Подробности гражданской войны

Пётр Ореховский

Подробности гражданской войны

ЮБИЛЕЙ 1905

Сто лет сплошных революций, войн – и ты во всём этом. И Запад, и Восток перепугали – поляков, прибалтов и чехов до сих пор трясёт. Ханжи. Дзержинский один стоил всей армии Крайовой и отряда латышских стрелков в придачу. Отряд латышских стрелков стоил всего корпуса белочехов, забывших присягу, данную Колчаку. А этот корпус стоил всей чешской армии образца 1938 года.

И что? Никого не отдадим обратно, все наши, русские, включая любимого солдата Швейка, творения заместителя коменданта взятого красными сибирского города. Даже Сталин с Троцким наши – и не смей от них отказываться; даже Гудериана выучили себе на голову в Казани. Или это он тебя выучил себе на голову, русский татарин? Теперь уже неважно.

Умеешь ли ты прощать? Не тех, кто приписал тебе все 777 смертных грехов, пусть их. Но сможешь ли ты забыть и простить себе эти сто лет или, как и предсказано, будешь каяться до тех пор, пока окончательно не расшибёшь себе лоб в соборах, мечетях, синагогах и дацанах? И сможешь ли потом не проклясть тех, кто вновь научил тебя молиться?

А куда девать тех, кто и не хочет слышать ни о каком прошлом и живёт между большой дорогой и тёмным переулком? Уж не ты ли помогал им размножаться, говоря о праве на бесплатные хлеб, водку и женщину, не так ли ты понимал гуманизм? И не нужно ли тебе теперь двенадцать тел новых апостолов, готовых защитить твои кости и органы, чтобы имел ты возможность учить других молиться новым старым богам? Может, всё-таки стоит на какое-то время позаимствовать меч у Христа, иначе зачем, по-твоему, Он нёс его сюда?

«Человек – животное, имеющее наглость обещать». Те, наверху, обещали все сто лет, ты помнишь это? Они научили обещать и других, сколько их теперь, и никому не стыдно. Да и то – стыдно ведь того, что ты считал себя лучше, а получилось хуже; а если ты уж и так хуже некуда – чего уж тут стыдиться? Юродивые и есть блаженные – и все вместе счастливые: им не стыдно. Тут уж и прощать нечего: живые, а сраму не имут. Кажется им, что любит их Бог, и блажат они с трибун, а кто теперь уже и в храмах… Не жди, им каяться не в чем – и тебе невозможно их простить; да и не попросят они у тебя прощения.

Осмотрись – кругом сплошные победители. Одни формируют очередной новый порядок, другие обретают старую фундаментальную религию, третьи всё ещё празднуют торжество своей победы быть свободными на счёт других… Лишь у тебя за плечами сто лет поисков своей правды. Ты тоже всё время побеждал, а истина открывается в поражении. И остаётся только победить себя, чтобы понять.

Осталось ли у тебя ещё время?

Кто говорит о времени, когда ты ищешь правды в себе?

Мои руки пусты – не мне бросать в тебя камни; хотя очередь первых давно прошла, но следующие за ними никак не могут остановиться. И я буду жить с ними, с русскими великими убийцами и святыми, потому что это – и моё тоже.

СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ

1.

Сидорову, заместителю начальника департамента экономики N-ской области, сказали, что губернатор Евгений Геннадьевич Пуделькин, будучи на охоте, убил егеря. Сидоров был потрясён и, несмотря на строжайший запрет источника передавать эту новость дальше, рассказал об этом случае Ивановскому, владельцу городского ЦУМа, и Петровскому, начальнику областного управления ГосНИ. Через месяц известие о том, что Пуделькин убил егеря, знала половина города и треть имеющего высшее образование населения области.

Все отчего-то ждали, знающе подмигивая друг другу, что об этом вот-вот напишет свободолюбивая демократическая или не менее любящая свободу и Родину коммунистическая региональная пресса. В конце концов, все местные журналисты так или иначе ходили в друзьях у половины города и трети образованного населения области. Как-то предполагалось, что отчаянные папарацци, конечно же, вытащат на свет неприглядную историю о том, как Пуделькин начал гулять на новогодние праздники, обмывая заодно первые сто дней своего губернаторства, а в контрапункте изложения расскажут о далёкой деревне, где жил несчастный егерь, получавший за свою нелёгкую и опасную работу едва ли больше шестидесяти долларов в месяц, и как роковым образом пересеклись пути этих представителей элиты и народа. Но местная пресса словно воды в рот набрала. "Ну что там, продвигается журналистское расследование?" – спрашивали, бывало, акул пера мещане и обыватели. "Какое расследование?" – совершенно искренне в ответ удивлялись разгребатели грязи. "Про случай на нашей местной царской охоте", – продолжали вопрошать нетерпеливые доброжелатели свободной прессы. "Трудно идёт, никаких фактов, одни слухи. Официальные лица отказываются давать какие-либо сведения по данному вопросу, а охотхозяйство, сами знаете, у чёрта на куличках…" – "Так вы что, туда и не ездили?" – "Нет, не ездили. А чего там найдёшь? Мы вот только в областном УВД интересовались… Да и времени нет. Может, в будущем месяце…" И туземцы области N понимающе кивали головами и отставали от представителей местных медийных структур, продолжавших по два раза в день демонстрировать уважаемого Евгения Геннадьевича в самых положительных видах: вот он выделяет деньги на ремонт областного роддома, вот он сидит за рулём катка, разравнивающего щебень под дорожное полотно, всем своим видом показывая, что наступил окончательный конец дуракам и плохим дорогам… "Всё сам, везде сам…" – шептала растроганная вторая половина города и оставшиеся в неведении относительно случая на охоте две другие трети образованного населения области. И жизнь продолжалась.

Отдельные личности, тем не менее, ждали публикации не в местных, а в центральных газетах. Сидоров просто точно знал, что об этом должна была написать злобная оппозиционная газета эмигрировавшего олигарха. Более того, о случившемся должны были показать едкий телерепортаж по московскому каналу, который тоже отличался своей неподвластностью цензуре и свободолюбием. Сидоров был сам источником утечки в эти средства массовой коммуникации. Но и опять-таки ничего не произошло, ни одна собака не сбрехнула, ни одна кошка не мявкнула.

2.

Сидоров, которого за компетентность, возраст и безотказность в работе пригласили из городской администрации в областную, страдал. В области окончательно решили его жилищный вопрос – до этого, разведясь с женой, он жил в казённом жилье на правах субаренды, а тут ему дали нормальную смежную двухкомнатную в хрущевском доме и даже позволили её приватизировать. Не то чтобы его мучило наличие идеалов, вошедших в противоречие с действительностью. За двенадцать лет работы в муниципалитетах и на госслужбе Сидоров эволюционировал, по собственному мнению, от романтика до циника. Скорее он мучился из-за подозрения на наличие у себя рудиментов идеалов. "С чего ты решил, что случай с егерем должен быть интересен прессе? – спрашивал он сам себя. – И почему тебе было важно, чтобы об этом случае все узнали?" Сидоров не находил ответа на свои вопросы и не мог понять мотивов, которыми он руководствовался, разговаривая с журналистами.

Когда-то он, как и все, был скрытым диссидентом, что проявлялось в прослушивании записей Галича и Высоцкого, чтении и распространении самиздата. Последнее заключалось в распечатке на АЦПУ машин типа ЕС 1050 "Доктора Живаго", "Ракового корпуса", стихов Гумилёва и Цветаевой. В конце восьмидесятых он даже побывал городским депутатом, но, вместо того чтобы заняться, как и остальная тогдашняя совесть нации, бизнесом, перешёл на работу в исполнительную власть.

Он участвовал в коммерциализации и последующей приватизации торговли и бытового обслуживания, нескончаемой реформе ЖКХ – рассчитывал тарифы, в переходе российского здравоохранения на страховые рельсы, а потом обратно, на рельсы бюджетные… Он готовил цифры, в соответствии с которыми часть граждан попадала в категорию малоимущих и получала социальные льготы, а другие категории населения – нет. Во многих важных и противоречивых процессах нашего времени участвовал Сидоров, избавляясь от вредных моральных иллюзий сам и избавляя от них других. Теперь же какая-то мелочь, пустячок нарушал гармонию его сознания. "В 1992-1993 годах Ивановский у нас работал начальником областного управления торговли, так его чуть не посадили за управление автомобилем в нетрезвом виде. Остановили машину в два часа ночи во дворе его дома и прямо там провели освидетельствование. И сразу статьи в газетах… Полоскали бы ещё потом сколько, если бы он не ушёл по-тихому. Ему это даже на пользу пошло – теперь вот богатый человек. Сейчас же – человека убить – и ничего? Хотя, может, врут всё? и не было никакого егеря? но зачем тогда эта клевета появилась? Ведь никакой цели специальной у неё нет, до выборов ещё почти три года", – мучился бедный Сидоров, занимаясь, как это часто бывает с исчезающими ныне интеллигентами, обдумыванием того, что его абсолютно не касалось.

Постепенно разговоры о злодеянии Пуделькина, и без того довольно квёлые, совсем заглохли. Губернатор как-то сумел никого не обидеть: весь костяк старого бюрократического аппарата остался на месте и, как и прежде, эффективно решал вопросы.

Сидоров когда-то не понимал, в чём состоит разница между работой и решением вопросов. За разъяснением он тогдашний, недавно пришедший в исполнительную власть, обратился к Петровскому. Они вместе работали в городской администрации – Петровский возглавлял финансовый отдел, откуда потом и ушёл в начальники налоговой инспекции. С Сидоровым же они сочиняли первое бюджетное послание мэра городскому Совету, поскольку Сидоров совсем недавно перестал быть депутатом и поэтому ещё представлял, чего примерно ждут от документа с названием "бюджетное послание" городские избранники.

– Почему в системе говорят о хорошем чиновнике: не "он умеет работать", а "он умеет решать вопросы"? – спросил у Петровского Сидоров. – Это как табу на слово "взятка", говорят только, что "нужно уметь договариваться"?

– Ты полегче, полегче с такими выражениями, – отвечал Сидорову Петровский. – Уметь договариваться – это вообще политика. Скажем, у тебя в доме крыша течёт или там дорога разбита, подъехать к подъезду невозможно. Когда ещё у жилищников до твоего двора и дома руки дойдут. Но у начальника ЖКУ, скажем, дочь хочет поступить в наш университет. Так помоги ей – ты же с ректором на короткой ноге – в чём проблема? А тебе ремонт вне очереди сделают. При чём тут взятка? Во все советские времена, сколько помню, так и было, никаких взяток, только взаимные услуги.

– С умением же вопросы порешать – это из другой оперы, – продолжал Петровский. – Раньше вопросы у нас партия ставила, и она же решала. Теперь партии нет. Теперь у нас государство российское, и все партийные деятели – тоже государственные. Чем-то им же заниматься надо? Вот они и занимаются: половина из них придумывает правила, в соответствии с которыми наши люди должны жить. Однако по большей части этих правил жить нельзя, по ним можно только умирать. Часть россиян так и поступает. У той же части, которая пытается выживать, возникает естественный вопрос: а как? С этим вопросом они приходят к нам, то есть – ко второй части чиновников. Мы решаем их вопросы, изготавливая бумаги, которые и послужат человеку необходимой защитой.

– Сложно как… – поразился тогдашний Сидоров величественной картине самозанятости государственного населения. – Это же сколько народу надо: и правила придумывать, и сразу же встречные бумаги готовить…

– А ты думал. Бюрократы в скорости размножения уступают только кроликам. За нами не успевает размножаться ни один народ. Оттого и случаются реформы и революции, потому что, если бы не этот фактор, за десять лет все бы уже превратились в госслужащих, и налоги бы платить стало некому.

– Твои взгляды на исторический процесс мне понятны. Но что же такое тогда работа? – не отставал от сути проблемы Сидоров.

– Работа чиновника, ты имеешь в виду?

– Да. Только не говори, что работа чиновника – решать вопросы.

– Но без этого не обойтись. Только здесь есть разница: есть вопросы, которые придумали другие чиновники, а есть вопросы, которые ставит жизнь. Скажем, в твоём доме крышу можно отремонтировать, но найти деньги и организовать ремонт крыш во всём городе – это уже очень большая работа. За редкими исключениями, ни один чиновник такую работу сделать не способен. Аналогично – вылечить одного человека можно. А вот найти деньги, чтобы качественно лечить всех, учить всех или там охранять от хулиганов…

– Ты, Петровский, пессимист. Или даже вот что, ты – циник, – поморщился тогдашний Сидоров.

– Как и положено финансисту, – согласился Петровский. – Погоди, проработаешь у нас два-три года, сам таким станешь.

И сегодняшний Сидоров таким стал. И теперь уже не мог понять, отчего ему так неуютно из-за каких-то охотничьих глупостей, которых и вообще-то, может быть, и не было. Или даже было. Или – не было…

3.

В сезон летних отпусков численность областных чиновников сокращалась на треть, но вопросы решались с прежней скоростью. Сидоров уже давно не ходил летом в отпуск: предполагалось, что разведённому мужчине, который вдобавок должен быть крайне благодарен начальству за то, что его из города перевели в область, отпуск летом не нужен. В результате Сидоров смог непосредственно наблюдать появление в областной администрации загадочного человека из Петербурга, которого Пуделькин назначил своим первым заместителем.

Звали первого вице Волков, и рядом с Пуделькиным он смотрелся соответственно буквальному значению этих фамилий. Он курировал вопросы промышленности, строительства, местного самоуправления, экономики и финансов. В связи с вхождением в должность он сразу стал ездить по области, знакомясь с местным цветом общества. Пуделькин делал вид, что поездки Волкова его не трогают, хотя было очевидно, что его заместитель начинает постепенно набирать политический вес.

Сидоров, которого замучили вопросами о новом начальнике отслеживавшие всё происходящее в коридорах власти Петровский и Ивановский, недоумевал и ничего не мог им ответить. Похоже, что Пуделькин вовсе не дружил с Волковым, хотя внешне губернатор относился к своему питерскому выдвиженцу подчёркнуто корректно. С какой стати Пуделькин назначил Волкова на эту должность и кто стоит за этим решением, чиновничьему люду было абсолютно непонятно. Пресса по-прежнему демонстрировала разные ракурсы простёршего над областью отеческие крыла губернатора, о поездках и делах Волкова писали мало, хотя и позитивно. Сидоров тоже немало размышлял на эту тему, потом закономерно решил, что это – не его ума дело, и пошёл в отпуск. На дворе стоял октябрь, работники его департамента, включая непосредственного начальника, уже были на месте. Справедливо рассудив, что отдохнуть, оставаясь в городе, ему не удастся, Сидоров сагитировал одну из своих знакомых разведенных подруг посмотреть на неведомую и дешёвую страну Тунис, а на обратном пути из Москвы решил заехать к парочке друзей. И все мысли о превратностях государственной службы сразу же вылетели из его головы.

Выйдя из отпуска, Сидоров, к своему удивлению, узнал, что Волков уже два раза справлялся о нём. Мысль о том, что его могут уволить, после отпуска Сидорову была даже приятна. В весьма благодушном настроении, готовый к превратностям судьбы, он явился в высокопоставленный кабинет.

– Нам нужна стратегия, Сидоров, – схватил быка за рога Волков.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Сидоров. – Стратегический план социально-экономического развития области департаментом сделан давно, при новом губернаторе он уже один раз уточнялся.

– Это не стратегия. Она не отвечает на вопли нашего времени, не учитывает невозможности прежнего развития событий. В ней нет сценариев, она предполагает только один вариант, по которому на бюджетные деньги, которых нет, осуществляются мероприятия, ценность каждого из которых вызывает сомнения. В общем, нам нужен другой документ.

– Хорошо, – взял под козырёк слегка обалдевший от стиля общения вице-губернатора службист Сидоров.

Волков посмотрел на него, помолчал и добавил:

– Сейчас я занят. Подойдите ко мне в 18.30, продолжим разговор.

Беседа, точнее выдача указаний Сидорову, продолжилась, однако не в кабинете Волкова, а в ресторане, куда последний повёз своего подчинённого. Волков говорил о многом, и Сидоров со многим соглашался. Вдобавок вице-губернатор сразу же придал совсем другую тональность их отношениям, заявив, что в ресторане им разговаривать удобней, поскольку бережёного бог бережёт. Его кабинет то ли прослушивается, то ли нет. То ли тем, на кого он думает, то ли нет. В общем, ничего не было понятно, но Сидорову явно выказывалось большое личное доверие. Несмотря на это, Сидоров не забыл о субординации и напомнил Волкову, что он всего лишь заместитель начальника департамента экономики. А поэтому: не будет ли противоречить волковское поручение мнению непосредственного сидоровского начальника? Волков поморщился и сказал, что это он берёт на себя.

В конце недели Ивановский, Петровский и Сидоров пили пиво и играли в преферанс. Обычно такое времяпрепровождение имело место у них раз в месяц, но иногда, по настроению, они собирались и чаще. Сидоров рассказал им о своём коротком знакомстве с Волковым и полученном от него поручении.

– Он тебя вербует, – сказал коммерсант Ивановский.

– Это как бы очевидно, – ответил Сидоров. – Ещё бы понять, куда?

– В свою команду, – заметил мудрый Петровский. – Сдаётся мне, что Волков прислан сюда Кремлём. Пуделькина-то постепенно переведут на какую-нибудь третьестепенную должность в каком-нибудь столичном министерстве. А Волкова назначат вместо него, а потом он должен будет выиграть выборы. Документ про стратегию – это для него как ориентир на предвыборную программу. И это всё – результат зимнего случая на охоте. Теперь Пуделькин вынужден соглашаться со всем, что ему скажут. Логично?

– Логично, – сказал Сидоров. – Вполне параноидально, шизофренично и в духе пикейных жилетов: кроме Кремля не хватает только ещё Вашингтона. А так – логично, да.

4.

Задание Волкова пришлось Сидорову по вкусу. Про себя он подумал, что уже давно не работал с толком и смыслом, а только и занимался, что решением текущих вопросов. Теперь же он честно пытался понять, почему уже несколько лет область считается депрессивным регионом и получает дотации из Центра, и что же такого нужно изменить, чтобы население жило лучше.

Основная часть горожан, живших в N-ской области, когда-то занималась машиностроением. Теперь большинство заводов лежало на боку, впав в спячку и время от времени переворачиваясь с одного бока на другой, что было связано с приходом очередных новых собственников, начинавших крутить предприятия так и сяк в поисках ещё неободранных активов. Кое-как развивалась переработка сельхозпродукции, но и здесь Сидоров наблюдал странные тенденции: количество частных пекарен росло, а хлеба, по статистике, они выпекали и продавали всё меньше. А две тысячи предприятий платили своим работникам зарплату по пятьсот рублей в месяц – яркое свидетельство того, что все расчёты в них осуществляются мимо кассы. Налогов эти предприятия не платили и платить, очевидно, не собирались. Победные реляции Пуделькина по телевидению об экономическом росте и всеобщем процветании никак не вязались с действительностью; Сидоров об этом знал лучше других. Хотя бы потому, что он сам и готовил губернаторские доклады, манипулируя цифрами в добрых старых традициях "больших успехов на фоне отдельных недостатков".

Но у этой картины была и другая сторона. Количество личного автотранспорта по сравнению с довоенным 1991 годом выросло в десять раз. В областном центре наблюдался строительный бум, причём цена одного нового квадратного метра жилплощади составляла пятьсот долларов. Росло и количество дорогих магазинов, хотя подкопчённая сёмга, палтус и мясные деликатесы расходились в них пока ещё плохо: Сидоров сам нарвался как-то на товар "с душком", правда, узнав, кто он такой, ему сразу же и без препирательств заменили испорченные изделия на свежайшие.

В этой другой стороне картины, начиная от широких народных масс и кончая владельцами заводов и пароходов, все были довольны сложившимся положением. Иногда в каком-нибудь СМИ появлялась критика отдельных недостатков и принимались меры: либо недостатки устранялись, либо в этом СМИ больше не появлялось упоминания этих недостатков. "Воруют, – думал Сидоров, забыв про Карамзина, – все воруют. Простой народ ворует по-маленькому, срезая провода и выламывая распределительные коробки у лифтов, люди побогаче и возможности воровать имеют больше. Все об этом знают, и все об этом молчат. Социальный консенсус. Какая тут ещё может быть, к чёрту, стратегия?".

Главным же в этой картине было место наблюдателя. Когда-то Сидоров думал про себя, что он – плоть от плоти народной, и поэтому считал, что живёт плохо, а обманывать государство приходится по мелочи; и если бы не воровали большие коммунистические жулики, то и жизнь бы его наладилась, и врать ему, тогдашнему простому интеллигенту, больше бы не пришлось. Теперь он смотрел на жизнь объективно и понимал, что с российским менталитетом каши не сваришь, и как бы ни заботились о нём новые демократические власти, окончательно победившие в борьбе с коммунистическими привилегиями, тёмные народные массы будут откручивать гайки, ломать заборы, бить торшерные уличные фонари и тащить всё что плохо лежит. Крупный же бизнес просто вынужден как-то защищаться от властей и многочисленных бригадных Стенек Разиных, норовящих окончательно избавиться от остатков социализма, произведя доламывание электрификации российской страны.

И всё же вороватое, хамоватое, ленивое и глупое население интеллигенту Сидорову было жалко. И, думая над стратегией для Волкова, он ставил по старой привычке в качестве цели старый идеал роста общественного благосостояния. И, несмотря на весь свой жизненный опыт, он так и не додумался до простого вопроса – а кто, собственно, кроме него, Сидорова, конкретно и лично, "чисто конкретно", а не вообще, заинтересован в том, чтобы эта цель достигалась.

Но определённые сомнения у Сидорова всё-таки возникали, но не в цели, а в методах. Уже все средства вроде бы перепробовали, а население никак не хотело размножаться и жить лучше. Что-то в корне оказывалось не так.

Действительно, как-то всё оказывалось совсем непросто с жизнью в области N.

– Надо всем прекратить воровать, – заявил вдруг Сидоров во время очередного преферанса. – Начать платить налоги и зарплату как положено, и всё станет гораздо лучше.

– Ага, нам это только давай, – легкомысленно согласился раздумывавший над мизером с дыркой Петровский.

– То есть как это прекратить воровать? – заволновался Ивановский. – А жить тогда как?

– Да это я всё о стратегии. Если определиться по основным предприятиям и добиться, чтобы они нормально платили налоги, избегая векселей, провести регламентацию деятельности и сделать прозрачной работу госаппарата…

– Успокойся, Ивановский, – сказал Петровский. – Не видишь, у человека разыгралось воображение. Ему скоро очередной текст начальству предъявлять предстоит, вот он и проверяет на нас будущую реакцию. Плохая, как видишь, реакция, Сидоров. Подумай ещё. Я даже тебе подскажу: можно что-нибудь про войну с олигархами. Это как у Ивана Грозного – разборки с боярами. Народ поддержит, мысли конструктивно.

Совещание у Волкова показало Сидорову, что Петровский подсказал ему правильно. Сосредоточивать усилия надо было не на борьбе с воровством и бедностью, порождавшим одно другое, что, впрочем, Сидоров как-то не хотел замечать, а на анализе сложившегося в области N олигархического и антиолигархического баланса сил. Вице-губернатору требовались варианты поведения власти в отношениях с основными хозяйственными региональными структурами – их слабые и сильные места. Особо его интересовало, кто в областной администрации непосредственно связан с теми или иными корпорациями. Сидоров окончательно убедился, что готовится план предвыборной кампании, причём рекогносцировка местности, определение врагов и союзников ведутся Волковым весьма тщательно. Работать Сидорову стало интересно, и он даже заразил своим энтузиазмом часть своих сотрудников.

В тот же месяц ему выплатили премию в размере двух окладов.

5.

Прошло почти три года губернаторства Пуделькина, под руководством которого область N добилась очередных успехов в достижении всеобщего процветания. Надвигался предвыборный год. За это время Сидоров подготовил для Волкова шесть докладов с оценкой различных вариантов действий областной администрации в отношении капитанов регионального бизнеса и оценкой последствий этих действий. К удивлению Сидорова, привыкшего к тому, что доклады и рекомендации департамента экономики используются только для справки, часть из этих рекомендаций была реализована, причём реализация решений шла под эгидой губернатора, а не его заместителя. Авторитет Сидорова среди работников областной администрации существенно вырос, и как-то однажды он с удивлением обнаружил, что цели команды Пуделькина ощущаются им, Сидоровым, как его личные. Как-то постепенно, незаметно формальная благодарность областным структурам за решение его жилищного вопроса превратилась у Сидорова в настоящую собачью верность.