Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей

– Да срать я на это хотел!

– Ну, как знаешь…

Старательно изображая веселье, Крутило с натянутой улыбкой встал и, обойдя Арея кругом, пустился вприсядку.

Арей с кислой миной смотрел на всё это скоморошество и языком выковыривал из зубов куски яичницы, отчего его лицо казалось ещё менее довольным, чем было на самом деле.

– Во дают! – воскликнул с набитым ртом берсерк. Несколько непрожёванных крошек вылетело и упало на стол. Берсерк весело хлопнул себя по колену. – Ай да молодцы! Ай да красавицы! – потом его взгляд остановился на Элефанте, и Арей сразу понял, что между ними возникли взаимные чувства. – А тебе, я погляжу, не весело?

Арей Элефант пожал плечами и сделал вид, что пьёт. Потом рыгнул в кулак и как мог более безразлично сказал:

– Устал я нынче с дороги. А так бы, конечно, я первый в хороший пляс.

С этими словами он ещё раз взглянул, как вымученно ломались под гусли гости трактира.

– Шибко умный, да?

– Не понял, – удивился Арей.

Не отрывая взгляда от чужака, наглец бросил в рот щепотку зелени и со своей кружкой пересел за стол к Арею, прямо напротив него.

– Ты дурачком-то не прикидывайся.

Лихоборец вздохнул. Мужик буравил его взглядом. Арей Элефант хорошо знал этот взгляд. Так смотрит озверевшая от безнаказанности шпана в подворотнях. Навидался таких – молодых и крепких ублюдков, которые приходили интересоваться его товаром или им самим. Им нужны были не столько деньги купца, сколько возможность найти новую жертву. Весь смысл жизни таких молодцов – найти твоё слабое место и давить на него, давить до тех пор, пока тебя это окончательно не доконает.

Арей мог бы много ему сказать, но голова уже отяжелела, руки были как ватные. На ноги и вовсе, пожалуй, не стоило вставать. Будучи волкодлаком – воином, который использует гнев как оружие, Арей Элефант знал, когда его можно пустить в дело, а когда лучше оставить в ножнах. И сейчас был как раз второй случай.

Арей вскинул голову, и лютича повело слегка вбок. Дышать он старался как можно громче.

– Ты берсерк?

– Ты что, не местный? – удивился берсерк.

– Как и ты, видимо.

Незнакомец расхохотался и ударил ладонью по столу так, что посуда подпрыгнула, а кружка покатилась и упала.

– Чёрт меня дери, если б ты не был в сиську пьян, ты бы мне понравился, чудик! – воскликнул берсерк. Потом он прищурился и, перегнувшись через стол, посмотрел прямо Арею в глаза. – Но сперва поглядим, как ты запоёшь, когда проспишься…

Арей икнул, и его снова качнуло вбок.

Берсерк скорчил кислую мину и сказал, как плюнул:

– Дерьмо собачье!

С этими словами он схватил Арея за лицо и с силой оттолкнул. Элефант не усидел и с грохотом завалился под лавку.

– Пьяная свинья, – берсерк процедил сквозь зубы, брезгливо вытирая ладонь о штанину. Ту самую, которой толкнул чужака.

В ответ ему раздался глубокий заливистый храп. Берсерк мгновение смотрел на Арея, а потом плюнул и вышел из трактира.

У Арея тут же возник Крутило. Он стоял на четвереньках и старался говорить как можно тише:

– Слушай, лихоборец, ты молодец, что связываться не стал. Правильно. Не стоит оно того. Ну, ты это, вставай!

Арей действительно встал. Находиться здесь у него не осталось ни малейшего желания, и лютич выкатился вон.

Наутро Элефант отправился на рынок.

Народ уже потихоньку начинал собираться. Открывались ларьки и лавки. К удивлению своему, Арей отметил, что явно не все из них закрывались в полдень, а многие продолжали работу, чтобы не упустить ни одного покупателя.

Арей некоторое время потолкался у прилавков, подслушивая случайные разговоры тут и там, а когда уже слегка примелькался, начал спрашивать и сам. О ценах, о торге, о том, о сём, о берсерках.

И вот когда дело касалось последних, Арей натыкался на глухую стену. Большинство просто замолкало и спешно убиралось прочь. Некоторые повторяли то, что Арей Элефант и так знал: берсерки – настоящие герои, они хранят Межебор от набегов пёсеголовцев. Ещё они родом берендеи. Поселились тут недавно – около года как. Ребята весёлые – это Арей понял как любят нажраться. Девкам нравятся – это Арей рассудил для себя так: им боятся отказать. Ибо по тому, что Арей Элефант видел за те несколько дней, что жил тут, берсерки были те ещё свиньи, буяны и нахалы. И девок тискали любых и далёким от нежности макаром.

Кое-как вызнал имя мужика (одного из), чью жену изнасиловал кто-то из берсерков. Его Арей нашёл совсем уже в сумерках в трактире «Рыба Bo-Бля». Мужиком оказался парень лет семнадцати-восемнадцати, и баба его наверняка была тех же годов. Парень сидел и в одиночку набирался дешёвым пойлом.

Арей бросил вещи на лавку против него. Мечи аккуратно поставил рядом, привалив свёрток к столешнице.

– Здрав будь, парень! – поприветствовал его Арей.

Муж наградил его неприветливым взглядом, который длился всего миг, а потом снова утонул на дне стакана.

– Чего тебе?

– Говорят, у тебя зуб на берсерков, – не стал ходить вокруг да около Арей.

– Тебе-то что?

– Думаю, может, хоть ты мне в таком разе всю правду о них выложишь. Остальные-то глазки прячут.

Парень стиснул зубы, поиграл желваками.

– Шёл бы ты отсюда, чужеземец.

Старый пьяница кивнул и встал. Немного постоял, буравя молодого мужа взглядом, а потом упёр указательный палец в столешницу прямо около его кружки.

– Кажется, они не только бабу твою оттрахали, но и тебя до кучи. Шёл бы ты сам, парень, мож, где по дороге яйца свои найдёшь.

Парень хмыкнул, но ничего не ответил. Вместо этого он взял глиняный кувшин и налил себе какую-то мутную жижу, пахнувшую дрожжами.

Арей вышел.

Когда солнце уже докатилось до горизонта, Арей Элефант оказался на берегу маленькой речушки, почти ручья, что стекала со склонов Арапейского нагорья чуть севернее Ирфата. Здесь речушку называли Бурной, хотя более спокойной реки Арей в жизни не видел.

На Бурной бабы полоскали бельё. Они оживлённо говорили да временами звонко и заливисто смеялись. Рукава их полотняных рубах были закатаны до локтей, а подолы заткнуты за вышитые красным пояса, обнажая ноги.

Завидев Арея, бабы завизжали и принялись опускать подолы. Некоторые начали брызгать на него водой, что этим знойным днём нисколько не отпугнуло старого пьяницу, а скорее наоборот.

– Да будет вам, сударушки! – засмеялся лютич. – Я уж не в том возрасте, чтобы нанести урон вашей чести, – тем не менее он молодецки пригладил усы и бороду.

– Возраст, не возраст, а говорят: седина в бороду – чёрт в ребро! – покрутила пальчиком самая горластая из всех.

– А ещё говорят, что старый конь борозды не портит! – Арей подмигнул бабе, остальные расхохотались.

– Но и глубоко не вспашет! – парировала она, и бабы засмеялись ещё больше.

Так, перебрасываясь с бабами безобидными колкостями, Арей Элефант устроился на берегу. Он лежал, опустив босые ноги в тёплую воду Бурной, а под голову положил заплечный мешок. Сапоги отбросил подальше от себя, чтоб не воняли, а мечи оставил поблизости.

– А ты, добрый молодец, чай, не местный? – спросила его красотка в летах, но годы нисколько не испортили её.

– Известное дело! – откликнулся Арей. – Из Лихобора я.

– Эк тебя занесло, мил человек!

– И не говори. Да я живу так, знаете, сегодня здесь, завтра там. Перекати-поле.

– Ой-ёй-ёй-ёй, – покрутили головами женщины. Люди редко понимали такой образ жизни. Многие так и сходили в могилу, ни разу не сподобившись посетить хоть соседнюю весь или город. Вся жизнь проходила у родимого порога. – Как же ты так, милый?

– Да ничего, – пожал плечами Арей. – Интересно, много всего вижу, со многими говорю. Недавно в весюшке был одной, там, говорят, настоящего лютича видели.

– Да ты что? – бабы постепенно стали бросать своё занятие и подбираться поближе к словоохотливому мужику. – Так и сказывают?

– Да вот тебе круг святой, перечёркнутый! – побожился старый прощелыга. – Говорят, – он приподнялся на локте и заговорил тише, таинственнее, – он вырезал целый острог разбойников. Один. О как!

– А не брешешь? – усомнилась в его словах бледная молодка с бровями такими светлыми, что с первого взгляда и не разберёшь, есть они или вовсе нет.

– Брешут собаки под забором, милая, а я тебе верно говорю: был там лютич. А тебе бы впору молоко с губ утереть, допрежь того, чтобы в словах моих сомневаться.

Девка покраснела и отвернулась.

– В общем, много всякого разного я видал, девоньки, но на вас надивиться прям не могу.

Бабы засмущались, принялись озорно переглядываться, перешёптываться, хихикать. Арей следил за ними из-под опущенных ресниц и молчал.

– По-хорошему хоть дивишься-то?

– Да вот не знаю, – хмыкнул Арей Элефант, чем до крайности заинтриговал женщин. Они подобрались поближе, готовые слушать. – Гляжу я на град сей и в толк никак не возьму. Стоко мужиков крепких, а слюнтяев этих трёх на место некому поставить. Ладно, там у них бугай есть, с ним понятно. А другого-то соплёй перешибить можно.

Слово взяла самая старшая. Она поправила платок, повязанный вокруг головы узлом вперёд, пожевала губу беззубым ртом и вздохнула.

– Ох, милай, не рёк бы ты здесь о таком. Не ровён час прослышит какой недоброхот, донесёт кому следует – не сносить тебе буйной головы…

– А кому следует?

– А никому про то знать не следует, – отпёрлась бабка.

– Ты что, и впрямь не знаешь? – зашипели на Арея со всех сторон.

Он умело прикинулся, что не понимает, о чём речь. У девок в глазах заиграли чертята – дорвались до тайных пересудов, да ещё с тем, кто про то ни сном ни духом.

– Ты, лихоборец, говоришь сейчас о берсерках. Не смотри, что там некоторые не выглядят богатырями, голыми руками врага разорвать могут…

– Да ты что?! – вполне натурально изумился Арей.

И Элефанта замутило.

– Да! – шипела ему почти в самое ухо толстая баба с соболиными бровями. – Силища у них ровно у медведей.

– Да не бреши! – отмахнулся Арей. – Та там один на вид сморчок – голова с кулачок.

– Что ты, что ты? – замахала на него руками другая. – Они настоящие чудовища, ни один мужик с такими не сладит. Да хоть бы вдесятером! Они просто бешеные!

– Говорят, они какие-то уроды, поэтому берендеи и изгнали их из своего племени. Что-то с ними не так, понимаешь?

Арей это понял сразу, как только увидел берсерков.

– Они живут здесь уже порядочно, но никто точно не знает где. Они как перекати-поле: то там, то здесь. Один с ночёвкой на постоялый двор придёт, другой на сон у кого в избе останется. А то и вместе где-нибудь спят, но никто не знает где.

– Поговаривают, могут-де они пить кровь друг у друга. Оттого и сильные такие.

– А говорят…

– А вот ещё…

Чем дальше слушал их Арей, тем нелепее начинались истории, но главное бывший купец всё же выбрал: берсерки не обзавелись своим порогом, значит, либо не собирались оставаться здесь надолго, либо – и это скорее всего – они боялись. Боялись, что с ними что-нибудь сделают во сне, когда они беззащитны. Значит, у них всё же есть слабые места.

– А почему их не прихлопнули, пока спали поодиночке? – спросил Арей Элефант.

– Пытался один. Он ночью подкрался к спящему берсерку, занёс над ним топор…

– И чего?

– Ничего. Вдруг из темноты появился второй и оторвал смельчаку голову. Они её потом весь день как мяч гоняли.

Бабы заохали так, будто каждая присутствовала при этом лично.

Итак, спали берсерки, судя по всему, по очереди. Значит, как Арей и подозревал, местный народец не испытывает к ним такой уж сильной любви, как уверяет при свете дня.

– А что они вообще у вас тут забыли? – вдруг спросил Арей.

Женщины уставились на него в полном недоумении. Лютич пояснил:

– Ну, почему они не у себя? Они же берендеи, что берсерки забыли в неревских землях? Князь их позвал? Или народ?

Женщины переглянулись и принялись расходиться. Кто-то говорил, что не знает, и тут же исчезал. Кто-то убирался подальше, не сказав ни слова. Кто-то – Арей не понял кто – прошептал ему на ухо, что никто их сюда не звал. Но стоило бывшему купцу обернуться, рядом с ним никого уже не было.

Последней ушла старуха в платке узлом вперёд. На прощание она обронила:

– Не задавал бы ты тут таких вопросов, милай. Кошка скребёт на свой хребёт.

И ушла.

– Да, – вздохнул лихоборец, глядя ей вслед. – Те, кто должен бы нас защищать, рано или поздно превращаются в ещё большую угрозу.

Арей вытянул ноги из прохладной воды и принялся наматывать онучи.

Добронрав

Образа святых со строгими лицами взирали со всех сторон. Людей в церкви было мало, отчего Добронрав чувствовал себя ещё глупее. Он всё ещё не определился до конца, была ли хорошей идея поставить свечу за здравие лесной нечисти, но уже стоял перед центральным аналоем. Там он помолился, как умел, и перешёл к иконе Златоуста Заступника. Перед ним он тоже про себя прочёл молитву, лишь слегка шевеля губами, перекрестился накосую и замер в нерешительности. Обычно свечи за здравие ставились перед иконой собственного покровителя прихожанина, но какой святой покровитель может быть у птицы сирин?

Решив, что Господь всеблагой не должен быть против того, чтобы испросить у него милости для твари, спасшей жизнь правоверной душе, даже если эта тварь – птица сирин, Добронрав подошёл к стоявшему особняком кандилу и зажёг свою свечу от тех, что уже горели на нём. Со словами «Ниспошли ей, Господи, здравия и всякого благополучия за избавление от смерти раба твоего Добронрава» мальчишка вставил свечу в полагающееся для того углубление.

И свеча погасла.

Тогда Добронрав зажёг ещё раз и поставил.

Тот же итог.

Мальчишка стиснул зубы и зажёг снова.

– Скотина! – вполголоса выругался он, когда свеча опять потухла.

Те редкие прихожане, что оставались в церкви, стали на него оборачиваться.

Добронрав покраснел и быстренько отошёл от кандила. Решив, что со свечой что-то не так, он не поленился и купил ещё одну, но и эту постигла та же участь. Свеча гасла, как только соприкасалась с поверхностью церковного подсвечника.

Добронрав вздохнул и запрокинул голову. Прямо над ним висело массивное паникадило, сплошь укрытое свечами. Раскалённый воск скатился по кованым узорам и упал точно мальчишке на лоб.

* * *

В кузнице было жарко, как в пыточной дедера, и так же громко. У Добронрава заложило уши, как только он вошёл. Кузнец Тороп, заметив боярского сына, отставил кувалду и махнул подмастерью, чтобы заменил его у наковальни. Сбросив грязные от масел и сажи верхонки, кузнец заткнул их за кожаный фартук и подошёл.

– Поздорову тебе, боярич! Чего надобно?

– Здравствуй, Тороп! Я быстро. Вот такую штуку для меня сработаешь? – Добронрав вытянул перед собой раскрытую ладонь, на которой лежал маленький металлический цилиндр, полый внутри. С одной стороны он был скошен чуть под конус.

– Хм, – Тороп нахмурился и принялся разглядывать металлическое изделие. – Что это?

– Там. Надо, – уклончиво ответил мальчишка.

– Понятно. Дел у меня и своих вдосталь. Коли время будет, гляну твою ерундовину. Загляни ввечеру.

– Хорошо! – выпалил счастливый мальчишка и тут же умчался.

Он и так опаздывал на занятия к Епифану. Наверняка тот уже полоскал свои розги.

* * *

Добронрав ещё никогда так сильно не ждал вечера. После уроков письма Епифана Радомиловича у него болела задница, а после поединка с Ратибором Ослябьевичем – всё остальное. Боярич еле волочил ноги, но в условленное время постучался в дверь Торопа.

Ему открыла ясноглазая красавица Зарема – дочь кузнеца. Она была на три года старше Добронрава и грядущей весной собиралась замуж. Мальчишка всегда робел в её присутствии, вот и в этот раз он с большим трудом вымолвил, что ему нужен кузнец. Девица, конечно, знала, зачем явился боярич, но ей каждый раз доставляло удовольствие смотреть на его страдания. Впустив ночного пришельца в сенки, девка ушла за отцом.

Добронрав устало привалился к косяку и закрыл глаза. Так он и стоял до тех пор, пока не раздался звук приближающихся шагов и перед мальчишкой не возник кузнец. Тогда Добронрав вздохнул и разлепил веки.

Тороп вытянул перед собой руку и улыбнулся.

– Я подумал, что тебе, боярич, может потребоваться несколько.

Мальчишка просиял при виде десяти мелких, скошенных с одной стороны цилиндров.

– Спасибо, Тороп! Я твой должник! Только вот… есть ещё одна просьба.

* * *

Отец был вне себя. Он метался по светёлке, как зверь в клетке, и потрясал кулаками.

– Что ты за позорище такое? – ревел Велюра Богумилович. – Сначала он позволяет этим мироградским мудакам вышвырнуть себя на улицу, как какую-то дворнягу, а потом ещё и шляется неизвестно где!

Добронрав понуро стоял перед ним и думал о том, как же всё-таки хорошо, что хватило ума оставить жалейку у Торопа. Рядом мялась мать, не решаясь перечить мужу и при этом не в состоянии оставить сына на милость разъярённого отца. Из-за резной арчатой двери опасливо выглядывали братья и сёстры. Им тоже нередко доставалось от Велюры, но Добронрав был старшим сыном и надеждой боярина. Поэтому страдал больше всех.

За окном стояла ночь, в светёлке горели девять каганцев на треногах и множество свечей, расставленных на изящных канделябрах. Пол был выстлан красными ковровыми дорожками с золотой окантовкой, потолок подпирался витыми деревянными столбами, выкрашенными красным и зелёным. Вдоль стен тянулись резные лавки. Сами стены были завешены гобеленами и оружием. Почти в середине светлицы стоял широкий дубовый стол, покрытый красным сукном. На столе лежала раскрытая книга из тех, которыми запросто можно убить. У дальней стены стоял целый стеллаж с такими же огромными фолиантами и свитками из бересты и пергамента. Пахло воском.

Добронрав встал так, чтобы между ним и разъярённым Велюрой оказался стол. Какое-то время это помогало, но в итоге боярин всё же решил лучше видеть глаза сына и подошёл ближе.

– Где шлялся?

– Пап, меня не было всего ничего…

– Заткнись, щенок! – взревел Велюра и наотмашь двинул сыну по лицу. Добронрав врезался в стол и сполз на пол. Потом он снова покорно встал. – Закрой рот, мать твою, а не то я захлестну тебя! Я успел набраться и протрезветь прежде, чем ты соизволил явиться! Ещё я сегодня говорил с Епифаном. Он сетовал, что ты проявляешь недолжное рвение и взялся опаздывать на занятия.

– Всего один раз!

– Закрой свой поганый рот, я сказал! – боярин ещё раз отмашкой огрел сына, на этот раз по шее.

Мальчишка перелетел через стол и спиной вперёд пополз в угол.

– Пап, ну хватит, я же ничего такого…

– Вел, ну, в самом деле, – не выдержала мать и принялась успокаивать мужа.

– Заткнись, Арта! А то и тебе достанется! Не мешай мне делать мужика из этого слюнтяя! – Внезапно он развернулся и, схватив жену за руку, притянул к себе. – Всё твоё – бабское воспитание! Ты его испортила! – и грубо оттолкнув Арту Микуловну от себя, Велюра повернулся к сыну.

Добронрав сидел, забившись в угол, и руками прикрывал лицо. Плакал.

– Велюрочка, – ещё тише и ласковее произнесла жена, – ну, ты что? Я же не защищаю, я на твоей стороне. Просто…

– Что просто? Вышла на хрен отсюда!

– Велюра…

– Пошла, я сказал! И вы все – брысь!

Братья и сёстры тотчас исчезли за дверью. Мать тоже нехотя вышла, бросив на сына исполненный печали взгляд.

Но Добронрав этого не видел.

Добравшись до сына, Велюра принялся исступлённо пинать его.

– Чего забился, ровно баба? Ты мужик или кто? Вставай, гадёныш, когда с отцом говоришь! Вставай, позорище!

Но из-за непрекращающихся ударов, которые сыпались на Добронрава со всех сторон, встать было весьма сложно. А в голове у мальчишки билась одна и та же мысль: как хорошо, что жалейка у Торопа и отцу никогда её не найти.

Кое-как поднявшись, Добронрав заставил себя посмотреть Велюре в глаза. Того это явно удовлетворило. Во всяком случае, отец прекратил побои.

– Где был, я тебя спрашиваю?

– Гулял.

– Ясно. С дружками своими новыми.

Добронрав с горечью подумал о «своих новых дружках». После того, как они с ним обошлись, слышать укоры на эту тему было обидно вдвойне.

– Так и знал, что добром это дело не кончится, – между тем продолжал боярин. – Не надо было вестись на бабские уговоры. Впредь будет мне наука. Значит, так, друг мой ситный, отныне мы забываем окончательно обо всех твоих прогулках даже по двору. Воздухом через окно подышишь – и довольно. Господа наставники могут и тут тебя учить. Уверен, даже Ратибор что-нибудь придумает. Кстати, из Сатхаир Арда к тебе едет толмач – учить их говору. Будущей весной смотаемся туда, хочу, чтоб ты к тому моменту уже справно балакал по-ихнему.

Только за сегодня Добронрава били уже трижды. Первый раз Епифан розгами за опоздание и недостаточное прилежание, потом Ратибор в учебном бою преподал пару болезненных уроков, сейчас вон отец вымещал на нём свои утраченные иллюзии. Лишь за сегодня. Бесчисленное количество раз его дразнили мученым. Те, кого мальчишка посчитал друзьями, в итоге просто смеялись над ним. Недавно он был на волосок от того, чтобы оказаться убитым алконостами.

Но только теперь – после этих слов отца – Добронрав ощутил, что у него выбили почву из-под ног.

Наверное, отец что-то почувствовал. Он схватил сына за грудки двумя руками и хорошенько встряхнул.

– Ты же не собираешься брякнуться в обморок, как какая-нибудь кисейная барышня?

Но Добронрав уже не слышал ничего из того, что ещё долго твердил ему Велюра Твердолобый.

* * *

– Молиба! – голос прозвучал неожиданно громко даже для самого Добронрава, но отступать было уже поздно. Мальчишка втянул голову в плечи и огляделся. Кажется, всё было спокойно.

Добронрав стоял перед дубравой вещих птиц и трясся от страха, как осиновый лист. Небо было чистое. День выдался ясным, но кружившие над головой вороны вызывали какую-то неясную, безотчётную тревогу. Кроме карканья, других звуков не было.

– Мне точно конец. Наверняка. Если меня каким-то чудом не прибьют здесь алконосты, то отец разорвёт совершенно точно, – убеждённо произнёс Добронрав. И, набрав в лёгкие побольше воздуха, заорал: – Молиба!

Лес шумел кронами. Добронрав до рези в глазах всматривался в его тьму. Несколько раз мерещилось какое-то движение, но на свет из чащи ничего не показывалось.

– Молиба!

– Эй, чокнутый! А ну, убирайся отсюда!

Добронрав сразу узнал её голос. Кажется, во всём Горнем другого такого не сыскалось бы – один на весь мир. Потом мальчишка одёрнул себя тем, что видел всего одну вещую птицу и – кто знает? – может, у них у всех голоса на один манер? А если и отличаются, то никто не поручится за то, что человеческое ухо способно уловить разницу.

– Молиба, это ты?

– Я! – из листвы огромного трёхсотлетнего дуба показалась смазливое личико. – Ты погубишь нас обоих. Убирайся!

– Я пришёл… просто хотел поблагодарить, – внезапно смутился мальчишка. – Ты ведь спасла меня тогда. Если бы не ты…

– Да, да, не за что! Это всё? Уходи!

– Не всё! – Добронрав упрямо нахмурился и рукой полез за пазуху. Выудив оттуда небольшой свёрток, боярич решительно пошёл к лесу. – У меня есть кое-что для тебя.

Личико сирин стало ещё более напуганным, но в прекрасных изумрудных глазах заблестели искорки интереса. Она нервно оглянулась и посмотрела куда-то за спину. Потом несколько минут в нерешительности следила за приближающимся человеком. Взгляд её метался из стороны в сторону, пока птица не решилась спуститься вниз. Ступив на землю, сирин сделала несколько шагов навстречу мальчишке, не переставая при этом озираться по сторонам.

– Вот, это тебе. На память. – Добронрав с замиранием сердца развернул платок и вытянул вперёд руку, на которой лежала дудочка.

Трубка и мундштук жалейки были покрыты искусным узором. Берестяной раструб в виде рожка на другом конце сделан из тонкой и почти идеально ровной полоски бересты, благодаря чему имел множество витков и смотрелся вполне основательно. Но главное, Добронрав гордился тем, что, когда он показал своё творение скомороху по кличке Звонарь, музыкант сыграл на ней несколько наигрышей и остался весьма доволен звучанием.

Сирин посмотрела на это, вне всякого сомнения, произведение искусства и разочарованно сложила губки.

– Ты принёс мне вот это?

– Да, – протянул Добронрав, сбитый с толку её реакцией. – Я сам её сделал.

– Это же свистулька!

– Жалейка, – поправил её мальчишка.

– Да хоть котейка, чем я играть-то на ней буду? – и будто в подтверждение своих слов Молиба расправила крылья.

Добронрав вздохнул, потрясённый их размером и красотой. Величием. Сизые перья под солнцем ещё ярче отливали зелёным. По краям изумрудными змейками пробегали искры и блики.

А потом до него дошло, что сирин действительно нечем играть на жалейке, и ему вдруг стало стыдно.