Трезубец

– Хм. Прям чувствуете, как она ухудшилось? Интересно. Вы невероятно чувствительны, раз уж чувствуете, насколько ухудшилось состояние Вашего здоровья, – чуть ли не смеясь и одновременно немного испытывая стыд за свойственный для Марка поступок, говорил Василий Иванович.

Марк мог не прийти на встречу – это в его духе, и Василию Ивановичу уже не терпелось поговорить с ним по этому поводу. Также, почему он не предупредил о том, что пригласил друга? Василий Иванович не против гостей, а даже наоборот: любит, когда приходят люди – дом тогда оживает ещё больше, но Марк должен был пусть если не просить разрешения, то хотя бы поставить в известность.

Василий Иванович всегда старался думать о хорошем, и сейчас в том числе: варианты мотивов действий Марка сами по себе появлялись у него в голове, но они всё равно не оправдывали его. «Может он передумал приводить друга в дом, поэтому не сказал, но… Почему он не сказал ему о своём решении, а просто не пришёл на встречу, и человек чуть не отморозил себе ноги», – думал Василий Иванович. «Марка срочно нужно менять. Пускай это делать уже поздно, но лучше поздно, чем никогда. С ним определённо нужно провести воспитательную беседу!» – решил для себя Василий Иванович и уже сам захотел, чтобы гость остался с ними на эту ночь. Василий Иванович всегда делал так, как хотят его дети. Сейчас он решил сделать Марку назло и оставить этого человека здесь, так сказать, проучить. «Хочет он видеть это человека здесь или нет – не важно. Мало того что обидел друга – этого несчастного человека – так ещё, похоже, и на работе проблемы». Звонки утром насторожили и дали повод задуматься, что у Марка на работе не так всё хорошо, как он об этом говорит.

Василий Иванович ответственный человек. Разочарование в сыне из-за его поступков стало причиной возникновение стыда, которое на подсознательном уровне поднимало Максима вверх в его глазах. Вина что так всё некрасиво получилось, провоцировало чувство долга, будто Василий Иванович теперь что-то должен Максиму за то, что Марк с ним так плохо обошёлся. Смотря на его не соответствующий зиме наряд, это чувство набирало оборот. Плюс ещё подливало масло в огонь подозрение сына во лжи, что будило сердитость и нежелание видеть Марка какое-то время.

Василий Иванович усадил гостя в своё кресло возле горящего камина, отправил Мелиссу за горячей водой, а сам побежал в спальню за какой-нибудь сухой одеждой. Хлопоты по уходу за гостем и злость на сына лишили Василия главной мысли, которая обязательно должна была всплыть в его голове в подобной ситуации: Василий Иванович даже и не размышлял о том, что Максим может быть самозванцем.

– Как это он так… – ухаживая за гостем, в полголоса ворчал Василий Иванович. – Сказал бы мне, я бы встретил гостя.

– Он предупредил, что у него там были какие-то… то ли планы, то ли проблемы… Надо было не стоять, а сразу идти сюда.

– Ну конечно! Не хватало, чтобы ещё заболели. Вы лучше расскажите, с Марком давно знакомы?

– С самого приюта, – с короткой паузой сказал Максим, гоняя между словами сопли в носу.

– А может, и Мелиссу помните?

Василий Иванович указал в сторону кухни, где работала Мелисса.

– Не-е. Не помню. Знал только Марка. Он тогда от меня не отступал ни на шаг.

Всё, что так убедительно плёл Максим Василию Ивановичу, что даже тот не смел усомниться в правоте сказанных им слов, естественно было полным враньём. В приюте у Марка был всего один друг, звали его не Максим, и он уже давно умер под железнодорожным мостом.

Слушая историю Максима, Василий Иванович только восторженно ухмылялся и поддакивал. Обычно Василий Иванович очень осторожный человек. Наивный – это не про него, но сейчас – с обидою в сердце на ответ сына, когда он спросил его про работу – его подозрительность и настороженность спала крепким сном. Так вот получилось: немного погрустневшему Василию Ивановичу, как специально, для его утешения, попадается Максим, который на случай оказывается отличным собеседником. О нём не хотелось плохо думать.

Василий Иванович всегда знал, что кто-то из того же приюта может заявиться на его порог, кто-то из знакомых его детей, возможно бездомный. По словам детей, много кто из приюта не нашёл себя, стали пропащими людьми. И вот он, Максим, один из тех людей, который оказался на первый взгляд неплохим парнем. У Василия Ивановича с ним так хорошо завязался разговор, что он совсем забыл о времени. Максим точно был создан для общения с ним, или же он знал, как себя повести, чтобы понравиться старому вдовцу.

Далеко за этим домом, в толпе верующих людей, среди ярких горящих свечей и благоухания горячего воска был чем-то непонятным обеспокоен брат Павел. То ли интуиция, то ли ещё что-то наводили на него тревожно чувство, будто дома творится что-то неладное. И это на самом деле было так, ведь в семью проник чужак, и может случиться так, что он скоро пустит там хорошие корни. Сейчас там только корешки, но и те пущены нечестиво, через ложь, оттого, наверное, и появилось это тревожное чувство. Благодаря лжи, чужак по имени Максим добился хорошего отношения к себе, и пока что Василий Иванович даже не задумался над этим.

– Кто это? – поинтересовалась Мелисса у отца, когда он зашёл к ней на кухню.

– Это друг Марка, – ответил Василий Иванович, насыпая листья зелёного чая в чёрную чашку.

Мелисса подошла к отцу поближе, чтобы говорить на полтона ниже.

– Я что-то тебя совсем не узнаю.

– В смысле?

– Раньше ты был бы зол, что Марк без твоего ведома кого-то пригласил.

– Я и сейчас не в восторге. Я с ним позже поговорю по этому поводу.

– А этот парень, он тебя не смущает?

– Смущает?! – шутя, спрашивает Василий Иванович. Его настроение значительно улучшилось, после того как пришёл Максим.

– Я его не узнаю. Плюс ты посмотри на него – он может быть Марку другом?

– О-о-о с нашим Марком я таких кадров видел что… лучше бы не видел.

– Я не шучу.

– Значится, я старею… Часть людей к старости становятся замкнутыми и злыми, другие добрыми и наивными, – без капли серьёзности, ответил Василий Иванович.

– Не смешно, папа. Я рада, что у тебя поднялось настроение, но ты как-то слишком просто впустил его и усадил в кресло. Ты хотя бы спросил у Марка, приглашал ли он кого?

«Добрыми и наивными!» – Василий Иванович сам так сказал про удел стариков, и если с первой чертой характера ещё можно жить, то со второй, возможно только накликать на себя и, самое главное, на своих БЛИЗКИХ беду.

– Ты что, думаешь, он не является тем, кем представился? – Мелисса остро посмотрела отцу в глаза, потом наклонилась проверить, на месте ли гость. Она выглянула на пол-лица и от того, что увидела, немножко встрепенулась.

Нет, Максим был на месте, только вот в этот момент он сидел в пол оборота и голодно и злобно смотрел в сторону Мелиссы. Его взгляд говорил, что он хочет убить её. Взгляд маньяка – таков он был в тот момент. Тени на его лице говорили ей, что ему очень не нравится, что Василий Иванович задержался на кухне.

Мелисса отвернулась обратно.

– Ты не помнишь этого человека? – говоря шёпотом ей на ухо, спросил Василий Иванович.

– Да нет… наверное. Может это и есть тот друг Марка, с которым он когда-то давно водился? Я, если честно, не помню… Мы были детьми, и я тогда была только с Пашей и никуда более. Марк тогда был: то сам по себе, то со своим дружком – и редко когда с нами. А как тогда выглядел его этот дружок, и уж тем более как он выглядит сейчас, я не представляю.

– Ну ладно, – сказал Василий Иванович, взял чашку с чаем и пошёл к Максиму.

Мелисса отвлеклась от дел и стала наблюдать за отцом и этим чудаком в кресле. Василий Иванович наклонился к нему, и они о чём-то стали разговаривать.

Почему Мелисса чувствует какую-то опасность, когда этот человек в доме, она даже сама себе толком не смогла бы объяснить. Бедные и бездомные ей никогда не были противны, и, может, только чуточку они казались ей небезопасными личностями, а этот Максим целиком и полностью входил в категорию потенциально опасных.

Василий Иванович сходил на кухню, взял жёлтенький тазик, чайник с кипятком и вернулся обратно. Подойдя к Максиму, поставил около его ног этот тазик и налил туда кипятка.

– Осторожнее, кипяток. Пусть немного остынет. Или подождите, я сейчас схожу за холодной, и мы разбавим немного.

– Ничего, пойдёт, – смело ответил Максим и поставил свои волосатые грязные ноги в воду.

Максим всего лишь спокойно и блаженно застонал. Василий Иванович округлил глаза от увиденного. Температура воды была такой высокой, что без ожогов ног здесь не должно было обойтись. Максим, наверное, человек не той физиологии, и, в отличие от обычных людей, страшится других законов физики, или же второй вариант, более правдоподобный и плачевный – он отморозил себе ноги!

– Не горячо?!

– Что? – переспросил Максим, шлёпая в тазике ногами.

– Да нет… ничего, – ответил Василий Иванович, смотря на нормально работающие ноги. – Видимо не горячо… – удаляясь от Максима, добавил сам себе.

Отмороженные ноги так не работают, да и ожогами там не пахнет. Тогда что это было?

Оставаясь удивлённым после увиденного, Василий Иванович покинул Максима и в этом состоянии, не зная зачем, пошёл к двери. Там он увидел дырявую обувь Максима.

Обувь не зимняя, изношенная и довольно-таки старая. В ней не то что зимой, весной да осенью ходить нельзя.

Василий Иванович, решив, что она больше не понадобится хозяину, взял её в руки и вышел на улицу, пока от неё разъедающий кожу в носу запах не заполонил весь дом.

На улице было прохладно, свежо и красиво, но даже там обувь в руках воняла. Василию Ивановичу пришлось перебивать этот ужасный запах. Достав сигарету из кармана, он с удовольствием втянул в свои лёгкие запах намного приятнее, чем тот, что исходил от обуви в руках.

Появляется рыжий пёс. Он садится перед Василием Ивановичем на снег и весёленько виляет хвостом, смотря на него так, будто он держит в руках не вонючие ботинки, а аппетитную колбаску.

– Эй, пёсик, – Василий Иванович подозвал животное к себе и почесал у него за ухом.

Пёсик свесил ушки, стал лощиться к добряку, которому сегодня не он один напрашивался в дом: Максим опередил; вот только Василий Иванович не всех готов забрать к себе, а очень хотелось бы. Было бы здорово, чтобы у каждого был дом, но на эту ночь Василий Иванович уже приютил одного бездомного.

Пёс зарычал. «На что?» – спросил у самого себя Василий Иванович, обернулся и увидел, что плохо закрыл за собой дверь. Потоки ветра приоткрыли её, а там, за открытой дверью, находился Максим, который сидел в кресле и тёр себе ноги хозяйственным грубым мылом. Василий Иванович поторопился закрыть дверь, чтобы не запустить холод в дом. После спустился вниз, подошёл к мусорному бачку, открыл его и опустил в него вонючую обувь Максима. Вроде бы вонь ушла. Оглянувшись по сторонам Василий Иванович увидел, что вместе с ней и пёс тоже куда-то пропал. Видимо, решил, что не дождется он сегодня своего халявного пайка и рванул дальше. «Интересно, где он будет сегодня встречать новогоднюю ночь?» – думал Василий Иванович, докуривая сигарету.

Холод прогонял домой. Глава семьи посмотрел на луну, изредка выглядывавшую из облаков, глубоко вздохнул, и, возвращаясь в дом, услышал шум. Это был тот самый пёс, и ему определённо хотелось заполучить вонючую обувь, ибо в полупустом бачке, где он рылся, кроме этих ботинок больше ничего не было. И что самое интересное, не ему одному нужны были эти драные ботинки. Заходя в дом и медленно закрывая за собой дверь, Василий Иванович замечает, как у рыжего пса появились конкуренты.

– Ну надо же, – прошептал себе под нос Василий Иванович, наблюдая из окна дома, как собаки не могут поделить обувь Максима.

«Что же в них такого ценного? – думал Василий Иванович. – Съесть ботинки нельзя, погрызть разве что можно, но вряд ли собакам нужна эта обувь, чтобы просто поточить об неё свои зубы».

Пёс достаёт ботинки и убегает от мусорного бачка. Все остальные находящиеся рядом блохастые псины, побежали за ним.

Интерес Василия Ивановича заставляет выйти его обратно на улицу и посмотреть на эту непонятную гонку. Он никогда прежде не видел, чтобы собаки так за что-то дрались.

Вдалеке он видел, как псы рвали на части дырявые смердящие ботинки Марка, как беспомощного вкусного кролика. Откуда же у них нашлось столько энтузиазма? У этих собак необыкновенно ярая злость к этим ботинкам, будто эта обувь – причина того, что они сейчас голодны и никому на свете не нужны. Но даже если это было бы так, вряд ли животные вытворяли бы такое: мстить как люди – они на это не способны.

– Невероятно… – прошептал Василий Иванович, смотря на это зрелище.

Вроде бы от обуви мясом не пахло, да и не похоже было по поведению собак, что им интересна эта обувь из-за её какого-то вкусного запаха. Эта обувь будила в них злость. Вероятнее, что им просто беспричинно нужно было уничтожить эти ботинки, и всё!

Когда взбешенные непонятно чем псы порвали обувь на мелкие клочки, они разбежались в разные стороны.

– Невероятно, – повторил Василий Иванович, после чего сзади послышался голос Мелиссы:

– Ещё кипяточка?

Мелисса, единственная женщина-хозяюшка в доме, предложила гостю добавить в тазик горячей воды.

– Нет, спасибо, – поблагодарил Максим, сидя в кресле уже в жёлтеньком халатике и попивая горячий кофеёк.

Василий Иванович поднялся по ступенькам, вошёл обратно в дом и поторопился закрыть распахнутую лёгким ветром дверь. Мелисса уже вовсю болтала с Максимом, и если она не играет, а она никогда так не делает, то ей эта беседа была по душе.

Василий Иванович ещё раз взглянул в окно.

– Что там такое, пап? – встревожилась беспокойством отца Мелисса, на что он ответил:

– Да нет… ничего.

Мелисса хмыкнула, подумав про себя: «ну ладно…», и ушла.

– Удивительно, не так ли? – заговорил Максим с Василием Ивановичем, заметив, что глава семьи в замешательстве из-за странного поведения уличных собак.

– Вы это видели? – Максим не среагировал на вопрос. – Не пойму, это наши бездомные собачки вас так любят? Или иначе?

– Иначе, – сказал в такой манере, словно это происходит постоянно, и это уже изрядно ему надоело. – Да и… не только ваши, вообще… – задумался, а после ответил: – Меня в этой жизни никто никогда не любил и не принимал так, как вы, – поднял глаза на Василия Ивановича: – Я всюду изгнанник.

– Не говорите так. Здесь Вам рады, – перебивая поток грустных слов, мягко сказал Василий Иванович и тут же вспомнил о Марке и о его постыдном поступке по отношению к Максиму. Договориться о встрече и не прийти – это больше чем не правильно.

Максим улыбнулся, увидев во взгляде Василия Ивановича некую смущённость и одновременно злость. Максим знал, что причиной появления озадаченной мимики на лице у Василия Ивановича является его сын, и это как раз то, что нужно. Настроить отца против сына удалось, по крайней мере, на эту ночь, а значит, шансы остаться здесь НА ЭТУ НОЧЬ удвоились.

– Пойду-ка я посмотрю, чем там Марк занимается. Пускай к нам спускается! – завертелся Василий Иванович.

– Не стоит, пускай отдыхает. У него сегодня, наверное, был тяжёлый день. По-другому не объяснишь, почему он не пришёл.

– Пускай лучше спит? – задержавшись на лестнице, спросил Василий Иванович.

– Конечно. Пускай отдохнёт, а потом мы все вместе встретим новый год.

– Ну, пускай… и вправду поспит, – улыбнулся Василий Иванович, словно почувствовал, как от слов Максима в доме стало теплее и уютнее. Нельзя сказать, что Максим уже прям таки стал родным, но он не так уж был и далек уже от этого статуса.

У Марка никогда не было надёжных друзей, на которых можно было бы положиться. Сейчас Василий Иванович стал разглядывать в Максиме хорошего друга своему сыну, с которым, возможно, он бы спокойнее мог отпускать его. Оттого Василию Ивановичу было ещё приятнее общество Максима. А та смута, которую нагнала Мелисса на кухне, так и не смогла завладеть в должной мерее Василием Ивановичем, после того как Максим сказал:

– Ему и так сегодня досталось. Пусть побудет один.

В этих словах можно увидеть добрую заботу и коварную подлость одновременно. Всё зависит от того, насколько известна предыстория отношений Максима и Марка. Тот, кто ничего не знает – в данном примере это Василий Иванович – увидит только добрую заботу друга, которого ни в чём не хочется подозревать.

Василий Иванович посмотрел на Максима озадаченным взглядом, означающим, что он понятия не имеет о чём идёт речь, а именно: как, где и почему ему сегодня досталось?

У главы семьи Василия погрустнели морщинистые глаза.

– Ну… то, что Марка сегодня выгнали с работы… Вы что, забыли? Или Марк вам не говорил?

– Ах, да… да, – поддакивал Василий Иванович, будто знает, о чём Максим сейчас говорит. Потом он опустил глаза и присел на диван. – Ай, работа эта… глупости. Найдёт другую, – неуверенно добавил огорчённый отец и отвернулся в заснеженное окно.

Всё-таки Марк соврал отцу. Слова Максима служили подтверждением.

Василию Ивановичу стало грустно и обидно. Марк ему ничего не сказал. Но почему? За что он заслужил такое отношение к себе? Почему сын отворачивается от него, и почему Марка опять выгнали с работы, причём с той, на которую устроить его было очень не просто? Почему Марк так халатно отнёсся к услуге своего отца, ведь пришлось не раз прийти на поклон старому знакомому, чтобы его сына, Марка, взяли к себе? Не ценит того, что делает отец – вот и всё.

Огорчённый новыми вестями Василий Иванович снова пошёл на улицу покурить. После последней сигареты прошло мало времени, чтобы закурить новую, тем более он не заядлый курильщик, но он всё же вышел.

Как же Василию Ивановичу хотелось, чтобы его сын был чуточку другим. Как и любой другой родитель, он будет любить Марка таким, какой он есть, но хотелось бы, чтобы он был пускай и не успешным дипломатом, но хотя бы просто порядочным человеком, а не двуликой скотиной, которая не держит слово: ни перед другом, ни перед отцом.

Василий Иванович стоял на крыльце, теребил пальцами фильтр сигареты и осматривал округу. Соседские дома полны жизнью как никогда: горел свет, играла музыка, а судя по теням на оконных шторах, у всех гости. Казалось, что звон их бокалов был слышен даже на улице. А где-то вдалеке, на соседних улицах, эхом раздавался детский смех и хохот взрослых людей в уличной стрельбе праздничных петард и салютов.

Сейчас поздно, но взрослые и дети не спали, им всем было весело, но вот Василию Ивановичу было как-то не до веселья. Сын испортил отцу настроение. Как и любому другому семейному мужчине, ему хотелось больше хороших новостей и как можно меньше негатива. Понимал, что хорошего сына из Марка не вышло. Надеялся, что ещё не поздно его перевоспитать, что он может измениться в лучшую сторону.

– Всё будет хорошо… – успокаивал себя седовласый старик.

Василий Иванович выкинул неиспользованную сигарету, развернулся и зашёл обратно в дом. Внутри свет был выключен. Максим сидел в кресле, и если бы не камин, от которого шёл свет огня, то его не было бы видно. Василий Иванович подошёл к Максиму ближе. Внешний вид спящего в кресле Максима вызывал жалость. Усталость взяла над ним верх, над измученным, обделённым судьбой путником. Кто там знает, за что на самом деле с ним так поступила судьба. И тут Василий Иванович подумал: а может, всё потому, что приютил у себя дома не его, а Марка? Пускай он и старше Марка – неважно. Даже если Максим был бы намного старше Марка и в сыновья Василию Ивановичу не годился бы, всё равно старый вдовец мог бы круто изменить его судьбу. Чтобы помочь встать на ноги Василий Иванович приютил бы и ровесника, главное, чтобы он оказался хорошим человеком. Такого хорошего человека он и разглядел в Максиме. И что же получается: они оба, Максим и Марк, с одного детдома, и Василий Иванович мог бы тогда, давно, взять не Марка, а Максима вместо него, и тогда бы Максим не был бы так изношен и худ, как сейчас. Кто знает, может, если бы тогда, давно, он взял из приюта Максима, а не Марка, то Максим бы, в отличие от Марка, хорошо учился, женился, нашёл отличную работу и сидел бы он сейчас в своей собственной поглаженной чистой рубашке с маленькими детьми на руках.

«Сколько же ему лет?» – задавал себе вопрос Василий Иванович. Выглядит старее Марка: неухоженные, торчащие в разные стороны, как у старика, густые брови, рябая кожа, на щеках морщины, но седины нет. Может ему просто нужно отдохнуть пару месяцев, нормально питаться, высыпаться, привести себя в порядок как следует, а там бы и стал выглядеть лучше. Первое впечатление было будто это какой-то бездомный старик: грязный, сгорбленный, хмурый, неухоженный. Сейчас, в другой одежде, он как будто бы помолодел, а когда месяц отдохнёт, откормится, вообще будет красавчик.

Василий Иванович с печальным видом смотрел на Максима. Почувствовал долю своей вины за то, что Максим не имеет дома. И он решил: Максим останется на какое-то время здесь, а там видно будет.

– Моя фамилия Гольгомерзов, – серьёзным голосом сказал Максим, неожиданно открыв глаза, а затем с улыбкой на лице дополнил: – Максим Гольгомерзов.

Василий Иванович улыбнулся и сказал:

– Хорошо, Гольгомерзов Максим. Ты…

– Мне ничего не надо, – резко перебивает Максим, догадываясь, что Василий Иванович хочет ему что-то предложить. – Лишь только прошу о компании на эту единственную в году святую ночь, а после я уйду.

– Нет проблем, Максим, оставайся. Не думай, что я хочу, чтобы ты ушёл. Я уже давно решил, что ты будешь трапезничать сегодня вместе с нами, – Максим улыбнулся, и Василий Иванович тоже. – Я думал, ты спишь.

Максим убрал улыбку с лица и сказал:

– С этим у меня проблемы. Мне не спится, и настоящие сны мне не снятся. То состояние отдыха, в котором я нахожусь, трудно назвать сном.

– Настоящие сны не снятся? А какие тогда сны к тебе приходят?

– То, что я вижу, сном назвать нельзя.

– И что же это?

– Прошлое. Моё прошлое. В моей голове осталось мало воспоминаний. Они понемногу уходят.

– Мелкие воспоминания у всех куда-то со временем уходят.

– У меня все!

– Болеешь?

– Хм. Да. Болезнью, существующей в единственном экземпляре на всей Земле, – в шутливой форме ответил Максим, на что Василий Иванович улыбнулся и сказал:

– Тогда отдыхай, Максим.

Максим закрыл глаза. Дабы не смущать гостя, Василий Иванович развернулся и пошёл наверх в комнату Марка. С ним нужно было поговорить. Услышав фамилию Гольгомерзов, Василий Иванович вспомнил, что про неё спрашивал Марк, вернувшись домой.

Марк, тем временем, лениво лежал на кровати и смотрел в окно, пока не зашёл Василий Иванович и своим непривычно колючим взглядом не посмотрел на него. В его глазах он прочитал, что отец взбунтован, и это есть не хорошо. После сегодняшних событий, первое, что пришло Марку на ум, так это то, что его вычислила милиция.

– Милиция приехала?

Такого вопроса отец от сына не ожидал.

– Что?! – прищурившись, в полголоса прошипел Василий и стал медленно подходить к сыну, который тут же испуганно начал с такой же скоростью отходить.

– А при чём здесь милиция? – спросил отец сына, который тут же смекнув, что к чему, ответил:

– Совсем не при чём.

За дверью послышался разговор двух людей: один из голосов принадлежал Мелиссе, второй Максиму. Мелисса разбудила его. Марк узнал голос Максима, остановился, вследствие чего был остановлен и отец, который, также услышав голос гостя, решил, что ссора при людях не совсем хорошая идея, и лучше повременить с наездом на сына. Марк же, услышав голос Максима, испугался, допуская мысль о том, что он мог многое о нём рассказать отцу.

– Кто это там с Мелиссой хохочет? Неужели Павел всё-таки решил справить Новый год с нами?

– Нет, это не Павел.

– А кто?

– Это Максим.

«Всё-таки это он!» – Марк не ошибся в голосе.

– Тот бомж Максим?

– Бомж?! – возмутился Василий Иванович такому жаргону сына в сторону друга и ещё больше разозлился: – Ага. Значит, вот как ты его называешь?

Напряжение росло. Марк не знал что говорить.

– Ты с ним некрасиво поступил! – отец закипел, не сдержался, и начал громкое нравоучение, в ответ на которое Марк хотел бы что-нибудь сказать, да ничего в свою защиту в голову не приходило. – Как ты мог оставить его на холоде?! А если он заболеет? Чем ты думал?! – Марк не знал, что на это всё сказать, а если и пытался, то отец его тут же перебивал. Василий Иванович был очень зол.

Максим, сидя в кресле у камина и попивая тёпленький чаёк, слышал всё это и наслаждался, в отличие от Мелиссы. Её эта ссора вгоняла в краску.

Не выдавая своего стыда и делая вид, будто ничего не происходит, Мелисса подошла к Максиму и завязала с ним разговор.

– Что это там у нас за крики такие?

– Я думаю ничего особенного. Всего лишь кто-то не поделил бутылку водки.