договорились, что взамен на долю он тебя припугнёт. А что мне оставалось делать, если ты со своей сморщенной профурсеткой без меня стала проворачивать левые дела? Думаешь, я слепой и не вижу, как ты пользуешься моими погонами и ничего не хочешь давать взамен?!

В финале своей речи полковник перешёл на крик. Его слова звучали как оправдание, да и чувствовался в них оттенок фальши. По крайней мере так показалось Алёне Дмитриевне. Она уже не доверяла старику, и поэтому воскликнула:

– Ты думаешь, старая жаба, после всего я поверю этой залипухе? Значит, из-за денег всё. То-то я думаю, глаз у тебя косит на меня. Ну так знай, не отец ты мне больше!

Алёна Дмитриевна галопом помчалась вон из цитадели лжи и фальши. Дмитрия Николаевича как молнией прошибло, он взялся за сердце и глухо прокричал нечто нечленораздельное.

Глава 9. Муки выбора

Однажды тёмным зимним вечером Фёдор Павлович Надеждинский, по обыкновению сильно подшофе, принёс домой мелкого щенка, буквально ещё вчера сосавшего молоко матери. На немой вопрос домочадцев он сверкнул презрительным взглядом и удалился восвояси. Сам щенок выглядел обыкновенным непородистым ублюдком с рыжими и чёрными пропалинами на тщедушном теле цвета весенней слякоти. Первое время оторванный от матери ублюдок устраивал по ночам концерты без заявок, чем быстро всем осточертел. Фёдор Павлович ответственности за него никакой нести не желал, в итоге все заботы легли на Екатерину Ивановну, которая в прямом смысле вскормила с ложечки мелкого щенка. Семён относился к данной затее с осуждением, потому как ему иметь никаких домашних животных не хотелось, ибо Фёдора Павловича хватало за глаза. Вообще к фауне юный натуралист относился по принципу «взаимного нейтралитета», говоря проще, равнодушно. Когда ублюдок подрос, Екатерина Ивановна дала ему имя «Рик» в честь Рики Мартина, хотя точек соприкосновения у них при всём желании никаких не находилось. Кроме голоса, конечно Немного отвлекаясь и забегая вперёд отметим, что мать Надеждинского любила делать бессмысленные, но «красивые», с её точки зрения, поступки. Когда Рику исполнилось полгода, его во второй раз в жизни вывели на улицу. Повзрослевшая псина носилась из стороны в сторону, прыгала, бегала за котами и развлекалась из всех сил. Однако это никак не повлияло на то обстоятельство, что гадил ублюдок всё так же дома. Фёдор Павлович в силу своей природной одарённости боролся с «вольнодумством» изо всех сил, то есть орал и матерился, как сапожник, и нещадно бил щенка. В ответ на суровое воспитание Рик вообще перестал целиться в газету, выполнявшую роль туалета, и метил по углам, на ковры, а однажды вообще на трико своего хозяина. Бессмысленное тыкание в фекалии и увеличенное время прогулок не исправили ситуацию, как не исправили её и участившиеся побои со стороны хозяина. В итоге квартира превратилась в зловонный отстойник. Семён питал глубокое отвращение к ситуации в целом, однако из каких-то светлых чувств всё же ходил гулять с ублюдком.

День, когда они с одноклассниками разминулись, постепенно подходил к концу. Часы пробили девять часов вечера, и внезапно Надеждинскому позвонили.

– Алло, здоров, идёшь сегодня Писю выгуливать?

– Я уже.

– Когда успел?

– Только что из туалета вышел.

– Я имею в виду пса выгуливать, Рика.

– А, в этом смысле. Да, иду.

– Тогда давай через пять минут у подъезда.

Дело в том, что имя «Рик» вызывало у Надеждинского лёгкий диссонанс, поэтому ему не составило никакого труда наречь ублюдка «Писей». У него даже появилось своеобразное хобби – от нечего делать придумывать собачьи клички: Какашка, Струя, Блошарик, Выродок… при желании можно составить целый список. Любитель домашних животных оделся потеплее, присовокупил поводок к ошейнику и собрался выходить.

– Чё, гулять? – проявил мимолётный интерес Фёдор Павлович, как всегда лёжа на диване.

– Есть ещё варианты?

– Ну кто ж тебя знает.

Пару штрихов к портрету так называемого «отца» Семёна. Сложно сказать, в каком агрегатном состоянии Фёдор Павлович воспринимался хуже – в пьяном или трезвом. Когда ему удавалось приходить домой ни в одном глазу, он сразу шёл на кухню и с чавканьем брался поглощать содержимое холодильника, не утруждая себя даже снять вонючий комбинезон. Вообще вонь являлась его неотъемлемым спутником и не покидала источник самой себя ни на минуту. Если Надеждинский-старший и мылся раз в месяц (иногда аж целых два, в два месяца), то ситуацию это в корне не меняло. Когда глава семейства справлял нужду всех видов, дверь туалета во время процесса обычно оставалась открытой, в то время как часть мочи оставалась на стульчаке. Из какого положения она бы не текла. За трапезой по обыкновению следовала культурная программа – просмотр телевизионной жвачки. Звук настраивался таким образом, чтобы и в соседнем квартале можно было слышать содержание вечерних телепрограмм в квартире Надеждинских. Причём Фёдор Павлович всегда кричал, ругался и переживал так, словно всё происходящее касалось до него лично. В рекламные перебивки он шёл курить, причём курить то, что обычно растёт под ногами и стоит килограмм картошки в магазине. И непременно с открытым балконом, дабы все вместе с ним смогли прочувствовать чудесный аромат яда для тараканов, завёрнутого в сигаретную бумагу. Дальше в дело вступало звуковое сопровождение – «отец» Семёна собирал образовавшуюся слюну во рту и смачно сплёвывал её через балкон. Остальной вечер примерный семьянин всё так же гонял слюни по рту, сморкался в кулак и вытирал обнажившуюся субстанцию об что придётся, в довесок ко всему с залпами пуская ветра по комнате. Часам к десяти вечера Фёдор Павлович засыпал, но посереди ночи просыпался и плёлся шаркающим шагом поглощать непоглощённое из холодильника, затем отправляясь спать дальше. Кто-то может возразить, мол, всё это мелочи, однако ни хера это не мелочи, ибо из таких вот «мелочей» такие вот люди состоят чуть менее, чем полностью.

Надеждинский вышел с ублюдком на привязи и в метре от выхода застал Фалафеля, уже сидевшим на лавочке.

– И снова здравствуйте, – снова поздоровался Семён.

– Здравствуй, здравствуй. Не желаешь сегодня пивка жахнуть?

– Я бы жахнул, только у меня финансы поют романсы.

– Не ссы, я угощаю. Будешь?

– Раз угощаешь, то не откажусь.

Втроём они двинулись к магазину, у которого их ожидал товарищ Фалафеля, за пару сигарет любезно согласившийся приобрести бутылочку «Москвичёвского». Витя с товарищем вдвоём докурил до фильтра, попутно общаясь за житьё-бытьё. Надеждинский стоял чуть поодаль, удерживая Рика от желания побегать за кошками. Спустя какое-то время Фалафель распрощался с товарищем и с добычей вернулся к Семёну:

– Идём?

– Идём.

Путь их лëг к девятой школе или «девятке», как её прозвали в ученической среде. Обычно Надеждинский не отпускал псину с поводка, ведь по своей ублюдочной натуре она стремилась убежать подальше, и найти её представлялось возможным лишь при свете дня. И то далеко не всегда, причём с каждым разом становилось всё дальше и дальше. Фалафель достал содержимое пакета и открыл бутылку. Рик всячески старался показать заместителю хозяина отчаянное желание побегать по стадиону, однако в ответ получил немногим более, чем немой отказ.

– Да отпусти его, пускай побегает.

– А ловить его кто будет, Интерпол?

– Не волнуйся, поймаем, накрайняк сам прибежит, – Фалафель отстегнул карабин поводка. Каждый сделал по глотку.

– Скоро экзамены. Ты какие будешь сдавать? – спросил Витя.

– Русский и математику.

– Ну это понятно, а ещё какие?

– Сдавать надо те предметы, с учителями которых меньше всего имеется всяких трений. Для меня это химия и физика.

– Эх, была бы возможность, я бы сдавал физру с трудами. А так придётся географию и историю.

– Географию? Не боишься, что Иришка тебя с одеждой съест и не подавится?

– Лучше пусть она меня боится.

– Тогда почему история?

– А чё? Может, я великим историком стану.

– Ага, Геродотом.

Они сделали ещё несколько глотков. Надеждинский почувствовал лёгкую эйфорию, да и его собутыльник уже смотрел на мир соловелыми глазами.

– Вот сдашь экзамены, и куда дальше? – продолжил Фалафель.

– Я как раз думаю, идти ли в десятый класс или в техникум.

Дилемма высокого и низкого в последнее время всё чаще и чаще терроризировала Семёна. С воцарением на директорском престоле Ирины Петровны всё в школе свернуло по известному адресу, и отношение к учащимся закономерно ухудшилось. Например, в столовой стали продавать холодный рис с волосами и кисель, производивший впечатление, будто бы кто-то высморкался. К тому же Надеждинский прекрасно сознавал тот факт, что большинство его окружения покинет ставшие почти родными застенки, и он захиреет за два года от тоски. С противоположной стороны выходила печальная закономерность, заключавшаяся в отсутствии возможности поступить в приличное заведение без наличия за спиной одиннадцати классов и хороших экзаменационных баллов.

– Я по-любому после девятого класса поеду в Х-к, поступлю там на радиста и буду кайфовать.

– Бог в помощь.

– Кстати, насчёт помощи. Не желаешь освежиться?

– Прямо здесь?

– А чё такого? Не, давай приколемся и обоссым дверь спортзала. Давай, отомстишь Светке за все унижения.

– Может не стоит?

– Чё, зассал раньше времени?

– Ладно, давай.

Они зашли за угол и поднялись на бетонную площадку, прилегавшую к запасному выходу из спортзала. Заволокшая глаза туманной пеленой эйфория вместе с «духом авантюризма» сделала своё дело. Первым нужду справил Фалафель, под конец вошедший во вкус и метивший в щель между двумя половинами двери. За ним пристроился его напарник по бутылке, для начала оглядевшийся по всем сторонам света. Убедившись в отсутствии прохожих, «писающий мальчик» со словами «тёпленькая пошла» робко начал и быстро зачехлился. В дальнейшем аварийный выход не раз использовался ими как ретирадное место, став в какой-то момент общим местом. Собутыльники вернулись на исходные позиции.

– Знаешь, я ведь с Настасьей встречаться начал.

– Да ладно?

– Прохладно.

– Да, действительно похолодало.

Услышав такое знаменательное признание, Семён обомлел. Уже какое-то время у него теплилась к Настасье Филипповне симпатия. Не сказать, чтоб то была любовь, и не сказать, чтобы он сильно разочаровался. Скорее, его эстетизм оскорбляла эта новая редакция красавицы и чудовища.

– И давно вы этим занимаетесь?

– Чем?

– Сокрытием от общественности своих связей.

– Было бы что скрывать. Мы с ней только недавно поцеловались. И то, больше я её целовал. Строит из себя принцессу.

Надеждинский не сдержался и захохотал в голос. Фалафеля излишне позитивная реакция смутила, и своё смущение он запил остатками мочегонки, смяв бутылку и положив её под вкопанную покрышку. Его собутыльник встал и неровной походкой пошёл к пробегавшей рядом псине.

– Ты же никому не расскажешь?

– Мне всё равно никто не поверит, – Семён захохотал наново, отчего получил «дружеский» удар по плечу.

– Почему вы все бьёте меня в одно место? На одной и той же груше удары тренируете? Пися, пошли домой, нас там уже заждались! – оратор помчался за ублюдком, как гоночный болид, методично перепрыгивая возникавшие по дороге препятствия и полосы. За минуту они очутились возле подъезда, псина же скрылась в неизвестном направлении.

– И пёс с ним, надо будет, сам прибежит, – подытожил Семён, переводя дыхание.

– Давай всё-таки поищем.

– Поищем, обязательно поищем. Завтра. А сейчас я устал и хочу баеньки.

– Ладно, до завтра.

Заместитель хозяина без хозяйства оного прочертил ломаную траекторию до двери квартиры. Со второй попытки ему удалось вставить ключ в замочную скважину и открыть дверь. Всполоснув руки и лицо, он отправился в спальню, где переоделся в домашнее и лёг на кровать, закрыв глаза.

– Где Рик? – проявила здоровый интерес Екатерина Ивановна.

– Спросите у него сами.

– Так его тут нет.

– Так и я не Санта Клаус.

– Чё, нажрался, да? – подключился к допросу Фёдор Павлович, подходя к собранию, почёсывая интимные места.

– Да, я пьян, но это не самое плохое, что могло со мной случиться, – спокойно ответил нажравшийся и через минуту уснул глубоким сном.

На следующий день Семён проснулся с похмелья, за ночь иссушившего ротовую полость как пустыню Сахара. В школу он по привычке опоздал, благо первым уроком в расписании значились так называемые «дополнительные занятия», в нашем случае по химии. Суть этих незамысловатых занятий заключалась в том, что девятиклассники все сорок пять минут решали нечто, ожидавшее их на экзамене. С учительскими комментариями. Именно на занятиях «силы через радость» и именно на химии вчерашний спринтер сидел за одной партой с Настасьей Филипповной.

– Надеждинский, ты бухал вчера или у тебя парфюм такой?

– Ни то и ни другое. У меня вместо слюны вырабатывается этанол. Разве так заметно?

– Вообще-то да.

– До меня дошли слухи, будто вы занялись благотворительностью.

– В каком смысле?

– Вы оказываете гуманитарную помощь в виде поцелуев.

– Это тебе он сказал? Ничего нельзя доверить человеку. Хотя, как человеку – Фалафелю.

– Ну-ка цыц там, – прервала их беседу Виктория Игоревна.

Через минуту по двери пробежал прерывистый стук и из проёма высунулась голова Ирины Петровны.

– Виктория Игоревна, там люди пришли. Проверять учеников на наркотики.

– Раз пришли, пусть проверяют.

– Уважаемые девятиклассники, идите сейчас ко мне, берите баночки для анализов и вперёд.

Есть на Руси помимо прочих одна забава – устраивать для школьников всякого рода тесты. Тесты на склонность к суициду, употребление наркотиков, определение положения в пищевой цепочке и ступени в эволюционной лестнице и ещё миллион подобных дегенеративных позиций. Дегенеративных по той причине, что большинство тестируемых отвечает на наводящие вопросы именно то, чего наводящими вопросами добиваются. В итоге получалось, будто как минимум процентов шестьдесят из них хоть раз в жизни употребляли героин и участвовали в незащищённом половом контакте с лицами того же пола. Обезьяны. Именно они и составляют краткую выжимку из МКБ-10 в виде анамнеза. Естественно, организаторов теста такое сальдо между ожиданиями и реальностью не устраивало, поэтому в ход пускался следующий метод сбора информации – опыты.

Надеждинский взял баночку для анализов и направился к туалету, в котором уже пребывали Фалафель, Громов и Чистоплюев. Причём их пристанище выглядело больше как место в аду, где поджаривают особо отличившихся грешников. Тех, кто ворует берëт ничейное из фонда на ремонт мужского туалета или хотя бы качественного клининга.

– И вы здесь. Тоже анализы сдавать или просто настроение хорошее? – поинтересовался Семëн, закрывая дверь.

– Скорее и то, и другое, – ответил Чистоплюев.