Небо на цепи

– Миша, как я рада тебя видеть! А ты изменился – заматерел, что ли…

Он махнул рукой, его светлые волосы серебрились бисеринками дождинок, а серые глаза казались в свете фонаря тёмными и глубокими.

– А, ерунда, жизнь кочевая кого угодно заставит заматереть. Как ты поживаешь, Лена?

Понимая, что его интересует совсем не она, коротко рассказала об изменениях в своей жизни. И, предвосхищая его вопрос, сообщила:

– А Лера наша в Южнороссийске сейчас.

Он спросил с заметным напряжением:

– Что она там делает? Отдыхает? Я слышал, она с мужем развелась?

Лена вздохнула:

– Всем бы так отдыхать… Ну да, развелась… Но это не главное. У неё отец при смерти и тётка, она за ними ухаживает, уже месяца три. А сама еле живая, седьмой месяц беременности. И я ей помочь не могу, уехать мне никак нельзя…

У него дёрнулась щека, а глаза словно потемнели.

– Ты домой сейчас? Давай, провожу.

– Нет, я в гости, здесь недалеко. Тебя, наверное, коллеги уже потеряли…

– Да, фигня… Пойдём. Заодно расскажешь мне про Леру…

Она, не особенно вдаваясь в подробности, перечислила события последних лет. Миша молчал, не задавал вопросов, только изредка кивал головой. Проводил Лену до подъезда Елисеева, коротко попрощался и растворился в темноте двора.

Не успела Лена войти в прихожую, как к ней бросилась Лиза.

– Тётя Лена, ты приехала! А мама где? Мама не приехала?

Лена присела на корточки, гладила Лизу по голове и, прижимая её к себе, шептала на ухо:

– Лизунчик, мама пока не может приехать, дедушка сильно болеет, давай подождём. А я буду к тебе часто-часто приходить, чтобы ты не скучала и не переживала.

Она говорила и смотрела поверх Лизиной головы на Риту. Та выглядела немного растерянной и даже расстроенной, нервно теребила в руках кухонное полотенце. Лена прикрыла глаза, словно успокаивая её взглядом. Рита кивнула и ушла на кухню.

– Лизунчик, давай, я разденусь, мы с тобой чаю попьём, поговорим, а потом маме позвоним. Ей наша помощь и поддержка очень нужна.

Вернувшийся с работы Елисеев застал их сидящими на кухне за чаем и оживлённо беседующими. Лена обнимала Лизу, прижимавшуюся к ней, гладила её по плечам и голове. Лиза блестела глазами, рассказывая о садике и своих друзьях. Сергей повеселел, подсел к ним за стол, Рита поставила перед ним тарелку с ужином.

– А вы, девчонки? Со мной?

– Мы поели, Серёжа, мы уже давно сидим, ждали-ждали тебя, но не выдержали, – Рита наливала ему чай.

– Ну и правильно. Как у тебя, Лена, дела, как доработала день? – Он взял в руки вилку, покрутил её в пальцах, подцепил кусок жареного мяса.

– Да нормально, если это можно так назвать… Я уж привыкла, так-то… – Лена махнула рукой. – Переживём, прорвёмся…

Лиза покрутилась на коленях у Лены, ей наскучил непонятный взрослый разговор. Она потянула Лену за рукав:

– Тётя Лена, пойдём маме звонить, хватит болтать, скучно.

– Пойдём, Лиза, пойдём…

В Лизиной комнате всё было так, как при Лерке. Молодец, Рита, не стала ничего менять, Лизе очень важно чувствовать себя дома и в привычной обстановке. Только на стене появилась Лерина фотография, очень удачная. Лена вздохнула коротко – когда-то этот портрет сделал её погибший муж Илья, давно, ещё в пору их совместной работы в редакции газеты «Север». На фото Лерка положила подбородок на сложенные, как у примерной ученицы, руки. В глазах что-то неуловимое и не очень объяснимое – нет, не печаль и не боль, а как будто всё вместе, но с такой любовью, от которой словно плавились светлые глаза… Лиза уже дёргала Лену за рукав:

– Тётя Лена, что ты стоишь? Давай маме звонить скорее!

– Конечно, конечно, Лизочка, сейчас, наберу…

Леркин голос, далёкий и словно простуженный, звучал отчётливо, но с небольшой реверберацией. Она говорила устало, аккуратно выговаривая слова. Тяжело ей, подумала Лена. Передала трубку Лизе, та долго молчала, в глазах стояли слёзы, но тут мать её чем-то рассмешила, Лиза засмеялась, слёзы просохли и она, улыбаясь, защебетала, а потом протянула трубку Лене.

– Спасибо, Леночка, не забывай Лизу, ей нелегко приходится, хоть и с отцом… Что за год такой?! Никак мы с ней нынче вместе побыть не можем, как началось, что попало, с февраля, так и продолжается…

– И не говори, мать, не год, а безумие, не успеешь понять, что происходит, как опять, то да потому, да по тому же месту… Ты там как, держишься?

– Да держусь, куда деваться-то… Тётю Таню всё не выписывают, мечусь между домом и больницей… – Тон вдруг изменился, голос зазвучал звонче и веселее, – Но на удивление нормально себя чувствую, видно, некогда углубляться в свои переживания… Ничего… Как-нибудь… Теперь уж и дёргаться никуда нельзя, а то опять приспичит где-нибудь в самолёте или поезде рожать. Зная свой организм, запросто могу предположить, что хорошего будет мало, как говорится, не с нашим чалдонским счастьем, – Лерка засмеялась, заражая Лену своим неожиданным весельем. – Если тебе не трудно, ты бывай у Лизы, поддерживай её, пожалуйста…

– Могла бы и не говорить, конечно, буду приходить. Тут мне целую бригаду помощников из Города должны прислать, надеюсь, немножко разгрузят меня, чуть посвободнее будет… Но ты там всё-таки поаккуратнее, сильно-то не скачи, береги себя. А то я тебя знаю, носишься, поди, как пострадавшая при бомбёжке…

– Да всё нормально, Лен, если это, конечно, можно назвать нормальным… Слушай, уложи Лизу, у вас поздно, ей спать пора. Созвонимся!

Лиза, хитро улыбаясь, спросила:

– Мама сказала, спать пора, да?

Лена кивнула.

– Да, Лизочка, давай спать будем…

– А ты мне книжку почитаешь?

– Да с удовольствием. Какую?

Лиза из-за спины достала «Волшебника Изумрудного города».

– Эту. Мне её мама читала всегда.

Лена взяла в руки довольно потрёпанную книгу – похоже, старая, наверное, из Леркиного детства, год издания ух, даже представить трудно…

– Так, а с какого места будем читать?

– А с любого, мама всегда так делала, говорила, давай, погадаем, что нам с тобой сегодня выпадет. И правда, открывала, и нам всякие интересные приключения рассказывали.

– Да уж, – проворчала Лена, – приключения это наше всё. Нас хлебом не корми, а приключения предоставь… Да такие, чтобы с полной угрозой для жизни… Договорились. Так, Лизок, укладывайся, я медленно открываю… Что тут у нас?

Элли трижды дунула в свисток. В траве послышался шорох, и на полянку выбежала королева полевых мышей.

– Добро пожаловать! – радостно крикнули путники, а Дровосек ухватил неугомонного Тотошку за ошейник.

– Что вам угодно, друзья мои? – спросила королева Рамина своим тоненьким голоском.

– Мы возвращаемся в Изумрудный город из страны Мигунов и заблудились. – Сказала Элли. – Помогите нам найти дорогу!

– Вы идёте в обратную сторону, – сказала мышь. – Скоро перед вами откроется горная цепь, окружающая страну Гудвина. И отсюда до Изумрудного города много-много дней пути.

Элли опечалилась.

– А мы думали, что скоро увидим Изумрудный город!

– О чём может печалиться человек, у которого на голове золотая шапка? – с удивлением спросила королева-мышь. Она хоть и была мала ростом, но принадлежала к семейству фей и знала употребление всяких волшебных вещей. – Вызовите Летучих Обезьян, и они перенесут вас куда нужно12.

Лена читала и думала – да, неплохо было бы им всем вернуться из неизвестной страны к себе, чтобы жизнь опять стала более или менее понятной и линейной, никаких тебе американских горок… Где бы только взять волшебный свисток, золотую шапку и стаю Летучих обезьян… Она вспоминала события пяти-, шестилетней давности. Чёрт принёс тогда Елисеева с его «Витлором» и горно-обогатительным комбинатом… Так спокойно и размеренно жили, писали себе в газетку и горя не знали… Она сделала паузу и посмотрела на Лизу, та уже спала. Счастливая, книжку послушала и улыбается… Лена подождала несколько минут, выключила бра и тихонько вышла из комнаты.

На кухне за столом сидели Рита с Сергеем, они вопросительно посмотрели на Лену – смотрели почти одинаково: с надеждой и даже со страхом.

– Чего вы такие смурные и напуганные? Спит ребёнок без задних ног…

– Да будешь тут напуганным, – Сергей вздохнул, – Лиза Рите притронуться к себе не даёт. Она ей помочь хочет, а Лизка глаза прищурит и так зло: не трогай меня, ты не мама…

– Да понятно… с характером девочка, родители у неё оба хороши! Да ладно, наладится всё… Вы мне, граждане, вот что скажите, вы завтра работаете?

Рита отрицательно помотала головой, а Сергей задумался.

– В принципе, можно и не работать… А что?

Лена вздохнула и неожиданно предложила:

– А поедемте все вместе завтра за грибами? Погуляем, подышим, картошку в костре запечём. Вот увидите, всё совсем по-другому потом будет!

Рита подняла голову.

– А что, Серёжа, и правда – давай поедем, а?

Он согласно кивнул.

Суббота выдалась пасмурной, небо было затянуто облаками, но не тёмными, дождевыми, а ватно-серыми, по-осеннему тяжёлыми. Выгрузившись из машины на краю леса, компания застыла, глядя вверх. Там под самой кромкой облаков парили три птицы. Расправив крылья – размах был впечатляющий, они словно плыли по небу, то скрываясь в бело-сером мареве, то выныривая из него, почти не взмахивая крыльями. Это напоминало какой-то потрясающе красивый плавный танец, контраданс или адажио. Рита громким шёпотом прокомментировала:

– Какая красота… Кто это?

Сергей пожал плечами.

– Кто его знает – сапсаны или орланы-белохвосты, они все из Красной книги, их сейчас в тундре и в предгорьях много…

Лена, не отрывая взгляда от птиц, проговорила:

– Трое… Интересно, почему трое? Может, родители ребёнка тренируют? Лерка бы сейчас кого-нибудь обязательно процитировала, а мне вот почему-то ничего в голову не приходит, хотя так красиво парят, хочется смотреть и смотреть…

Сергей хмыкнул, но ничего не сказал. Лиза смотрела вверх, следила за птицами, взгляд её тёмно-карих глаз выражал какую-то не совсем детскую печаль…

Грибов было много, красноголовики, как называют подберёзовики и подосиновики, весело гнездились среди белых и серых пятен мха; сыроежки разноцветными шляпками сопровождали тропинку; розовые, серые и коричневые волнушки выглядывали из-за кустиков карликовых берёзок и осинок. Но больше всего было мухоморов – красные, жёлтые, белые, они выросли до гигантских размеров и весело блестели повсюду слюдянистыми шляпками в белых пятнышках. Лес был смешанный – вполне высокие берёзы, ели и лиственницы чередовались с карликовыми, тундровыми, всё смешалось в лесотундре… Все четверо оживлённо переговаривались, учили Лизу определять грибы, побеждала в этих спорах коренная северянка Лена, для неё в северном лесу не было никаких секретов, не так уж он разнообразен, как на юге, и очень хорошо понятен. Раскрасневшаяся Рита с удовольствием искала грибы, ей нравился этот прозрачный лес, светлый даже без солнца, но словно прошитый солнечными лучами – так желты были стволы лиственниц. По краям леса их росло много, как в поклоне уронивших к земле кроны.

– Лена, а что это с деревьями? – Рита подошла к Лене, которая показывала Лизе, как собирать голубику, которая уже дозревала на высоких кустиках, и бруснику, красными бусинками гроздьев венчавшую кочки.

– Лиственницы здесь не очень крепкие, а ветры сильные, тебе ещё придётся это испытать, метров тридцать в секунду как даст с морозом, мало не покажется! И если дерево на более или менее открытом пространстве растёт, сгибается обязательно.

– А почему так тихо, птиц из-за холода мало?

– Знаешь, сейчас, мне кажется, очень даже шумно, птиц гораздо больше стало, всё-таки теперь потеплее, чем в моём детстве. Тогда вообще, в лес войдёшь, тишина мёртвая, только под ветром деревья скрипят, звуки голосов или шагов далеко-далеко слышны. Летом комары звенят или мошка́ жужжит, а больше никаких звуков. Даже страшно, прямо, как в фильме ужасов…

Лиза с Ритой внимательно слушали Лену, подошёл и Елисеев. И вдруг Лиза машинально, словно защищаясь от страха, взяла Риту за руку. Взрослые переглянулись. Лена усмехнулась и проговорила:

– Ну, хорошо я вас напугала? Предлагаю пойти к реке и развести костёр, есть хочется, жуть!

День пролетел незаметно. Они ели запечённую в костре картошку, пачкаясь золой и обжигаясь огненной её внутренностью, пили чай, хохотали над весёлыми историями. Лиза больше к Рите не подходила, жалась к Лене, но уже не смотрела исподлобья, брала у Риты яблоки и печенье. Елисеев с благодарностью смотрел на Лену, кивал ей и даже подмигивал.

А ещё через неделю, в понедельник, ближе к вечеру, он позвонил Лене на работу и попросил:

– Лена, пожалуйста, забери Лизу из детского сада, я туда позвонил, предупредил, что ты придёшь.

Голос его был озабоченным. Лена нахмурилась:

– Что-то случилось?

– Да. Рита сегодня рано утром с санавиацией вылетела в предгорья на вызов, а там сильный туман. Связь с вертолётом пропала четыре часа назад, а в стойбищах никакой связи нет вообще. Я полечу с МЧС-никами. Ключи от квартиры в почтовом ящике.

Она охнула, начала судорожно собирать бумаги на столе. Позвонила секретарю, вызвала машину, по пути включила местное радио. Передавали новости:

– Сегодня в предгорьях пропал вертолёт санавиации, на борту было три члена экипажа, врач и фельдшер. По непроверенной информации, вертолёт при заходе на посадку в условиях плохой видимости, столкнулся с высоким каменистым берегом фактории. Мы будем держать вас в курсе ситуации…

За окном машины шёл влажный, тяжёлый снег, даже на дороге видимость была почти нулевой. Что же там, в горах сейчас делается?? – подумалось Лене.

Глава четвёртая

Лерка вошла в дом, облегчённо вздохнула в его прохладе после прожаренной солнцем улицы. После двадцати лет, прожитых на Севере и в Городе, она никак не могла опять привыкнуть к этой постоянной изнуряющей жаре. И метания между домом и больницей оптимизма никак не добавляли. Тётка по-прежнему отказывалась есть что бы то ни было. Лерка опять принесла обратно вчерашний бульон и фруктовое пюре, готовить еду ей было тяжело, но она ежедневно обречённо приходила на кухню, вставала к плите и тупо готовила то, чем можно было накормить отца и тётку. Дни сливались в длинную череду, даже боли никакой она не ощущала, только телефонные разговоры немного разбавляли серую пелену безвременья. Ещё были сны. Иногда она просыпалась от детского восторга, вызванного захватывающим наслаждением полёта – она летала, ощущая тёплое ласкающее прикосновение воздуха к лицу и поднимаясь всё выше над горами и морем. Ещё не открывая глаз в предутренней темноте, ощупав живот и убедившись, что всё в порядке, чувствовала, как ноют плечи, словно она и вправду летала. Или всё-таки летала?..

Сегодня во сне она собиралась в ресторан, мучительно размышляя, с кем оставить на вечер Лизу. Там, за дверью, её уже ждали, и она знала, кто. Ей надо было спешить, она так соскучилась… Оглянувшись, увидела, что за плечом стоит мама и с интересом молча наблюдает за её сборами. Тут она поняла, что ей совершенно нечего надеть и вопросительно взглянула на маму. Та глазами показала на комод, стоявший у стены. Лерка потянула на себя ящик и увидела целый ворох совершенно новых платьев. Она начала перебирать их и вдруг перед ней развернулось платье, при виде которого даже дух захватило. Это было не просто платье – мечта! Приталенное платье-футляр с открытыми плечами было нежным и очень женственным. Тонкий бежевый бархат, сверху золотистое кружево. Платье словно светилось изнутри.

– Мама, можно его примерить?

Мама всё так же молча улыбнулась и кивнула. Лерка потянула платье к себе и вдруг поняла, что просыпается. Ещё качаясь на волнах перехода от сна к яви, подумала о том, что ещё не скоро ей доведётся надеть такое платье…

Оно весь день стояло у неё перед глазами, вызывая улыбку в самый неожиданный и неподходящий момент. Вот и сейчас она с трудом сдержала желание раздражённо швырнуть сумку с полными еды контейнерами на пол. Лерка поставила сумку на стол и прислушалась. Отец был не один. Она покачала головой – не иначе, опять Леонид-Силуан нас навестил. Пару дней назад, так же, вернувшись из больницы, Лерка увидела у отца на столе несколько упаковок с ампулами. Она повертела вскрытую уже коробку, прочитала название и криво усмехнулась. Это был тот самый треквоседин13, наркотик, из-за которого погибла медсестра Аня, а Володя огрёб кучу неприятностей. Он сейчас даже из Города выехать не может. Хорошо ещё, не посадили… Отец увидел, что она держит в руках, сказал напряжённо:

– Из портовской больницы принесли, врач знакомый выписал…

Лерка покивала, достала ампулу.

– Хорошо… Не так больно тебе будет. Поставить укол?

Отец отрицательно помотал головой.

– Не надо пока, мне поставили уже.

Надо же! Леонид прямо на все руки мастер, и лекарство достать, и укольчик сделать…

Из комнаты отца доносились негромкие голоса, собеседники были увлечены разговором и даже не услышали, что она пришла. Лерка привалилась плечом к стене. Это, несомненно, был Леонид, его приятный поставленный голос звучал отчётливо и… убедительно, что ли…

– Ты, Семёныч, одно пойми. Я не видел ещё человека, который говорит, что не боится смерти. Когда наступает этот момент, все боятся. Очень. Но… Есть одно, что нужно осознать. Страшит не сама смерть, а неизвестность. Что за чертой дальше – мы не знаем, и этого боимся, именно этот страх доводит до агонии.

– Да как, Лёнька, не бояться, когда не знаешь, что тебя ждёт… И думаешь об этом, думаешь…

– Именно так – думаешь… Страх смерти переживает наш ум. Он живёт один раз, и когда мы подходим к этому моменту, он начинает подогревать агонию, нагнетать весь этот ужас. Но можно подготовить человека, спокойно уйти без страха, когда придёт время. В Тибете так делают. Надо знать, какие процессы в теле происходят. Смерть – это не боль. Мы чувствуем своё бессилие. Но принять её надо. Абсолютного принятия, пока мы думаем и боимся, не происходит. Мы ведь каждый день умираем, когда спим, и каждое утро возрождаемся. Только, когда спим, помним того себя, который заснул. А когда рождаемся снова, не помним! Просто не помним предыдущую жизнь.

– Говорить-то можно что угодно, а вот поверить… Я всю жизнь атеистом был, не верил ни в Бога, ни в чёрта, ну разве что, в погоду и стихию…

– А ты направь свои мысли в это русло. Не называй Богом, назови тем, кто вызывает шторм… Шторм – это ведь тоже в какой-то мере смерть. Тут вот о чём нужно знать. Смерть – это просто переход в другую жизнь. Не надо её бояться. Можно уйти в сознании, но надо отпустить страхи. Это целый процесс – изживание своих жизненных привязанностей. Да, парализует конечности, да, ещё что-то, ты понимаешь, что это происходит, даже эйфорию чувствуешь, но не боль. Это сродни приятному сну, когда ты проваливаешься куда-то, потому что энергия опять собирается туда, откуда она развернулась, всё постепенно отключается, всё, и ты ушёл. И даже видишь, куда ты идёшь. Всё будет спокойно, насколько это возможно. И ты почувствуешь такую силу любви, как будто тебя обнимает кто-то, ласковую такую силу. И потом, мы же будем рядом. Я буду рядом, Лера будет рядом, вот увидишь, всё пройдёт без боли, спокойно…

Наступила тишина. Оба молчали. А Лерка глотала слёзы, в голове вдруг ворохнулось что-то старое, давно забытое:

А «жизнь» – только слово,

Есть лишь любовь, и есть смерть…

Эй! А кто будет петь,

Если все будут спать?

Смерть стоит того, чтобы жить,

А любовь стоит того, чтобы ждать…14

В этот момент она испытывала острую благодарность Леониду, не вспоминая о том ужасе, что ей пришлось пережить несколько месяцев назад, когда его подопечный Вадим чуть не убил её. Только тонкие неровные шрамы на запястьях напоминали сейчас об этом, и всплывал перед глазами тот огромный гостиничный номер, и Володя склоняется к ней, лежащей у него на коленях… Она прикусила зубами мякоть ладони, сдерживаясь, чтобы не застонать от боли и тоски, тихонько отошла от отцовской спальни. На кухне она присела на табурет, долго смотрела в окно. Ветер шевелил листья яблонь и слив, солнечные пятна прорывались сквозь кроны деревьев, слепили глаза… Снова рассматривала шрамы на запястьях, интересно, почему они не загорают? Выделяются белыми полосками на загоревших руках. За этим занятием её и застал показавшийся в дверях Леонид.

– Валерия? Вы здесь? А мы не слышали, что Вы пришли, заболтались с Евгением Семёновичем… Здравствуйте!

– Здравствуйте. Да я только зашла, вот, опять полную сумку еды обратно принесла. Тётя Таня есть отказывается, слабая совсем стала, но ни в какую не ест… Не знаю, что делать… Выпишут её на днях, что толку, врачи лечить пытаются, а она отказывается…

– Жить не хочет, понятно. Может быть, мне с ней поговорить? Хотя бы попробовать убедить еду принимать?

– Спасибо Вам за помощь… А Вы уже уходите?

– Собираюсь.

– А давайте чаю все вместе попьём, с папой?

Он кивнул. Она неловко поднялась с табурета, покачнулась, Леонид поддержал её за локоть. Лерка аккуратно высвободила руку и начала собирать на поднос чайные принадлежности.

– Поможете?

Он подхватил поднос и понёс в спальню, где их встретил полусидящий на высокой подушке отец. Он спросил:

– Ну, что там Таня?

– Что Таня… Капризничает и есть отказывается…

Евгений Семёнович покачал головой и ничего не сказал. Лерка, расставляя на столе чайные приборы, вдруг вспомнила:

– Пап, а я всё забываю спросить, а что на нашивках нарукавных верхний ромбик означает?

Отец, удивился такой смене темы разговора.

– Ну, ты даёшь, дочь моряка…

– Чего ты, как-то никогда не задумывалась.

Он покачал головой.

– Да уж. Это же «петля Нельсона».

– Нельсона? Адмирала Нельсона?

– А что, есть другой Нельсон на флоте? Его после какого-то выигранного морского боя пригласили на приём к королеве. А за год до этого в битве на Канарах потерял правую руку. Собираясь на приём, он попросил перевязать пустой рукав кителя и свободный конец засунуть в карман. Получилась петля в виде ромба, это стало модным, и офицеры британского флота на кителя такую нашивку нацепили, «петлю Нельсона». Потом это и флоты других стран переняли. А уж под петлёй полоски означают корабельный чин и звание – у капитана четыре, у старпома три и так далее…

– Понятно, – протянула Лерка. – Надо же, сколько всего мы не знаем…

– А ты, Лера, вообще-то, интересовалась чем-то, помимо книг, спорта, пионерии и комсомола и своей журналистики? Да ладно, глаза-то не таращь, я же тебя не обвиняю. Я всё понимаю, это твоя жизнь, она такая же важная, как моя для меня… Вот ты же не знаешь, правда, что я в твоём Северореченске бывал?

– Пап, правда, что ли? Когда? И вообще, ты же даже на вопросы не отвечал раньше, говорил – вон, в шкафу Конецкий стоит, читай… Тебе тоже всегда некогда было…

Евгений Семёнович кивнул.

– Ну, да… Некогда… Вот так живёшь, спешишь всё куда-то, работаешь до изнеможения, наблюдаешь в стекло рубки за фарватером, буи только взглядом отсчитываешь… А потом понимаешь, что даже с родными людьми поговорить по-человечески не успел… Ладно. «Солёный лёд»15 помнишь?

– Пап, ну, чего ты глупые вопросы задаёшь? Как я могу не помнить…

– Ну, да, ну, да… Это лето 1964 года. Тебя ещё и в проекте не было. Мы с Мариной только познакомились, жениться собирались. Надо было денег зарабатывать, дом этот перестраивать, то да сё… А тут по всему побережью начали команды набирать для перегона судов на Север, по Северному морскому пути. Ну, я и записался матросом. Собрали нас всех в Измаиле, по судам распределили, их из Венгрии пригнали самоходом по Дунаю. Конецкий пишет, что они наш караван в Архангельске ждали, там контора была – Экспедиция спецморпроводок речных судов. Они-то из Ленинграда туда немецкие самоходки грузовые, СТ-276, привели, а мы «пассажиров» венгерских гнали, теплоходы серии «Дунай». А на перегонах команды неполные, человек десять-двенадцать, работа на износ, хорошо ещё, второй дек, ну, палуба, где пассажиры обычно едут, закрыт. Там ни драить, ни обслуживать не надо. Машинное отделение, трюм, ну и верхний дек, где рубка, там только и надо было работать. Да камбуз ещё, есть-то и на перегоне надо… Ну, мы и поплыли из Измаила – тот ещё был маршрут! По Дунаю в Азовское море, потом по Дону через Ростов-на-Дону, потом Волго-Донской канал, оттуда через Волго-Балтийский канал в Ленинград, а уж оттуда на Архангельск! Можете себе представить это путешествие?

Лерка с Леонидом смотрели на него во все глаза, Лерка только рукой пошевелила – продолжай, мол…

– Да, что там, я так красиво рассказывать не могу, вон, Конецкого читайте…

– Пап, ну вот, опять… – Лерка аж в ладоши хлопнула, – опять к Конецкому отправляешь?