скачать книгу бесплатно
– Что случилась, милая? – спрашивает Брайан.
Она не отвечает, поднимает руку и проводит пальцами по волосам. Они отваливаются толстыми пучками и снежной поземкой падают на пол.
– Все, – заявляет Кейт за ужином через несколько дней.
Ее тарелка полна; она не притронулась ни к фасоли, ни к мясу. Пританцовывая, девочка отправляется в детскую играть.
– Я тоже. – Джесс отодвигается от стола. – Можно мне идти?
Брайан накалывает еду на вилку и отвечает:
– Нет, пока ты не съешь все зеленое.
– Ненавижу фасоль.
– Она от тебя тоже не в восторге.
Джесс глядит на тарелку Кейт:
– Пусть она тоже доест. Это нечестно.
Брайан кладет вилку на стол.
– Нечестно? – тихо произносит он. – Ты хочешь, чтобы все было по-честному? Хорошо, Джесс. В следующий раз, когда у Кейт будут брать на анализ костный мозг, мы, так и быть, разрешим тебе тоже пройти эту процедуру. Когда будем промывать ей катетер, постараемся придумать для тебя что-нибудь не менее болезненное. А в следующий раз, когда она поедет на химиотерапию…
– Брайан! – прерываю его я.
Он останавливается так же резко, как начал, и трясущейся рукой проводит по глазам. Потом его взгляд останавливается на сыне, забившемся под мой локоть.
– Я… прости меня, Джесс. Я не… – Но фраза остается недосказанной, и Брайан выходит из кухни.
Мы долго сидим в тишине. Потом Джесс поворачивается ко мне:
– Папа тоже заболел?
Я напряженно думаю, прежде чем ответить:
– С нами все будет хорошо.
Через неделю после возвращения домой посреди ночи нас будит какой-то грохот. Мы с Брайаном наперегонки бежим в комнату Кейт. Малышка лежит в кровати и так сильно дрожит, что из-за этого с тумбочки слетела лампа.
– Она вся пылает, – говорю я Брайану, щупая лоб дочери.
При выписке из больницы я про себя задавалась вопросом: как буду решать, вызывать или нет врача, если у Кейт появятся какие-нибудь странные симптомы? Сейчас я смотрю на нее и не могу поверить: неужели я могла быть настолько глупой, чтобы сомневаться, смогу ли мгновенно определить, как выглядит больной ребенок!
– Мы едем в больницу, – заявляю я, хотя Брайан уже завернул Кейт в одеяло и вынимает ее из кроватки. Мы сажаем девочку в машину, заводим мотор и только тут вспоминаем, что не можем оставить Джесса дома одного.
– Ты поедешь с ней, – говорит Брайан, прочитав мои мысли. – А я останусь здесь. – Но он не сводит глаз с Кейт.
Через несколько минут мы уже едем к больнице. Джесс, на заднем сиденье рядом с сестрой, спрашивает, зачем мы встали, если солнце еще не взошло.
В больнице Джесс спит в гнезде из наших курток. Мы с Брайаном следим, как врачи, будто пчелы над цветущим лугом, вьются над дрожащим в лихорадке тельцем Кейт, высасывая из нее что нужно. У малышки берут анализы на все инфекции и делают спинномозговую пункцию, чтобы определить причину и исключить менингит. Радиолог доставляет переносной рентгеновский аппарат – нужно сделать снимок груди и проверить, не проникло ли воспаление в легкие.
Врач кладет руку мне на плечо:
– Миссис Фицджеральд, проблема с сердцем Кейт.
Панцитопения – заковыристое слово, означающее, что в организме Кейт не осталось ничего, что защищало бы ее от инфекций. Следовательно, говорит доктор Чанс, химиотерапия сработала и большая часть белых клеток крови уничтожена. Но, кроме того, это означает, что нейтропенический сепсис – инфекция, возникающая после химиотерапии, – не вероятность, а данность.
Кейт дают тайленол, чтобы сбить температуру. Берут анализы крови, мочи и мазок из горла, чтобы подобрать подходящие антибиотики. Только через шесть часов ее перестают сотрясать приступы озноба, такие сильные, что из-за них она едва не слетает с кровати.
Медсестра, которая, чтобы повеселить Кейт, заплетала ее волосы в косички, похожие на шелковистые ряды кукурузных зерен, измеряет пациентке температуру и поворачивается ко мне:
– Сара, теперь можете вздохнуть.
Личико Кейт кажется таким маленьким и белым, как те луны, которые рассматривает Брайан в своем телескопе, – спокойные, далекие, холодные. Она похожа на труп… и даже хуже, но видеть ее такой легче, чем наблюдать за страданиями бедняжки.
– Эй! – Брайан гладит меня по макушке; на другой руке у него сидит Джесс; уже почти полдень, а мы все в пижамах – даже не подумали о том, что надо бы переодеться. – Я схожу с ним в кафе пообедать. Ты чего-нибудь хочешь?
Я качаю головой, приставляю стул поближе к кроватке Кейт и поправляю одеяло на ее ногах. Беру руку дочки и сравниваю со своей.
Глаза малютки приоткрываются. Мгновение она не понимает, где находится.
– Кейт, – шепчу я, – мама здесь. – Когда она поворачивает голову и фокусирует на мне взгляд, я подношу ее ладошку к губам и целую в самую серединку. – Ты такая храбрая, – улыбаюсь я. – Хочу вырасти и стать такой, как ты.
К моему удивлению, Кейт сильно мотает головой. Голос ее как перышко, тонкая ниточка.
– Нет, мама, – отвечает она. – Тогда ты заболеешь.
В моем первом сне жидкость из капельницы вытекает слишком быстро, и моя дочь раздувается от физраствора, как воздушный шарик. Я пытаюсь отключить катетер, но он прочно присоединен к подключичной вене. В ужасе я смотрю, как черты Кейт сглаживаются, расплываются, исчезают, пока ее лицо не превращается в белый овал, который может быть кем угодно.
Во втором сне я нахожусь в родильном доме, рожаю. Мое тело – туннель, сердце пульсирует внизу живота. Возникает сильное давление, и с молниеносным напором из меня вываливается ребенок.
– Это девочка, – широко улыбаясь, говорит акушерка и передает мне малышку.
Я отдергиваю с ее лица розовое одеяло и замираю.
– Но это не Кейт!
– Конечно нет, – соглашается акушерка. – Но она все равно ваша.
Прибывший ангел одет в костюм от «Армани» и, входя в палату, гавкает в мобильник.
– Продайте его! – распоряжается моя сестра. – Мне все равно, Питер, придется ли вам установить стойку с лимонадом в Фанейл-Холле и раздавать акции за просто так. Я сказала: продайте! – Она нажимает кнопку и протягивает ко мне руки. – Ну-ну, – сюсюкает Занни, когда я начинаю плакать. – Ты действительно решила, что я послушаюсь, раз ты велела мне не приходить?
– Но…
– Факсы. Звонки. Я могу работать из дома. Кто еще станет присматривать за Джессом?
Я переглядываюсь с Брайаном, так далеко мы не загадывали. В ответ мой муж встает и неловко обнимает Занни. Джесс бросается к ней на полной скорости.
– Вы что, усыновили какого-то мальчика, Сара? Джесс не может быть таким большим… – Она снимает Джесса с коленей и наклоняется над больничной койкой, где спит Кейт. – Могу поспорить, ты меня не помнишь, – говорит Занни, глаза ее блестят. – Но я тебя не забыла.
Все произошло так просто – мы позволили ей взять на себя ответственность за нашего сына. Занни увлекает Джесса игрой в крестики-нолики и заставляет китайский ресторан, который не занимается доставкой еды, привезти ланч. Я сижу рядом с Кейт и наслаждаюсь уверенным спокойствием сестры. Позволяю себе притвориться, что она сможет управиться с тем, что не под силу мне.
После того как Занни увозит Джесса домой, мы с Брайаном, как упоры для книг на концах полки, с двух сторон обнимаем Кейт.
– Брайан, – шепчу я, – я тут подумала…
Он шевельнулся на своем месте:
– О чем?
Я нагибаюсь вперед, чтобы поймать его взгляд:
– О том, чтобы завести ребенка.
Брайан прищуривается:
– Боже, Сара! – Он встает и поворачивается ко мне спиной. – Иисусе!
Я тоже поднимаюсь:
– Ты не так понял.
Он смотрит на меня, каждая черточка лица напряжена от боли.
– Мы не сможем просто заменить Кейт, если она умрет.
Наша дочь переворачивается на больничной койке, шурша одеялом. Я пытаюсь представить, какой она будет в четыре года, одетой в костюм для Хеллоуина; в двенадцать лет, красящей губы помадой; в двадцать, танцующей в комнате общежития.
– Я знаю. Поэтому мы должны сделать так, чтобы этого не произошло.
Среда
Я прочту для тебя пепел, лишь попроси меня.
Вгляжусь в пламя и по серым всполохам тебе погадаю,
По красно-черным языкам и полосам,
Определю, как разгорается огонь
И как добегает до моря его пламя.
Карл Сэндберг. Огненные листы
Кэмпбелл
Все мы, я считаю, обязаны своим родителям – вопрос в том, насколько сильно? Вот какая мысль проносится у меня в голове, пока моя мать разоряется по поводу очередной любовной интрижки отца. Не в первый раз мне хочется иметь брата или сестру, хотя бы ради того, чтобы отвечать на такие телефонные звонки ранним утром раз или два в неделю, а не все семь.
– Мама, – прерываю я поток откровений, – я сомневаюсь, что ей на самом деле шестнадцать.
– Ты недооцениваешь своего отца, Кэмпбелл.
Может быть, но, кроме того, мне известно, что он федеральный судья. Он может заглядываться на школьниц, но никогда не сделает ничего противозаконного.
– Мам, я опоздаю в суд. Перезвоню тебе позже. – Я вешаю трубку прежде, чем она успевает возразить.
Ни в какой суд мне не нужно, и тем не менее. Глубоко вдохнув, я качаю головой и вижу глядящего на меня Джаджа.
– Причина сто шестая, почему собаки умнее людей, – говорю я. – Как только вы покидаете родительское гнездо, сразу рвете контакты с матерями.
Завязывая на ходу галстук, я иду на кухню. Моя квартира – произведение искусства. Тут нет ничего лишнего – чистый минимализм, но имеющееся – самое лучшее из всего, что можно приобрести за деньги: единственный и неповторимый черный кожаный диван; телевизор с плоским экраном на стене; запертый на ключ стеклянный шкаф, наполненный первыми изданиями книг с автографами писателей вроде Хемингуэя и Готорна; кофемашина импортирована из Италии; холодильник с отдельной морозильной камерой. Я открываю его и обнаруживаю одинокую луковицу, бутылку с кетчупом и три бобины черно-белой пленки.
Это вовсе не удивительно – я редко ем дома. Джадж так привык к ресторанной еде, что, если бы в его горло вдруг проскочил шарик сухого корма, он не признал бы это за пищу.
– Что ты думаешь? – спрашиваю я пса. – «У Рози» тебе понравится?
Он лает, а я надеваю на него упряжь собаки-поводыря. Мы с Джаджем вместе уже семь лет. Я купил его у заводчика полицейских собак, но пса специально обучили для моих нужд. Что касается клички, ну какому адвокату не хочется то и дело сажать судью в клетку?
«У Рози» – заведение, каким мечтал бы быть «Старбакс»: эклектичное и старомодное, набитое постоянными посетителями, которые в любое время дня читают русскую литературу на языке оригинала, или подводят баланс бюджета компании на ноутбуке, или пишут сценарий для фильма, заправляясь кофеином. Мы с Джаджем обычно заходим сюда и садимся за наш обычный столик в дальнем конце зала. Заказываем двойной эспрессо, два шоколадных круассана и бесстыдно флиртуем с Офелией, официанткой, которой всего двадцать один год. Но сегодня, когда мы появляемся, этой милашки нигде не видно, а за нашим столиком сидит какая-то чужая женщина и кормит ребенка в коляске пончиком с творогом. Это совершенно выбивает меня из колеи, и Джаджу приходится тащить своего хозяина к единственному свободному месту – табурету у стойки, которая обращена к улице.
Семь тридцать утра, а день уже испорчен.
Подходит с блокнотом худой, как завзятый героинщик, парнишка; на брови нанизано столько колечек, что она напоминает палку для занавески в ванной. Парень видит у моих ног пса.
– Прости, чувак, с собаками нельзя.
– Это собака-поводырь, – объясняю я. – Где Офелия?
– Она ушла, приятель. Сбежала вчера.
Сбежала? Люди все еще так поступают?
– С кем? – спрашиваю я, хотя это не мое дело.
– С каким-то артистом, который устраивает перформансы – лепит из собачьего дерьма бюсты мировых лидеров. Типа это такой вызов.
Я чувствую укол боли из-за бедняжки Офелии. Вот что я вам скажу: любовь обладает преходящим постоянством радуги – красива, пока вы ее видите, но, стоит вам моргнуть, может исчезнуть.
Официант сует руку в задний карман и протягивает мне пластиковую карточку.
– Вот меню на Брайле.
– Я хочу двойной эспрессо и два круассана, и я не слепой.
– Тогда зачем вам Фидо?[12 - Фидо – популярная в США собачья кличка; так звали собаку президента Авраама Линкольна.]
– У меня атипичная пневмония. Пес прикрепляет ярлыки к людям, которых я заражаю.
Официант, похоже, не догоняет, шучу я или нет. Потоптавшись, он неуверенно уходит за кофе.
