«Не сезон»

– Ты подвезешь меня прямо к школе, – сказала Инна.

– А ногами ты те пятьдесят метров не пройдешь? – поинтересовался Михаил. – Если я довезу тебя вплотную, я замучаюсь потом куда мне надо выруливать. Давай я высажу тебя, где обычно.

– Я сказала, у школы.

– Почему?

– Сегодня я в плохом настроении, – ответила Инна.

– Можно подумать, я в хорошем. Находясь я в приподнятом, я бы с тобой не пререкался – подвез бы и поцеловал. Пожелал бы удачного дня.

– Учебного дня?

– Ну, на учебе-то день не заканчивается, – промолвил Михаил.

– Это и радует.

В ЗАБИТОМ автотранспортом проулке понемногу пробирается вперед бордовый «мицубиси»; Михаил Бурыбин неспокойно теребит руль, развалившаяся на заднем сидении Инна водит челюстями и гоняет во рту слюну; открыв нажатием кнопки окно, она привлекает этим внимание отца и сплевывает наружу, не глядя, куда плюется и вынуждая Михаила поволноваться о том, не попал ли ее плевок в продиравшийся справа от его машины «мерседес». Претензий, к облегчению Бурыбина, не последовало.

– После уроков ты домой? – спросил Михаил.

– Пойду куда-нибудь развеяться.

– Одна?

– С парнями из старших классов.

– Ты меня не пугай, – сказал Михаил. – Приходи домой и пообедай. В холодильнике суп остался.

– Суп из змей, – процедила Инна.

– Прекрасный куриный суп.

– «Галина Бланка».

– Ты в этом меня обвиняешь? – осведомился Михаил. – Тебе не пять лет – могла бы уже и сама начать стряпать. Сварила бы нам харчо или с фрикадельками… строго бы я тебя не судил: важнее всего не пересолить. А так я съем все, что ты сготовишь.

– Не дождешься.

– И как ты посоветуешь мне с тобой разговаривать? – спросил Михаил. – Ругать за грубость, ничего не замечать – ты мне подскажи. Поведай мне свое видение ситуации.

– Отцу требуется подсказка?

– Случается, что и отцу.

– За подсказки нас в школе наказывают, – сказала Инна. – Надобно позарез – у мамы спроси. В письме.

– А ты-то ей пишешь? Пару строк бы ей черканула.

– Я не говорила, что… может, я по три страницы на послания извожу. Тебе-то почем знать! Это между мной и ею.

КРАСИВЫЕ глаза сидящей на нарах Аллы Бурыбиной способны полыхнуть яростным пламенем, но сейчас они у нее чуть притухли; Алла без слов и без взглядов на двух прислушивающихся к ней сокамерниц мычит себе под нос заунывную мелодию, которая навевает ее сокамерницам разнящиеся ощущения – поседевшую Римму Вайсарову она печалит. Тридцатипятилетнюю Надежду Вылежанину, сохранившую за годы отсидки лощеную утонченность, едва ли не смешит.

– Застенки тюремные, мотивы напевные, – пропела Алла. – Ой, волюшка, ты моя воля… мне, бабы, еще без малого восемь лет здесь торчать.

– Мне шесть, – сказала Римма.

– А мне два дня, – сказала Надежда Вылежанина.

– Свое ты оттрубила, – пробормотала Алла. – Два дня тебе до откидки – в мир поедешь, на мужиках попрыгаешь, подбирай себе помоложе. Без положения, но с молодецкой удалью, чтобы и сам огурец, и ты с ним не тыква.

– А чего тыква-то? – поинтересовалась Римма. – Кого в тыквы ты зачисляешь?

– Да хоть бы кого, кто женщина, но ничего от этого не получает, – ответила Алла. – Гоношится, понтуется, а с мужиками у нее не складывается и она готова себя проклинать. Как бы высоко самомнение ни задирала. Сигарету не дашь?

– Ты же не после секса, – сказала Надежда.

– Двинула ты меня прилично, – кивнула Алла. – Тебе, как выходящей, прощается. Мыслишки твои витают, возносят тебя к переменам… на лимузине тебя у зоны не встретят. А славно бы наоборот.

– Чтобы встретили? – спросила Надежда.

– Я подумала о лимузине, – сказала Алла. – Когда его подгоняют к моменту выхода авторитетного зека, его наполняют набранными для обслуживания девками, ну а я возмечтала, что в лимузине мужики… и я выхожу, в него залезаю… мне бы выйти. Пес бы с мужиками – выйти бы. К тебе, Надя, у меня поручение.

– Зайти к твоей семье?

– К мужу и дочке ты заскочишь и о нашем здешнем бытие им порассказываешь, но раньше, чем к ним, к нему ты пойдешь.

– К любовнику? – осведомилась Надежда.

– В квартиру к нему ты не суйся, – строго сказала Алла. – Созвонишься по телефону и пересечешься где-нибудь. Передашь ему… слушай и старайся меня понять.

ВИКТОР Астраханцев на своем рабочем месте в офисе страховой компании – он за компьютером, Виктор деловит и ничем не раздираем, заниматься тем, чем он занимается, ему не противно; за компьютерами трудятся и Куперникова, и Филипп Ладилов; размякшая Куперникова, как и Астраханцев, от душевного дисбаланса не мучается. Наживший к неполным тридцати годам омерзительное отношение к профессии Филипп, тот изнывает.

– Захлестывающая предметность цифири, – пробормотал Ладилов. – Мы пропускаем ее в себя, и она мечется в нас бесчувственной фурией – бьется обо все в нас наилучшее и ни царапины не получает. При том, что корежит и разносит там бессчетно… врежется в гору – и та не устоит. Повалившиеся обломки. Мой драгоценный пруд заваливают.

– Алмазы из него вылавливаешь? – спросила Куперникова.

– Алмазные кирпичи, – ответил Ладилов. – Для подновления разваливающейся духовной организации. Если с масштабами бедствия я и напутал, то в корне я… что в корне… корень извлечен.

– Вы о корне из цифры или о корне дерева? – поинтересовался Виктор.

– Дерева. Пруд мне не сохранить, а неброское, грамотно укрытое в расщелине дерево…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.