Высокочтимые попрошайки

В четыре часа (по турецкому времени) мастерская открылась, и наш герой, поднявшись на приступок, вошёл в небольшое помещение, стены которого были сплошь завешаны фотографиями различных размеров; сам Дереник, сидя за столиком, читал газету.

– Добро пожаловать, Абисогом-ага, милости прошу, садитесь, пожалуйста, вот сюда, – сказал Дереник, встав и положив газету на столик. Затем он оборотился к сидевшему рядом с ним писарю и знаком велел позаботиться о кофе.

– Я тороплюсь, снимай портрет здесь да поскорей, – сегодня у меня много важных дел, мне нужно с несколькими большими людьми повидаться.

– Извольте, воля ваша.

– Я тебе говорил – хочу, чтобы портрет был богатый. Сделай так: я сижу в кресле, передо мной – двое моих слуг и одна служанка… И будто я не здесь, а в своём имении, а вокруг меня по эту сторону чтобы, скажем, пахали, а по другую – доили коров, тут паслись овцы, там сеяли, тут жали, там косили, тут заквашивали молоко, там собирали арбузы, тут сбивали масло, там утки в озере плавали, тут в лесу чтобы рубили дрова, там на возах пшеницу везли, там… словом, всё, что есть в имении, пускай и на моём портрете будет.

– Эти ваши желания исполнить невозможно, могу лишь, пожалуй, двух-трёх слуг поместить…

– Почему невозможно?

– Ну так, невозможно.

– А в каком виде у тебя большие люди снимаются?

– Сидя в кресле, или во весь рост, или…

– А маленькие люди, значит, по-другому?

– Мы уже говорили: у больших портреты соответственно побольше и блестящие.

– Мой, конечно, тоже будет, как у них?

– Да.

– Я буду стоять? Сидеть?

– Как изволите.

– По-твоему, как было бы лучше?

– Вам прилично стоять.

– Ну, хорошо. А слуги – напротив меня?

– Да.

– Пускай так: я вроде бы кричу на них, а они молчат, под ноги себе смотрят.

– Прекрасно.

– Я вроде бы и бить их начинаю, но злость проходит.

– Вы это хорошо придумали.

– Одежда на мне – ничего?

– Ваше парадное платье – шик.

– У меня вот и другие часы… Можно их тоже привесить?

– Одних часов достаточно, больше – лишнее.

– За одежду я пятьдесят золотых дал. Будет ли видно на моём портрете, что этот шёлк дорогой, первый сорт?

– Не беспокойтесь, увидят.

– Как это ты покажешь?

– Уж будьте уверены.

– Не подумали бы, что моя одежда всего два золотых стоит.

– Вы напрасно изволите сомневаться, не подумают.

– Ну, хорошо.

– Я пойду в павильон и сделаю некоторые приготовления, через минуту пожалуйте туда же, ваша честь.

– Ладно.

– Если желаете, до того как приступим к делу, позову парикмахера, пусть подстрижёт, подправит и причешет вам волосы и усы.

– Позови.

Парикмахер приходит немедля.

Подобострастно склонив голову набок, пятясь и шаркая ногой, он кланяется Абисогому-аге и принимает выжидательную позу.

– Подстриги мне волосы, посмотрим, умеешь ли, – говорит Абисогом-ага.

– Это наш долг, – отвечает парикмахер.

– Подправь как следует, потому что сейчас пойду сниматься.

– Слушаю! Аби…

– Моей голове, мил-человек, я даю очень большое значение.

– Вы говорите «я даю». Ещё бы вы не давали, достоуважаемый Абисогом-ага! От кого же и ждать, что он даст, как не от вас? Ах, кабы и я не имел бы другой заботы и…

– Живей подправляй.

– Знаю, знаю, что я виноват перед вами, – не смог вовремя прийти к вам с почтением. Но – обстоятельства… Именно обстоятельства не позволили, чтобы я исполнил этот мой долг и сейчас имел право… попросить у вашей милости…

– Потолкуем потом, причёсывай, видишь, человек меня ждёт.

– Ничего, подождёт… Попросить у вашей милости, если это возможно… пятьдесят-шестьдесят золотых. Я тоже ведь как-никак отечественный цирюльник.

– Что за пятьдесят-шестьдесят золотых?

– Пожалуйста, не сердитесь, я прошу ссудить вашему покорному слуге пятьдесят-шестьдесят золотых, дабы я послал эту сумму моему сыну в Париж, а он расчёлся бы с должниками, получил диплом врача, приехал домой, поработал несколько лет и вернул вам ваши деньги, конечно, с процентами. Но, знаю, мне нет смысла просить вас об этом, ибо я не смог явиться к вам с почтением. Вовремя приди я с почтением, сейчас я имел бы смелость просить вас удовлетворить мою маленькую просьбу, но так как я не смог прийти с почтением, вы, ясно, вправе отказать, будь я хоть трижды отечественный цирюльник.

– Некогда мне, братец, слушать такие речи, лучше побыстрей делай своё дело… Что за чудной город!.. «Добрый день». – «Доброго здоровья». – «Дай мне денег». Тут ни с кем просто так и поздороваться-то нельзя! Господи боже, упаси и помилуй!.. Но всему есть мера, эфенди… Да, пока не поздно, надо отсюда бежать.

– Эфенди чем-нибудь расстроен? – сказал, входя в мастерскую священник в возрасте между пятидесятью и шестидесятью.

– Сил нет терпеть, святой отец!

– Моё вам благословение, душа моя; хоть вы меня не знаете, но мне давно и хорошо известно, кто вы. Как чувствуете себя? Надеюсь, недурно?

– Если честно, – плохо.

– Не дай господи… Бог даст, скоро будет ещё лучше… Хотел бы несколько минут побыть наедине с вами… (Парикмахеру) – Оставь нас ненадолго. Я и за тебя словечко замолвлю. Узнаю от эфенди, чего ты хочешь, и походатайствую, чтобы он поспособствовал… Мол, господин брадобрей, сами понимаете, тоже наш соотечественник, в его жилах тоже кровь Гайка течёт, и не воздать ему должное – грех. (Парикмахер уходит.) Я не без причины, само собой, пожелал поразговаривать с вами без свидетелей, – продолжал поп. – Вы решили жениться… Да и почему бы вам не жениться? Узнав о вашем намерении, я очень обрадовался. Ещё бы не обрадоваться! Ведь когда женятся такие, как вы, в нашей нации впоследствии богатых мужчин становится больше. Вы, конечно, ищете хорошую девушку. И нельзя не искать, надо- На вашем месте я бы тоже искал… И, конечно, хотите, чтоб она из богатого дома была? И правильно делаете. Жениться на бедной, безденежной, признаться, тоже не бог весть что… Которые из барышень могут меня послушаться, как раз все такие: и хороши собой, и богаты.

– Благодарствую, на днях и пойдём посмотрим, каковы они. А хочешь, чуть подожди, вот снимусь, и тогда прямо отсюда и отправимся. Скажу откровенно – у меня в этом городе другого дела и нет. Я приехал найти себе невесту, побуду здесь ещё несколько дней, найду – обручусь и вместе с ней уеду, не найду – всё равно уеду, потому как здесь у меня ни минуты покоя, и я очень устал…

– Вы правы, да и времена нынче худые, эфенди, денежный кризис, невиданный денежный кризис царит повсюду… И в нации нашей бедных всё больше и больше. Одним словом, я подожду вас, и когда освободитесь, сразу и отправимся.

– А этот каналья пришёл подправить мне волосы и вдруг исчез

В эту минуту господин Дереник выскакивает из внутренней комнаты и говорит:

– Пожалуйте в павильон!

– Но мои волосы…

– Не беда, я причешу.

– Но мои усы…

– Ничего, я подстригу.

Дереник препровождает Абисогома-агу в павильон.

Священник, оставшись один, начинает рассуждать сам с собою о следующем… Но как мы можем догадаться, о чём именно рассуждает человек сам с собою? Единственно по выражению его лица. Человеческое лицо большей частью красноречиво, и как богатым, так и бедным оно нередко заменяет язык.

Лицо попа говорило: «Каким же манером выманить у этого христианина немного денег, чтоб запасти на зиму дров и угля?..»

Поп, несомненно, думал как раз об этом, когда в мастерскую снова впорхнул парикмахер и сказал:

– Святой отец, ты мне всю обедню испортил. Не ты, мне б наверняка удалось выпросить у этого красавца несколько золотых, говорят – он щедрый, многим редакторам и учителям уже по скольку-то дал.

– Брат мой, из-за них-то нам, беднякам, и не перепадает ни гроша из карданов заезжих господ. Не успеет иной новоприезжий оглянуться, как он уж в руках редакторов, учителей, всей их учёной братии… Будь они прокляты!

– Ну, что же нам сейчас делать?

– Я походатайствую за тебя, а ты порадей мне, так и урвём хоть по мелочи от этого Абисогома-аги.

– Уговорились.

– Когда мы отправимся, дорогой я ему скажу, ублаготвори, дескать, нашего цирюльника, ибо он вхож в любые богатые дома и, коли захочет, может в два счёта дело твоё расстроить.

– Какое дело?

– Он же богатую невесту ищет.

– Ясно. А я ему скажу: кроме как нашему священнику, никому не доверяйся.

– Очень хорошо.

– Это верный путь.

– Простак он, слишком наивный.

– Да, доверчивый… Но его обобрали, эфенди, ободрали его! Поздно мы с тобой спохватились.

Абисогом-ага с радостным видом возвращается в комнату, где между цирюльником и попом шёл вышеприведённый разговор.

– Простите мне мою просьбу, Абисогом-ага, – говорит парикмахер. – Я думал, что я тоже, со своей стороны, мог бы вам услужить.

– Не мешает вам знать, Абисогом-ага, – говорит священник, – что господин парикмахер вхож почти во все богатые дома нашей столицы и, следственно, знаком со многими богатыми невестами.

– Неужели?

– А сам он весьма и весьма благочестивый человек, так что вы отзовитесь на его просьбу, сжальтесь.

– Не отпускайте от себя досточтимого батюшку, если вы имеете в виду жениться. Молодые люди, женившиеся при его участии, всегда оставались довольны… Я рад, что ваше дело попало в руки такому дельному и многоопытному пастырю, как наш батюшка. Не сомневаюсь: в супружеской жизни вы будете счастливы.

– Но вы мне поможете в моих хлопотах, господин парикмахер, не так ли? – спрашивает священник.

– Да, но… что в моей власти?

– Ваше содействие необходимо.

– Ну, сделаю, сделаю всё.

– Спасибо вам… Абисогом-ага не иностранец, а наш соотечественник. Приехал жениться. И помочь ему в этом – наш долг!

– Конечно. У меня к Абисогому-аге нет никакой неприязни; или там ненависти, тем более что человек он жалостливый и добродетельный.

– Говорить это в лицо неловко, однако человек он исключительный.

– Превосходный!

– Стоит только посмотреть на него, сразу видишь: весь само благородство.

– Кто же полагает, что наоборот? Я ему не враг.

– Значит, при случае вы отзовётесь о нём с наилучшей стороны?

– Непременно.

– Абисогом-ага – человек бывалый, и он вас вознаградит.

– Слушаю! С радостью готов сию же минуту… Ах, лишь бы сын мой получил свидетельство!

– Через пять дней, Абисогом-ага, через пять дней ваши фотографии будут готовы, – сообщил Дереник, выходя из своего павильона.

– Очень хорошо, – ответил Абисогом-ага и вместе с попом и цирюльником вышел из мастерской господина Дереника.

12

Госпожа Шушан, которую читатель, надеюсь, ещё не забыл, узнав, что священник разыскивал Абисогома-агу и вслед за ним помчался в мастерскую Дереника, не медля ринулась туда же, с целью не дать перехватить свою добычу, и дула вперёд до тех пор, пока не оказалась в нескольких шагах от священника, уже успевшего ловко спровадить цирюльника и теперь рекомендовавшего сотоварища в следующих выражениях: «Ушёл шельмец… Прошу прощения, что я должен был раньше сказать вам правду, но не сказал… Этот брадобрей – известный всем плут и вымогатель… Не помню ни одного новоприезжего, у которого он не выклянчил сколько-нибудь денег. Словом, негодяй, каких мало. Будучи исповедником, долгом своим считаю остеречь вас от людей, кои ищут сблизиться с состоятельными господами исключительно ради корысти. О, я ненавижу их!»

– Благодарствую за ваше добросердечие и человеколюбие.

– Не потворствуйте им. Подобным прохвостам только повадку дай…

– Нет, не буду.

– Не скажете ли вы мне, святой папаша, какое у вас дело до Абисогома-аги? – спрашивает вдруг госпожа Шушан, как вы знаете, нагнавшая своего конкурента уже вблизи мастерской Дереника.

– Одно маленькое дело.

– Нет, ты не должен иметь до него никакого дела. Ты выполняй уж, будь добр, свои обязанности, а в чужие не суйся. Постыдился бы! Пойдёмте, Абисогом-ага!

И госпожа Шушан тянет Абисогома-агу за правую руку.

– Нет, это ты постыдись! У нас с Абисогомом-агой дельце есть. Пойдёмте, Абисогом-ага!

И священник тянет Абисогома-агу за левую руку.

– Святой отец, а ведёт себя как не подобало бы и всякому смертному.

– Замолчи!

– Не замолчу!

– Отпусти мою руку! – говорит Абисогом-ага.

– Не отпущу! – отвечает госпожа Шушан. – Вы со мной пойдёте!

– Нет, он со мной пойдёт! – настаивает священник.

– Из-за нескольких сот пиастров ты хочешь сделать этого мужчину несчастным?! Ты в девушках не смыслишь.

– Не ори. Позволить вам ограбить нашего благородного гостя? Ты этого добиваешься?

– Зачем вы дерётесь, люди? Вам не стыдно? Я не хочу никакой девушки!

– Нет, – отвечает госпожа Шушан, – я найду вам хорошую девушку, но если вы решили, чтоб её искал святой папаша, то для вас это кончится… бесчестьем.

– Наоборот, если жених ищет себе невесту через священника, значит, он дорожит своей честью… Пойдёмте, Абисогом-ага.

– Не позволю!

– Пойдёмте, Абисогом-ага.

– Не позволю! Он никуда не уйдёт, нам с ним на смотрины пора…

Вся эта сцена происходила возле мастерской Дереника, на глазах у небольшой толпы зевак, исполнявших роль зрителей, и она ещё продолжалась, когда Манук-ага, вынужденный непременно разыскать Абисогома-агу, оказался здесь, увидел Абисогома-агу, которого за одну руку тянул за собой священник, за другую – госпожа Шушан, помог ему вырваться из рук этих злодеев, обозвал как попа, так и сваху бранными словами и с криком прогнал их прочь.

– Ах, – сказал Манук-ага, обратившись затем к Абисогому-аге, – а ведь во всём виноваты вы: поблажаете им, а все они лишь для того сгибаются перед вами, чтобы попользоваться от вас.

– Это правда?

– Зачем мне врать? Затеяли жениться, да? Ну и прекрасно. Я найду вам девушек, выберете из них, какая вам больше понравится, да и возьмёте её в жёны.

– Ты прав.

– Я покажу вам девушек из самых почтенных семейств.

– Покажи.

– Прошли те времена, когда невест через посредников искали.

– Да?

– Это даже стыдно, в конце концов!

– Коли стыдно, мы сами найдём.

– Я помогу вам выбрать девушку на ваш вкус.

– Благодарствую.

– А для начала дайте мне пока пятьдесят золотых.

– Что? Не понимаю.

– Я говорю дайте мне пятьдесят золотых.

– Как? Зачем?

– Аллах, аллах! Раз говорю, значит, знаю зачем. Неужели вы думаете, возьму ваши деньги и бесследно исчезну?

– Не исчезнешь, но всё же…

– Боитесь дать мне пятьдесят золотых, а с вас уже и так не меньше причитается… Вы нас в большие расходы ввели.

– Откуда? Что за расходы такие?

– Я же не мог всё подряд записывать! Супруга моя знает. Но оставим сейчас этот вопрос.

– Нет, не оставим… Пятьдесят золотых… Сколько дней, как я?..

– Послушайте, я призанял у одного денег, сегодня он потребовал вернуть ему долг, без ножа зарезал, если завтра не верну, нас выселят из дому. Это будет позор для меня, но и вам не сделает чести. Дайте мне пока сколько прошу, а расчётами займёмся после.

– Господи владыко, какая срамота!

– А когда найду вам барышню, за посредничество ничего у вас не возьму. Дайте же мне эти пятьдесят золотых, ну дайте.

– Почему? Что я тебе сделал?

– Почему? Вы не понимаете простых вещей. Сожалею об этом. Сделайте, что я вам говорю. Ну, почему вы отказываете в пятидесяти золотых?

– Не дам! И сегодня же уйду из твоего дома!

И, разговаривая таким образом, они быстро шагали по улице.

– Добро бы дело шло о крупной сумме, а то – пятьдесят золотых! Право слово, не ожидал я от вас, надеялся…

– Не надейся!

– Стоит ли вам спорить из-за пустяков? Нет, не вяжется это с вашим именем, с возвышенностью вашей души.

– Сегодня же заберу мои сундуки и уеду!

– Уехать вы можете, но только как дадите пятьдесят золотых.

– Не дам!

– Дадите!

Продолжая пререкаться и горячиться, они оба подошли к дому № 2 и у его ворот встретили священника, цирюльника и госпожу Шушан.

– Уходите! Убирайтесь вон! Видеть вас не могу!.. О господи! закричал Абисогом-ага, увидев эту компанию.

Потом он вошёл в дом, хлопнул дверью, поднялся к себе и, к удивлению хозяйки, начал увязывать своё добро в сундуки.

– Почему укладываетесь, ваша милость? – спросила хозяйка.

– Уезжаю! Должен уехать! Не хочу жениться – передумал!

– Вас рассердили?

– Нет!

– Но вы так расстроены…

– Не расстроен!

– Абисогом-ага, дорогой, Манук-ага должен был попросить у вас пятьдесят золотых… Попросил?

– Попросил.

– Мы ошиблись…

– Да? Ошиблись?

– Да. Не пятьдесят золотых, а сто пятьдесят мы хотели бы получить. Сделайте нам, друг мой, это добро, и мы по милости вашей великой из долгов выйдем…

Тотчас после слов хозяйки, словно по мановению волшебного жезла, Абисогом-ага перевязывает сундуки, выбегает из дому, приводит носильщиков, взваливает на них свою поклажу и вместе с ними снова выскакивает на улицу.

Цирюльник, священник, госпожа Шушан и Манук-ага следуют за ним по пятам до… дверей гостиницы, и здесь Абисогом-ага скрывается из виду, и преследователи его, кроме Манука-аги, расходятся в разные стороны, а Манук-ага предстаёт перед Абисогомом-агой, с тем чтобы домогаться удовлетворения своих денежных претензий.

И с той поры Абисогома-агу больше никто не встречал. Известно также, что после входа его в гостиницу, несколько недель подряд у её дверей ежедневно показывались редактора, стихотворцы и другие авторы с прижатыми под мышками толстыми пакетами.

Таким образом, человек, приехавший в Константинополь приискать невесту и жениться, даже не посватался – за отсутствием времени – и поспешно покинул столицу, или, что называется, едва ноги унёс. Но неизгладимую память оставил он по себе в умах просвещённых соотечественников.

Стоит лишь сойтись где-нибудь нескольким авторам, как они уже говорят: «Да, задали мы страху Абисогому-аге!» – и прыскают со смеха.

А когда эти же авторы испытывают муки безденежья, они говорят: «Господи, пошли нам одного Абисогома-агу!» и мысленно добавляют: «Ищите Абисогома-агу, остальное приложится».

Богачи тоже нет-нет, да и поминают его. «Я вам не Абисогом-ага», – урезонивает иной из них нашего интеллигента, обратившегося к нему с просьбой оказать покровительство.

Мы же, не представившиеся Абисогому-аге, публикуем сие произведение не столько с целью осуждения и осмеяния отечественных редакторов, поэтов и других авторов, как из желания показать грядущим поколениям плачевное бытие интеллигентов нашего времени и ужасное равнодушие толстосумов к национальной культуре.

1

…с трабзонского парохода… – Трабзон (Трапезунд), портовый город в Турции.

2

Вардовян – Акоп Вардовян, западноармянский театральный деятель в 70–80 гг. актёр, антрепренёр.

3

«Масис» – консервативная армянская газета, издававшаяся в Константинополе с 1852 по 1889 г.; некоторое время выходила раз в неделю.

4

Квартальный совет – основная ячейка органов самоуправления турецких армян, избирался армянским населением квартала.

5

Искампиль – карточная игра.

6

По турецкому времени – исходной точкой турецкого времени являлся заход солнца, который соответствовал 12 часам ночи.

7

Энсюльт (франц.) – оскорбление.

8

Эфенди (турецк.) – господин, употребляется как обращение.

9

Церенц (Овсеп Шишманян, 1822–1888) – армянский писатель, автор исторических романов «В муках рождения», «Торос, сын Левона», «Теодорос Рштуни».

10

Манукенц – фамилия, образованная А. Пароняном от слова «манук» (дитя) в противоположность псевдониму «Церенц», корень которого «цер» означает «старик», «старый».

11

Гайк – легендарный родоначальник армян.

12

Вардан – Вардан Мамиконян, полководец, руководил восстанием армян (450–451 гг.) против персидских угнетателей, погиб в 451 г. в битве на поле Аварайра, близ реки Аракс.

13

Арташес – имя нескольких армянских царей.

14

Пилав – восточное кушанье из варёного риса с мясом; плов.