На границе фантазий, в темнице снов

– В белые ночи и не такое можно увидеть. Но в твоём голосе, Денис, я слышу восхищение и тоску. Восхищение от увиденного и тоску по таким чудесам в твоей жизни. С тобой подобных приключений уже давно не случалось, да? И ты, наверное, одинок?

Легкость ситуации покинула Дениса, и он промолчал. Слова незнакомца, как пуля снайпера, с первого же раза попали в «яблочко проблемы». Он был одинок. Несмотря на наличие родителей, брата и коллег по работе, он отчётливо понимал своё одиночество в этой жизни. Пожалуй, только Илья был единственным товарищем, с которым можно было поговорить по душам и на которого он мог бы рассчитывать в трудной ситуации. Наверное, мог бы. Все остальные были коллегами. Коллегами по семье, по работе, по жизни. В этом городе, в этой жизни, большинство были друг другу коллегами, и каждый из них был одинок. Практически каждого захлестнуло, ухватило и закрутило в водоворот жизни. Но самой жизни не было. Была лишь отчаянная борьба выжить в мутном потоке тотального воровства, бюрократии и лжи. И в этой борьбе одни коллеги цеплялись за других, собирали и копили других коллег… на всякий случай, на чёрный день. Конечно же, не у всех было так. Ещё оставались очаги тепла и в этом прогнивающем обществе, как остаются нетронутыми отдельные участки Земли. Пока нетронутыми. Но душевность, любовь и духовность таяли быстрее, чем звёзды на заре. И каждый по-настоящему драгоценный момент жизни приобретал несоизмеримую ни с чем ценность. Вот и эта прогулка по крышам могла бы стать такой. Правда, Илья, мгновенно отозвавшийся помочь девушке, внезапно ставшей одинокой, так до сих пор и не вернулся. Да, Денис был одинок.

– Не надо ничего говорить. Твоё молчание достаточно красноречиво. Я могу помочь тебе, Денис. Если ты этого хочешь. Ну, так как?

– Но как вы – не закончил Денис.

– Мы не просто продаём те или иные средства. Мы помогаем человеку выявить мучающий его недуг, даже тогда, когда он об этом ещё не знает, либо спасти его, когда он находится у края и уже ничто не в состоянии ему помочь. Мы та последняя надежда, на которую имеет право каждый, и вопрос лишь в том, готов ли он поверить в то чудо, которое мы предлагаем?

Денис стоял как заворожённый. Он ничего не мог произнести, и, как ему казалось, в этот момент даже мысли остановили свой беспощадный поток. Слова незнакомца пленили его волю и разум. Человек из аптеки выдержал непродолжительную паузу и вновь обратился к собеседнику на крыше: «Денис, я вижу, мы понимаем друг друга. Спускайся сюда, и мы тебе поможем».

Денис посмотрел под ноги и неожиданно для себя обнаружил, что пять этажей под ним куда-то исчезли без следа. Он даже не заметил, когда и как дом по самую крышу погрузился в асфальт. Он стоял на самом краю крыши, и буквально в нескольких сантиметрах под его ногами был двор, на который он мог ступить, стоило лишь протянуть ногу. Денис посмотрел на носок своего кроссовка и увидел, как правая нога, как будто не его, а чья-то чужая, медленно отрывается от крыши и, начиная с неё шаг, тянется вперед. Человек в шляпе молча смотрел на него. Денис закрыл глаза и уже готов был почувствовать жёсткость асфальта под ногой, как неожиданно для себя услышал приглушённый, еле различимый крик. Это звали его, звали откуда-то издалека. Услышав знакомую интонацию, Денис помедлил с шагом с крыши, пытаясь разобрать, чей это голос. Звук постепенно нарастал, и в одно из мгновений он понял, кто его звал. «Гриша», – мысль, как острая боль, прорезала его сознание. Денис отдёрнул ногу и открыл глаза.

Аптеку, человека из неё, дерево и двор в целом скрыл ковёр из грозовых облаков, который медленно плыл внизу, растянувшись во все стороны до самого горизонта. Вспышки молний, проносившихся то там, то тут, освещали тёмные облака. И над этой бесконечной пеленой, вытянувшись в мгновенье ока до нескольких десятков этажей, одиноко возвышался дом, на крыше которого по-прежнему стоял Денис. Прямо под ним, на облачном ковре, раскинув ноги и руки, с улыбкой на лице, блаженствовал его брат. «Дэн, смотри на меня, – крикнул он ему, – я купаюсь в облаках». Денис с трудом понимал, что происходит. «Прыгай ко мне, поплаваем вместе», – смеялся Гриша.

Денис посмотрел на Гришу, посмотрел под ноги. В некоторых местах плотная пелена облаков таяла на несколько секунд, но Денису этого хватило, чтобы разглядеть всё тот же двор и лужи недавно прошедшего дождя. И в одной из луж, не смотря на высоту, он увидел себя, склонившегося над крышей. Во вспышках молний он увидел отражение своего лица. Он увидел отражение своих глаз. В следующей вспышке он увидел отражение себя в отражении своих глаз. «Но, господи, как такое возможно? – подумал он. – Тут до земли как до звёзд». И от охватившего его ужаса он увидел, как округлились его глаза.

– Гриша-а-а-а! Вали оттуда! – заорал Денис.

– Почему, брат? – рассмеялся Гриша.

– Ты висишь в облаках. Тебя ничего не держит. Перебирайся к дому, пока не сорвался. Я помогу, – упал Денис на корточки и протянул руку.

Прокричав это, он стёр улыбку с лица Гриши и увидел в его взгляде осознание брошенных им только что слов. В следующее мгновение он увидел, как округляются от ужаса глаза его брата. Через секунду тот с криком провалился сквозь облака и полетел вниз, к твёрдому асфальту. «Не-е-е-т!» – проорал Денис и в отчаянии закрыл глаза.

Денис встрепенулся и вместе с содроганием тела открыл глаза. Он лежал, укрытый фраком Валентина, на крыше дома, куда пришёл вместе с Ильёй. Откинув фрак, Денис встал и оглянулся. Крыша была пуста, лишь только стол по-прежнему находился на ней. На востоке радостно сияли лучи восходящего солнца. Не было ни грозовых туч, ни, естественно, ливня, ни его брата, ничего такого, что он только что с ужасом наблюдал. Такая резкая перемена обстановки до основания разрушала целостность восприятия произошедшего и настоящего. Денис ничего не мог понять. Все его ощущения, а также эта крыша и стол на ней убеждали его в действительности того, что он видел, но эта ломка событий доказывала обратное. Слишком реально для сна, слишком необычно для подлинности – вот всё, что он мог заключить. Мобильного нигде не было, и он вспомнил, что, бросив его дома на кровать, там же и забыл. Подойдя к краю крыши, Денис посмотрел во двор и увидел, что и странная аптека, и необычное дерево исчезли. Ни их, ни следов их существования. Оставалась лишь дорога домой.

Спустившись с крыши во двор, Денис посмотрел на ту стену, где ещё совсем недавно был вход в аптеку. Просто стена. Он вспомнил, что «ёжик», выйдя из аптеки, выбросил какой-то листок бумаги. Денис посмотрел на асфальт. Недалеко от того места, где должен был находиться вход в аптеку, валялся скомканный лист. Денис поднял его и, развернув, увидел, что это был чек какой-то странной формы. Там, где должно было быть указано наименование товара, чернела надпись «glans (plumbea)», под которой были указаны дата и время продажи, а также стоимость товара. Но потрясали не столько необычная форма чека и неизвестные ему слова, сколько название организации в нижней части чека. «Pharmacy 26,6», – прочитал он вслух. Убрав чек в карман штанов, он бросил взгляд на пресловутую стену и, испытав неприятные ощущения где-то глубоко внутри себя, быстро зашагал со двора.

Мобильный телефон ждал там, где и был оставлен. Его дисплей «кричал» массой непринятых звонков. Часть – с неизвестных номеров, но больше всего – от брата и … родителей. Под просыпающуюся тревогу он позвонил матери.

– Мама, привет… – начал было он.

– Ты где ходишь! – криком прервала его мать. – Что у вас там происходит?

– Что происходит? – еле слышно отреагировал Денис.

– Денис, ты что! Мне звонят из больницы с телефона Гриши. Говорят, что он спрыгнул с крыши. Что случилось?! – надрывалась мать.

Денис с ужасом слушал её и не мог вымолвить ни слова. Телефон у матери взял отец и, сдерживая гнев, обстоятельно объяснил, что они возвращаются домой и что он оторвёт ему голову, когда увидит. Не пытаясь защищаться, Денис выслушал всё, что сказали ему родители, и позвонил брату. Ответил мужчина, представившийся хирургом Кретовым. Узнав от него, что Гриша в реанимации, он бросился в больницу. Расспросы не развеяли дым над случившимся. Было лишь известно, что Гриша прыгнул с крыши их дома, и проходившие люди вызвали бригаду скорой помощи. Поведение брата не поддавалось объяснению. В его словах и действиях ничего, вообще ничего не было такого, что давало бы повод предположить, что у Гриши были какие-то проблемы, которые он мог разрешить этим прыжком. Самый обычный подросток из самой обычной семьи.

Сидя в холле больницы, Денис достал телефон и набрал Илью. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – неопределённо, но категорично сообщил автоинформатор. «Ну, блин, ты-то где ходишь?» – в отчаянии подумал Денис.

Когда через несколько дней Гришу перевели в хирургическое отделение, и с ним можно было поговорить, Денис навестил брата. К тому времени уже были готовы анализы крови Гриши и последовавшие вслед за этим проблемы.

– Ты зачем сок пил? – сразу начал тот. – Я же написал – не пить.

– Это всё из-за того, что там было, да? – Денис серьёзно смотрел на него.

– Да. Там сока так, для виду было, – Гриша понизил тон. – Мне Макс отвар грибов принёс.

– Грибов?! – шёпотом прокричал Денис.

– Тихо ты. Он в отвар ещё какого-то порошка добавил в нужных пропорциях, так чтобы не переборщить, и мне дал. Остальную часть порошка мне отдал, сказал, что я потом с ним расплатиться могу. Он говорил, что картинки увижу, просто сказка. А ты взял и выпил. Я подумал, что эффекта не будет, и всю остальную часть порошка в отваре с соком и растворил. И вот результат, как видишь.

– А почему с крыши спрыгнул, помнишь?

– Вообще ничего не помню, как будто ничего и не было, – сомкнул Гриша пересохшие губы. – После того, как выпил ту ерунду, как отрезало. Ничего не помню. В себя только в больнице пришёл. Ты сам-то, Дэн, что-нибудь видел?

– Медведя на крыше, – отшутился Денис.

– Чего? Медведя? – удивился Гриша. – Ерунда какая-то. И я ещё за это Максу денег должен. Вот, блин, попал.

– Ладно, как-нибудь выкрутимся, – похлопал его по плечу Денис.

Закончив разговор с братом, Денис вышел из больницы и осознал, что впервые столкнулся со смертельным прикосновением наркотиков, которые чуть не стоили жизней ему и Грише. Слова и предупреждения посторонних людей об этой опасности были какими-то нереальными, никак не касающимися его семьи. Но он ошибался. И подтверждением тому был его брат, который, по словам заведующего хирургией, на всю жизнь останется инвалидом. Обычный подросток из обычной семьи, по глупости и любопытству получивший досрочный визит к смерти, да ещё и с отложенным платежом.

Но рассказ Гриши не прояснил Денису произошедшее с ним. И это беспокоило его больше всего. Три обстоятельства не давали ему покоя: фрак Валентина, который остался лежать на крыше; чек из пресловутой аптеки, который находился в кармане его джинсов и был реален, как и всё вокруг; и пропавший Илья, розыск которого шёл уже несколько дней. Никакой отвар грибов и порошки не объясняли этого, а значит, всё то, что произошло тогда на крыше, было в действительности. От осознания этого Денису стало страшно. Действительно страшно. Он видел человека из аптеки, и тот видел его. Они разговаривали, и этот человек хотел убить его, когда предложил сойти с крыши. Без сомнения, хотел. Хотел, потому что он смог проникнуть в мир этого псевдо-аптекаря. Только сейчас Денис понял, что представляет собой этот человек. Аптекарь не смог достичь желаемого, но знает его и, скорее всего, захочет завершить начатое. Этот человек придёт за ним, обязательно придёт. Вопрос лишь – когда?

«Мысль о смерти вводит нас в заблуждение,

ибо она заставляет нас забыть жизнь»

Люк де Клапье Вовенарг

Глава 4

ПОСЛЕДНИЙ ОБРАЗ ПЕРЕД ВЕЧНЫМ СНОМ

«Повидавший смерть может сказать, что он повидал жизнь»

Ю.В. Бучарский

Рассказы тех, кто пережил клиническую смерть, о том, что ждёт каждого из нас после остановки сердца, были настолько схожи между собой, что волей-неволей начинало казаться, что это истинная правда и всех нас ожидает скольжение, как по течению реки, через длинный тоннель к яркому белому свету. Так думал и Николай Самсонов до того момента, пока чуть не стал одной из единиц печальной статистики лиц, погибших в дорожно-транспортных происшествиях. И вот, когда бригада скорой помощи вытащила его с «того света» под ритмичный счет «раз-два-три» и далее, а также электрические разряды дефибриллятора, первое, что осталось у него в памяти о начале потусторонней жизни, было вовсе не тот свет, о котором он знал из газетных статей и телешоу, а нечто иное. Все детали и подробности он вспомнил позже, когда пришёл в сознание в отделении реанимации. Но общую картину того, куда его отправили после остановки сердца, он запомнил на всю оставшуюся жизнь, когда сделал первый вздох на мокром от дождя шоссе под обрывки фразы: «Есть пульс!»

На обочине, там же, где и находился его разбитый «Merсedes», столпилась группа интересующихся, которую, как это обычно бывает, беспокоил только один вопрос: «Умер или нет?» При этом, после оптимистичной фразы одного из врачей «Жив», интерес к происходящему у большинства пропадал, и толпа расходилась, если только на дороге не оставался ещё один претендент на мешок для трупов. В этом столкновении, при котором вся вина происшедшего целиком и полностью лежала на водителе автомобиля «Land Rover», покоившемся на асфальте, было именно так. Публика знала, что второй водитель мертв, и только это удерживало её на бесплатных местах для созерцания кульминации того, как тело, вместе с головой, накроют, чтобы дать понять дождю, что не стоит больше стучать тяжелыми каплями по закрытым векам мужчины – они уже никогда не откроются.

Николая, как только его сердце откликнулось на зов врачей, положили на каталку и перенесли в машину скорой помощи. Пока его несли, через приоткрытые глаза он видел, скорее даже фиксировал отдельные кадры жизни, в которую он вернулся. В подсознании отразились и перевернутые машины, и труп, и толпы зевак с врачами, которых он припомнил, лежа на больничной койке. Но, несмотря на это, в памяти всплывала картина того, что он увидел там, и воспоминания о том, что он там чувствовал. Всё это он взял с собой обратно в мир любви, обмана и боли, в отличие от мертвого водителя, получившего билет в конец света.

Приоткрыв дверь в то, что ему было уготовано после смерти, и сразу захлопнув её, он больше никогда не хотел прикасаться к её ручке. Несколько секунд другой жизни стали убедительным доказательством того, что реальность, какая бы она ни была, лучше того вечного, что ждёт в конце жизненного пути. Лежа на постели в больнице, Николай вновь и вновь вспоминал все рассказы тех, кто якобы пережил клиническую смерть и побывал там. «Лгуны, безжалостные лгуны, – думал он про них, – как они могут врать без зазрения совести всем, кто их слушает? И самое главное, врать убедительно и до мелочей одинаково. Ведь не было ни света, ни тоннеля, ни ощущения покоя. Лишь невыносимые, ежесекундные и многотысячные страдания». Николай не мог подобрать слов, чтобы описать то, что предстало ему после клинической смерти. Но эта картина постоянно была перед глазами. Он вспоминал её постоянно, и каждый раз ужасался тому, что он там был. Вспомнилась комедия Данте, которую он изучал уже после окончания средней школы, особенно та часть, где герой проходит через ад. Две остальные, даже «Чистилище», были скукой смертной. Но даже «Ад» Данте, каков бы ужасен и изощрён он ни был, не мог сравниться с тем адом, в котором оказался Николай. О том, что он побывал в аду, у него не было никаких сомнений. Остатки надежды на то, что это был дурной сон, развеял его лечащий врач, Андрей Борисович Сизов, после того, как, скрестив перед массивной грудью короткие толстые пальцы, сообщил ему, что Николай пережил клиническую смерть. «Спасибо вам, доктор, – с иронией подумал тогда Николай, – если бы не вы, то считал бы, что кошмар приснился и забыл про него. А теперь никак. Каждый день это вспоминаю и как с осознанием этого жить, не знаю». На деле же он просто кивнул доктору головой, после чего тот, машинально убрав с уголков своего рта белую пену от чрезмерно эмоциональной речи, частично размазав её по черным жидким волосам бороды, больше напоминавшей переросшую щетину, хлопнул в ладоши и, сказав, что он ещё навестит его, скрылся в коридоре, отвечая по мобильному: «Да, Илюша».

Палата, в которой лежал Николай, внушала спокойствие и уверенность. Идеальная чистота, постоянное наблюдение за его здоровьем и высококвалифицированное лечение – всё говорило о том, что он в непреступной крепости и любые лазутчики смерти будут своевременно обнаружены, задержаны и ликвидированы ещё до того, как он сам почувствует их присутствие. Вход к нему был строго с разрешения Андрея Борисовича, и первым, кто посетил Николая, когда он пришёл в сознание, была его жена. Увидев его, она сразу пустила из глаз две солёные дорожки, следы от которых явственно выдавали, что она переусердствовала с макияжем. Как обычно, она была отшлифовано обворожительна. Но, как и у Золушки, волшебство длилось лишь до полуночи, пока косметические молочко и тоник не обнажали сухой пергамент кожи. Она осторожно подошла к мужу, прикрывая ладонью свой рот. Побитый в происшествии вид Николая наводил ужас на любого. Присев рядом с ним, она взяла его руку. Как ни странно, сейчас ему это было приятно. Ему было приятно любое проявление чувств. Это лишний раз подтверждало, что он жив и есть люди, которым он дорог и нужен. Он бы хотел прикоснуться к её каштановым волосам, убрать прядь ниспадающих на лоб волос за ухо и, посмотрев в темно-карие глаза, сказать, как он её любит. Именно сейчас и именно в этот момент. Но сил хватило только на то, чтобы слегка сжать её пальцы.

– Как ты? – обратилась она к нему и вновь заплакала.

– Хорошо, – еле слышно проговорил он, – не плачь, Люда, правда, всё хорошо, всё позади.

Она не знала, что ещё сказать Николаю, и лишь молча давала скатиться слезам по ещё мокрым щекам. Пальцы её судорожно комкали его ладонь, так, что в какие-то моменты ему становилось больно, чего она, от волнения, не замечала. Николай понимал её. Он – единственная опора, которая есть у неё в жизни, и Людмила искренне переживала, скорее даже боялась за него, поэтому молча принимал эту женскую слабость. Тишину сопереживания нарушил Андрей Борисович, зайдя в палату и положив свои огромные руки на исхудавшие плечи жены.

– Людмила Игоревна, – обратился к ней врач, мягко протянув последнюю букву.

– Да? – от неожиданности встрепенулась она.

– Пора, пора, – так же мягко продолжал он. – С Николаем Альбертовичем всё в порядке. Он жив, и это главное. Шаг за шагом мы поставим его на ноги, и меньше чем через месяц он вас на руках вынесет. Жена ещё раз сжала руку Николая и, промокая щёки платком, вышла из палаты.

Доктор был прав, меньше чем за месяц Николай поправился и был готов к выписке для последующего восстановления сил дома. От полученных травм не было и следа, и он, хоть и не на руках с женой, но вместе с ней, вышел из больницы. Пока врачи ставили его на ноги, первые заморозки покрыли корочкой льда пропитанные насквозь осенней влагой улицы и тротуары. Больничный уход на время ослабил бдительность Николая, и он, сделав первый шаг, поскользнулся и чуть было вновь не отправился в ту палату, которую только что покинул, если бы не жена, вцепившаяся в его рукав и прервавшая падение.

– Осторожно, Коля, – не ослабляя мёртвую хватку, сказала Люда.

– Хорошо, хорошо, – с раздражением ответил он, – да отпусти ты руку, понял уже, что скользко.

Жена обиженно отпустила его руку. Восстанавливая здоровье, Николай постепенно восстанавливал и свои прежние черты общительности и такта по отношению к жене. Пока они шли к машине, он понял и ещё кое-что, помимо того, что следует ступать осторожно. Он понял, что может умереть в любой момент. А если он умрет, то вновь попадёт туда, куда уже заглядывал. В этом он не сомневался. От осознания этого ему действительно стало страшно, и он рефлекторно взял Людмилу под руку. Она же расценила этот жест по-иному.

Переходя дорогу на зелёный свет, им пришлось резко остановиться. Водитель «Mitsubishi», считая, что не стоит дожидаться следующего разрешающего сигнала светофора, пролетел пешеходный переход, не сбавляя скорости на уже загоревшийся световой сигнал красного цвета. Кто-то из прохожих бросил вдогонку водителю «улетающего» автомобиля пару крепких фраз. Николай прошёл молча и пропустил мимо ушей обращённые к нему слова жены. Он задумался над тем, что каждый день может стать для него последним. В принципе, так было и до аварии, но он не придавал этому никакого значения только потому, что не знал, какая жизнь его ожидает после этой жизни. Осознание того, что физическая смерть в этом мире даст ему жизнь в другом, где каждая секунда пронизана невыносимыми ощущениями во всех частях тела, заставляло по-другому относиться ко всем поступкам и быть предельно внимательным ко всему происходящему вокруг. Николай впервые в жизни испугался жить. Всё, что окружало его, могло в любой момент убить и обречь на вечные муки. То, что муки будут вечными, он не сомневался. После увиденного там он готов был поверить во всё. «Он мог умереть, поспешив первым перейти дорогу на разрешающий сигнал светофора. Он мог умереть от летящей ему в темечко сосульки, решив пройтись по узким центральным улочкам, где кучи снега и льда исчезали только с наступлением весны. Он мог умереть, поперхнувшись куском «Чикен Макнаггетс» или банально от рвотных масс после чрезмерного злоупотребления спиртным. Он мог умереть от любой мелочи», – так он думал, пока жена доставала ключи из сумочки, чтобы отключить автосигнализацию.

– Люда, я на заднее кресло сяду, – сказал он.

– Коля, ты чего? – удивилась она.

– Ничего, просто хочу сзади, вот и всё. Давай садись и меньше спрашивай, – отрезал он.

– Ты что, машин теперь боишься? – не желала успокаиваться она, обратив внимание, что он сел строго за водительским креслом.

– Люда, не будем сейчас начинать, ладно! – рявкнул он, не подразумевая ответа в своём обращении.

– Но тебе же придётся ездить, – попыталась она ещё раз.

– Люда… – не закончив фразы, раздражённо обратился к ней он, делая так каждый раз, когда хотел показать, что больше не желает продолжать разговор.

– Поняла, поняла, – пытаясь успокоить мужа, затараторила она, трогаясь с места.

Смотря на трассу, он только сейчас стал обращать внимание, с какой скоростью неслись по дороге машины. Каждая представляла собой пушечное ядро смерти, летящее им навстречу. Одно неосторожное движение, один неловкий поворот, и второго шанса может не быть. Сидя в салоне автомобиля, он отметил про себя, что жена была права насчет того, что ему придётся ездить. Кроме того, ему придётся выходить на улицу и жить так, как он жил раньше. А это всё может очень плохо для него обернуться. Такой поворот в судьбе его не устраивал. Необходимо было принять какое-то решение. Решение, которое сможет защитить от ожидающего его ада. Он должен вести войну против смерти, он должен сооружать баррикады и укреплять оборону, чтобы не дать ей дотянуться до него.

Все дни, пока Николай шёл на поправку, он сидел дома и руководил делами фирмы, общаясь с заместителями и партнерами через Skype или мобильный телефон. Окрепнув окончательно, он принял решение, что из дома он не выйдет. Он никуда не ходил и не ездил. Бары, рестораны, центры развлечений, фитнес-клуб, сауны, туристические круизы и загородные поездки были забыты. С женой он тоже никуда не ходил. Работа также не осталась в стороне. Организация работы компании полностью перешла в режим видео-конференц-связи. На работе директора никто не видел в живую, в результате чего среди сотрудников возникло волнение, сменяющееся шуточками, что Самсонов превратился в «большого брата» и следит за всеми своим «всевидящим оком». Все необходимые покупки для дома совершала Людмила лично или заказывала доставку. Причину своих поступков Николай не объяснял, так как понимал, что жена посчитает его не в своём уме, когда он расскажет ей о том аде, который ждёт его за порогом их особняка. Какой-то период она пыталась достучаться до него и понять, что с ним происходит. Поняв, что все её расспросы бесполезны, она с печалью поняла, что с этого момента она предоставлена сама себе. Последнее, что она пыталась сделать, это пригласить к ним домой Вадима Соколова, друга юности Николая, который был его первым заместителем в компании. Но это привело к ещё худшим результатам, чем те, которые можно было предположить.

Вадим пришёл после обеда, давно уже собираясь навестить друга и выяснить, почему тот превратился в затворника. Зайдя в комнату к Николаю, он не ожидал оказаться в хорошо оснащённом штабе, откуда могло вестись вещание на весь континент. Поздоровавшись с другом, он бросил своё грузное тело в кресло и сложил руки на внушительном животе.