То, что ждало в темноте

То, что ждало в темноте

Лариса Печенежская

© Лариса Печенежская, 2025

ISBN 978-5-0065-2610-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Каждый раз, когда мы пытаемся спрятать свою боль и страхи глубоко внутри,

они находят путь, чтобы вернуться, – даже если это путь через наши сны».

Гаррет Феллгейт снова видел этот сон. Он стоял перед старым заброшенным домом, окна которого были покрыты грязью и пылью, а двери казались закрытыми навсегда. Ночная мгла окутывала всё вокруг, словно густой туман, скрывающий от глаз нечто зловещее. Лишь слабый лунный свет пробивался на покосившееся крыльцо, подчёркивая его заброшенность и запустение. Казалось, дом был проклят и отвергнут временем, а его стены таили в себе древнюю тайну, которую никто не должен был раскрыть.

Он шагнул вперёд, и холодный ветер прошёлся по его коже, как ледяное прикосновение прошлого, которое вновь воскресло. Этот ветер казался живым – в его порывах слышались шепоты, напоминающие забытые голоса, затаённые секреты, которых лучше было бы не касаться. Ветер словно звал его, подталкивал вперёд, обещая раскрыть нечто запретное. Старые доски крыльца сдавленно и горестно застонали под его весом, когда он ступил на них, и мурашки пробежали по всему телу. Сжав зубы, он решительно открыл входную дверь и вошёл внутрь.

Дом встретил его зловещим молчанием, пропитанным скрытыми угрозами. Пыльные коридоры тянулись в бесконечность, и ему казалось, что стены дышат, сжимаясь и разжимаясь, словно наблюдая за ним. Пустые комнаты с зияющими дверными проёмами напоминали пасти, готовые поглотить любого, кто осмелится войти. Лунный свет едва пробивался сквозь грязные окна, отбрасывая странные тени на стены – тени, которые, казалось, жили своей жизнью.

Они двигались, издеваясь над его восприятием, то подходя ближе, то исчезая в темноте, то обвиваясь вокруг его ног. Блёклый лунный свет, пробивающийся через щели досок, создавал иллюзию, будто кто-то мелькает в углах его зрения. Сердце Гаррета сжималось от тревоги, ощущая приближение неотвратимого. Он чувствовал, что дом ждал его возвращения, словно голодный хищник, готовый наброситься на свою добычу.

Воздух в доме становился всё более тяжелым и густым, словно пропитанным страданием и забвением. Ему чудилось, что каждая частица воздуха несла в себе шёпоты прошлого, предупреждения, которые не удалось услышать вовремя. Каждое движение сопровождалось скрипом пола, звук которого разносился по всему дому, как зловещее предостережение. Казалось, сам дом пытался остановить Гаррета, удержать его от дальнейших шагов. Паутина, свисавшая с потолка, цеплялась за него, а пыль, поднимавшаяся в воздух, пыталась задушить, проникая в лёгкие и вызывая приступы кашля. Было ощущение, что само пространство вокруг сжималось, не желая пропускать его.

Вдруг он заметил дверь в конце коридора. Она выделялась своим зловещим видом, маня его к себе. Поверхность двери была покрыта тёмными рытвинами, похожими на следы когтей, словно кто-то отчаянно пытался прорваться через неё. Тревога в груди нарастала, предвещая что-то ужасное. Его рука нерешительно коснулась ледяной дверной ручки – и холод пронзил пальцы, вытягивая тепло и заставляя сердце колотиться быстрее. Его удары отдавались эхом в ушах, заглушая все остальные звуки. Страх и странное любопытство переплелись, вынуждая его повернуть ручку. Дверь медленно со скрежетом начала открываться, сопротивляясь, как будто скрывая нечто, что не должно было быть обнаружено им.

И в этот момент он услышал шепот. Сначала едва уловимый, словно доносящийся издалека, затем он стал звучать ближе и громче, заполняя пространство вокруг. Это был многоголосый шепот, полный страха, отчаяния и гнева. Голоса накладывались друг на друга, каждый пытался перекричать остальные, создавая хаос и невыносимое давление, от которого закружилась голова. Холодный пот стекал по спине, и он понял, что должен узнать правду, что-то увидеть, даже если это стоило бы ему потери разума. Но увидеть то, что было за дверью, ему не удалось, так как он проснулся. Непроизвольная дрожь сотрясала его тело, зубы стучали. Гаррет сжал их до скрипа, чувствуя, что дом пытается донести до него нечто важное, нечто, что он не должен игнорировать.

Он попытался не придавать значения этому сну, но каждую ночь он возвращался, настойчиво стучась в его подсознание и заставляя просыпаться в холодном поту. Иногда Гаррет слышал свой собственный детский смех, доносящийся издалека, иногда шаги, будто кто-то ходил рядом. С каждым разом сны становились всё более насыщенными и реальными, превращаясь в полноценные видения, и каждое пробуждение приносило с собой нарастающее чувство тревоги.

Он всё чётче видел повторяющиеся фрагменты – тяжёлую старую дверь, следы на пыльном полу, непонятные звуки из глубины дома, чей-то стон… Иногда ему казалось, что он слышит, как кто-то зовёт его по имени и просит о помощи, или видит расплывчатый силуэт, тянущий к нему руки и умоляющий идти вслед за ним. Он чувствовал запахи из детства – сырости, древесины, дыма от печи… И постепенно границы между сном и реальностью начали стираться.

Гаррет больше не мог понять, где заканчивается видение и начинается его обычная жизнь. Иногда он просыпался, ощущая, что всё ещё находится в коридорах того зловещего дома. Скрип половиц казался настолько реальным, что по утрам он в ужасе оглядывал комнату, пытаясь найти источник звука. С каждым новым днём реальность становилась всё более размытой и, смешиваясь со сном, погружала его в безумие.

Однажды он увидел на своей руке отметину, похожую на след от когтей – точно такую же, как ту, что видел на двери во сне. Она исчезла спустя несколько часов, но оставила в его душе ощущение, что дом каким-то образом проник в его реальность. Во время прогулок ему казалось, что вдалеке мелькает знакомая фигура, прячущаяся в старом доме. Видение исчезало, но страх и чувство, что граница между мирами становится всё тоньше, только усиливались.

Даже в тишине своей квартиры он слышал далёкие шепоты, зовущие его вернуться и восстановить что-то, несправедливо преданное забвению. Он просыпался с дрожью, ощущая могильный холод. Каждое пробуждение приносило ощущение, что он упускает что-то важное, что должно раскрыться, если бы он остался во сне чуть дольше. Тревога и недосказанность вытесняли всё остальное, оставляя Гаррета наедине с его страхами и вопросами.

Со временем сны стали невыносимыми. Гаррет понимал: если он не разберётся в происходящем, то окончательно потеряет способность отличать сон от яви. Он чувствовал, как теряет контроль над своим разумом: день превращался в нечто, где ему не было места, а ночи становились мучением. В каждом сне стены дома тянулись к нему, отчаянно звали его по имени, шептали что-то на ухо, заставляя чувствовать себя на грани безумия.

Однажды, проснувшись, он заметил на запястье красную отметину, напоминающую след от цепи. Он смотрел на неё с ужасом, пока она медленно не исчезла, оставляя ощущение, будто дом пытается поставить на нём свою метку. С каждым днём отметины, связанные с заточением и насилием, становились всё более настоящими. Он чувствовал, что дом проникает в его жизнь, разрушает его реальность.

Гаррет понимал, что, если он не вернётся в прошлое, не откроет ту дверь и не узнает, о какой тайне пытается поведать ему дом, он потеряет самого себя. Страх смешивался с решимостью узнать правду, какой бы страшной она ни оказалась. Он знал, что должен откликнуться на этот зловещий зов, ибо в нём росло стойкое ощущение, что, если он не сделает этого, его жизнь превратится в ад. Зловещий дом из его детства просто не оставил ему другого выбора. Но он почему-то медлил, боясь вернуться в прошлое. И этот панических страх заставлял его мириться с ночными мучениями.

Глава 1. Письмо из прошлого

«Иногда прошлое не отпускает.

Оно ждёт момента, чтобы вернуть тебя туда, где всё началось…».

Гаррет пытался вести нормальную жизнь, стараясь держаться подальше от снов и всего, что могло напомнить ему о прошлом, но всё больше погружался в бездну отчаяния. Сны проникали в его реальную жизнь, стирая границы между ночными видениями и бодрствованием. Он часто ловил себя на том, что слышит шёпот, исходивший от стен собственной квартиры, когда сидел в одиночестве, погруженный в свои мысли.

Иногда ему казалось, что в дверях спальни кто-то стоит или чья-то фигура мелькала в его периферийном зрении, но, когда оборачивался, – там никого не было. На работе, сидя за столом, он однажды ясно увидел перед собой образ старого дома, будто кто-то спроецировал его в виде голограммы. Порой он ощущал на себе прикосновения, как те, что чувствовал во сне, ледяные и чуждые, и в такие моменты его охватывал страх, а сердце начинало бешено колотиться.

Мир вокруг него терял чёткость, словно становясь отражением его ночных кошмаров, а звуки и образы из снов проникали в каждый аспект его реальности, заполняя её тревогой и смутными предчувствиями. Но было нечто даже более пугающее, чем эти сны. Он начал замечать, как реальность и видения смешиваются в его сознании, как тонкие линии между ними постепенно стираются.

Иногда, гуляя в выходные дни по парку, он ловил себя на том, что видит тени, скользящие между деревьями и приближающиеся к нему, те самые, от которых он не мог избавиться в снах, находясь в старом доме. Однажды он остановился у светофора и ясно ощутил, как кто-то невидимый сжал его руку. Гаррет в эту минуту подумал, что это ему просто показалось, но красные следы от чужих пальцев, оставшиеся на запястье, свидетельствовали об обратном.

Звуки, которые он слышал во сне – шёпоты, стонущие голоса, чей-то настойчивый зов – начали вторгаться в его повседневную жизнь, проявляясь в самых неожиданных моментах. Он слышал, как кто-то зовёт его по имени в полной тишине, и, вскакивая, оборачивался. Но поскольку никого в квартире не было, он возвращался на место, убеждаясь, что он находится не во сне.

Сначала он предполагал, что так проявляет себя усталость, но с каждым днём эти явления становились всё более реальными, и Гаррет понял, что его разум начинает предавать его. Окружающий мир стал терял чёткость, словно становясь отражением его ночных кошмаров. Это ощущение безумия и понимание того, что он больше не контролирует свою жизнь, становилось всё сильнее.

На работе со временем все заметили его подавленное состояние. Коллеги пытались подбодрить его, выяснить причину, но Гаррет отвечал отвлеченно. Его мысли постоянно были далеко, в коридорах старого дома, порождая рассеянность, которая вызывала у них недоумение.

Странности, которые преследовали его дома, начали проявляться и на работе. Порой ему казалось, что стены офиса покрывались той же пылью и паутиной, что и в его ночных кошмарах. Он слышал приглушенные голоса, хотя офис был пуст. Однажды, во время совещания, он увидел, как расплывающийся силуэт темной фигуры из старого дома промелькнул перед ним, посмотрев на него с осуждением, и внезапный холод пробрал до костей. Казалось, что заброшенный дом преследует его даже здесь, среди яркого света и людей.

Документы, лежавшие на его столе, вдруг начинали казаться ему старыми, покрытыми жёлтыми пятнами, словно они пролежали в том зловещем доме многие годы. Это чувство нереальности, проникшей в реальность, не покидало его ни на минуту.

Даже привычные разговоры с приятелями стали для него тяжёлым бременем – он не мог поддерживать беседу, не мог сосредоточиться. Всё, что раньше приносило радость, теперь выглядело чужим и бессмысленным.

Каждую ночь Гаррет ложился спать с надеждой, что в этот раз кошмар не вернётся, что он сможет отдохнуть и проснуться свежим и полным сил. Но сны становились всё более реальными, всё более насыщенными, а пробуждение было сродни возвращению из другого мира – мира, который не давал покоя, проникая в явь.

Тревога захватила его разум, наполняя каждый уголок его жизни. Он начал избегать людей, замыкаться в себе. В зеркале он видел уставшее, изможденное лицо и глаза с темными кругами, в которых был лишь страх, непонимание происходящего и обреченность. Казалось, заброшенный дом из его детства проник в его сознание, забрал всю энергию и силы, оставив только пустоту и отчаяние.

Гаррет стал терять вес, истощаясь внешне и внутренне. Он всё чаще замечал, что не помнит, как проводит целые часы – время уходило в пустоту, а он просто сидел и смотрел в одну точку, не имея ни энергии, ни желания что-либо делать. Иногда он слышал голос, говорящий вслух какие-то бессвязные фразы, и лишь спустя несколько мгновений осознавал, что это он сам. Мысли путались, и ему стало трудно фокусироваться даже на простых действиях. Он чувствовал, как всё больше утрачивает контроль над своим разумом, и понимал, что с ним происходит нечто разрушительное и необратимое.

Ситуация неотвратимо ухудшалась. Простейшие задачи на работе уже вызывали у него затруднения, а постоянная усталость делала каждый день нескончаемым. Он забывал важные поручения, терял документы и не мог сосредоточиться даже на самых элементарных вопросах, не мог выносить свет офисных ламп, которые вызывали у него головную боль, а общение коллег друг с другом, превращавшееся в один надоедливый гул, раздражало его до крайности. Письма, отчёты, разговоры – всё это становилось невыносимо трудным, как будто каждый его день был борьбой с непомерной тяжестью, которая давила на его плечи и вытягивала из него последние силы. Начальство начало замечать его постоянные ошибки и странное поведение, и Гаррет понял, что вскоре потеряет работу.

Но, как ни странно, это не огорчило его. Наверное, потому, что жизнь для него утратила смысл, став лишь чередой бессонных ночей и бесконечного внутреннего напряжения. Он чувствовал, как медленно теряет себя за пределом реальности, и это пугало его ещё больше, чем ночные кошмары.

Его жизнь превратилась в серую рутину – без сюрпризов, эмоций и лишних воспоминаний, а безрадостные, тягостные будни стали похожи один на другой: он просыпался от тревожного сигнала будильника, делал себе крепкий кофе и сидел в тишине на кухне, пытаясь поладить с непроснувшимися мыслями, которые все еще оставались там, во сне. На столе перед ним стояла старая с небольшой выщерблиной керамическая кружка, которой он пользовался уже много лет. Пар от кофе поднимался к потолку, а он смотрел на него, пытаясь сосредоточиться, лишь бы не думать о том, что только что пережил в очередном сновидении.

Затем, не спеша одевшись, выходил на улицу, садился в машину и ехал на работу. В свободное время ходил по одним и тем же улицам, видел одни и те же лица – соседа, выгуливавшего собаку, пожилую женщину, которая постоянно сидела на лавочке и кормила голубей, малышей на детской площадке и их мам, которые собирались в кружок и о чем-то весело рассказывали друг другу, Мейсона Лонга и Уильяма Кейси, игравших в шахматы…

Он замечал, как кто-то из них машет ему рукой, но его ответное движение было таким же вялым, как и всё остальное – его выражение лица, походка, улыбка. Все окружающие его картины, казалось, были лишены естественного цвета и больше не вызывали у него никаких чувств. Он смотрел на мир через мутное стекло внутренней депрессии, каждый звук которого воспринимался приглушённым, а краски – изо дня в день все более тускнеющими.

Гаррет предпочитал обедать в одиночестве, сидя в маленьком кафе неподалёку, где персонал уже привык к его молчаливому присутствию. Официантка, видя его, без лишних слов приносила заказ – чашку чёрного кофе и двойной гамбургер, который Гаррет ел, уставившись в окно, где жизнь кипела, не касаясь его.

После работы он возвращался в свою пустую квартиру, встречавшую его тишиной, от которой ему становилось не по себе. Он медленно разувался, ставил ботинки ровно у порога, как будто это имело какое-то значение, и проходил на кухню, где включал телевизор, который работал почти без звука, создавая видимость чьего-то присутствия.

Даже любимые когда-то фильмы больше не приносили утешения. Гаррет готовил себе на ужин простую еду – макароны, яичницу, сэндвичи, словом, то, что не требовало усилий и времени, а затем ел, глядя в одну точку. Он даже не задумывался о вкусе еды, воспринимая ее как часть привычки, как жизненную необходимость организма, который нужно поддерживать.

Вечерами он смотрел с балкона на свет чужих окон, наблюдая, как люди общаются, смеются и занимаются своими делами, чувствуя, что находится за невидимой стеклянной стеной, отрезанный от этого мира. Иногда ему казалось, что он видит в толпе знакомые лица, но, приглядевшись, убеждался, что это просто прохожие, чья жизнь никогда не пересекалась с его.

Возвратившись в гостиную, Гаррет садился на диван, брал книгу, но не мог сосредоточиться на чтении. Он переворачивал прочитанные страницы, не помня их содержания, и в конце концов просто откладывал книгу в сторону. Внутри росло ощущение бесполезности этих попыток, поскольку он потерял способность находить радость или даже просто интерес в вещах, которые когда-то приносили ему удовольствие.

У него появилось стойкое ощущение, что он больше не принадлежит этому миру и не способен найти общий язык даже с теми, кто когда-то был ему близок. Его телефон теперь звонил редко, но Гаррету это было абсолютно безразлично, поскольку он не нуждался в разговорах. Тишина стала настолько привычной, что любое отклонение от неё вызывало тревогу.

Да и его отношение к жизни изменилось – всё, что раньше казалось значимым, теперь было лишено смысла. Гаррет не строил планов, не мечтал о будущем. Он жил, поместив себя в кокон, который отгородил его от всего, что было привычным и значимым в недалеком прошлом. Иногда он пытался вспомнить, каким он был раньше: что его вдохновляло, что заставляло улыбаться… Но эти воспоминания казались чужими, происходившими не с ним, а с кем-то другим. И это чувство отчуждения заполняло его всё сильнее, превращая каждый день в однообразное существование, лишённое цели и смысла. Он чувствовал, как пустота и тишина его существования заполняются чем-то тёмным, чем-то, что медленно подбирается всё ближе, заставляя его ощущать неконтролируемый страх даже в самые обычные моменты.

Гаррет замечал, как его руки иногда начинают дрожать без видимой причины, а сердце – биться быстрее при каждом резком звуке, словно его тело знало о чём-то, недоступном разуму. Это чувство не оставляло его ни днём, ни ночью, делая его жизнь бесконечной чередой тревожных ожиданий, от которых он не мог избавиться.

Понимая, что дальше так жить нельзя, Гаррет несколько раз думал о том, чтобы обратиться к психоаналитику, но что-то внутри него неизменно останавливало. К тому же он боялся, что, если расскажет о своих ночных видениях и искаженном восприятии реальности, его примут за безумца и, возможно, даже отправят в психиатрическую лечебницу. Эта мысль пугала больше всего.

Помимо этого, в глубине души он чувствовал, что никакой врач не сможет помочь ему справиться с тем, что происходит с ним и его жизнью. Это было нечто за гранью обычного психического расстройства – что-то древнее и темное, что невозможно объяснить логикой и наукой. Поэтому он продолжал страдать в одиночку, боясь довериться кому-то и оказаться непонятым.

Сны проникали в его жизнь настолько глубоко, что он уже не знал, где заканчивается реальность и начинается наваждение. Он осознавал, что если не разберётся с этим домом, если не вернётся туда и не откроет ту проклятую дверь, он окончательно свихнется. Это чувство, что его жизнь управляется чем-то неведомым, вытесняло все остальные эмоции, оставляя лишь тлеющий в душе ужас.

Гаррет с каждым днем убеждался в том, что должен, наконец, встретиться лицом к лицу с тем, что преследовало его во снах. Он должен узнать, что скрывает этот дом и какие хранит секреты, несмотря на страх, который всегда парализовал его, как только он начинал думать об этом. Депрессия и отчаяние, от которых он уже не мог избавиться, вынуждали его принять решение – вернуться в дом, где всё началось, и разобраться с тем, что держало его на грани безумия.

Тем не менее, Гаррет боялся столкнуться с реальностью тех далеких дней, которые преследовали его образами, связанными с заброшенным домом. Неуверенность в правильности витавшего в его сознании решения и ужас перед неизбежностью правды, которая может открыться ему, заставляли тянуть с поездкой, искать оправдания и оставаться в пределах своей разрушенной реальности, даже если это означало продолжать страдать. Он боялся, что, вернувшись в то злополучное место, он не сможет выбраться из кошмара, ожидавшего его там, – не только в переносном, но и в буквальном смысле.

Однако то, что должно произойти, обязательно произойдет. Таков один из законов судьбы. И в этом Гаррет убедился, когда в один из дней, придя с работы, достал из почтового ящика конверт без обратного адреса. Он выглядел старым, пожелтевшим, будто хранился в тёмном месте годами. Гаррет поднес его к носу и сморщился: бумага пахла застарелой сыростью. Но где-то на краешке сознания он уловил другой запах, показавшийся ему чем-то неуловимо знакомым и пробудившим обрывки воспоминаний, которые вызвали тревогу.

Гаррет долго рассматривал конверт, пытаясь понять, кто мог его прислать. Адрес и его имя были написаны незнакомым почерком, чернила казались полустёртыми, словно письмо долгие годы искало своего адресата и лишь теперь обрело его.

Его пальцы ощутили шероховатость бумаги, и по коже пробежали мурашки – письмо словно несло в себе часть прошлого, которое не стоило ворошить. Когда он наконец решился вскрыть конверт, его сердце билось так громко, что, казалось, звук этого биения заполнил комнату. Внутри находился сложенный вдвое лист,

Он развернул его, и взгляд сразу же упал на первое слово – его собственное имя, написанное небрежно, как будто автор спешил или был слишком взволнован. Слова на бумаге складывались в странные, непонятные фразы, полные намёков:

«Гаррет, я знаю, что ты не хочешь вспоминать прошлое, но тебе придётся. Время пришло, и то, что было скрыто, больше не может оставаться в забытьи. Итан знал больше, чем тебе казалось. Он пытался рассказать тебе, но что-то или кто-то остановил его. Ты должен вспомнить всё. Старый дом, место, где вы когда-то играли. Найди там то, что потерял, и поймёшь, что случилось на самом деле. Твоё прошлое – ключ к тайне, которую ты вытеснил из своей памяти, и, возможно, к твоему будущему».

Эти строки заставили Гаррета ощутить легкое головокружение. «Ты должен вспомнить», – требовала одна из строчек, и Гаррет почувствовал, как в груди пробуждается ледяной страх. Содержание короткого письма было полно загадок. Оно еще обещало раскрыть нечто важное, но не открывая правды. Почерк был неровным, иногда буквы словно сливались друг с другом, как будто рука, что их выводила, дрожала от сильного волнения. Внизу письма стояла подпись – таинственный инициал, который ни о чём не говорил Гаррету.

Он перечитал письмо несколько раз, пытаясь уловить скрытый смысл, но с каждым прочтением ощущение тревоги только нарастало. Слова были полны намёков на события, каким-то образом оставленные им, по всей видимости, в прошлом, о котором по доброй воле старался не вспоминать. И связаны они с Итаном, его другом детства. «Он знал больше, чем тебе казалось», – вспомнил он одну из строк.

Гаррет почувствовал, как от этих слов что-то внутри сжалось. Воспоминания о детстве и о том, что в один из дней Итан непонятно и бесследно исчез, стали всплывать в его сознании, принося с собой тяжесть и чувство утраты, которое он пытался забыть все эти годы после того, как покинул родной дом.

Бумага дрожала в его руке, а он всё смотрел на строчки, расплывавшиеся у него перед глазами, стараясь понять, зачем это письмо пришло именно сейчас и что от него хотят? Но главное – кто? Вопросы впились в его сознание, словно колючки, вызывая беспокойство и напряжение, от которых он не мог избавиться, а письмо, игнорируя его состояние, настойчиво тянуло в прошлое.

Гаррет закрыл глаза и на мгновение позволил воспоминаниям нахлынуть, словно поток, уносящий его в те беззаботные дни, когда их главными приключениями были исследования потерявшегося во времени старого дома, хранившего в себе загадочное прошлое.

Этот дом на холме, находившемся на окраине небольшого городка Криксайд, когда-то принадлежал предкам Итана, но в нем уже давно никто не жил. Обветшалые стены, потрескавшаяся штукатурка, заколоченные досками окна, покосившиеся двери и скрипевшие полы, на которых валялись обломки мебели, осколки стекла и обрывки пожелтевших бумаг, делали его атмосферу одновременно завораживающей и пугающей.

Этот заброшенный дом, привлекая своими скрытыми тайнами, стал местом для их игр. Он давал им простор для воображения, предоставлял чувство свободы и риска, вселял в их души нечто необъяснимое и манящее. К тому же здесь можно было бросить вызов своим страхам.