Стеклянный человек

Вернувшись в зал, я наткнулся на музыкантов. «А когда нам играть?» – «Уже не надо…» – «Мы все равно сыграем: нам нужно программу обкатать». – «Ну, играйте».

Пианистка села, виолончелист сел, скрипач встал. Они заиграли «Запах женщины» Пьяццоллы. Дежурившие солдаты смотрели на пианистку как на подарок, который нельзя открывать до полуночи. После сыграли еще какого-то баха, потом польку. Закончили. Писатели похлопали и сразу включили караоке.

Музыканты вернулись к столу, чтобы наконец поесть. Через минуту ко мне подошла пианистка: «Валерий, случилось недоразумение… Нашу еду съели. Официанты говорят, что другой нет». Вместе с пианисткой я направился к столу. Скрипач и виолончелист смотрели на объедки. Выяснилось, что их еду сожрали поэты-баталисты, прокравшиеся на праздник. Голодный скрипач, казалось, вот-вот закричит. Виолончелист был как спущенная струна. «Если можно накормить хотя бы мальчиков…» Я нащупал в кармане пять тысяч рублей и сказал: «Пойдемте».

Ресторан, куда мы пришли, уже закрывался, и мы быстро забрали все, что оставалось, – сытное, горячее. Скрипач облизал тарелку и раскинулся на кресле. Под его белой рубашкой надулся живот, вылез пупочек. Пока он ел, пианистка и виолончелист подавали ему хлеб, подвигали солонку. Оба были в него влюблены. «Вам нравится музыка Шнитке?» – спросил я скрипача. «А у Шнитке есть что-то, кроме музыки?» – ответил он, не открывая глаз. Виолончелист хихикнул.

На оставшиеся семьсот рублей я вызвал им такси. Скрипач влез на переднее сиденье и воткнул в себя наушники. Рычагом сдвинул сиденье, чтобы разместить длинные ноги. Виолончелист сжался сзади. Пианистка сказала через окно: «Валерий, спасибо вам большое!» Я ответил: «С наступающим вас Новым годом! Счастья и благополучия!» – «А приходите к нам на концерт. Я вам пришлю приглашение, хорошо?» – «Приду обязательно!»

Они уехали. Второго января пришел мейл – приглашение на рождественский концерт. Пианистка, виолончелист и новый скрипач – маленький и толстый. На фотографии он хохотал. Концерт назывался «О, любовь, ты дар прекрасный!».

Я не пошел.

Лучший год жизни: рассказ о том, почему коронавирус похож на кота, по которому мы будем скучать

Это был лучший год жизни. Ведь если я пишу эти слова, то я жив. Если вы их читаете – то и вы тоже. Нет лучшего подарка на этот Новый год, чем сама возможность его отметить. Мы еще здесь.

Итоги уходящего года как в старом анекдоте: «В этом году мы снова не поехали в Париж». Год сравнял тех, кто мог туда поехать, и тех, кто никогда не мог. Сравнял тех, кто любит подводить итоги. И тех, кому подводить нечего.

Этот год меня многому научил. Я стал настоящим сомелье антисептика. Например, в московском метро он был жирненький, долго сох на руках, маслянисто блестел. А сейчас – совсем водичка. В налоговой инспекции он стоит в зеленом пульверизаторе: брызнешь и чувствуешь яблочный аромат, видишь на ладонях зеленую лужицу. Я научился выбирать защитные маски: одноразовые, многоразовые, красивые. Самая любимая та, которую мне подарил друг. На ней изображен фрагмент «Анжерского Апокалипсиса»: демон Бафомет летит в пекло. Я уверен, что она отпугивает все болезни.

Что же еще случилось в этом году, кроме коронавируса?.. Дайте-ка вспомнить… Ах да, в этом году случилось обнуление. Мой электрический счетчик «перешел через ноль». Его колесики достигли предельного числа – 9999,9. И потом все. Конец. Как если бы древний человек дошел до конца плоской Земли, выглянул в открытый космос и увидел Черепаху… Помню, как я звонил в специальную службу и разговаривал по телефону со специальной женщиной. Она сказала: «Я попробую вам помочь. Но не знаю, что получится…» Мне показалось, я слышу голос Терешковой. Она всем готова помочь, бабушка Валя.

Приближение к нулю всегда пугает. А потом оно наступает… И ничего не происходит. Потому что настоящий конец света приходит не по календарю. Никто в начале года не знал, каким он будет. Никто. Казалось бы, все астрологи должны уволиться. Но прогнозы будущего становятся только дороже. Жизнь стала как сериал с принудительной подпиской. Как страшный Netflix, который всем подключили.

В этом году я понял, что ничего не знаю об искусстве драматургии, которой занимаюсь. Ничего. Коронавирус оказался самым парадоксальным героем. В школе его бы назвали «маленьким человеком». Я решил представить этого человека. Это смешной иностранец, с нелепой физиономией. Никто поначалу не принимает его всерьез. Немного альфонс, любитель старушек, иногда – старичков. Он чрезвычайно толерантен, не делает различий между расами, полом или вероисповеданием. Его характер подробно описан, но каждый его шаг – неожиданность. Если я смогу вывести такой тип в романе, то его будут изучать в школе. Герой нашего времени. Ну, если школы продолжат существовать…

И вот в конце года я вдруг понял, кто он. Это не человек. Это кот. Посмотрите, как они похожи: кот и ковид. Я дам ему отдельный абзац:

Итак, на землю явился кот, на которого у всех аллергия. Не принести домой его нельзя. Это же котик, посмотрите, какой он милый.

Попробуйте выгнать его на улицу: он будет мяукать под дверью. И когда зайдет соседка, она принесет его на руках.

В детстве у меня был похожий кот: к нам приходил есть, к соседке – спать. Он все время хотел внимания и не хотел его. Смотрел на дверь, чтобы уйти. Но когда открывали – прятался.

Однажды он пропал. На целую неделю. Все эти дни я плакал в подушку.

Если в следующем году наш кот-ковид пропадет, мы тоже будем рыдать. Давайте признаемся в этом. Земля изменилась, как меняется семья с появлением кота: он отбирает себе этот стул, этот коврик, этот подоконник. Каждый кот забирает от двух до шести квадратных метров жилья. Но когда он смотрит в окно, то видит не хрущевку напротив, а бесконечность. Просидев месяц в изоляции, и не такое увидишь.

Все мы стали понимать, что чувствуют домашние животные в квартире. Выбежать в тамбур для них, как для нас – на выходные в Питер.

А потом придет вакцина. Один укол. Мы проснемся привитыми, как коты после кастрации. Теперь ничего не беспокоит. Теперь все как раньше. И будем, как в конце 2019 года, предсказывать Третью мировую войну и планировать ремонт на балконе. И не заметим, что все вернулось как было. Глаза найдут коврик в углу, на котором уже никто не спит. Тот, кто мог укусить, если тронешь за хвост.

В каждом из нас, как после la petite mort, останется память о самом лучшем годе жизни. Лучшем, потому что жизнь в этом году не закончилась. А могла бы. Но она продолжается, как красный клубок, прикатившись по полу, оставляет за собой яркую нитку. Она натянулась в струну. Но не прервалась.

* * *

Яндекс-музыка подсчитала, какие треки я слушал чаще всего в течение года. Я посмотрел и, к удивлению, обнаружил, что на первом месте не классика. А я ведь слушаю в основном ее. Знаете, что на первом месте? Женский вокал. Это Хоуп Сандовал и ее трек Into Dust. Действительно, в фоновом режиме я прослушал этот трек, наверное, тысячу раз.

Под эту песню можно спать наяву. Она идеально подходит для финальных титров этого года. Представьте, как они проплывают по комнате: вдоль украшенной елки, стола с пирамидкой оливье, окна с гирляндой. Я слушал эту музыку, стоя на кассе в «Пятерочке», в метро, в душе, в очереди к налоговому инспектору. Под нее я, как Сандра Буллок, совершал бесконечное падение из космоса на Землю и уносился от Земли в космос. Эта песня для меня итог, оставшийся от этого года. Все на свете когда-нибудь станет пылью или музыкой. Пойду послушаю еще раз.

Это был ты, бездыханный и сломленный.Я чувствовала, как глаза обращаются в пыль.Два незнакомца обращаются в пыль.Обращаются в пыль…

Страшный суд: рассказ о том, что деньги все-таки пахнут – наггетсами, маслом и имитированной красной икрой

Много лет назад я подрабатывал в одном журнале. Однажды редакция дала мне задание. Нужно было сходить на съемки телесуда, посмотреть, как все происходит. И написать об этом. На эфире, куда меня отправили, обещали разобрать скандальное дело об убийстве мальчика-гея.

Дали телефон бригадира массовки: позвони, мол, и выясни, в чем там дело. Я ответил редакции: есть!

Позвонил. Бригадир Ольга сказала, что «суд» действительно будут снимать, но она не в курсе, кого судят и зачем. Приходите, но только сначала посетите, я вас прошу, новое шоу «Сестер Зайцевых»: там недобор.

«Чем пахнет?»

В назначенный день и час я стоял во дворе старого завода, отданного под офисы и студии. Телефон Ольги не отвечал. Потом ответил и закричал, что я опоздал на семь минут. Предложил самому искать ангар, где идут съемки. Я нашел на удивление быстро.

Съемочная площадка напомнила мне заболевшую программу «Разрушители легенд» канала Discovery. В импровизированном гараже мне предложили сесть на автомобильное колесо.

Я огляделся. Рабочий приделывал пружину к двери, оператор подходил к камере, тряс ее и шел смотреть на пружину рабочего. В небольшой комнатке находились звукооператор и режиссер, похожий на покойного Романа Трахтенберга. Он сидел на стуле и чесал что-то под свитером. Рядом на диване сидели сами «Сестры Зайцевы» – мужской дуэт из Камеди-клаба. Один мужик был лысый, а другой нет. Они и были комическими «разрушителями легенд».

Через полчаса начали съемки. Ведущие пригласили фокус-группу. До этой минуты мне казалось, что фокус-группа будет состоять из меня. Но вдруг дверь открылась, и в наш гараж вбежало несколько человек: три женщины и один мужчина с подвижным носом.

Нас выстроили полукругом, как ансамбль народной песни. Затем предложили закрыть глаза и нюхать нечто. Я услышал, как женщины рядом начали хохотать во весь голос. «Языком не трогать», – попросили ведущие. «Не понимаю, что это, – призналась одна из женщин. – Носок?» Потом я услышал, как мужчина с подвижным носом заработал им во всю мощь: он тоже нюхал. «Платок?» Наконец очередь дошла до меня. Нечто ткнулось мне в лицо. «Скажите, Валерий, вы когда-нибудь нюхали клей?»

Я поочередно нюхал три предмета и ни один из них не смог опознать. Наконец нам разрешили открыть глаза. Оказалось, мы нюхали деньги: бумажные купюры, монеты и даже пластиковую карточку. Оказалось, что таким образом мы проверяли фразу «деньги не пахнут».

Когда съемки закончились, с нами рассчитались теми же банкнотами, что мы нюхали. Четыреста рублей каждому. Выйдя из студии, я еще раз понюхал деньги. Но теперь они пахли совсем по-другому, как ремесла в стихотворении Джанни Родари. Заработанные деньги пахли потом, студенческой нищетой и наггетсами из «Пятерочки». Я купил их тем же вечером.

«Страшный суд»

Через несколько дней я отправился на телесуд, ради которого и звонил бригадиру Ольге. Это была женщина невнятного возраста, в черном свитере с блестящей розой из пайеток. Ольга провела нас в раскаленную студию: слепящие софиты боролись здесь с московской зимой. Было жарко.

Ольга посадила некрасивых старух назад, умеренно уродливых женщин – в середину, а меня и блаженного старичка – вперед. Появился режиссер площадки, в сверкающих брюках на толстых ногах. Он попросил:

– Вот вы, уважаемая старушка, после команды «работаем!» начинайте пробираться к своему месту, а вы, молодой человек, – обратился он ко мне, – поинтересуйтесь у соседа, сколько времени.

Сверкающий режиссер ушел. Прошло еще минут пятнадцать, после чего раздалось: «Ррработаем!»

Старушка, размахивая сумкой, полезла к своему месту. Я повернулся к старичку и вежливо спросил:

– Не подскажете, сколько времени?

– Пять часов! – закричал старичок.

Переснимать не стали: живого звука все равно не будет.

Возник еще один режиссер. Невидимый… Это был женский голос, который говорил откуда-то сверху. Он всех видел и всем давал указания.

Начали съемку первого эпизода. В нем свидетель, которого истица называла «мой хахаль», должен был устроить драку с прокурором. Тот заранее засунул за щеку пилюлю с краской. Съемка началась. Свидетель ударил прокурора по лицу, тот хрумкнул. Изо рта его вылилась лужица искусственной крови.

– Зрители! – кричал женский голос в динамиках. – Живо реагируем на драку! Берите пример с женщины в желтой кофте! Посмотрите, как ее трясет!

Женщина в цыплячьей кофте действительно дрожала и стучала ногами по полу. Я удивился тогда, что такая простая женщина, совсем не актриса, так искренне сходила с ума.

Съемку продолжили. Появились обвиняемый и истица.

– Стоп, стоп! – голос режиссера остановил съемку. – Истица, я вспомнила: вы три месяца назад уже сели за убийство.

Зал захихикал.

– Отсидела, выходит, – сказала актриса.

– Но вам дали восемь лет, – вспоминал голос. – Черт!.. А снимать-то нужно… Хорошо, дайте ей какие-нибудь дурацкие очки. Может, не узнают. Начали!

Итак, обвиняемый – врач, который лишил истицу возможности рожать, перевязав ей маточные трубы. Потому что она плодит детей, чтобы получать от государства деньги. И вообще все дети, которых она родила, какие-то корявые. Врач решил, что ей хватит. И решил стать российским доктором Менгеле.

Я сидел и думал: «Стоп, а где мальчик-гей? Или эмбрион оказался геем? Но как об этом узнали?.. Или… я просто попал не на тот суд». А если я не напишу про него, то… Не будет моего гонорара! Нет, об этом нельзя думать. От этой мысли болит живот. Я должен думать о чем-то хорошем. Например, о том, что над земным судом стоит суд Божий. И он сейчас смотрит на нас сверху и готовит каждому по заслугам. Ключевым становится слово «готовит». Господь разогревает сковородку, но не для грешников, а для праведников. Ведь сковорода – это символ кухни, где пекутся блинчики. Грешники же вечность проводят в пустой морозилке. И жрут там лед со стенок.

«Отмщение Аз воздам», – с этой шуткой появился сам телевизионный судья. Это был крупный широкогрудый мужчина. Зажав папку под мышкой, он прошел к центральному столу и сел за табличкой «К. А. Бычков».

Начали съемку суда. Истица все время что-то кричала про свои маточные трубы, судья штрафовал ее за крик. Потом начал кричать подсудимый. Судья снова застучал молотком.

Адвокат вызвал мать истицы. В зал вошла женщина с коляской, набитой детьми непутевой дочери. Увидев истицу, мать начала причитать и нести отсебятину. Еще минут десять режиссер учил ее называть детей по сценарию.

Наконец наступает важнейший момент. Девочка – дочь истицы – должна была посмотреть на мать и спросить у бабушки: «Это моя мама?» Но бабушка выглядела как контуженая и несколько раз все портила. Сначала она спросила у дочери: «Ты моя мать?» Затем у судьи: «Это моя дочь?» Затем у внучки: «Кто ты такая?»

– Вы можете молчать?!! – закричала с потолка режиссер. – Я сама дам сигнал девочке!

А девочка, правда, загляденье. Тихая, спокойная, сидит на коленях и моргает. И вот съемка вновь доходит до ключевой фразы, в зале наступает тишина… Бабушка замерла, поджав губы. Видно было, что ей хочется спросить: «Кто я такая?»

Но она молчит. Все молчат. Сверху раздается голос режиссера:

– Говори, моя хорошая.

Девочка поводит глазками, смотрит на истицу и выговаривает:

– Это моя мама?

Все потрясены. Актер, играющий пристава, снимает с головы фуражку. У моего соседа – блаженного старичка – дрожит борода и мешки под глазами. Женщина в желтой кофте сидит, приложив пальцы к губам: девочка ее переиграла. Судья Бычков и тот краснеет под пудрой.

– Браво! – восклицает режиссер.

– Перерыв! – кричит бригадир Ольга.

Мы выходим из зала. Я подхожу к Ольге и спрашиваю, когда же убьют мальчика-гея. Ольга отвечает, что не знает. Но в любом случае на следующие съемки меня не пустят – туда записаны другие люди. «Но…» – «Ваши шестьсот рублей».

Ольга выдает мне две купюры: пятьсот и сто. Роза из пайеток сверкает на груди бригадира, она поворачивается и уходит. На спине ничего нет, кроме прилипшей белой нитки.

Я опускаюсь на стул в коридоре. Как обидно! И о чем я буду писать? О маточных трубах? А если я не напишу про убийство мальчика-гея, то не получу две тысячи рублей гонорара. Четыреста рублей от «Сестер Зайцевых» я давно проел.

Что же делать?.. Я сел и стал придумывать. Значит, так, гомофоба зовут Сергей. В самом имени зашифрована его борьба, но это борьба с собой. Он убил парня-гея, которого зовут Олег. В суд на убийцу подал Виталий – это бойфренд покойного. Стоп, а нужно ли подавать в суд на убийцу? Или дело начнут расследовать без иска? Вроде бы должны, но убит-то гей, поэтому…

Короче говоря, нужно поискать в интернете. Но как же не хочется ничего искать, как же хочется просто две тысячи рублей! В голове моей возникала галерея образов: друг покойного, мать покойного, отец покойного. Он стыдится, а мать говорит: «Все равно он был моим ребенком!» Отец бросает Виталию: «Ты развратил моего сына!» – «Зато я дал ему любовь! А что дали вы?» – «Заткнись, голубой щенок!» Судья стучит молотком. «Вы его убили! Вы!» – «Ах ты педик!» Начинается драка. Отец бьет Виталия, женщина в желтой кофте вынимает из сумки нож, прокурор раскусывает пилюлю с кровью, она льется на рубашку. Виталий выхватывает пистолет и кричит: «Знакомьтесь: мой ствол!» И стреляет вверх. Из-под потолка падает режиссер – та самая, которая управляла всем этим судом. Страшным судом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Достоверную информацию об этом человеке найти не удалось