скачать книгу бесплатно
Богиня Грецкая
Виктор Плотицын
Роман в стиле «недавнее ретро» – с упором на юмор. Описана жизнь научного института. Есть элементы криминальной драмы – но главный упор сделан то, чтобы повествование вызывало улыбку.
Содержит нецензурную брань.
Виктор Плотицын
Богиня Грецкая
Глава первая
Марине и всем, кого автор потерял на долгом пути к этой книге.
Из переписки в Интернете:
ХХХ: Ты тупой идиот. Приходи сегодня на репетицию.
УУУ: Мы сегодня не договаривались. Да и голова ужасно болит после вчерашнего..
ХХХ: Будет еще сильнее болеть, когда мы об нее твою басуху разобьем.
УУУ: Что случилось-то?
ХХХ: Ничего не помнишь? Ты на барабанах (на каждом) написал маркером «йа барабанчег». Да еще так крупно, что теперь все будут думать, что так называется наша группа. И на гитаре –«йа гитарко».
УУУ: Йа кросавчег. Вот значит почему Витек мне смс-ку прислал «Ты труп».
ХХХ: Нет, не только. Мы все утро с Анькиного лба «йа тёлко» оттирали…
(С сайта Bash.im – Цитатник Рунета).
Саня Берестов свалился как снег на голову. Позвонил на сотовый прямо во время открытого заседания ученого совета.
Телефон у пояса задергался и поведал окружающему пространству, что в парке Чаир распускаются розы. Мне жутко нравится эта песня. Я полдня потратил, чтобы выловить ее в Интернете и установить в качестве мелодии вызова.
Вообще-то на таких мероприятиях мобильники рекомендуется отключать. Поэтому дремавшая научная интеллигенция встрепенулась и с негодованием повернула головы в мою сторону. Взгляды выражали единодушное могучее осуждение. Прямо как в новогоднем анекдоте. Когда первого января мужик, еле очнувшись после дикой пьянки, снимает трубку и ядовито интересуется: «Ну и что за сволочь звонит нормальному человеку в шестнадцать часов утра?!»
Копылова строго поправила изящные профессорские очки:
– Евгений Иванович, мы вам не мешаем?
Она мой непосредственный руководитель. Доктор филологических наук с непосильной общественной нагрузкой. А я пока только подаю надежды. Для моих сорока лет это почти приговор.
Я виновато поднес мобильник к уху и быстро проговорил:
– Перезвоню через час. Я на заседании.
Потом демонстративно отключил аппарат и мило улыбнулся коллегам:
– Простите, пожалуйста…
Замдиректора Киреев поспешил вернуть процесс в нужное русло:
– Товарищи, не отвлекаемся. У нас на очереди еще ряд крайне важных вопросов.
Наш директор – академик. Он обретается где-то рядом с облаками. За двенадцать лет институтской работы я его видел всего несколько раз. И то в основном по телевизору. Он там борется за демократию и развитие гражданского общества.
А в институте лингвистики командует его заместитель Киреев. Он только член-корреспондент. Ему за демократию положено бороться гораздо меньше. Его активность бурлит в стенах отдельно взятого академического учреждения.
Как специалист, он тонко чувствует нюансы родного языка. Когда массивная компьютерная барышня Аня ворвалась в его кабинет, размахивая листком бумаги и причитая: «Валентин Сергеевич, у меня совсем маленькая писулька!», он окинул ее оценивающим взглядом и задумчиво произнес:
– Вы знаете – не верю!
Изредка он спрашивает у Копыловой, как идут дела с моей кандидатской. И Мария Степановна сухо отвечает, что я стараюсь.
Хотя на самом деле я никакого особенного старания не проявляю. Диссертация как застряла на полдороге, так больше и не движется. Но, с точки зрения Марии Степановны, Кирееву знать об этом совершенно не обязательно.
Между ними постоянно идет неясная мелкая грызня.
Когда Копылова затеяла выпуск коммерческого словаря, Валентин Сергеевич по-хозяйски пробовал туда вписаться. Но его ловко и почтительно отодвинули в сторону. Сработали невидимые пружины и механизмы. В результате директор подписал обтекаемую разрешительную бумагу, где звонкой фамилии Киреева не фигурировало. Так что он пролетал мимо кассы мелкой посторонней пташечкой.
Умением плести многоэтажные дворцовые интриги Академия наук всегда славилась не меньше, чем остальными творческими успехами. А уж руководящим сотрудникам такой навык можно вписывать в трудовую книжку как дополнительную специальность, приобретенную многолетней практикой. Поскольку ученые споры, от которых напрямую зависят повышение окладов и финансирование проектов, по определению не могут быть бескорыстными.
Замдиректора сделал вид, что не обиделся и стойко пережил отсутствие финансовой халявы. Но теперь с повышенной активностью жаждал выявить в работе Копыловой хоть какие-нибудь моральные изъяны.
В институте рассказывали совершенно фантастическую историю об их ранней юношеской любви. И о роли трагической случайности в ее несостоявшемся развитии.
При советской власти сельское хозяйство постоянно отставало от намеченных плановых показателей. Деревенская молодежь в массовом порядке норовила забросить тяжкий крестьянский труд. В частности, переехать на местожительство в города или хотя бы поселки. Мало кому хотелось всю жизнь рубить дрова, таскать воду из колодца и бегать по нужде в уличный сортир. Не говоря уже об отсутствии театров или музеев. И патриотичные кинофильмы типа «Свинарка и пастух», призванные прививать любовь к родной земле, никак не меняли ситуацию.
Село остро нуждалось в рабочих руках. И на время сбора урожая туда традиционно засылали студентов и младших научных сотрудников. Поскольку снимать с производства городских работяг было все же чревато. А будущие научные либо инженерные кадры особого значения для экономики все равно не имели. Плюс принимали такой подарок судьбы вполне философски. По большому счету, им было безразлично, где именно пить водку и крутить легкомысленные любовные романы.
Кирееву и Копыловой в составе группы молодых ученых предстояло освоить романтическую профессию сборщиков моркови. То есть днем ползать на четвереньках, выдергивая богатые витаминами овощи из почвы и бросая их в большие деревянные ящики. А вечером жечь из данных ящиков костер и петь мужественные песни про то, как люди идут по свету и им, вроде, немного надо.
Песни у костра весьма способствуют расслоению коллектива на парочки, гуляющие при луне. Юноша Валентин и девушка Маша не могли, да и не хотели нарушать естественных законов природы.
Они взялись за руки и пошли по ночной деревне, увлеченно разговаривая о сугубо лингвистических проблемах. Им было хорошо друг с другом. В них неуклонно просыпалось неземное взаимное чувство.
И тут Копыловой приспичило по-маленькому. Еще до первых робких объятий. Она терпела, сколько могла, а потом попросила Киреева немного постоять в одиночестве. Пока она отбежит к забору и совершит там необходимые действия.
Юноша Валентин деликатно повернулся к лесу передом, а к предполагаемым событиям спиной. Девушка Маша отбежала шагов на двадцать и присела у чужого плетня.
К несчастью, прямо за плетнем мирно дремала большая корова. И Машины нетерпеливые шаги ее разбудили.
Корова встала и сделала то же, что и Маша. Но с грохотом струи пожарного брансбойта. Мало того, еще и добавила в шум мощного журчания характерный громкий треск и звуки падающих лепешек.
Юноша Валентин согнулся от беззвучного хохота. Мария, не разбирая дороги, умчалась к дому, где поселили девушек. Корова спокойно улеглась на прежнее место.
Любовь закончилась, едва начавшись.
Киреев по глупости рассказал о происшествии кому-то из коллег. После чего ни о каком продолжении любовного романа не могло быть и речи.
Но судьба оставила их рядом в качестве сослуживцев. Они продолжили работу в том же институте. Параллельно защитили кандидатские, а позже докторские диссертации. Стали ведущими научными сотрудниками. При этом Киреев как коммунист и мужчина активно рос по административной линии. А Копылова, будучи беспартийной женщиной, застыла на руководстве небольшой группой.
С приходом демократии картина принципиально не изменилась. Киреев продолжал восхождение по служебной лестнице. Копылова командовала своим мелким коллективом и обреченно исполняла бесплатные общественные поручения.
Мне они оба казались излишне занудными. Но с Копыловой я общался гораздо больше. Поскольку для меня она не только начальник по службе, но и научный руководитель в борьбе за престижное звание кандидата филологических наук.
Тему диссертации я выбрал и отстоял сам. Она связана с так называемым «языком падонков». Это особый жаргон многих пользователей Интернета. Основанный на принципиальном отрицании существующих норм орфографии.
То есть человек («аффтар») не хочет забивать себе голову дурацким правописанием слов типа «ключик» или «замочек». Потому что он свободная творческая личность. Он жаждет покорять сердца интернет-аудитории рассказами о великом себе. А слабая грамотность мешает воспринимать данного гражданина как светоч культуры и духовного наставника.
Выход прост, как мычание. Пусть и «ключик» и «замочек» пишутся подчеркнуто неправильно – к примеру, «ключег» и «замочег». И пусть все видят, что это сделано намеренно. Отчего авторитет «аффтара» крепчает до уровня новейшей танковой брони.
В Интернете даже есть ссылка на человека, с которого началась титаническая работа по мордованию русского языка. Он первым придумал выражать одобрение словами «красавчег», «зачот» и «жжош, сцуко». А неодобряемым индивидуумам сдержанно советовать «выпей йаду», «убейсибяапстену» или «в Бабруйск, жывотное».
И семена новой субкультуры упали на благодатную, щедро удобренную навозом почву.
Основным достижением российской средней школы можно считать тот факт, что большинство ее выпускников тихо, но отчетливо ненавидят культурное наследие вообще и литературную речь в частности. Поскольку их учили не разговаривать на языке Бунина или Цветаевой, а зубрить непонятные правила и кондовые идейные лозунги про образ лишнего человека. А им это нравилось примерно так же, как боцману окурок на палубе.
Они с радостью восприняли новый стиль речи. Для них «язык падонков» быстро стал массовой любимой игрой.
Меня буквально умилили две надписи на асфальте возле многоэтажного дома. Одна традиционно гласила: «Катюша, я тебя люблю!» Вторая была животрепещущим откликом – из числа тех, что поощряет мечты и рождает надежды: «Жжош, сцуко! Пеши исчо!»
Я несколько месяцев пристально следил за перепиской «падонков» в Интернете. Собрал кучу цитат, стараясь по возможности опускать совсем уж непечатные выражения. Составил предварительный словарик наиболее частотных элементов речи:
«Аццтой» – плохо, отвратительно.
«Баян» – это уже было, идет повтор общеизвестного.
«Зачот» – хорошо, «низачот» – соответственно, плохо. Явный след студенческого прошлого «аффтаров».
«Ржунимагу» – смешно.
«Яплакалъ» – было безумно смешно.
«Фтопку», «фупазор» – написано отвратительно.
«Кисакуку! Ты с какова горада» – жестокое обвинение в провинциальном образе мыслей.
«Девачко» – понятно без дополнительных объяснений.
«Многабукафф» – слишком длинно, не хочется читать дальше.
«Деффки» – особы женского пола, имеющие промысловый интимный интерес.
«Коттостроффа» – неудача с вышеупомянутыми особами женского пола.
И так далее.
Кстати, среди текстов преобладали творения яркой эротической направленности. Проще говоря – неуклюжие подростковые рассказы о сексуальных подвигах с опытными умелыми учительницами. Либо корявые взрослые истории о сказочно прекрасных контактах с секретаршами, медсестрами, проводницами пассажирских вагонов и прочим игриво настроенным контингентом.
Судя по одинаково безликим перечислениям поз и движений, все это было сплошное вранье. Но в шелухе интернетных переговоров рождались и настоящие шедевры народного творчества:
«ХХХ: – У меня такие значки классные, маленькие с букофками, можно слова выложить.
УУУ: -Урод! Это ты рассказал Андрею, где их достать?
ХХХ: – Ну.
УУУ: – Выложи на себе «Йа труп» и жди.
УУУ: – Я утром опаздывала и на брюки не посмотрела. Блин, я полдня ходила с надписью «Йа попко» на заднице.
ХХХ: – Песец!
УУУ: – Нет, песец был, когда я пошла на переговоры с нашими французскими коллегами. Они не слушали ни хрена из того, что я говорила, а просили переводчика перевести, что у меня на заднице написано, а он, сцуко, ржал, чуть под стол не ушел.
ХХХ: – И что сказал?
УУУ: – Что это у нас бэйджики такие…»
С сайта Bash.im – Цитатник Рунета.
По-моему, именно подобная переписка объясняла популярность нового жаргона. Он давал возможность почувствовать себя нестандартным. После уроков или работы сесть за компьютер и поиграть в плохого мальчика или девочку. Поскольку Интернет уже давно стал не только средством общения, но и образом жизни.
В общем, работа над диссертацией выглядела интересной и многообещающей. Основанной на живом любопытном материале.
А потом я обратил внимание, что «падонковский» сайт набит рекламой, как дачный чердак старым барахлом. Идейные вожди делали на своих плохих мальчиках и девочках обычный торговый бизнес.
И во мне что-то замкнуло. Интерес к новому жаргону растаял, как сон и утренний туман.
Мария Степановна всерьез переживала мою затянувшуюся творческую паузу. Она не могла взять в толк, как научный сотрудник может жить без ясных целей и радужных перспектив.
– Женя, у меня складывается впечатление, что вы попросту не хотите получить ученую степень. Я не права?
Я вяло пытался возражать.
– Конечно, хочу. Только если бы ее дали прямо сейчас, без дополнительной работы. А писать диссертацию, которую все равно никто не будет читать, по-моему, граничит с идиотизмом…
– Что значит – не будут читать? – возмущалась Копылова. – Пишите так, чтоб читали!
Конечно, она была права.
Такие разговоры у нас происходят регулярно. За исключение среды, когда в институте библиотечный день и на службе появляться не обязательно.
Но среда будет только завтра.
А сегодня проходил ученый совет, где Копылова читала доклад о засилье иностранных слов в бытовой речи российских граждан. Мария Степановна с воодушевлением доказывала, что положение дел просто возмутительно. А остальной народ вяло слушал и размышлял о собственных не всегда научных проблемах.
