Подробности гражданской войны

Но в отношениях с самим Евгением Геннадьевичем у Сидорова сохранялась дистанция и, по мнению многих, это препятствовало его карьере: Сидоров никак не мог выбраться из замов. Сам он особо не задумывался над этим, что мешало его карьере гораздо сильнее.

Личная жизнь Сидорова тоже стала налаживаться. С приходом в администрацию Волкова его зарплата существенно выросла. Кроме того, ему удалось решить один вопрос для Ивановского, который был озабочен расширением своего торгового бизнеса. Сидоров помог ему приобрести несколько магазинов в городах области, за что Ивановский выделил Сидорову пай в своём деле. Пай этот приносил приличные доходы, так что Сидоров и Ивановский были вполне довольны друг другом. Наконец, Сидоров одновременно водил знакомство сразу с четырьмя серьёзными женщинами, не говоря уже о появлявшихся на короткий срок в его жизни легкомысленных девушках, так что этот период его жизни заполнился ощущениями до отказа. Для мыслей времени уже не оставалось. Сидоров чувствовал, что он живёт правильно. Действительность – это то, что дано нам в ощущениях, и, если ощущения гармоничны и приятны, не значит ли это, что человек живёт в мире с собой и окружающей средой?

Положение обязывает. Держатель пая бизнеса Ивановского Сидоров был заинтересован в росте этого бизнеса, поэтому он периодически хлопотал за Ивановского в коридорах региональной власти. На этот раз проблема была в получении землеотвода, который вклинивался в городской парк. И вроде бы согласования все были получены, однако землеотвод ушёл к татарину по фамилии Мусин.

Когда Сидоров, узнавший об этом, зашёл к Ивановскому выразить своё сочувствие, тот был выпивши и сильно ругал все тюркские народы. Сидоров, немного посидев и сказав сакраментальное: "Земли в России много, найдёшь в другом месте, не хуже", – собрался было уходить. Но тут злобный Ивановский понёс такое, что Сидоров задержался… а лучше бы ему было не задерживаться.

– Я же ему миллион рублей дал в своё время на предвыборную кампанию. И что теперь? второй раз уже кидают…

– Денег-то дал на кампанию – губернатору? – наугад спросил Сидоров.

– Конечно, кому же ещё. Из-за этого старого дурацкого случая его татары и взяли на крючок. Теперь ещё и доплачивают, чтобы он с него не сошёл. И что ты думаешь, я один такой? Ему же много наших деньги давали. А он чуть что – татарам идёт навстречу, а нас обламывает. Чем дальше, тем больше… с ним невозможно никаких дел иметь.

– Старый случай на охоте ты имеешь в виду?

– Да, с егерем.

– Так что, это всё на самом деле было?

– Было, было… только ты-то какого рожна стал об этом звонить? Насилу мы с Петровским тебя перед ним отстояли: ему же сразу сказали, что в область столичная пресса собирается по твоей наводке.

– Перед Пуделькиным?

– Да, да. Ну вот, вижу, доходит. Какой же ты всё-таки тормоз, Сидоров. Неужели до сих пор не понял, что, если в приход человека к власти столько денег вложено, люди будут свои деньги защищать? Журналисты же тоже есть-пить хотят.

– Но убийство…

– Не было никакого убийства. Был несчастный случай. Машины сбивают пешеходов, с крыш на голову падают сосульки, люди оступаются и падают в открытые канализационные люки. И всё на этом.

Они выпили, посидели ещё. Сидорову было неприятно, но уйти сразу не получилось. В результате он напился, машина доставила его домой уже за полночь, и на следующий день Сидоров ушёл с работы пораньше, отсыпаться. Когда он начинал свою карьеру чиновника, такой ранний уход с работы был для него из области фантастики.

6.

Неприятный разговор с Ивановским заставил Сидорова поразмышлять о прошлом и оценить свои новые ценности. Он задумался… и в результате несколько засомневался в себе. Так ли уж всё хорошо у него устроено? Не получается ли так, что он, такой хороший Сидоров, работает рука об руку с различными ворами и негодяями?

Сам этот вопрос, внезапно возникший в его голове на сорок пятом году жизни, свидетельствовал о глубине душевного расстройства. Но всё обошлось: Сидоров быстро объяснил себе, что он-то никого не сбивал автомобилем и даже окурков не кидал в форточку. Доход свой он имеет благодаря исключительно собственным трудовым усилиям, и окружают его милые и симпатичные люди, пока прокурор не докажет в суде обратное. Потом, они вместе работают на великую цель процветания области, которая облагораживает каждого, причастного к общему делу. Сидоров успокоился и постарался сделать из слов Ивановского правильный вывод: не надо болтать что попало кому попало. На то она и свобода слова, чтобы держать язык за зубами.

Неожиданно его пригласил поужинать в ресторан первый вице-губернатор. От него Сидоров узнал о грядущих переменах: Волков уходил на повышение, в федеральный округ. Он уже начал сдавать дела… Сидоров почувствовал неопределённую грусть и понял, что почва под ним заколебалась. Тут Волков внимательно посмотрел на него и спросил:

– А вы, Сидоров, не хотели бы повысить свой служебный статус?

– Возможно, – словно ощупью по скользким камням в речке, осторожно ответил Сидоров, в душе надеясь на место начальника департамента экономики и благоприятные перемены в мнении губернатора о нём, Сидорове. Но Волков сказал совсем уж не ожидаемую Сидоровым фразу:

– Я бы мог похлопотать о вашем переводе в округ. Для этого вам нужно собрать документы, пройти собеседования… Гарантировать я ничего не могу. Но в области, как мне кажется, перспектив для вашего служебного роста нет.

"Ещё бы, – с грустью подумал про себя Сидоров. – Какие уж тут перспективы…" Но вслух сказал:

– Что же будет теперь со стратегией… Я думал, вы на выборы губернатора пойдёте.

Волков помолчал и после паузы ответил:

– Было такое мнение, что мне нужно идти на выборы. Но Евгений Геннадьевич вполне справляется с областью. Эти годы показали, что он грамотный руководитель. К тому же он хорошо умеет договариваться. Воспринимает аргументы собеседника.

– Простите, – неожиданно для себя сказал Сидоров, – но в начале его губернаторской деятельности у нас был тут один несчастный случай…

– Да, я слышал. Погиб один запойный пьяница, оставил после себя жену и двоих детей. Государство о них позаботилось: получили квартиру в городе. Она сейчас уже вышла замуж. Так что для них это оказался счастливый лотерейный билет, – сказал       Волков и опять внимательно посмотрел на Сидорова.

– Вы хотите сказать, что там, наверху, это всё было известно? – отчего-то понизив голос, спросил Сидоров.

– Кому положено, тому и было известно. Мне вот известно, что вы женщинами увлекаетесь.

– Это не я ими увлекаюсь, – пробормотал Сидоров, – а они мной.

– Какая разница. Я не понял, вы хотели бы перейти на работу в округ или нет?

– Хотел бы, – сказал подавленный перспективой своего служебного роста в федеральном государственном пространстве Сидоров. – Я подготовлю документы на конкурс.

Всё было сказано, тема была закрыта, и они расстались.

В конце той же недели, после разговора с Волковым, Сидоров пригласил к себе домой Петровского и рассказал ему о своих сомнениях. Работать в областной администрации ему нравилось, особенно теперь, когда Сидоров в полной мере ощущал себя членом губернаторской команды, переходить никуда не хотелось. Но всплывший опять случай на охоте, его долговременные последствия для бизнеса Ивановского, позиция неизвестных вышестоящих властей, приславших контролировать ситуацию в области N Волкова, – все эти обстоятельства весьма взволновали бывшего интеллигента Сидорова. Он даже напомнил Петровскому случай семилетней давности, когда он, Сидоров, работая ещё в городской администрации, вступился за свою сотрудницу, допустившую формальное нарушение закона. Тогда он отстаивал её интересы, даже написал заявление о своём увольнении.

– Но это же был совсем другой случай, – горячился он, – ведь тогда никто же не пострадал, а её справедливо наказали, временно понизив в должности.

Петровский слушал его сбивчивое изложение с лёгкой снисходительной улыбкой.

– Принципиальной разницы между этими двумя случаями нет, – заявил он. – В конце концов, тебе же объяснили, что семье пострадавшего был компенсирован ущерб. Пуделькин, кстати, и с тобой лично обошёлся вполне великодушно. Не мстил, не пытался уволить. Чего же ты митингуешь? Ты идёшь на повышение, так что радовался бы.

– Да надо бы радоваться, только пока не очень получается, – согласился Сидоров.

– В Византийской империи, веке, если не ошибаюсь, при Иоанне Кантакузине, – сказал склонный к историческим ретроспекциям Петровский, – один прохвост ухаживал за дочерью влиятельного человека и собрался, было, на ней жениться. Этот вельможа, чтобы не принимать в дом голодранца, составил ему протекцию и устроил его на хорошее место в государственной службе. А прохвост, устроившись, получив жалованье и переехав на казённую квартиру, жениться отказался. Тогда вельможа подал на него в суд за нарушение принятых моральных обязательств. Суд рассмотрел дело и заставил прохвоста уплатить вельможе пять талантов. Ты, Сидоров, знаешь, сколько это – пять талантов?

– Не знаю, – сказал мало интересовавшийся древними денежными единицами измерения, давшими имя выдающимся человеческим способностям, Сидоров.

– Это больше ста тридцати килограмм серебра. Очень много, даже по тем древним временам. Я вот думаю, что, если бы у нас ввели открытую плату за услуги чиновников и суд потом наказывал за нарушение данного слова и нанесённый тем самым ущерб, заставляя его возместить потерпевшим деньгами, это бы привело к полному искоренению коррупции. Везде же рынок, а почему у чиновников должно быть иначе? Ты вот, идеалист доморощенный, как думаешь, если бы Пуделькина сняли с поста губернатора из-за того случая, семье егеря от этого стало бы лучше?

– Думаю, да. Посидел бы немного, года три-пять, и они поверили бы в справедливость, – ощетинился Сидоров.

– Что такое справедливость? Я вот уверен – было бы хуже. Егерь-то и зарабатывал мало, и попивал. Городскую квартиру, скажем, они бы вовек не получили. Поэтому готовь свои документы на конкурс и ни о чём не думай. И проводи меня.

И Сидоров пошёл провожать Петровского до его дома, и зашёл к нему в гости, и выпил в гостях две чашки чаю с вареньем. Приятное ощущение того, что он поступает правильно, уходя на новую должность из-под губернатора, оказавшегося благодетелем для семьи егеря, но так и не оценившего сидоровских стараний и компетентности, не покидало его ещё долгое время. С благодарностью, ложась в постель, думал Сидоров о мудрости Петровского, развеявшего его сомнения, и с улыбкой вспоминал Ивановского, доходы которого помогали уверенно смотреть Сидорову в светлое российское будущее. "До чего же всё-таки хорошие мужики, – думал Сидоров, – и ведь перед Пуделькиным за меня заступились. Верные, настоящие друзья". И заснул Сидоров хорошим здоровым сном без сновидений, забыв про своих знакомых женщин и девушек, тем более что время на дворе стояло уже позднее.

ВНУТРЕННИЕ ДЕЛА

Свиридов приехал в наш город откуда-то из Сибири, то ли из Томска, то ли из Омска, а может быть, из Орска или Холмска… кто их там, чалдонов, разберёт. Там всё плохо и вообще холодно, а Свиридов один кормил страну, добывая то ли нефть, то ли газ, то ли никель пополам с медью и платиной. Скажем прямо, в этом Свиридов ничем не отличался от прочих наших сограждан – в России, однако, везде плохо и холодно, а русским все кругом должны. Только Москва находится на юге, собрала у себя все деньги и хорошо живёт, хотя москвичи, наверное, с этим и не согласны. Всегда так было, и ничего с этой географией не сделаешь.

Я думаю, что у каждого есть свои резоны для зарабатывания денег. Мало кто может сказать про себя, как я, что он просто жадный. Мне вот нравится много зарабатывать и мало тратить, потому я и работаю у тех, кто больше платит. А Свиридову больше нравится мысль, что эта страна ему задолжала. Полагаю, что таких, как он, у нас большинство. Мысль о том, что можно быть задолжавшим стране, дебиторам никогда не приходит в голову. Разве что патриотам. Но и те у нас какие-то подозрительные: что патриоты, что диссиденты ищут друг в друге негодяев, которые так и норовят скрыться в различных последних пристанищах. Думается, однако, что в действительности они просто не хотят платить друг другу взаимные долги. Какие серьёзные комплексы, вместо того чтобы честно и бескорыстно любить деньги.

Я попал к Свиридову три года назад из солидной фирмы, которая стала его стратегическим партнёром. Ему был нужен приличный бухгалтер, а я в свои двадцать девять уже был таковым. Свиридов фактически сделал меня своим заместителем, так что кроме денег я ещё и существенно повысил свой статус.

А ещё я почувствовал, что мне пора обзавестись семьёй и детьми. Мне надоело быть жадным для себя, я хочу, чтобы мною или, на худой конец, моими деньгами гордились те, кого я вижу каждый день.

Вообще-то у нас тихий спокойный городок. В советское время в нём обосновалось кое-что из любимого министерства среднего машиностроения, поэтому, как говорят мои родители, в городе был порядок. Кроме порядка было ещё и два крупных завода, которые работали на оборону. Теперь их делят уже десятый год; по большим праздникам там выплачивают зарплату. Ко Дню Победы и на Новый год. А может, к 8 Марта и дню рождения очередного директора. Я точно не знаю.

Когда я учился в экономической академии, в просторечии называемой Плешкой, то, приезжая из Москвы, часто задумывался, чем же занимаются здешние жители? Откуда у горожан деньги? По моим ощущениям, все вели какой-то странный бесконечный торговый бизнес, покупая и продавая друг другу еду и зарубежный сэконд-хенд. Потом правительство нам объяснило, что это и есть постиндустриальная экономика, где почти весь валовой продукт создаётся в сфере услуг. Ну, наверное. Сначала я удивлялся, а теперь мне всё равно.

Свиридов же разбогател на нефти. Часть населения нашего городка имеет хорошие знакомства в так называемых ЗАТО – закрытых административных территориальных образованиях, попросту говоря – ящиках. Им давали налоговые льготы. Свиридов и вправду знает каких-то газовиков-нефтяников, так что оставалось только воспользоваться ситуацией. Он и воспользовался. Как-то Свиридов мне сказал, что эти атомные и оборонные городки экспортировали то ли семьдесят, то ли девяносто процентов российской нефти. Очень даже может быть.

Я попал к Свиридову, когда уже было известно, что льготы в ЗАТО отменяют. Тогда он занимался реструктуризацией своего бизнеса: покупал земельные участки и строил дома с квартирами на продажу, одновременно реконструировал заброшенный цех под производство и розлив спиртных напитков, а в плане у него ещё была фабрика по производству сухих пищевых продуктов: быстро приготавливаемой лапши во всех её видах и отечественных мюслей. Какой-то у него был там знакомый сибирский китаец, который подсказал эту идею.

Я до этого работал в московской риелторской фирме. У неё в нашем городке был филиал. Считая чужие деньги, я не мог не обратить внимания, что при средней зарплате местных жителей в три с половиной тысячи рублей продажная цена квадратного метра жилья была пятнадцать тысяч, и жильё уходило, что называется, влёт. К агентам выстраивалась очередь желающих построиться. Нормальный строительный бум в постиндустриальной экономике.

Интересы фирмы со Свиридовым пересеклись на одном из пятен под застройку, и наши заключили с ним альянс. А потом Свиридов пригласил меня к себе, и мне дали понять, что в фирме будут не против, если я уйду к стратегическому партнёру, который, того и гляди, превратится в конкурента. Наивные. Свиридов сразу же стал платить мне в полтора раза больше, так что мой выбор в возможном конфликте интересов будет однозначен.

Мы близко сошлись со Свиридовым во время одного кассового разрыва. Он не заплатил за поставленный в его цех винный полуфабрикат, потому что в это же время надо было финансировать окончание строительства. Я был в курсе этих обстоятельств и думал, что с представителями молдаван удастся договориться, однако сверху на всё это наложился долг Свиридова перед нефтяниками за продукцию, которую когда-то экспортировали из ЗАТО. Свиридов должен был поделиться с нефтяниками частью экспортной премии, но, как оказалось, почти все эти деньги он вложил в покупку спирта-ректификата. Все его кредиторы разом решили с ним поговорить, однако ликвидировать свои долги он мог только по приходу денег за водку и вино, а на это требовалось от двух недель до месяца. И Свиридов решил исчезнуть на это время вместе со мной из общего поля зрения. Когда я спросил, почему он решил взять меня с собой, ведь я же вроде бы не отвечаю за его долги, он только злобно оскалился.

Признаться, до сих пор не понимаю – то ли Свиридов тогда так заботился о моём здоровье, то ли опасался, что я помогу кредиторам его ограбить.

Место нашего укрытия оказалось для меня неожиданным. Мы две недели жили в задней комнате за огромным кабинетом главы нашей городской администрации. В комнате были диваны, холодильник, микроволновка, которая работала и как духовой шкаф, кофейник… В общем, мы не страдали. Правда, было неудобно умываться – и особенно мыть голову в рукомойнике мужского туалета, но и это было преодолимо.

Периодически я звонил по сотовому телефону своим подчинённым – они отслеживали поступления денег. Они сказали мне, что Свиридова ищут аж три команды киллеров, которым поручено разобраться.

Я думаю, что не было ни одной. Но у страха глаза велики.

Конечно же, мы много болтали. Свиридову были интересны мои матримониальные взгляды: сам он, как оказалось, женился быстро… и это случилось с ним трижды. Поэтому он удивлялся моему одинокому образу жизни. Я попытался тактично разъяснить ему жизненное кредо сегодняшних умных, красивых, молодых женщин, на одной из которых я когда-нибудь собирался жениться. Он уточнил:

– Ты хочешь сказать, что девушка в двадцать-двадцать пять лет, понимающая себя, не может выйти замуж за сверстника?

– Отчего же, может. Если у него родители богатые или сам он, скажем, звезда канадского хоккея.

– Однако… А как же страсть?

– Страсть отдельно, а брак и дети отдельно. Иначе возникают подозрения в первом допущении – о наличии достаточных умственных способностей и хорошего образования.

– Где-то я читал, – раздумчиво заметил Свиридов, – что, если ты понимаешь толк в жизни, то твои женщины становятся старше вместе с тобой.

– Так это же, как поставка с отсрочкой платежа, – заметил я ему в ответ.

– То есть?

– Мужчине надо достичь определённого возраста, когда он сможет оплачивать счета своих женщин. А потом уже они становятся старше вместе с ним. Скажем, двадцатилетние – для тридцатилетних, тридцатилетние для сорокалетних, и так далее.

– Может быть, может быть, – задумчиво сказал Свиридов.

Позднее я узнал, что третья жена Свиридова была моложе его на двенадцать лет. Почти идеальная разница в возрасте, по-моему.

После жизни в задней комнате мэра я постепенно перезнакомился со всей обширной семьёй Свиридова. Он перевёз из Сибири отца и мать, старшую сестру, сына от первого брака… Дети от его второй и третьей жён жили уже у нас в городке вместе со Свиридовым и своими матерями. Все они периодически ходили друг к другу в гости, приводили новых знакомых, ругались и мирились. Мне это напоминало то ли Санта-Барбару, то ли бразильские сериалы. Признаться, ни то ни другое я не смотрел, но думаю, что должно быть похоже.

Свиридов участвовал во всех семейных перипетиях своей дальней и близкой родни. Кого-то он устраивал в вуз, и потом надо было звонить тамошним доцентам, чтобы устроенному оболтусу поставили зачёт/экзамен и чтобы не отчислили за постоянно возникавшие у Свиридовых-студентов хвосты. Кого-то он устраивал на работу и был постоянно в курсе карьеры своего протеже.

Вдобавок у него были сложные отношения с его стариками родителями. Как-то он пожаловался мне:

– Опять с отцом не разговариваем. Он считает, что я своих подчинённых за людей не держу.

– Вроде бы я ему не ябедничал, – я решил проявить иронию.

– Да не о тебе речь… тут я, понимаешь ли, оказывается, со своим шофёром не здороваюсь.

– И что? – не понял я.

– С шофёром надо здороваться, они зовут его по имени-отчеству. Он же с ними за покупками ездит и, если надо что-то поднять-принести, всё помогает. А я, по их мнению, с ним груб.

– Глупости, – решил я поддержать своего начальника.

– Тут не знаешь, когда тебя убьют: сегодня или завтра. И ещё старики с этим шофёром… Старая партийная школа.

Может, я чего-то не понимаю. У Свиридова половина милиции и часть людей, с которыми я бы за один стол не сел, числятся в хороших знакомых. Откуда эти параноидальные опасения? Причём если бы он один был такой. Те из них, кто, выпив, периодически слушает Высоцкого, говорят о какой-то системе, с которой они борются всю жизнь из последних сил. И борются, и борются… несут жертвы. Но вроде бы они же давно победили? Или – кто у нас новая правящая партия?

Из всей свиридовской родни мне нравилась его старшая сестра. Ей было около пятидесяти – то ли сорок девять, то ли пятьдесят один. Выглядела же она скорее лет на сорок, возраст выдавала её дочь, которая была года на три-четыре младше меня. Она окончила какой-то сибирский мединститут и тоже служила предметом свиридовских усилий по её трудоустройству.

Мать её была иронична, молчалива и сравнительно редко участвовала в общих семейных посиделках. Она недавно развелась, причём после своей серебряной свадьбы, и Свиридов перетащил её к себе. Когда-то, когда я её увидел в первый раз, я подумал, что она похожа на преподавателя математики. Оказалось – преподаватель математики.

Меня влекло к этой женщине, годившейся мне в матери. С ней было легко разговаривать о самых разных вещах, о которых я никогда не разговаривал в своей семье. Мой отец, проработавший всю жизнь инженером в различных почтовых ящиках, был человеком с принципами. Это часто делало его невыносимым для окружающих, хотя он и пользовался всеобщим уважением. Старший брат пошёл по его пути и стал семейным любимцем. Мама разделяла принципы отца, хотя была и не инженером, а финансовым работником. Как я понимаю, одно время она трудилась в контрольно-ревизионном управлении, что вполне соответствовало её склонностям.

Деньги в нашей семье никогда не считались ценностью, хотя, как мне кажется, вокруг них многое вертелось. Брат рано женился – понадобилось строить квартиру. Естественно, за счёт родительской помощи. Потом у него появились дети, машина и множество других бытовых инвестиционных проектов. Я же продвигался по жизни как-то всё больше сам, занимаясь бухгалтерией и коммерцией, что не вызывало особого сочувствия. Старшее поколение считало частнокапиталистическую деятельность хорошо замаскированным воровством. Ранее меня это задевало: я принимался доказывать, что процент воровства здесь никак не больше, чем в других замечательных занятиях, включая сюда техническое творчество отца и старшего брата, после чего подвергался остракизму. Постепенно мы совсем разошлись, и хотя официального посвящения меня в блудные сыны не было, но встречались мы раз в полгода. На день рождения матери и ещё на какой-нибудь праздник, когда они вдруг начинали мне настойчиво звонить.

Сестру Свиридова звали Анной, а дочь её – Юлией. Я считался формальным кавалером дочери: когда она приезжала из Москвы, где продолжала своё обучение в ординатуре, мы с ней гуляли по городу и заходили в какой-нибудь ресторан. Юлия походила на свою мать и была очень красивой девушкой, так что с ней было лестно появляться на людях. Кроме того, она была поклонницей боулинга. Именно она научила меня катать шары. К своему удивлению, я узнал, что они бывают разного веса.

Когда я бывал в Москве, мы вместе ходили в театры. В московские рестораны я не люблю ходить: как я уже сказал, я жаден. Кроме того, холостая жизнь позволила мне научиться готовить; склонен полагать, я это делаю лучше, чем в большинстве обычных заведений дорогого индивидуального питания.

Тем не менее, Юлия ни разу не оставалась у меня в квартире или, тем более, в гостиничном номере. Как-то не доходило дело. Кроме того, у меня были другие девушки. А у неё, полагаю, другие мужчины. Согласно моей теории нам мешала небольшая – всего в четыре года – разница в возрасте.

Гораздо чаще мы встречались с Анной. Наверное, это происходило раз в две недели, или даже чаще. Мы гуляли с ней по запущенным паркам нашего городка, вместе ужинали, даже заходили в городской кинотеатр, оснащённый автоматом для попкорна и псевдодолбисистемой. Она объяснила мне, что Орск вообще-то находится в Оренбуржье, а Холмск – на Сахалине, что сами они приехали и вовсе из Восточной Сибири, а Омск и Томск находятся в Сибири Западной, и что разница между этими краями почти столь же большая, как и между Западной и Восточной Европой. Я в ответ рассказывал ей про поповское и беспоповское старообрядчество, российский поход Наполеона и современные глупости экономических реформаторов с точки зрения обыкновенного бухгалтера. Анна всё очень легко схватывала, как, впрочем, и её брат.