Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

На днях было достопамятно-историческое заседание в Совете: Сперанский представлял оконченный Свод законов наших. Государь присутствовал на сем заседании и говорил, сказывают, много и очень хорошо; изложил исторически весь ход этого дела и все намерения и попытки предшественников его совершить сие предприятие. Были некоторые прения о том, что можно ли облечь безусловно и с первого раза Свод сей законною силою или подвергнуть его предварительному испытанию. Наконец, решили, и в манифесте так сказано: «Свод имеет восприять законную свою силу и действие с 1-го января 1835 года. Законная сила Свода имеет тогда состоять в приложении и в приведении статей его в делах правительственных и судебных и, вследствие того, во всех тех случаях, где прилагаются и приводятся законы и где или составляются из них особые выписки, или же указуется токмо их содержание, вместо того прилагать, приводить и делать указания и ссылки на статьи Свода, делу приличные. Как Свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их токмо в единообразие и порядок, то, как в случае неясности самого закона в существе его, так и. в случае недостатка или неполноты его, порядок пояснения и дополнения остается тот же, какой существовал доныне». Свода я еще не видал и потому ничего не могу сказать о системе, которой следовали при составлении его. Вот, что сказано о том в манифесте: «Все законы, начиная от уложения 1649 года по 1-е января 1832 года, в течение 183-х лет изданные и при разнообразных изменениях времени сохранившие поныне силу их и действие, быв разобраны по родам их и отделены от всего, что силою последующих узаконений отменено, все, исключая постановлений военных и морских и некоторых других, ниже сего поименованных, сведены в единообразный состав, соединены в одно целое, распределены в книге по главным предметам дел правительственных и судебных. Все, что после 1-го января 1832- года состоялось или что, по общему движению законодательства, впредь состоится, будет по порядку тех же книг и с указанием на их статьи распределяемо в ежегодном Свода продолжении, и, таким образом, состав законов, единожды устроенный, сохранится всегда в полноте его и единстве. Сего требовали первые существенные нужды государства: правосудие и порядок управления. Сим удостоверяется сила и действие законов в настоящем и полагается твердое, основание к постепенному их усовершению в будущем. Сим исполняются желания предков наших, в течение ста двадесяти шести лет почти непрерывно продолжавшияся».

Вот исключения упомянутые: «Приводить также непосредственно (то-есть, не довольствуясь ссылками на Свод, как сказано было прежде): 1-е, все местные законы, где они действуют, доколь по принятым для сего мерам не будут они составлены в особые Своды; 2-е, узаконения, принадлежавшие к управлению народного просвещения и государственного контроля, коих уставы, по предназначенному в сих частях преобразованию, не могли быть еще окончены; 3-е, узаконения, к управлению иностранных исповеданий принадлежащия». Я делал извлечение не по порядку и часто снизу вверх, но представил главное. Государь в самое заседание отколол с себя Андреевскую звезду и надел на Сперанского. Все участвовавшие в этом труде получили большие награждения; -Балугьянский – белого Орла, деньги единовременно, значительную аренду.

Здесь князь Дмитрий Владимирович Голицын, но мало его видно. Он в трауре по кончине тещи, а старуха Вольдемар и в ус не дует. Сказывал ли. я тебе, почему князь Дмитрий Владимирович не носит усов, вопреки общему положению: потому, что он еще не отделенный сын. Вчера на бале увидел я Николая Щербатова: он бел, как лунь или как брат его. M-me Bravura верно писала тебе о жене его, которая в Москве. Сказывают, их дочь – красавица редкая.

Сделай милость, поцелуй ручку у милой княгини Зенеиды и благодари за письмо. При первом случае напишу ей, а между тем забочусь о её делах таможенных и надеюсь все устроить? как она желает. Иные ящики её уже доставлены. По книгам нам делать нечего: умственная таможенная часть, то-есть, ценсура, не в наших руках. Впрочем, я сказал князю Александру, где ему справиться. Князь Александр и здесь нравится; но он диковат, и мы никак не можем залучить или приручить его к себе, как ни стараемся и как ни упрашиваем. Сыновья Гагарина также очень милые ребята; эти бывают у нас часто и живут в больших ладах с своими кузинами. Какое отличное дарование в живописи у старшего! На первой неделе едут они в Москву, и я дам им письмо к нашей римской красавице. Кланяйся от меня графу Риччи и благодари его за память обо мне; и моя верна ему. Что голос его, здравствует ли? Дай Бог ему здоровие! Я обязан ему многими сладостными минутами. А что голос княгини Зененды? Сохранила ли она его посреди болезней своих? Здесь нет такого музыкального мира, как бывало у неё, в Москве. Там музыка входила всеми порами, on était saturé d'harmonie. Здесь также есть много отличных дарований, но времени, досуга нет. – Все числятся по особым поручениям по тысяче других интересов: не до музыки! Даже и Вьельегорский не все звучен, как бывала княгиня Зенсида. Дом её был как волшебный замок музыкальной феи: ногою ступишь на порог, раздаются созвучия; до чего ни дотронешься, тысяча слов гармонических откликнется. Там стены пели; там мысли, чувства, разговор, движения, все было пение. А я мнения Рафаэля Гаруччи:

La poésie.Voyez-vous'? c'est bien; mais la musique, c'est mieux.La langue sans gosier n'est rien. Voyez le Dante:Son séraphin doré ne parle pas, il chante!C'est la musique, moi, qui m'a fait croire en Dieu!

Ты знаешь ли эти «Contes d'Espagne et d'Italie», par Alfred Musset и его самого не знавал ли в Париже? Он большой пострел; много дурачится, но дарование удивительно-оригинальное и замечательное!

От Карамзиных получаю часто письма из Дерпта. Поживают они довольно хорошо. Студенты выдержали экзамен с успехом. Жена моя и две дочери едут погостить у них постом. Что знаешь о Жуковском? Сделай одолжение, в каждом письме говори мне о нем. Он сюда ни к кому не пишет.

Я посылал за Татариновым; он велел сказать, что будет завтра, а почта сегодня отправляется. Переговорю с ним о твоих деревенских делах и скажу ему, чтобы он потузил дядюшку своего. Ты счастлив в выборах своих. Да, кстати: имею честь поздравить с 3-м Владимиром Жихарева. Довольно ли я наплел тебе всякой всячины?

Еще раз спасибо тебе в пояс за письма твои и библиографические указания. То ли дело расшевелить тебя: Бог знает, что откуда берется! И прав Шатобриан: «Le comte Tourgueiieff est un homme de toutes sortes de savoir». Жаль, que le seul savoir. qui lui manque, soit celui de se résigner a sa destinée, de tirer partie de sa position, qui n'est pas riante, car elle l'isole des personnes, qui lui sont chères, mais'qui cependant n'est pas désespérée et offre, si ce n'est de jouissance a l'âme, du moins des distractions à l'esprit et une existence matérielle, intelectuelle et sociale, riche en ressources et en compensations.. Вот тебе проповедь, а там еще будет деликатная проповедь еще менее деликатная. Да с тобою делать нечего: надобно журить тебя, как робенка, потому что ты ребячиться.

8-го.

Сейчас скушал я два блинка за твое здоровье. То ли дело московские блины! Иростии! Мои тебе вседушно кланяются, а я тебя обнимаю и желаю тебе здоровья телу, сердцу и рассудку. Аббату Мезофанти пришлю наш петербургский «Cent et un», как скоро он выйдет. Где Киселева? Что знаешь о ней? Что знает Зенеида о поэте Мицкевиче?

На обороте: А son excellence, monsieur Alexandre Tourguenetп, chambellan de s. m. l'empereur de Russie etc., etc., par Memel а'Rome. Poste restante.

729.

Князь Вяземский Тургеневу.

15-го февраля 1833 г. С.-Петербург,

Comme tous chemins mènent à Rome, я пишу к тебе через Берлин и Швейцарию, то-есть, через Смирнову, Северина и Жуковского. Авось, дойдет, а когда – Бог весть; но едет курьер в Берлин: посылаю книгу Смирновой и при сей верной оказии хочу и тебе сказать несколько слов, хотя сердце теперь и не словоохотно. Я в ужасном беспокойствии о Карамзиных: у них сын Николай отчаянно болен d'une hémorragie des poumons. Кажется, доктора мало надеются. В последнем письме было известие несколько успокоительное, а с того времени ни слова; вероятно, за вскрытием рек, почта, которая должна была прийти уже 12-го числа, не пришла еще и сегодня. Страшно и подумать о бедной Екатерине Андреевне. Недаром сердце у неё так не лежало к Дерпту. Господи, помилуй ее и нас!

Сегодня получил я твое письмо и книжонки от Демидова. Письмо к Нефедьевой послал я сегодня же в Москву. Татаринов твой был у меня; Я передал ему говоренное тобою о молчании Арженитинова. Он отвечал мне, что сам переслал он тебе во Флоренцию post restante письма от него. Впрочем, хотел он опять писать ему о твоих делах и отвечать тебе сам в Рим. Бог знает, что делается с письмами с тебе; право, отбивает охоту и писать! Булгаков сказывал мне, что писал тебе. Князь Александр Николаевич и он, и получа свидетельство от Гурьева, будет теперь исправно пересылать тебе казенные деньги. Я писал к тебе недавно по почте. Хотелось мне поговорить тебе о праздниках наших, о кадрилях de la lampe merveilleuse, o баядерке-Дубенской, но бедные Карамзины не дают мыслить об ином. Вот тебе вместо моих рассказов рассказы Норова о Москве. Каково ему будет? Кажется, отца присудили к очистительной присяге под звон московских колоколов по делу с стариком Гагариным, которое, вероятно, известно тебе. Вчера говорили мы про тебя с графинею Вьельгорскою; она очень тебя любит и принимает живое участие в тебе. Но вот беда: как ни принимай в тебе участие, а пособить тебе нечем.

Не скажешь: «Будь!» тому, что было;

или

«Не будь!» тому, что есть.

Кроме тебя самого, никто поправить дела твоя или, лучше сказать, расположение твое не может. Стоит только покориться необходимости: легко сказать! Я согласен, но я ты согласиться должен, что другого исхода нет тебе, чтобы выпутаться из мытарства тоски, ажитаций, препятствий, невозможностей, об которые ты бьешься, как рыба об лед, когда мог бы ты плавать себе, если не совсем сколько душе и где душе угодно, то все-таки довольно сносно. Кому из нас судьба не отмежевала заповедных вод, куда и хотелось бы, да грехи не пускают! Мера и оценка всему определяется по сравнению: сравни себя со многими и не гневи Господа Бога.

Старик Мятлев умер сегодня. Он давно уже был полумертв. Язык не повиновался ему, и он говорил всегда не то, что хотел, и сам это чувствовал.

Посылаю Жуковскому Смирдинское «Новоселие» и напишу ему, чтобы он поделился с тобою, а между тем по первой оказии пришлю и тебе экземпляр для Мезофанти. Это книга животных, в которой вся наша братия наповал, и некоторые даже в лицах: Греч, Булгарин, Крылов, Пушкин, Хвостов. Тут тоже, как у Мятлева: если не язык, то перо многим не повинуется, с тою только разницею, что они того не чувствуют. Из Москвы пишут, что там довольно вяло и бледно: нас нет с тобою. Одна певица Корадори привела в движение уши и карманы москвичей и сердце Александра Булгакова. Жена и дочь его еще здесь. Прости пока.

16-го февраля.

Все еще нет письма из Дерпта, и сердце не на месте. Княгине Зенеиде дружеское почтение. Думал я писать и к пей сегодня, но не пишется. Все мои тебе кланяются. При сем письмо от Норова.

730.

Князь Вяземский Тургеневу.

26-го марта 1833 г. С.-Петербург.

Уж я собирался писать тебе:

Умолк соловушко. Конечно, бедный болен (то-есть, обкушался),

Или не мною ль недоволен?

Я, кажется, не за что. Я писал к тебе несколько раз и чрез все пути, держась пословицы, que tous chemins mènent à Rome, но, кажется, с тех пор, что ты в Риме, то и Рим сбился с пути. Между тем, нечаянным образом попалось мне твое письмо от 12-го февраля и при нем книга «De l'administration commerciale», par Ferrier и вот как: однажды в четверг или в понедельник (или правильнее в пятницу или во вторник, потому что являюсь всегда за полночь) Булгаков дает мне прочесть письмо твое к нему и говорит, что он многого в нем не понимает и не знает, к чему прислал ты ему книгу будто по его части, но в которой, однако же, нет ни слова о почтовом управлении. Что же вышло? – Ты на имя его надписал письмо ко мне. Смотри, ты пожалуй так светреничаешь и с любовным письмом! Как бы ни было, спасибо за письмо и книгу. Мы все это время провели в жестоком беспокойствии о Николеньке Карамзине, но Бог помиловал, и последние вести были уже очень успокоительны. Бедная Екатерина Андреевна недели две была прикована к кровати больного без пищи и сна. Кажется, Мойер очень хорошо попал на болезнь. Они им очень довольны.

Что сказать тебе нового? Разве то, что князь Ливен пошел в отставку, а Уваров вступил в управление министерства по званию товарища. Он на днях читал в Академии наук на французском языке статью о Гёте и, по замечанию злоречивых, нашел способ по поводу «Фауста» сказать, что он министр. Я на заседании не был и потому прошу не мне приписывать. Козлова и Языкова стихотворения вышли, два антипода, но тут не по шерсти им дано, и забодает не Козлов. Оба издания очень красивы; при оказии доставлю тебе. Мы здесь как в раю: поют да и полно. Каждый день концерты, с тою разницею, что в раю ноют даром, а здесь давай каждый раз красненькую бумажку. Слава Богу, вот Страстная неделя, которая искупит нас не только от всех грехов, по и от всех концертов. Гагарин с сыновьями еще в Москве. Скажи пожалуйста княгине Зенеиде, что сын её нас очень дурно трактует и ни разу у нас не был, как я ни зазывал его; он не в маменьку и меня не жалует. Булгаков сказывал нам, что он отправил тебе все твои деньги. Татаринова твоего я давно не видал, а теперь не успею послать за ним; но в последнее свидание наше обещал он прямо писать тебе по почте о делах твоих деревенских и уверял, что родственник твой симбирский несколько раз писал к тебе и давал отчеты по управлению своему. Графу Гурьеву говорил я, но он от брата ничего еще не получал о покупке имения твоего. У Завадовского умер благодетельный двоюродный брат и оставил ему 600000 чистых денег, да сынку тысячу двести душ. Вот как умирают! Я чаю, Завадовская очень похорошела с того времени. Жаль, что нашей птичке-Дубенской не свалится с неба подобная животворительная смерть. Она все очень мила, по вижу ее редко. Я устарел и осовел. В последний раз видел ее в каруселе. Она и на коне сидит такою же птичкою, как на ветке кокетства. Смерть Завадовского имела и на литературу нашу благодетельное влияние: он оставил Шаликову 25000 рублей; авось, перестанет писать. Он был ему родня по матери. Чтобы очистить некрологическую статью, довожу до сведения твоего и о смерти Голицына, женатого на Апраксиной, и графа Куруты. Конец животы окажет. Он перед смертью бредил все по-гречески и принял все греческие ухватки. А вот сейчас сообщенное мне от Екатерины Андреевны известие также по части смерти, но очень европейское. Ай да симбиряки ваши: они просят позволения воздвигнуть памятник земляку своему Карамзину! Не даром еще в биографии Дмитриева отметил я Симбирскую губернию светлою краскою, а еще не знал я тогда, что симбирское дворянство отправляло из среды своей уполномоченного для закупки французских вин на месте их происхождения. Не даром и Киндяковское семейство из Симбирска. Все одно к одному. Жаль, что Шатобриан в предисловии своем не сказал: «Homme de toute sorte de savoir et pomeschik du gouvernement de Simbirsk». Впрочем, он не силен в географии. Я читал письмо его к Мери Голицыной, в котором, жалея, что она не в Париже, говорит ей: «Au reste, étant à Mittau, vous êtes encore parmi nous, car les polonais et les franèais ont toujours été compatriotes». Кстати o том: София Лаваль помолвлена за Борха, и старик Лаваль не стоит на ногах от радости, а зыблется. Вчера во дворце у всенощной, с вербою и свечою в руке, il avait l'au d'un feu follet. Других свадеб не предвидится. Закревская родила, но впрочем это не по части супружеской, а особ-статья, и никто не знает, под какое именование подвести ее. Здесь и в Москве было много воспалительных болезней и корей, между и взрослыми, и в числе прочих была в сильной кори и опасно больна Долгорукова, сестра Потоцкой, но теперь ей гораздо лучше. Что и где Потоцкая? Прошу передать ей мое сердцеколенопреклонение, когда ты встретишься с нею где-нибудь на солнечном пути. Была здесь Тимашева: привезла сыновей для отдачи в военную школу. В Москве все по старому, кроме двух новых финляндских звезд: Пушкиной и сестры её Авроры, воспетой Боратынским и мною. Сказывают, что все светила побледнели пред ними, и московский Ришелье – Норов все так и норовит, чтобы быть при них. В самом деле, они замечательно милы внутренно и внешне. Не воротиться ли тебе в Москву? Le bureau d'esprit et de poésie все еще держится под председательством Свербеевой. Альманах Боратынского упал в воду. Загосвин готовит новый роман и читал здесь отрывки, но я не слыхал. Свиньин читает главы из истории Петра I. Лучите писать бы ему историю Лже-Дмитрия. Устрялов издал первую часть «Сказаний князя Курбскаго» в самом подлиннике, и потому не легко читается: язык тяжелый и не всегда или не всем понятный. Есть еще несколько новых романов: «Камчадалка» автора «Дочери купца Жолобова», сибирского романа; «Последний Новик», который очень хвалят; повести Бестужева Александра, на которые большой расход. При открытии навигации можно будет все это отправить к тебе на баластовом судне, чтобы прочел ты, хотя сидя на судне, потому что тогда только и есть время тебе читать, как Дмитриев говорил, что Василий Львович только и сочиняет, что в карете. Наконец, дошла ли до тебя моя мюнхенская посылка? Право, скучно писать к тебе в неуверенности, что попадется ли выстрел в тебя. Того и смотри, что метишь в ворону, а попадешь в корову. Знал бы, сидел на одном месте, а то чорт носит тебя, как угорелого, и не только письмами, да и собаками не отыщешь тебя. Пока прости, мой странствующий рыцарь, мой скитающийся жид, моя моркотная молоденька, моя всемирная трясогузка, мой старец Ueberall und niergends. Да угомонись же, проклятый! Дай отдых старым костям! При сем бравурная ария и поклон от всех моих. Бог с тобою и с нами!

731.

Князь Вяземский Тургеневу.

9-го или на полночь 10-го мая 1833 г. [Петербург].

И радость по времени может быть скорбью: приехала к нам Мещерская со всею своею семьею проездом в Дерпт и не знает, что она там найдет брата уже в могиле. Мы оставили ее в этом неведении, и муж скажет ей о несчастья, только подъезжая к Дерпту. «C'est autant de pris sur l'ennemi». Ей нужны силы для дороги; а силы поддерживает в ней одна надежда, что она брата еще застанет, хотя и знает, что он отчаянно болен. Больно смотреть на нее, хотя и грустную, но не безнадежную, и больно лукавить с нею. Она в удивительном ослеплении; кажется, и посторонняя могла бы десять раз догадаться по многим приметам, что удар уже совершился, а она, которая – вся чувство, вся любовь, ничего не понимает; как будто природа её, по какому-то инстинкту, отталкивает истину. Жену мою она здесь уже не застала. Она тотчас по получении печального известия поскакала туда. Несчастная мать приняла свой новый крест с удивительною твердостью и покорностью; но и тут чувствует, как сердце её глубоко и страдательно уязвлено. Бедный Николай скончался 21-го апреля тихо и не догадываясь о своей кончине. Мать с самого начала болезни не надеялась на выздоровление, за исключением нескольких дней, нескольких часов. Письма её чрезвычайно трогательны. «Il s'est endormi doucement dans le sein de.son père qu'il trouvera sûrement aux pieds de l'Eternel; plaigniez-moi, mais sans trop d'amertume». Можно было надеяться, что после всех утрат, испытанных ею, она уже в пристани, и что Провидение даст ей сберечь до конца оставшееся при ней. Это новое несчастие должно быть еще чувствительнее в Дерпте, где и то жизнь была для неё испытанием и пожертвованием. Каково же оставаться после в этом чулане, где скорби, так сказать, негде рассеяться и выдохнуться, и где она будет с глаза на глаз со смертью сына и с страхом за других, потому что, как ни хороши дерптские врачи, а все невольно скорбь будет искать себе пищи и в том, что в Петербурге она сохранила бы его. Хорошо, что Катенька едет к ней на все лето, а может быть, и на зиму. Мне прежде сентября никак и думать нельзя быть у них потому что занятия мои по службе временно удвоились, Жена теперь поехала одна, но в продолжение лета, вероятно, еще съездит к ним с старшими дочерьми.

Вчера получил я твое длинное письмо из Рима от 13-19-го апреля; на-днях получил прежнее, также и приписку в Булгаковском письме. Вероятно, и все письма твои дошли до меня исправно; но теперь некогда сделать им перекличку, потому что глубокая ночь и спешу (или, лучше сказать, поверхностное утро) писать к тебе. Днем за приезжею гостьею не успевал писать, потому что все был на-стороже, чтобы как-нибудь кто-нибудь не проговорился; а завтра отправляется Гагарин на пароходе, и надобно рано утром доставить ему письмо. Я ему уже отдал для тебя тяжелое отправление, заключающееся в «Онегине», новое полное издание; в «Новоселии», для выходца из Вавилонской башни; в почтовой бумаге, с видами московскими и петербургскими; с письмом ко мне Александра Булгакова, которое, как щи и бок с кашею, обдаст тебя Москвою; с «Философическими письмами», которые, по просьбе Бравурши, взялся я доставить к тебе, но на которые отвечайте прямо, а не через меня, потому что боюсь тяжести и страховых издержек философической переписки. Твоих писем к князю Александру Николаевичу Голицыну я не видал и не знаю, когда увижу; но заранее скажу тебе, что остаюсь при своем мнение. Не зачем и не должно тебе ехать во Францию, пока обстоятельства не умирятся. Просить тебе в свою пользу исключения также не кстати. Мудрец ищет его во время бури. Живи там, где никакая щепка не может задеть тебя; где твои поступки, твои речи перетолкованы быть не могут; где газеты, болтливее и лживее всех московских и петербургских сплетниц, не могут тебя ни к селу ни к городу компрометировать и навалить на тебя всякую небывальщину. Comme le juste milieu, attendez le désarmement généra. Особливо теперь, по женитьбе брата, еще менее нужно тебе ехать: он не один; поздравляю. А чтобы утешить тебя и подсластить горечь моих слов, скажу тебе, что Свербеева едет в Эмс; что, кажется, Бравурта едет за границу; по крайней мере в последнем письме говорит мне о поездке, которая даст ей случай увидеть меня в Петербурге; и, наконец, скажу тебе, что наша Суткова помолвлена за молодого графа Ростопчина второго, который еще не был в объятиях святой Нелагеи и, следовательно, еще не разорен. Говорят, что от этой свадьбы все московские матушки рвут и мечут; Сушкова совсем обворожила старуху Ростопчину, которая сначала не хотела дать согласия и призвала ее к себе, чтобы представить ей все опасности этого брака, основанные на молодости, на шалостях, на непостоянстве сына. Но не робкую душу Бог вложил в Суткову: она отвечала, что грядет на вольную смерть и, наконец, так понравилась будущей теще, что та говорит, что не могла никогда угадать лучшего счастья для сына. Боюсь, не обязалась ли Сушкова обратить в римскую веру старуху Пагикову и в придачу нашего Норова: иначе мудрено растолковать нежность Ростопчиной, заслуженную уж верно не стихами.

Я получил роспись посылаемых тобою вещей. Все будет отдано по принадлежности. Татаринова здесь нет; по возвращении его из Симбирска дам ему твои письма и велю списать для сестры твоей. Вьельгорскому читал я сегодня утром отрывки из твоего последнего письма. Он очень хорошо характеризировал их, сказав, что в них много individualité. И в самом деле, и там, где ты педантствуеть или списываешь какой-нибудь itinéraire, все выпечатается что-то Тургеневское. Ты был бы клад и Провидение для журнала: так бы целиком и чебурахтать тебя. Не даром судьба свела тебя с Стендалем: в вас есть много сходства, но тебя не станет написать «Rouge et noir», один из замечательнейших романов, одно из замечательнейших произведений нашего времени. Того и смотри, что ты не читал его. Я Стенлаля полюбил с «Жизни Россини», в которой так много огня и кипятка, как в самой музыке героя.

Завтра, то-есть, ныне большой парад на Царицыном лугу. Жаль, что тебя нет: можно было бы маневрировать пред фрейлинскою каретою. После завтра, то-есть, опять завтра, открывается выставка; и тут можно было бы кое-чем промышлять Скажи Жуковскому, что послал ему чрез Северина «Пестрые сказки» Одоевского, а Гагарину отдал для него мешок с турецким табаком, три фунта. Не пишу потому, что не знаю, куда писать, да и все тебе выписал; а ты расскажи ему мое письмо вкратце. «Большой выход у сатаны» и «Незнакомка» – Сенковского, ориенталиста, ценсора и прочего, теперь, но вступлении Уварова, уже не ценсора. Когда будет к нам министерша и министершенька просвещения? Киселевой, Потоцкой, Зенеиде – сердечное приветствие. Вот тебе для любезничания еще несколько листков бумаги. Прощай! Четыре часа утра, а в восемь надобно встать. Обнимаю тебя.