Искра вечного пламени

Холодные, бесчувственные глаза. Серо-голубые глаза.

Глаза Потомка.

Почему мама здесь с ним? Ей случалось лечить заболевших Потомков, но не в Смертном городе – сюда заглядывали только Королевская Гвардия и те, кто искал неприятностей. Этот тип выследил маму? Она увидела то, что ей не следовало?

Она в беде?

Снова вспомнились тренировки с отцом. Я попыталась определить, какую угрозу представляет этот мужчина. Серьезное, но не злое лицо его дышало напряжением, крепкие, жилистые руки были скрещены на невероятно широкой груди. Ни стражи, ни сопровождающих я не заметила. Меч довольно непрактично висел на спине; из-за плеча торчал инкрустированный драгоценными камнями эфес. Лишь Потомок предпочтет что-то броское, больше похожее на украшение, клинку, созданному рассекать кости и мышцы.

На душе полегчало. Может, этот мужчина и не представлял угрозу – разве только своей магией. С Потомками никогда точно не скажешь. Одни искру едва способны высечь, другие погружают во тьму целые королевства.

Мама и Потомок спорили. Слов я разобрать не могла, зато отлично знала мамину жестикуляцию. Слишком часто она тыкала пальцем в меня так, как сейчас в мужчину. В отличие от мужчин в нашей семье, мы обе мгновенно вспыхивали от любой провокации.

Я вжалась в стену, на цыпочках подошла как могла близко, а потом шмыгнула за груду пустых деревянных ящиков. Спор мамы и Потомка разгорался, их голоса звучали громче и разносились по проулку.

– Это исключено, – рокотал мужской голос, низкий и бархатный.

От этого звука внутри у меня что-то заворочалось, словно просыпающийся дракон.

– Это не просьба, – заявила моя мать.

– Не тебе, Орели, мне приказывать.

– Напомню: одного моего слова хватит, чтобы все королевство узнало про то, как ты…

– Нет! – рявкнул Потомок. – Я уже десять раз от тебя откупался.

– И будешь откупаться снова и снова, пока жизни в опасности.

Откуп? Какую тайну узнала мама, чтобы подчинить Потомка своей воле? Потомков она лечила годами, но тайна отношений целителя и пациента священна и неприкосновенна, а маму ставили в пример всем целителям Люмноса. Она, разумеется, никогда не стала бы…

Я настолько осмелела, что подалась вперед и, прищурившись, вгляделась в щели между ящиками. Потомок опустил руки и наклонился к маме.

– Назови хоть одну вескую причину, по которой мне не стоит убить тебя на месте, чтобы покончить со всем этим?

У меня душа ушла в пятки, а мама и бровью не повела. Она подняла подбородок в открытом неповиновении.

– Если я погибну, твой секрет узнают все. Я об этом позаботилась.

Лицо мужчины по-прежнему было абсолютно спокойным, но бледные глаза, синевато-серые со стальным отливом, пылали от ярости. Я вздрогнула и непроизвольно сжала рукоятку ножа.

Мама заговорила снова, на этот раз без вызова:

– А еще ты и сам понимаешь: в таком случае ситуация лишь усугубится. И что беду можно остановить, лишь помогая мне.

Оба надолго замолчали. Вспоротый шрамом уголок губ Потомка мрачно опустился.

– Если действовать, то обязательно сегодня. Другого шанса не представится до… – Он огляделся, затем понизил голос до шепота.

Я вытянула шею, стараясь разобрать тихие слова. Подобраться бы чуть ближе…

– Деточка, подслушивание тебя погубит. – Голос раздался так неожиданно, что я вздрогнула и, обернувшись, перехватила взгляд ухмыляющейся морщинистой старухи. Она небрежно прислонилась к раме ближайшей ко мне двери. Темные глаза казались почти черными, плечи ссутулились от возраста. Старуха обмоталась невероятно ярким тряпьем, затертые куски ткани изумрудного и гранатового цвета заколыхались, когда она указала за мое плечо. – Раз уж собралась подслушивать, хотя бы удостоверься, что за тобой с другой стороны не следят. – Ее голос то повышался, то понижался; из какого она королевства, с таким плавным говором, я определить не могла.

Слова сорвались с языка прежде, чем включился мозг:

– Я не хотела… не собиралась…

– Врать бесполезно. – Старуха подмигнула мне, и морщины вокруг ее глаз собрались в пучки. – Все, что мне стоило бы знать, я уже знаю.

– Я думала, в Райском Ряду вопросы не задают.

Старуха пожала плечами:

– В вопросах ничего плохого нет. Вопросы приносят ответы.

Сухой, как шелест бумаги, смех эхом отразился от стен и заполнил все темные углы.

Я почувствовала досаду, понимая, что звук долетит до моей материи и до таинственного незнакомца. Брошенный украдкой взгляд это подтвердил: они скрылись из вида.

– Плакали мои ответы, – пробормотала я.

В чернильной глубине старушечьих глаз загорелся огонек.

– Те ответы тебе не нужны. По крайней мере, пока. У меня для тебя есть другие. Ответы, которых тебе не даст никто из смертных и из Потомков.

– Ваши ответы наверняка стоят денег. – Глаза я не закатила лишь усилием воли. Жуликов вроде нее я видела на рынке: они сулили золотые горы за монетку, выложенную здесь и сейчас. А вечером в таверне я слышала, как за кружкой пива они смеются над доверчивыми клиентами. – Попробую угадать… Любовь своей жизни я уже встретила, я нарожаю кучу детей и проживу долгую, безоблачную, счастливую жизнь.

– Нет, деточка. Боюсь, тебе ничего подобного не достанется. – В голосе старухи послышалась жалость, в лице мелькнуло сочувствие, и на душе у меня стало тревожно.

«Не глупи! – беззвучно отчитала я себя. – Это уловка, и ты на нее ведешься».

– Буду иметь это в виду. – Я скупо улыбнулась и повернулась, чтобы уйти. – Счастливого Дня сплочения.

– Эти глаза, они ведь достались тебе от отца? От твоего настоящего отца. – Я замерла. – И это не единственный его дар, верно?

Я резко повернула к ней голову:

– О чем это вы?

– Твоя мамаша думала, что получится скрыть правду от всего мира. Думала, что тем ее порошочком можно скрыть всё и от тебя. Но такие секреты невозможно хранить вечно. – Старуха подняла глаза к небу и взглянула на алое солнце, лившее на нас рассеянные лучи. – Похоже, Потомкам надоело ждать.

В голове у меня зазвенели тревожные звоночки. Эта старуха никак не могла знать про порошок и про причину, по которой я его принимала. Об этом знали только в моей семье, и никто не осмелился бы выдать секрет. Если только…

Если только старуха не знала мужчину, который меня зачал.

Но это было невозможно. Мама сказала, что тот мужчина умер до моего рождения, до того, как она поняла, что беременна. Даже человек, которого я сейчас называю отцом, не знал его имени.

В детстве я умоляла маму рассказать мне обо всем. Я чувствовала собственное ничтожество и воображала себя давно потерянной наследницей далекого королевства, но мама хранила тайну с решимостью, крепкой, как стена из фортосской стали.

Будто прочитав мои мысли, старая карга весело на меня взглянула:

– Твой отец знает о твоем существовании. Он тебя ждет.

– Зачавший меня, а не мой отец, – поправила я сквозь зубы. – И он погиб.

– Должен был погибнуть. Но он из крепких. – Старуха усмехнулась. – Похоже, это еще одна его черта, которую ты унаследовала.

С негромким ш-ш-ш! мой кинжал выскользнул из ножен. Я нацелила его на старуху и, велев руке не дрожать, подобралась ближе.

– Кто вы?

Старуха неодобрительно зацокала языком:

– В этом плачевном состоянии ты так легко предсказуема. И податлива. Я хоть сейчас могла бы забрать тебя, сделать тебя своей. – Уголки бескровных губ поднялись, седая голова чуть наклонилась. – Деточка, как насчет того, чтобы стать моей? Вместе мы таких ужасных дел натворили бы, ты и я! О, ради такого можно и гнев Блаженных Потомков потерпеть. – Старуха подняла узловатый палец и погладила мою скулу. – Ах, Дием Беллатор, что мы с тобой наворотили бы!

Я попыталась протестовать, оттолкнуть ее руку, отпрянуть от холодных пальцев. Но могла лишь смотреть на старуху, вытаращив глаза от ужаса.

Собственное тело мне больше не подчинялось.

«Не такая уж ты и смелая, да?» – теперь голос старухи эхом раздался у меня в голове. Он звучал иначе, музыкальнее. Струился, как расплавленная платина, и источал силу.

Я мысленно билась и извивалась в тисках ее разума, но безуспешно. Ее темная воля полностью меня подчинила.

Острый ноготь скользнул по моему подбородку, провел по шее и ключице.

«Соблазнительно, как соблазнительно», – промурлыкала она.

От ее прикосновений моя спина невольно изогнулась. Старуха подчинила себе даже мое дыхание, каждый вдох требовал ее безмолвного согласия.

Она снова взглянула на узкую полоску малинового неба, тяжело вздохнула и, прежде чем встретить мой взгляд, закатила глаза.

«Когда мы встретимся снова, вспомни этот момент, дитя. Вспомни, что я могла заставить тебя встать на колени. Что я могла заставить тебя умолять».

Старуха щелкнула костлявым запястьем, и ледяные пальцы ее воли разжали хватку на моих венах и отцепились от костей. Я снова могла управлять своим дрожащим телом.

Отскочив от нее, я схватилась за горло.

– Кто вы? Как вы… это делаете?

– Слушай меня, Дочь Забытого, слушай внимательно. – Старуха подалась ко мне и ткнула в плечо. – Прекрати убегать от себя. Прекрати прятаться.

– Я ни от чего не пря…

– И прекрати принимать клятый порошок огнекорня.

Я снова застыла. Старуха не могла это знать. В принципе не могла. Она…

Я покачала головой, прогоняя эти мысли. Какой от них прок? До боли ясно, что моя мать скрывала больше, чем я предполагала. Мне нужно было выбраться отсюда, отыскать ее и покончить с секретами раз и навсегда.

Я попятилась от старухи, развернулась и побежала прочь, а ее насмешливый мелодичный голос летел вместе со мной по проулку.

«Когда Забытых кровь на очаги падет, порвутся цепи, – напевала старуха в моей голове. – Око за око требует старый долг, чтоб не остаться в ярме навеки».

Не решаясь оглянуться, я улепетывала от этой пугающей карги.

– Счастливого Дня сплочения, Дием Беллатор! – крикнула она. – Надеюсь, он не станет для тебя последним.

* * *

Прошло несколько часов, а мама домой так и не вернулась.

Ни отцу, ни брату о случившемся в тот день я не рассказала. Я думала только о маме, вопросов к ней с каждой секундой становилось все больше. Я сидела на крыльце нашего дома, ждала, когда она покажется на лесной тропке; ждала, чтобы наброситься на нее и утолить свое обострившееся любопытство.

Но мама не вернулась.

Мы тихо поужинали у камина – натужно улыбаясь, спорили о том, какой невинный пустяк мог ее задержать, но на каждый скрип резко поворачивали головы к двери.

После наступления темноты мы бродили по лесу за нашим домом и громко звали маму по имени. Теллер несколько раз прошелся по тропке, ведущей в Центр целителей, а отец обыскал более дикие участки леса. Я же осматривала береговую полосу, где мы с мамой часто собирали растения для медицинских снадобий.

Взгляд зацепился за свет далекого фонаря на лодке. Свет становился все ярче по мере того, как лодка приближалась, явно возвращаясь к берегам Люмноса. Странно, ведь на День сплочения запрещалось выходить в Святое море. Но поскольку солдаты Королевской Гвардии в данный момент нажирались во дворце, мерзкие личности всех мастей пользовались послаблением в соблюдении законов.

Мысли об этом терзали мне душу, когда я вернулась в пустой дом. Чуть позже ко мне присоединились папа и Теллер – оба помрачнели, когда их встретила лишь я одна.

Мама домой так и не вернулась.

На следующий день мы обошли всех соседей и друзей, надеясь, что кто-то из них приютил маму на ночь. Навестили пациентов, которых она лечила, – ни один из них не заметил ничего необычного. Перерыли мамины вещи в тщетной надежде на то, что она куда-то уехала. Прочесали улицы Смертного города.

Мы искали любую зацепку, чтобы найти ее. Живой или мертвой.

Так прошло несколько дней. Потом несколько недель. Потом несколько месяцев.

А мама… домой она так и не вернулась.

Глава 2

Шесть месяцев спустя

– Дием!

Это был не оклик, а, скорее, команда, жесткое требование, исключавшее любую реакцию, кроме беспрекословного подчинения.

У меня напряглись плечи. Этот не был голос знакомого мне спокойного человека с добрыми глазами, мозолистые руки которого крепко обнимали меня после трудного дня. Человека, хоть и не родного мне по крови, но ставшего мне лучшим отцом на свете.

Это был голос мужчины, которым он был прежде.

Голос солдата, который пробился на самый верх армии Эмариона и заслужил наивысшее для смертного звание благодаря исключительным лидерским качествам и героизму на поле боя. Голос воина, имя которого могло войти в легенду, не оставь он службу ради тихой жизни с нищей молодой женщиной и ее дикой малюткой-дочерью.

Это был голос командира, и он никогда не сулил ничего хорошего.

Теллер оторвал взгляд от книги и улыбнулся мне в бесячей манере младшего брата:

– И что же ты натворила на этот раз?

Я закатила глаза и зашнуровала высокие сапоги до конца:

– Что бы то ни было, уверена, отчасти в этом виноват ты.

Теллер улыбнулся еще шире. Он понимал, что я мелю чепуху. Братишка был самым послушным солдатом нашего отца. Если командир когда-нибудь его и отчитывал, то лишь потому, что Теллер из жалости брал на себя мою вину, чтобы избавить меня от очередной нравоучительной лекции.

– Ди-ем! – снова прогудел отец, угрожающе растягивая два слога моего имени. – Иди сюда немедленно!

– Тебе конец! – подначил Теллер.

– Постарайся не так сильно этому радоваться. – Я заплела длинные, до пояса, белокурые волосы в неряшливую косу и взяла оружейный ремень. Кожаные ножны стукнули меня по бедрам, и я щелкнула медной пряжкой. – Пойду, мне еще встреча с Морой предстоит.

Я понеслась по короткому коридору в согретую камином, обшитую деревом комнату, которая в нашем маленьком доме служила залом. Огибая опасно высокие стопки книг, стоящие практически в каждом углу, я перебирала события последних нескольких дней, но все равно никак не могла угадать, чем вызвана конкретно эта выволочка.

Если честно, поводы имелись.

Проскользив по полу пару шагов, я остановилась перед отцом и невинно улыбнулась, постаравшись, чтобы вышло максимально естественно.

– Дием здесь, командир!

Я ударила себя кулаком в грудь, изображая воинское приветствие.

Услышав это обращение, отец прищурился. Заранее определять, подогреют ли воспоминания его гнев или успокоят, всегда казалось делом неблагодарным. Сегодня мои шансы выглядели неубедительно.

– Ты принимаешь порошок огнекорня?

Я подавила желание съежиться.

– Да, – протянула я медленно и опасливо.

– Каждый день?

Я переступила с ноги на ногу. Разговор принимал скверный оборот.

– Ну… может, пару дней пропустила.

– Сколько дней ты его не принимаешь?

– Ну, дел было невпроворот. Домашних забот хватало, в Центре вечно бардак, а еще…

– Сколько дней, Дием. – Фраза прозвучала не как вопрос, а как приказ.

Я вздохнула и пожала плечами:

– Точно не знаю.

Отец сложил руки на груди и сильно нахмурился. Его лицо давно избороздили морщины, однако он все еще был сильным воином – загорелая кожа, огрубевшая за годы пребывания под эмарионским солнцем; крепкие, мускулистые плечи.

– А вот я знаю очень точно. Дием, ты догадываешься, откуда я так точно знаю?

Я сдержала язвительный ответ и, качая головой, сумела выдержать его взгляд.

– Оттого, что я нашел это. – Отец поднял маленький пузырек-полумесяц с порошком цвета крови. – Нашел я это в ящике для рыбалки. В том, который не открывали с тех пор, как я выходил в море десять дней назад.

На миг наш спор разыгрался в театре моего воображения. Я пожалуюсь, что от порошка мне тошно, что он путает мне мысли и притупляет эмоции. Отец возразит, что это необходимые побочные эффекты, а галлюцинации, с которыми борется огнекорень, – симптом болезни, унаследованной от родного отца, той самой, которая сделала мне в десятилетнем возрасте волосы белыми, а глаза серыми, – куда страшнее спутанных мыслей. Я обмолвлюсь, что не пью порошок уже несколько недель, а видения не вернулись. Отец заявит, что я веду себя необдуманно и опрометчиво и моя мать была бы разочарована.

Моя мать.

В такой паутине мне запутываться не хотелось.

Опыт подсказывал, что нужно обойтись малой кровью и сдаться. Но уже когда я опускала голову и изображала на лице покаяние, глубоко внутри меня раздался настойчивый голос – зов моего огненного темперамента.

«Борись!»

– Спасибо! – проговорила я, постаравшись, чтобы прозвучало максимально виновато. – Я обыскалась его. – Я потянулась, чтобы выхватить пузырек, но отец перехватил мою руку и стиснул запястье.

– Дием, я должен понимать, что могу тебе доверять.

Противоборствующие волны стыда и раздражения рвались на волю. Я отвела взгляд, гася обе.

– Знаю, тебе приходится нелегко с тех пор, как твоя мать… – Отец осекся, и я поняла, что он лихорадочно подыскивает нужное слово. Исчезла? Сбежала? Была похищена?

Похороны ей мы так и не устроили. Даже так и не признали, что она, возможно, мертва.

От нежелания смириться с неизбежным, наивности или глупой, слепой надежды мы убедили себя, что ее просто временно нет дома. Она отправилась в путешествие, о котором забыла рассказать. Навещает больного, которому понадобилось больше помощи, чем она рассчитывала. Скоро мы получим от нее письмо с бесконечными извинениями и подробным объяснением случившегося. Вот-вот она вернется домой.

Первые несколько дней я в это почти верила. Но теперь, когда прошло столько недель…

Нет, мы не говорили об этом. Проглоченная месяцами тишины, правда стала слишком болезненной.

– Нам всем приходится нелегко в ее отсутствие, – сказал отец.

«Борись!»

Он зазвучал снова, тот терзавший меня голос. Резкий ответ сложился у меня в груди, зубы стиснулись, чтобы его сдержать.

Папино лицо смягчилось.

– Ты столько помогала мне дома, а Мора рассказывала, что твоя работа в Центре целителей совершенно неоценима. Я вижу, как ты стараешься, и очень это ценю.

Передо мной был командир в действии. Человек, способный заметить готового сорваться солдата и вразумить его добрым словом и похвалой.

Как правило, способность отца манипулировать чужим самолюбием вдохновляла. А сейчас ловкость, с которой он применил ее ко мне, пуще прежнего расшатала мне нервы.

– Милая, я лишь беспокоюсь о твоем здоровье. Если болезнь вернется…

– Я в порядке, – резко перебила я. – Извини. Я приму лекарство сегодня.

– Ты по какой-то причине перестала принимать огнекорень?

Мои мысли метнулись к черноглазой старухе в темном проулке.

– Я… Просто у меня голова шла кругом.

– Как тот пузырек оказался в моем ящике для рыбалки?

«Потому что, как только соберусь с духом, я планирую взять нашу лодку и утопить пузырек в Святом море».

– Я занесла ящик в дом на прошлой неделе. Наверное, тогда пузырек и упал в него. – Я заставила себя улыбнуться как ни в чем не бывало. – Мне правда пора идти, не то мы с Теллером опоздаем.

Тяжелый выдох отца ясно показывал, что эта байка его не убедила, но мою руку он выпустил.

Я почти дошла до двери, когда его голос зазвучал снова:

– Дием!

Я поморщилась и, вскинув брови, глянула через плечо.

– Я тебя люблю.

Моя раздражительность растворилась в его нежных словах. Этот чуткий, благородный мужчина, столько лет жертвовавший всем ради меня и моей матери, истинной причиной моей злости не был. Я отчаянно старалась об этом не забывать.

– Я тоже тебя люблю. – Я замолчала, потом, подмигнув, добавила: – Люблю вас, командир.

Отец громко хохотнул, потом махнул мне рукой: иди, мол. Я схватила сумку и выбежала за порог, пока он не передумал.

Наш дом – простое строение, спрятавшееся у болотистого залива, который петляет на запад от моря в центре атолла Эмарион. Отец построил его с нуля, мечтая о тихом пристанище в относительной дали от любопытных глаз. На то, чтобы избавиться от болотной растительности, ушли месяцы, но за то время отец с матерью создали идиллический оазис в его нынешнем виде, сияющий бриллиант в грязной луже.

Этот дом всегда был моим островком безопасности, полным воспоминаний о том, как мы с мамой сидели на крыльце и готовили настойки; как мы с отцом выходили в море и рыбачили; как мы с Теллером носились по лесу, окружающему наше жилище, словно щит.

Но за последние несколько месяцев родные стены стали казаться пустыми. Лишенными сути.

– Так он наконец понял, что ты перестала пить порошок? Сколько уже ты не пьешь его, месяц?

Я шикнула на брата, нервно убедившись, что отец вне пределов слышимости.

– Не понимаю, о чем ты.

Теллер закатил глаза и зашагал по лесной тропе рядом со мной.

Я опасливо посмотрела на брата:

– Так ты знал?

– Конечно знал. Ты стала другим человеком с тех пор, как перестала его принимать.

– Неужели?

– Да, – ответил Теллер, и по его голосу стало ясно, что он еще преуменьшил. – Странно, что отец так долго не замечал.

Несколько минут мы шли молча, слушая, как под ногами хрустят упавшие ветки и мертвые осенние листья.

– Что значит, я стала другим человеком?

– Если скажу, обещаешь не злиться на меня за это?

– Нет.

Теллер фыркнул:

– Вот тебе отличный пример.

Я остановилась и, повернувшись к Теллеру, сердито на него посмотрела:

– Объясни.

– Ты злая. Унылая. Топаешь по дому, огрызаешься в ответ на простые вопросы, относишься ко всем как к врагам.

Теллер не ошибался. В последнее время гнев жег меня каленым железом, а фитиль моей вспыльчивости стал пугающе коротким.

Поначалу я приписывала это отсутствию мамы, но ведь она пропала несколько месяцев назад.

А мое состояние изменилось за несколько недель после отказа от огнекорня. Разум прояснился, ничто больше не притупляло остроту эмоций, и несправедливости мира теперь донимали меня так, что игнорировать их становилось все сложнее.

Ехидные замечания от одноклассников Теллера. Шушуканье горожан. Насилие и холодное бездушие стражи Потомков.

Всю жизнь я пыталась убедить себя, будто не переживаю из-за слов и действий других людей, но вот туман рассеялся, и я понемногу поняла, что очень даже переживаю. И что мне надоело изображать спокойствие.

Я нахмурилась, когда мы снова зашагали по исхоженной тропе.

– Собираешься меня отчитывать? Хочешь, чтобы я снова стала тихой, послушной Дием?

– Да ты в жизни ни тихой, ни послушной не была. – Теллер толкнул меня плечом. – И я доверяю твоему здравомыслию. Ты – одна из лучших целительниц королевства. Мать об этом позаботилась. Раз считаешь, что огнекорень тебе не нужен, значит, понимаешь, что делаешь.

В груди потеплело, но я проворчала:

– Хоть один член моей семьи мне доверяет.

– Отец доверяет тебе. Он просто беспокоится. Мы оба о тебе беспокоимся.

– Я в порядке, клянусь. Если симптомы вернутся, я снова начну принимать порошок. – Я вздохнула, взяла Теллера под руку и притянула к себе. – И ты прав. За последнее время я обозлилась. Только не знаю, из-за огнекорня это или… – Я неопределенно повела рукой, показывая на окружающий мир. – Из-за всего.

– Понимаю. – Голос Теллера стал тише. – Думаешь, мы еще ее увидим?

Мне хотелось сказать «да». Хотелось заверить братишку, что все будет хорошо и это лишь временная заминка в нашей скучной во всех иных отношениях жизни.

А еще больше мне хотелось верить в это самой.

Но у меня никогда не получалось врать Теллеру, даже если правда казалась невыносимой.

– Не знаю, – честно ответила я. – Я всегда думала, что почувствую сердцем, если ее не станет. И отец уверен, что она где-то рядом. Исчезнуть, не попрощавшись и не оставив письма… – Я зажмурилась, чтобы подавить страх, проникающий в мысли. – У мамы всегда были секреты, но такое необычно даже для нее.

– А твое расследование ни к чему не привело?

Я напряглась.

– Не сказать, что «ни к чему». Я выяснила, что за неделю до исчезновения она посещала дворец чаще обычного. Один из членов королевской семьи заболел, и ее вызывали почти каждый день. Теперь вместо мамы туда ходит Мора, но она клянется, что ничего странного не видела и не слышала.

– А что насчет Потомка, разговор с которым ты подслушала?

Перед глазами мелькнул образ из памяти – мрачные черты, шрам, пронзительные глаза, глубокий голос. Его лицо я видела всякий раз, когда закрывала глаза, а стоило вниманию рассеяться, слышала бархатный шепот.

Все это время я отчаянно искала его след, надеясь, что он может знать что-нибудь, что угодно, что поможет поискам мамы.

Я допустила ошибку, расспрашивая горожан. Услышав, что моя мать пошла за красивым Потомком в Райский Ряд, они только смотрели с презрением. Слухи о том, что она забеременела не от мужа и от стыда сбежала, вскоре после моих расспросов распространились как пожар.