скачать книгу бесплатно
Неизвестно, чем была вызвана его неприязнь к Володе. Может, он сразу почувствовал независимость в характере Ревеня, и что это человек совершенно иного склада, чем он сам. А, возможно, дурная слава Зелёной улицы сослужила для Володи плохую службу. И хотя за ним не замечалось серьёзных проступков, Сергей Степаныч был твёрдо уверен, что от таких людей добра не жди. А Каблучков являлся и верным слугой, и рупором[16 - Рупор – расширяющаяся труба для усиления звука для вещания на открытых собраниях вместо микрофона. Здесь – переносное значение, т.е человек, ревностно поддерживающий общепринятое мнение.] общественного мнения. Он считал, что власть нужно уважать и чтить в любом её проявлении, начальство всегда право и непогрешимо. Начальству такое рвение и преданность определённо нравились. А вот у Володи, да и многих других такое подобострастие и подхалимство вызывали отвращение.
Рева брезгливо сплюнул вслед уходящему завгару.
В тот же день он столкнулся в дверях диспетчерской с Серёгой Дорофеевым. Тот был не рад этой встрече. Смущённо пряча глаза, он со вздохом молча пожал руку Володе и поспешил уйти. Четвёртый член их тогдашней кампании, Паша сказал позже Ревеню, что на Серёгу «надавили» не без участия завгара, и он теперь ходит «тише воды – ниже травы». Хоть он и остался в тот вечер во дворе у Лёньки, о нём, как участнике этой истории умалчивали.
Спустя пару дней Рева встретил Фому. Они зашли за продуктовый магазин. Володя достал сигарету и закурил.
– Знаешь, кто были те мужики в доме? – спросил Фома.
– Кто?
– Хе, – ухмыльнулся, как обычно, Сёма, но явно без бахвальства, а скорее с досадой. – В-общем, они с зоны снялись. Их ищут давно. Я случайно в ментовке слышал. Матёрые зэки.
Володя молчал, стряхивая пепел.
– Они много народу положили после побега, – продолжал Фома. – Вначале вроде отсиживались у знакомой бабы на хате. Пили водяру. Потом деньги кончились, пошли к её бывшему мужу. Он не дал, они замочили его и его новую жену, которая была беременная. Поймали такси, таксиста в расход[17 - «В расход» – убрали, избавились, убили.], а сами приехали в Москву к её знакомой. Та баба оказалась замужем и к себе не пустила, а чтобы отвязаться дала наводку на бывшего соседа по даче, дядьку богатого, да к тому же коллекционера. Они завалились к нему, его убили, да ушли не сразу, выгребли всё ценное барахло и попили водки вдоволь прямо возле трупа хозяина. На полную катушку погуляли. А что им терять?
Он замолчал. Только сейчас Рева заметил, что он нервничает.
– А чей это дом в Никольском? – спросил Володя.
– Не знаю.
«Ладно, – подумал Рева, – Лёнька там должен всех знать».
– А что про этих баб слышно? – спросил он.
– Это студентки или вроде того. В Москве в какой-то общаге живут. Зэки награбленное барахло скинули, и поехали на бабки кутить[18 - «Кутить» – проматывать деньги.]. Зацепили этих баб, угостили выпивкой, «хи-хи, ха-ха», поехали «на дачу». Вот и приехали. Им, небось, нравится, что мужики забористые, при деньгах. А когда понимают, что придётся раздеваться, сразу делают невинные лица, да уже поздно. Одну изнасиловали, вторая рыпаться[19 - «Рыпаться» (жарг.) – сопротивляться, давать отпор.] начала, так её, вон, как этот ухарь[20 - «Ухарь» – человек бойкий, задорный, бесшабашный, «безбашенный». Здесь использовано в негативном значении, т.е беспредельщик, не признающий никаких законов и принципов, вышедший за рамки приличия и морали, перешедший грани разумного.] измордовал[21 - «Измордовал» – сильно избил.].
– Жалко парня, – сказал Володя со вздохом.
– Им всё равно кого. Я же говорю: беременную бабу замочили вместе с мужем. За просто так могут укокошить любого. Беспредельщики. Бешеные звери.
– Точно. Да, что ты ёрзаешь на месте, как шибзик[22 - «Шибзик» – сухой, маленький, тощий, невзрачный, болезненного вида человек.]?
– Ничего. Просто озяб[23 - «Озяб» – почувствовал холод, замерз.].
Володя усмехнулся:
– Видать, напугали тебя эти рассказы. А что баба, которая была с ними? Её нашли?
– Не знаю.
– Хоть одного взяли.
– Менты его не «расколют», – сказал Фома, – Хотя ему «вышак»[24 - «Вышак», «вышка» – высшая мера наказания в СССР – расстрел.] светит! Может, и заговорит, чтоб смягчили приговор. Только на зоне, если узнают, что он своего ментам сдал, сразу замочат. Ему всё равно крышка. Небось, бесится, что взяли его из-за простых пацанов. Они этого так просто не оставляют, дружкам на воле передадут, что надо. Так, что будь начеку!
Володя посмотрел на друга и покачал головой.
– И теперь мы должны озираться по сторонам? Они будут гулять, насиловать баб, убивать нормальных ребят, творить, что хотят, а мы хвост подожмём: «Ничего не видим, не слышим, не знаем, только нас не трогайте», так что ли? Да ты сам, Фома, его в том доме едва не измочалил, а теперь чего зассал?
– Я не зассал. Просто, там я думал, что это пьяные деревенские мужики, а не зэки. А с зэками тягаться у нас с тобой кишка тонка! Посмотрю я на тебя, когда подстерегут за углом. Пырнут ножичком – оглянуться не успеешь! Мне неохота в подворотне валяться с перерезанным горлом.
– Выходит, если бы ты знал, кто они такие, то драться не полез бы, даже вместе со мной? – спросил Рева. – А если бы они над твоей женой надругались, а потом убили, ты тоже в сторонке бы стоял? Ты меня удивляешь!
Фома усмехнулся, но без тени обиды, поэтому даже не ответил. Володя говорил без запальчивости и бахвальства. В противном случае – грош цена его словам. Сёма понимал, что, по большому счёту, Рева прав. Гневные и раздражительные ноты редко звучали в голосе Володи. Уверенный и спокойный тон, которым тот говорил, убедил Фому. Если бы он так давно не знал друга, то желал бы убедиться, как на самом деле повёл бы себя тот в критической ситуации.
Фома помолчал немного, собираясь с мыслями, потом сказал:
– Рева, а монетку, которую я тебе в тот вечер показывал, помнишь?
– Ну?
– Я потом её опять потерял, – горько ухмыльнулся Фома. – Представляешь?
Володя иронично взглянул на друга.
– Какой тебе прок от неё?
– Я потерял её в том доме во время драки.
Лицо Ревы стало серьёзным.
– Почему ты думаешь, что там? – спросил он.
– Потому, что я видел, как менты её нашли! Я уж потом у себя по карманам шасть[25 - «Шасть» – здесь: пошастал, залез в карман.]! Нету! Значит, моя! Может, когда тебе показывал, обратно, по привычке, в дырявый карман положил. Мент с пола поднял и другому, старлею[26 - Старлей (сокр. от старший лейтенант).] говорит, мол, это же та самая, из коллекции, вот и улика! Я же тебе сказал, что зэки дачника – коллекционера убили и ограбили. Так вот, это его монетка!
– Вот те раз! – присвистнул Рева.
– А ты думал? А ещё говоришь: «Что ёрзаешь?» На моём месте и не только ёрзать начнёшь! Меня тогда в доме досада за монету взяла. Я, конечно, ни сном, ни духом, вида не подал.
– Погоди, ведь их дал тебе Мазурик!
– Вот именно! Они ему спихнули все награбленные «брюлики»[27 - «Брюлики» – драгоценности.]. Значит, он их знал! Я уже думаю, что неспроста менты подъезжали, когда я с ботаником торговался!
– А где сейчас Мазурик?
– Ха! Будет он ждать, пока его загребут!
– А ты ему деньги отдавал?
– Нет, конечно! – буркнул Фома с мрачным видом и, отвернувшись, сплюнул на землю.
Володя понял, что «кореш»[28 - «Кореш» – закадычный друг.] чувствует досаду.
– Ну, а где я найду его?! – почти воскликнул тот, избегая пристального взгляда друга.
– Жена его, конечно, тоже ничего не знает? – спросил Рева.
– Знает – не знает, она мне, что ли будет рассказывать? – раздражённо махнул рукой Фома. – Я ещё в тот вечер зашёл, после того, как монетки «ботанику» сбагрил. Стучу в дверь – никто не отпирает. Постоял – подождал – ушёл. На другой день снова захожу. Его, видать, дома опять не было. Она открывает. Выходит такая, вся «на понтах»[29 - «Понты», «Весь в понтах» (жарг., мн. ч. от «понт» – гонор) – претенциозное поведение; стремление покрасоваться, произвести сильное впечатление на кого-либо.], в халате, с сигареткой…
Сёма скорчил брезгливую физиономию и, помахивая поднятой ладонью с растопыренными пальцами, изобразил курящую жену Мазурика.
– Выпившая, что ль, была – не знаю? – продолжал он. – «Чё пришё-ёл?» – «Роман дома?» – спрашиваю. – «А тебе чё за де-ело? Ты кто тако-ой?!»
Фома нарочно приукрасил её вызывающе-высокомерный тон, растягивая слова на ударениях.
– Блин, Рева, ну, я же нормально, без наездов. Я что ей, шестерка какая-то? Что за базар?! Шалава, блин!
Володя усмехнулся, видя, как незаслуженно снесенная обида выводит из себя Фому.
– Я ей не должен ни копейки! – сердился тот. – А про должок Мазурику она и знать не знает, иначе по-другому бы разговаривала! Я не стал с ней ругаться. Ладно, думаю, баба пьяная, за языком не следит. Только Мазурику при встрече скажу обязательно. Так нельзя себя вести!
– А он тебе сказал к нему зайти? – спросил Рева.
– Да не… Вроде нет, не говорил.
– Откуда ты знаешь, где он живёт?
– Да я тут каждый угол в районе знаю!
– Какая разница? Если он тебе свой адресок не давал, на кой ты к нему попёрся?
– А как? Я не понял, Рева! Я что, его бабки прикарманить должен?! Западло[30 - «Западло» (жарг.) – неудача. Здесь – нечто зазорное, недостойное, подлое.] это! Уговор есть уговор!
– Договариваться надо было толково. Через жену – значит через жену. Или в каком потайном месте для него оставить. А так… Всё это хрень какая-то! Душком попахивает[31 - «Душком попахивает» – ненадежно, подозрительно, фальшиво.]! Соображаешь? Он через тебя золотишко-то «мокрое» отмыл, да и отсиживается теперь. Если тебя сцапают – ты и виноват. Отдувайся, как хошь! А если пронесёт и всё утихнет, то он с тебя потом ещё и спросит: «Давай-ка, мил, человек, возвращай, как условились!» И будет прав!
– Ты думаешь, он за лоха меня держит?! – вспылил Сёма. – Он бы и не доверил бы мне всё это обстряпать, если б считал, что я – тупорылый тормоз!
– Нашёл, чем хвастаться! Гляди-ка: дело ловко провернул! А то, что тебя из-за него посадить могут, невдомёк тебе? Дурилка картонная!
– Так для начала у меня ещё денежки эти надо найти!
Володя в недоумении посмотрел на него.
– Так ты что, всё-таки отдал их его бабе?! – удивился он.
– Да хрен там! – раскраснелся раздосадованный Фома. – Стерва напыщенная! Я ей отдам, а она потом их прогуляет и скажет, что и в глаза меня не видела?! Тем более, пьяная была! Скажет: «Не помню такого! Какие еще „бабки“?!» Так я ещё и должен останусь?! Я ещё не совсем чокнутый! С ним был базар, с ним и расчёт будет!
– Ну, ты меня и напугал! – усмехнулся Рева. – А то я уж было решил, совсем с головой не дружишь!
– Зря ты, – заявил с самодовольной ухмылкой Фома, – Некоторые пусть себе думают про меня, что хотят. Мне больше с рук сойдёт. А бабло заныкано[32 - «Заныкано» – спрятано.], пусть полежит пока в потайном месте…
Сёма подмигнул Володе:
– Я не тороплюсь.
Рева, прищурившись, посмотрел на него.
– Не одолжишь пятёрку до зарплаты? – пошутил он.
– Не-е, – покачал с наигранно серьёзным видом Фома. – Таких не держим. Только золото в слитках. А все моё на мне висит.
И они оба засмеялись.
Глава 6
Володя дома на кухне жарил на сковороде картошку. Его соседка Инна из комнаты напротив поставила на плиту кастрюлю с кашей для ребёнка. Следуя негласному договору, они занимались приготовлением пищи вдвоём. Ворчливые бабки из других комнат занимали кухню либо позже, либо раньше, но никак не вместе с молодыми, с которыми они не находили общего языка. Впрочем, бывало, они и между собой ссорились прямо у плиты.
Инна с Володей очень хорошо ладили друг с другом. Она была невысокого роста с лицом не лишённым привлекательности. Когда она красила ресницы и губы, уходя на работу в швейное ателье, то выглядела очень симпатичной. Но дома заботы о ребёнке заставляли её забывать о себе самой. Тем не менее, Володя часто ловил себя на мысли, что думает о ней, как о женщине. Она ему нравилась своей простотой и лёгкостью в общении. Инна была замужем за военным. Тот часто пропадал на службе, а его дежурства иногда отрывали его от дома и ночами, и в выходные. Володя, сам работавший всю неделю с утра до вечера, встречал его редко. Дочери Инны Маше исполнилось 4 года, и она ходила в детский сад.
Стирали молодые люди по очереди в выходной, также занимая для этого общую для всех ванную, а иногда и одновременно с кухней. И на этот раз они затеяли сразу и то, и другое. Как известно, совместный бытовой труд сближает. Володя хотел отвлечься от грустных мыслей стряпнёй и болтовнёй с соседкой.
– Вова, посмотри за кашей, а я пока бельё прополоскаю, – попросила Инна.
– Валяй! – ответил он и, присев на потрескавшийся подоконник, закурил сигарету в приоткрытое окно. Он смотрел сверху сквозь листву деревьев на гонявших мяч мальчишек. Затем подошёл к плите, помешал кашу и картошку.
Вскоре вернулась Инна.
– Наверное, уже сварилась? – спросила она, вытирая руки.
– Наверное. Есть будешь?
Частенько только что приготовленные блюда, они тут же вдвоём съедали, причём продукты меж собой не делили, как бабки. Инна накрыла кастрюлю крышкой и выключила плиту. Затем позвала Машку есть.
– Слушай, – сказал Володя, – А ты спроси у своего Игорька, может, скинемся и купим машинку стиральную?
– Да что ты? Ему дела нет! На машину копит.
– На машину всю жизнь можно копить, а стиралка сейчас нужна.
– Бабки денег не дадут, ты же знаешь, – с досадой сказала Инна.
– А они пусть сами своё барахло стирают!
– Зато будут потом возмущаться, что мы лишний свет прожигаем на этой стиралке, а платим, как все.
– Это уж точно.
– Стиралка – палка, палка – стиралка, – Машка завертелась на табуретке с ложкой в руках.
– Ну-ка, ешь кашу, и не крутись за столом! – строго сказала ей Инна.
Володя понимал, что отношения у неё с Игорем прохладные. Но стать её любовником у него за спиной, несмотря на заманчивость, было для Володи верхом цинизма. От старух такое не скроешь. Они и так поглядывают косо, а позлословить им только повод дай.
– Жениться тебе надо Вовка, – подмигнула Инна. – Парень ты вроде работящий.
– Вовка – морковка, – тут же отозвалась Машка.
