Хенемет-Амон

– Если бы ты не заставил меня тащить тюки через полгорода, то поводов ворчать у меня стало меньше, – напомнил Саргон.

Саптах развел руками и виновато заулыбался:

– Ну не мог же я гнать моего Хепа ради мелочи какой-то!

Глаза мулата округились:

– Мелочи?! И что еще за Хеп?

– Это мой бык, – гордо приосанившись, заявил торговец.

– Ты назвал быка Хепом[7]?

– А что тут такого?

– Ничего, – хмыкнул мулат, – а еще удивлялся, почему моего верблюда кличут Минхотепом.

– То верблюд, а то священное животное, – подметил Саптах.

– Надеюсь, сегодня твое священное животное подбросит меня до рынка?

– Ну, конечно! – воскликнул караванщик. – Сегодня ведь за дебенами поедем! Телега уже запряжена. Дай мне только чуток минут, чтобы собраться.

– Я подожду внизу.

– Как скажешь, дружище, – Саптах вышел в коридор и скрылся за углом, напевая себе под нос поучения Птаххотепа[8].

Саргон еще раз проверил крепление, а затем окинул взглядом комнату. Его взор остановился на глиняной тарелке. Секунду поразмышляв, он взял вторую половину смоквы и положил ее между прутьями окна.

«Воробей будет доволен».

Улыбнувшись, он вышел и прикрыл за собой дверь. Саптах уже скрылся в своей комнате.

Спустившись, Саргон увидел, как раб-нубиец, пыхтя как вьючный мул, волочит тюки в сторону выхода.

Хмыкнув, мулат огляделся.

Впереди находился внутренний дворик с небольшим фонтаном чистой воды. На колоннах вокруг вилась виноградная лоза. Справа от входа был проход в другое помещение. Оттуда доносились аппетитные запахи свежей зелени, соленой птицы и рыбы. Видимо, кухня. Чуть помедлив, мулат направился туда и остановился в проеме, скрестив руки на мощной груди. Сатхекет хлопотала за готовкой. Прислонившись к косяку, Саргон стал наблюдать за девушкой. Та продолжала нарезать листья салата и жемчужный лук[9] в глиняную тарелку. На ней было все то же облегающее и грубое одеяние. Мулат подметил, что сзади Сатхекет очень хороша собой.

– Тебе досталось за пиво? – внезапно спросил он.

Девушка вздрогнула, выронив нож. Тот с гулким стуком брякнул о глиняный пол. Сатхекет развернулась и уставилась на мулата широко распахнутыми глазами. В них застыл испуг.

– Что? – прошептала она.

– Ты разлила пиво у входа.

– Я… я… не сильно, господин… – от волнения девушка стала заикаться.

– Точно? – вскинул бровь мулат.

Сатхекет быстро замотала головой:

– В-все х-хорошо, господин… н-ничего не было.

– Вот и отлично, – он распрямился, – еда для меня готова?

Она залилась краской:

– А… я… уже отдала… п-положили в тюки…

Смущение рабыни искренне развеселило Саргона.

– Вот и славно! До встречи, Сатхекет, – мулат рассмеялся и вышел из кухни.

Саптах уже поджидал у входа, переступая с ноги на ногу.

– Давай-давай быстрее! – подгонял он, – сынок вельможи ждать не будет. Или тебе моя кухарка дороже серебряных дебенов?

Продолжая смеяться, мулат подметил:

– Ты сам мне ее вчера предлагал!

– Так вчера и надо было. Дают – бери! А он, видите ли, устал! Вот и прислуживай гостям потом!

– Да не ворчи ты, Саптах.

– Не буду, если пошевелишься. Хеп там совсем уже изошел. А мне еще лавку открывать!

[1] Сехмет – в египетской мифологии богиня войны, палящего солнца и яростной мести, богиня-покровительница Мемфиса и супруга бога Птаха. В мифе о наказании Ра человеческого рода за грехи Сехмет истребляет людей. Лишь подкрашенное охрой (или красным гематитом) пиво, похожее на кровь, смогло опьянить и усмирить кровожадную богиню.

[2] Сипуха – вид хищных птиц семейства сипуховых, наиболее распространенная в мире птица семейства сипух. Из отряда совообразные. Верхняя часть тела охристо-рыжая, нижняя – белая. Оперение пушистое.

[3] Джет – папирус.

[4] Хенемет – «жена». Хатшепсут Хенемет-Амон – «Первая из почтенных, супруга бога Амона». Царица носила этот титул, являясь Верховной жрицей храма Амона-Ра. Сененмут иронизирует на эту тему.

[5] Бешеная трава – белена.

[6] Небесный барашек (Бекас) – небольшая птица с очень длинным, прямым и острым клювом. При полете может издавать звук, похожий на блеяние козы или овцы.

[7] Хеп (Апис) – священный бык в древнеегипетской мифологии, имевший собственный храм в Мемфисе.

[8] Поучения Птаххотепа – древнеегипетское литературное произведение жанра «поучения», является единственным сохранившимся в полном виде дидактическим произведением времени Древнего царства. Птаххотеп – древнеегипетский сановник, живший во времена V династии (XXV-XXIV вв. до н.э.). Позднее считался одним из великих древних мудрецов.

[9] Жемчужный лук – лук-порей.

Глава 5

Миновав пруд перед домом Саптаха, где щебетал довольный воробей, они вышли за стены, оказавшись на одной из широких улиц Хут-Ка-Птах. Здесь располагались прочие, похожие друг на друга, виллы торговцев различной степени достатка. Лик Ра только показался над горизонтом, поэтому тут царили сумрак и прохлада. Возле входа поджидала двухколесная телега, в которую был запряжен молодой, но крепкий бычок. Его тело покрывала бурая шерстка, а на рогатой морде застыло глуповатое, но дружелюбное выражение.

– Поздоровайся, Хеп, это Саргон, – весело проговорил Саптах, кряхтя и взбираясь в телегу, – в отличие от Минхотепа, он не плюется.

– Никто из нас не плюется, – закатил глаза мулат, однако потом шутливо добавил, – мое почтение.

Бычок издал короткое мычание и махнул хвостом.

Решив, что с приветствиями покончено, Саргон взобрался следом. Тюки с вещами и провизией уже лежали в дальнем углу.

– Готов, что ли? – поинтересовался торговец, вооружаясь тростинкой.

– Точно.

– Тогда поехали! Вперед, Хеп!

Тот послушно двинулся с места. Известняк приятно захрустел под колесами повозки и копытами бычка.

– Почему ты не купишь паланкин? – спросил Саргон, когда телега подпрыгнула на одном из камешков.

– Потому, что у меня токма два раба, – ответил Саптах, – то есть… один раб и одна рабыня.

– Не понял.

Торговец вздохнул:

– Ну, гляди. Чтобы тащить паланкин надо иметь четырех здоровых лбов. Двое спереди и двое сзади.

– Можно обойтись и двумя, – возразил мулат.

Хеп подъехал к каменному мосту, перекинутому через узкий канал и начал переходить на другую сторону. Вода была темной и илистой. Впереди виднелась окраина города, за которой сразу начиналась Дешрет – Западная пустыня. Утро выдалось безветренным, так что горячий воздух песков не обжигал их лица.

– Конечно, можно, – согласился караванщик, – но есть одна помеха.

– Да? И какая же?

– А ты глянь на меня!

Саргон пробежал по Саптаху оценивающим взглядом и констатировал:

– Славный мужичок?

– Пха! – хмыкнул тот. – Спасибо тебе за лесть конечно, но я не об этом.

– А о чем?

– Жирный я!

– Как смело ты о себе.

– Зато честно. Я всегда стараюсь быть честным, – тут он наклонился к мулату и заговорщически прошептал, – кроме тех случаев, когда дело касается дебенов.

– Мог и не уточнять, – ухмыльнулся Саргон.

Тем временем телега пересекла каменный мост, и Хеп свернул по другой улице на север. Выложенная известняком, она шла вдоль канала к рыночной площади на окраине Хут-Ка-Птах. Слева выстроились небольшие хижины бедняков из желтого кирпича-сырца с соломенными крышами. Иногда попадались дома и вовсе слепленные из грязи, в которых ютились самые нищие жители города. Правая же часть Хут-Ка-Птах, расположившаяся по ту сторону канала, сильно контрастировала с западной. Богатые двухэтажные виллы вельмож с роскошными садами, прудами и виноградными лозами. Каждая окружена глиняной стеной, которая расписана всевозможными узорами. Вот на одной красками запечатлен извечный бой Ра со злобным змеем Апопом. Могучий бог заносит для удара свое копье, чтобы поразить порождение Хаоса. На другой изображены крестьяне, собирающие финики и виноград, чтобы затем положить их в деревянные кадки на хранение. А вот, на третьей, виден лик самого Сета – бога ярости и песчаных бурь, войны и смерти. Тело человека с головой отца когтей[1]. Стена с росписью выходила на запад, в сторону пустыни.

Но больше всех выделялся и поражал воображение огромный храм Птаха. Издалека он напоминал настоящую крепость. Его стены, возведенные из кирпича, возвышались над всем городом на множество небиу[2], как символ власти и покровительства над городом. А возле главного входа в обитель великого бога горделиво стояли две статуи из чистого мрамора, посвященные хозяину этой земли.

Саргон представил, как находится на самой вершине, и у него невольно закружилась голова. Он не сразу сообразил, что Саптах продолжает разговор.

– Прости, – спохватился мулат, – я не расслышал.

Торговец хмыкнул:

– Засмотрелся что ли?

– Точно, – признался Саргон, вновь бросая мимолетный взгляд на святилище.

– Ты же видел его уже.

– Видел, но… не перестаю восхищаться.

– Д-а-а, – согласился караванщик, – в Нубии нечасто такое увидишь, а?

– Не часто. Но и там есть на что посмотреть.

– Правда?

– Стоит там один храм. Настолько высокий, что кажется лестница ведет прямо в небеса. А две башни смотрят на город, подобно огромным великанам.

– Хм… интересненько.

Саргон улыбнулся:

– Это видеть нужно, чтобы почувствовать. Как дом Птаха.

Они замолчали и какое-то время ехали в полной тишине. Известняк продолжал хрустеть под колесами телеги и копытами Хепа. Бычок неспешно вез их вперед в сторону рынка. Солнце взошло уже наполовину. Кожа начинала ощущать первые признаки жаркого дня. Из домов стали выходить люди. Прикрытые лишь набедренными повязками, они собирали инструменты, дабы отправиться на работу в поле или в храм под неусыпным надзором местных жрецов.

– Так, насчет паланкина, – внезапно вспомнил Саргон, прерывая неловкое молчание.

– Ах, да, – караванщик смачно шлепнул себя по лбу, – так вот, мы остановились на том, что я жирный.

Мулат улыбнулся:

– Да, путем беглого осмотра, мы в этом убедились.

– Именно! А это значит, чтобы поднять такую тушу, как я, надо не два раба, а четыре. Причем крепких. А это стоит немало

– Так купи! У тебя же есть золото!

– Конечно, есть! – Саптах жалобно покосился на Саргона. – А еще я жадный!

Мулат рассмеялся и похлопал его по плечу:

– Тогда и вправду лучше пусть Хеп тебя возит.

– Вот и я о том же! – просиял торговец. – Давай, моя рогата морда, вези нас вперед!

Хеп коротко промычал в ответ.

– Я частенько хожу в храм и молюсь за его здоровье, – добавил Саптах.

– Он тебе так дорог?

– Будешь смеяться, но… да, – вздохнул караванщик, продолжая улыбаться.

– Нет, – покачал головой мулат, – не буду.

Спустя несколько минут впереди показался въезд на рынок. Первые торговцы уже открывали свои лавки. Скоро окрестность заполонит шум и галдеж. Люди наперебой, стараясь перекричать друг друга, начнут зазывать покупателей посмотреть и купить свой товар. Пока же здесь было тихо.

– Когда прибудет парнишка? – спросил Саргон.

– Да уж здесь должен быть.

– Вот как? – мулат вскинул брови.

– Так мне сказали, – пояснил Саптах, – они будут ждать нас возле хлева.

Телега въехала на площадь.

Сенкара, худощавый торговец зелени и фруктов, чья лавка располагалась прямо у входа, окликнул их:

– Доброго утра!

– И тебе того же! – поприветствовал торговец в ответ. – Да благословит Ра день твой!

Саргон молча кивнул.

– Не хочешь обменять парочку лазуритов на мои финики?

– Сдурел что ли? – заржал, словно конь, Саптах. – Еще бы на салат предложил!

Сенкара в свою очередь рассмеялся:

– Ну, и как после этого Ра благословит мой день?!

Повозка проехала дальше, оставляя лавку позади.

– Во дурачок, а? – бросил Саптах.

– Точно, – согласился мулат, – но славный малый. Как и многие здесь.

– Рад, что так считаешь. Получше Нубии, а?

Саргон слегка нахмурился. Саптах увидел небольшую перемену в настроении друга и озабоченно поинтересовался:

– Что не так?

– Нубия мой дом. Но там все немного иначе.

– Это как это иначе?

– Не любят вас там, – коротко ответил мулат, – людей Та-Кемет.

– Эх, – вздохнул торговец, – да, могу понять. Им нас восхвалять особо не за что, но… на все воля пер-А, да живет он вечно.

Мулат не ответил. Его лицо лишь больше омрачилось. Они успели проехать еще несколько лавок. Далеко не все из них были открыты.

– С утра ты был веселее, – подметил караванщик, – в чем дело-то?

– Я не знаю, – задумчиво протянул Саргон. – Не могу объяснить, – тут он перевел взор на Саптаха, – предчувствие какое-то нехорошее.

– Предчувствие?

– Да, – кивнул тот, – словно в сердце сейчас кольнуло.

– Чет я не понимаю.

– Ладно, не бери в голову.

Торговец с тревогой покосился на друга:

– О, Птах-покровитель, только не говори, что передумал!

– Не бойся, – Саргон хмыкнул, но взгляд оставался серьезным, – я дал тебе слово. А я привык держать его.

– Фух! Хвала богам! – выдохнул караванщик. – Да все будет хорошо! Это я тебя дурацкими расспросами смутил. Вечно языком треплю, как метлой по дороге.

Саргон вяло улыбнулся, но промолчал. Саптах наседать не стал. Тем более, Хеп уже остановился возле его лавки – просторного и широкого шатра, в котором могли убраться целых четыре торговца зелени и фруктов. Под навесом виднелись ряды закрытых кувшинов, кадки и несколько крепких деревянных сундуков.

– Ну все. Приехали.

– Угум, – Саргон обернулся за тюками.

Саптах спрыгнул на землю и потянулся. Непослушный парик вновь съехал на глаза, а белый схенти едва не оголил причинное место.

– Проклятье! – ругнулся он, водружая предметы на места. – Выкину это дерьмо, будь оно проклято!

– Ты уже давно собираешься, – подначил мулат, забирая тюки. Вены на руках вздулись.

– И выкину! – уверенно бросил торговец. – Вот только побреюсь.

– Во всех местах?

– Ага-ага, шутник. Пошли, дебены ждут.

Придерживая парик, Саптах направился к хлеву за рынком. Саргон последовал за ним. Тюки были тяжелыми, но пока что их вес не давал о себе знать.

Завернув за угол, они оказались перед длинным рядом стойл. Верблюды продолжали равнодушно пожевывать сено, пить воду и чесать бока. Окинув новоприбывших надменным взглядом, они вернулись к своим более важным делам. И только Минхотеп, завидев хозяина, приветственно заурчал. Несмотря на скарб, готовый перекочевать на спину верблюда, животное радо было видеть мулата.

Как раз напротив стойла, где обустроился Минхотеп, их ждали два человека. Первый – невысокий, но крепко слаженный воин с короткими черными волосами. Из одежды на нем была лишь серая набедренная повязка. Зато на поясе сверкал небольшой бронзовый топорик. Рядом висели два мешочка, чем-то набитые под завязку.

«Наверное, наша плата серебром» – подумал Саргон, медленно приближаясь к незнакомцам.

Взгляд мулата плавно перешел на спутника человека с топориком. Судя по всему, он и был сыном знатного вельможи, который решил отправить ребенка на обучение в школу клинописи. На вид ему и вправду около десяти лет. Полностью бритая голова сверкала в лучах восходящего солнца. И только на висках оставались две пряди черных волос, заплетенных в длинные косички. Жители Та-Кемет называли это «локонами юности» – символ несовершеннолетия. Спокойный взгляд карих глаз. Волевой подбородок. Светлое юное лицо. Слегка выпирающие щеки придавали ему округлый вид. Мальчик носил плотную белую рубаху с рукавами, опоясанную у талии кожаным ремнем. Ноги были обуты в маленькие походные сандалии. Сын вельможи с нескрываемым любопытством наблюдал за ними. Как Саргон тащит тяжелые тюки, и как Саптах пытается заставить сидеть на голове ненавистный парик.

– Да благословит Ра этот день! – поприветствовал караванщик.

– Да благословит Ра, – сдержанно ответил мужчина с топориком.

– Доброго дня, – произнес мальчуган звонким голосом.

– Это тебя я должен сопроводить до Бабилима? – спросил Саргон, опуская тюки на землю.

– Все верно, – ответил за того топорник, – доставьте мальчика в школу клинописи.

Мулат развел руками:

– В Бабилиме должно быть полно таких школ. В какую именно?

– Та, что к западу от Эсагилы[4].

– Понял, – буркнул Саргон.

– Эса… чё? – встрял Саптах.

– Храм такой, – отмахнулся мулат, – долго объяснять.

– Ух, ты, – прошептал мальчишка, во все глаза рассматривая клинок с серебряной гравировкой, – можно потрогать?

– Мал еще, – сдержанно улыбнулся Саргон, – вот подрастешь…

– И ты туда же, – недовольно поджал губы он, – ото всех это слышу. «Вот подрастешь»… – мальчик вздохнул.

Саргон улыбнулся чуть шире:

– Славный малый. Как тебя зовут?

– Джехутихотеп.

– Хм. Хорошее имя для писца.

– Угу, – Джехутихотеп продолжал восхищенно коситься на меч.

– Кхм, – встрял в разговор Саптах, – простите великодушно, но, может, поговорим об оплате? Мне ведь еще лавку открывать.

– Да, конечно.

Топорник отстегнул от пояса два мешочка. Один бросил Саргону, второй – Саптхау. Последнему пришлось отпустить парик, дабы поймать заветный кошель, и он вновь съехал ему на лоб.

– Как договаривались, – кивнул воин, – двадцать пять дебенов наемнику, пятнадцать тебе. Серебром.

– Ты обещал накинуть, помнишь? – спросил Саргон у караванщика.

– Да-да, с тобой разве забудешь? – не обращая внимания на парик, торговец развязал мешочек и высыпал серебро на ладони. То засверкало в лучах восходящего солнца. Пересчитав плату, Саптах взял два дебена и протянул их Саргону. Остальное спрятал обратно в мешочек.

– Не густо, – съязвил мулат.

– Ты итак получил двадцать пять! – парировал Саптах. – Совсем меня ободрать решил?

– Ну, конечно, – буркнул Саргон, направляясь к стойлу, – я и забыл, что ты становишься хитрозадым ужом, когда дело касается платы.

– Именно! Дебенчики – это я люблю, – хихикнул Саптах, пряча мешочек в складках схенти. – Не забудь, кстати, передать мой лазурит торговцу в Хазете и стрясти с него плату.

– Я помню.

Мулат вывел Минхотепа из хлева и водрузил на горбатого один из тюков. Затем сунул туда и свой мешочек с серебром.

– Вы остановитесь в Хазете? – поинтересовался топорник.

– Проездом, – сказал мулат, поднимая второй тюк, – все равно надо будет пополнить запасы провизии.

Закончив с приготовлениями, он обернулся к Джехутихотепу:

– Давай подсажу.

Паренек воспользовался подставленными ладонями и запрыгнул верблюду на спину.

– Держись крепче.

– Ага, – Джехутихотеп с интересом рассматривал верблюда, – его можно погладить?

– Да, он не кусается.

– Только плюется, – встрял Саптах.

– Я сейчас сам в тебя плюну!

–Ха-ха!

Мальчик осторожно провел ладошкой по Минхотепу. Последний дружелюбно заурчал.

– Ну, мы поехали?

– Сколько займет путешествие? – поинтересовался топорник.

Мулат пожал плечами:

– Если без задержек, то около месяца.

– Задержек? – воин вскинул брови.

– Всякое может случиться в пути.

– Надеюсь, сын моего господина доедет до места назначения в здравии, – сурово произнес топорник, – тебе за это щедро заплатили.

– Ой, да не волнуйся, крепыш! – встрял в беседу Саптах. – Я Саргона хорошо знаю. Уж с год как мои безделушки сохраняет и никогда не подводил! Так, ведь?

– Точно, – подтвердил мулат.

«Надеюсь, и сейчас не подведу».

Воин кивнул:

– Тогда в путь, – и протянул Саргону руку. Тот с удовольствием пожал ее. Хватка топорника оказалась крепкой. – Легкого пути, господин Джехутихотеп.

Мальчик отвлекся от созерцания верблюда и перевел взгляд на своего спутника. В глазах паренька застыло выражение грусти и печали.

– И тебе, верный друг. Передайте маме и папе, что я люблю их.

– Конечно, господин.

Задержав на юнце взгляд, топорник кивнул на прощание и спешным шагом направился в сторону рынка. Его сандалии резво взбивали дорожную пыль.

– Любопытный мужичок, – произнес караванщик, глядя тому вслед.

– Да, – согласился мулат.

– Зато сразу видно – при дебенах!

Мулат хмыкнул и покачал головой:

– Кто о чем, а ты о дебенах.

– Ха! Клянусь Мином, а о чем мне еще думать? Я ж торговец!

– И то верно.

– Ну, до встречи через пару месяцев? – Саптах развел руками, приглашая обняться.

– До встречи, приятель, – улыбнулся Саргон, отвечая взаимностью.

– И не забудь про лазурит!

– О! – застонал мулат, вскакивая на верблюда. – Минхотеп, поехали скорее, иначе этот толстяк меня с ума сведет!

– Ага! Ты же меня знаешь! – хихикнул караванщик.

– Иди уже лавку открывай! – бросил мулат, трогаясь в путь.

– Счастливого пути, дружище! – крикнул на прощание Саптах и засеменил в сторону рынка. Он снова пытался удержать пресловутый парик.

– Держись крепче, – повторил мулат на ухо юному спутнику.

– Хорошо, – спокойно ответил Джехутихотеп.

Они быстро пересекли рыночную площадь и направились на север по дороге из Хут-Ка-Птах.

[1] Отец когтей – африканское название трубкозуба.

[2] Небиу – 8 ладоней, ок. 60 см.

[3] Этеменанки (с шумерского «Дом основания неба и земли») – зиккурат в Древнем Вавилоне, предполагаемый прототип Вавилонской башни. Высотой примерно 91 м. Была разрушена по приказу суеверного императора Селевкидов Антиоха I, споткнувшегося там во время жертвоприношений в III в. до н.э. Башня была разобрана, а из ее кирпичей построен театр.

[4] Эсагила (с шумерского «Дом поднятой головы») – храмовый комплекс, посвященный Мардуку, богу-покровителю Вавилона. Крупный культурный центр Древнего мира, расположенный в современном Ираке.

Глава 6

Хатшепсут открыла глаза и уставилась в глинистый потолок. По углам сгустились тени. Очи немного слезились ото сна, из которого ее что-то выдернуло, но вот что – понять она пока не могла. Голова плохо соображала. Великая царица провела ладонями по щекам и помассировала виски. Тяжко вздохнула.

В покоях стояли прохлада и полумрак. Комната находилась в западной части дворца, поэтому солнечные лучи еще не успели проникнуть внутрь и нагреть воздух. Справа на ложе храпел Сененмут. Пробежавшись по нему взглядом, она вновь невольно подметила красоту его поджарого и крепкого тела. Позади него виднелась прикроватная тумба из черного дерева. На ней стоял пустой кувшин из-под крепкого пива. Оттуда долетал остаток аромата фиников. До сладкого напитка они вчера не добрались. Хотя такая шальная мысль мелькнула в голове после их бурного соития. Но она так устала этой ночью… И слишком много выпила…

«Удовлетворить Хатхор полностью удалось… как и меня».

Она невольно скосила взор на сундук с драгоценностями, стоявший у стены напротив. Два алебастровых кубка валялись на крышке. Естественно, оба тоже пустые.

«Хороший вечер… хорошая ночь… надеюсь, сегодняшний день станет и вовсе прекрасным».

Хатшепсут закрыла глаза, готовая снова отойти ко сну. Рано вставать сегодня в ее планы не входило. Когда разум стал проваливаться в благодатную дрему, в дверь покоев тихонько постучали. Царица резко подняла веки. Видимо, именно этот звук разбудил в первый раз. Робкий, осторожный стук в дверь. Она прислушалась. Спустя несколько секунд неизвестный постучал вновь. Также тихо и аккуратно, словно дверь была из стекла, и незваный гость опасался ненароком ее разбить.

Хатшепсут застонала от негодования, а затем тряхнула храпевшего Сененмута за плечо. Тот проворчал нечто нечленораздельное, однако продолжил пребывать в объятиях сна.

– Проснись! – цыкнула она, вновь пихая зодчего.

Сененмут застонал и с трудом разлепил глаза.

– В чем дело? – прохрипел он, не вполне соображая, что происходит.

– Кто-то пришел.

– Да?

В этот момент стук в дверь повторился.

– Слышишь?

– Угу, – буркнул Сенемут, садясь и опуская босые ноги на прохладный пол.

В голове все шумело, подобно морскому прибою на берегах Уадж-Ур[1]. Он встряхнулся и провел ладонями по лицу.

«Не надо было столько пить».

Заложив руки за голову, скрестив стройные ноги и покачивая ступней, Хатшепсут наблюдала за тем, как любовник пытается придти в себя.

– Сходи узнай, кого там ветром принесло в столь ранний час.

– Иду, моя госпожа, – пробухтел под нос Сененмут, подбирая схенти с пола.

«А спать с царицей не так легко, как кажется… будь я проклят…».

Натянув одежду на чресла, он выдохнул и поднялся. Голова закружилась, а треножник стал двоиться в глазах.

«Зря я вчера столько выпил… соберись, давай… а не то полетишь с крыши вниз головой. С нее ведь станется».

С трудом восстановив равновесие и отогнав остатки сна, он заковылял к выходу. Шум в голове слегка поутих.