Макабр

– О как, – округляет глаза девушка, прикрывая губы длинными пальцами. Веселье на лице скрыть не получается, пусть мышцы и прилагают для этого непомерные усилия. Голос она подаёт вновь, слегка хихикнув от напора нежданного гостя. – Зеркало помогло понять мою природу или кто-то подсобил?

Чайник, закипая, начинает свистеть. Дроны приступают наполнять кружки листьями чая, кофеиновым порошком и кипятком. Голограмма, тем временем, подходит к столу и пытается касаться кромки пустого стакана, поставленного специально для неё. Рука всё время просачивалась сквозь посуду.

– Я ему помог, – тихо и нерешительно произносит Иларий, держа взгляд на своём напитке, что размешивается неторопливыми движениями ложки, создавая витки непостоянной спирали. – Я просто хотел помочь… помочь тебе стать прежней…

– Стать прежней? – Фредегонда не выдерживает и с пухлых губ срывается вопрос полный усталости, раздражения и откровенного разочарования. – Моё тело гниёт в земле… я не стану прежней даже если что-то поменять внутри этого проклятого прибора. Он лишь средство связи, милый…

– Интересная гипотеза, – в диалог вклинивается Гордей, что подносит к носу кружку и вдыхает аромат растворимого кофе. Слегка нахмурив брови и поставив приготовленное на стол, глаза встречаются с взором пары. Тем временем, за окном что-то кричат дети. Видимо кто-то из них закинул мяч во двор и игру перенесли поближе к дому. – Вот только ты не понимаешь сказанного. Ты даже не понимаешь, что такое гнить или поменять. Ты просто берёшь из наших черепов какие-то знания или воспоминания. Потом стараешься превратить это в нечто вразумительное и выдаёшь за своё…

– Не понимает?… выдаёт?… – первым, после сказанного, говорит Иларий. На лицо мужчины налезает улыбка во все зубы. – О-Она просто нашла способ преодолеть свои невзгоды, тогда как я всё это время стремился вернуть давно утерянное прошлое. Я больше не оставлю её одну… пусть копается в моих мозгах столько, сколько пожелает.

– Дорогой… я люблю тебя, – Фредегонда обходит стол и садится на колени подле мужа. Тело осторожно прижимается к нему, руки обхватывают его за шею. Одно неверное движение и весь её облик покроется помехами, ведь эфемерная плоть просочиться насквозь. – Тогда… ты готов принимать новую меня…?

„Плохо дело… – чертоги разума посещает мысль, когда Гордей вскакивает на ноги и валит стул под собой. Глаза неотрывно следят за этими двумя. Ладони, сжатые в кулаки, покрываются холодным потом. – Неужели придётся этим воспользоваться?“

– Д-Да… – сказанное чуть ли не выплёвывается с уст Илария. Взгляд вонзается в резко вставшего человека. Взор, тяжелее небосвода на плечах Атланта, демонстрирует полную ясность и смирение. В голове мужчины, наверняка, проговаривается всё, что было сказано по пути сюда. Уста его размыкаются нерешительно и, промедлив полсекунды, он говорит. – Прости, но… она или то, во что она превратилась… мне дороже всего мира.

Часть четвёртая. Разлив сознания

На пухлых губах девушки, после услышанного, появляется улыбка, что медленно и рвано растягивается до ушей. Реальность вокруг начинает терять вылизанный вид. Стены оказываются покрыты трещинами, сколами, полипами и глазами с золотой радужкой.

Пульсирующая масса плоти покрывает пол, налезая на мебель венами и тем, что больше всего похоже на кишечник. Это существо выделяет телесные жидкости и душистый аромат глициний. Капли вещества, смешиваясь с ихором, разбрызгиваются по кухне очередным разрывом какого-то сосуда или нарыва. Запах становится сильнее с каждой минутой, пока в один момент не смешивается с чем-то солёным и сырым.

Кухня наполняется чавкающими звуками. Парню приходится переминаться с ноги на ногу. Это телесное болото жадно обхватывает обувь, тянется и цепляется острыми наростами к штанине. Сил удержать добычу не хватает и лишь тонкие мосты из слизи, появляющиеся после очередной попытки утянуть конечность на дно, напоминают о недавних объятиях.

Тем временем, в напитках, приготовленных дронами, бурлит что-то густое, красноватое и пахнущее чем-то сладким. На поверхности этого варева плавают останки гигантских пчёл с механическими элементами. Существа разорваны в клочья и смешивают свои внутренности с неизвестным содержимым кружек, на дне которых виднеется дёргающееся создание в эмбриональной позе.

– Прости-ти, Гор-ГОРдей, но тебе-бе отсюда не выбра-раться, – говорит Фредегонда, вставая в полный рост. Её иллюзорная природа начинает сбоить, помехи покрывают части тела подобно бубонам, выворачивающими несуществующую плоть по спирали. Это вынуждает парасхита не только делать неуверенные шаги назад, но и поднимать голову, чтобы посмотреть на источник всех этих голографических ошибок. Пластиковый корпус с проектором, установленный на рельсах, теперь являет собой нагромождение мышц с светящимся золотым глазом и паучьими лапами, что цепляются за рёбра, а не за металл. Насекомые, ранее притворяющиеся роботами, роятся вокруг твари, будто стыдливо пряча всё его уродство. – З-За мо-Ё ВО-звышение, ты ум-рё-рё-рёшь безболезненно.

„Как давно реальность ускользала от меня?… – в голове, словно аллигатор в мутном водоёме, всплывает вопрос. Глаза, к тому времени, опускаются, взор снова прикован к возлюбленным. На лице проступает мрачная улыбка. – Неужели заражение акциденцией вышло за пределы квартиры?“

Грудная клетка девушки резко раскрывается подобно цветку, вынуждая хозяйку апартаментов изогнуться. Эфемерное мясо, лоскуты которого напоминают лепестки, истекает кровью, капли которой со временем рассыпаются на мелкие осколки света. Торчащие кости, похожие на тычинки, временами проходят сквозь руки, вырвавшихся из мнимого тела. Там, где должны быть внутренние органы, царствует тьма, не разгоняемая светом чудовища, повисшего на потолке.

Иларий же молча встаёт из-за стола, бросая в сторону Фредегонды усталый взгляд. Развернувшись в сторону выхода из кухни, мужчина скрывается в коридоре. Со временем на кухню доносится скрип двери, ведущей либо в одну из комнат их просторной квартиры, либо в подъезд многоэтажного дома.

– Ты так хорошо управляешь акциденцией, – уста Гордея размыкаются и голос, полный спокойствия, разрывает молчание в клочья. – Ты встретила Сотерис, верно? Что она тебе сказала обо мне?…

Руки, вырвавшиеся из голографического плена, покрываются глазами с золотым зрачком, синими пухлыми губами и пальцами, чьи ногти покрыты чем-то красным заместо лака. Существо замирает и внимательно осматривает своего собеседника.

– Она преду-Преждала о тебе-бе-бе, душе сбежавшей-й-й из Вну-Ут-т-тренностей, – рты, украшающие запястье и предплечье девушки, исторгают из полой кости членораздельную речь. Конечности, дёргаясь от натуги, раздвигают дыру в этом иллюзорном куске мяса. – Пр-редаталь, что-о-о бросил её в в-ве-ч-чности, лишив не-не-невинного реб-ёнка тела.

– Значит так она всё видит? – вопрос слетает с уст парасхита, вызывая у него же приметную усмешку. Взгляд не отрывается от Фредегонды. Взор примечает, как из всепоглощающей тьмы показываются рыжие волосы, в локонах которых поблёскивает голубое пламя. – Скажи мне, почему ты не убила Илария, если уже давно перешла черту?…

Женская фигура, будто от чего-то оттолкнувшись, резко выпрыгивает из раны. Сохранившиеся ткани разорвались, пока выворачиваялись переломанные кости, разбрызгивая исчезающие капли крови. На мгновение она замирает в воздухе, купаясь в лучах света мясного паука. Её несуществующая оболочка распадается в тени на большое количество энергетических осколков.

– Нак-онец-то я МОг-г-гу дышать… – слова застревают в глотке девушки, пока ступни, изменённые под туфли с высоким каблуком, касаются хлюпающего ковра оголённой плотью и костью. Перед глазами парасхита стоит обнажённое нечто, чья кожа разорвана в некоторых местах так, что висячие лоскуты напоминают вечернее платье, что своими вырезами пикантно демонстрирует пульсирующие и истекающие красным мышцы. – Поче-че-чему?… Я-Я его люб-лю-лю и-и поэтому…

– Любовь доступна лишь живым, – резко обрывает её Гордей. С бледного лица его исчезает усмешка. – Ты лишь ориентируешься на то, какие чувства он тогда испытал, верно? Даже постаралась создать телесную оболочку и одежду из его воспоминаний, но акциденция исказила её до неузнаваемости. Такова природа твоего подсознания, чудовище. Ты лишь копия Фредегонды.

– Ты лжё-жёшь! – рты на руках и её собственные уста раскрываются, наполняя пространство криком. Стены трескаются, мясо вылезает из появившихся расселин. Из красных сгустков, выдавливаемых с трещин, появляются лица, а из их ртов бесконтрольно растут зубы и ногти. – Ты ничего не п-п-понИ-И-имаешь! Я люб-лю-лю его-его-ЕгО и всё это… всё как в нашЕм прош-ш-ш-шлом!

„Прости, Мъёдвейг, но этому дому суждено быть забытым… – мысль появляется в голове парня тогда, когда женская фигура срывается с места в его сторону. Нижняя челюсть Фредегонды раскрывается подобно цветку. Россыпь клыков блестят на свету благодаря обилию слюны. Голубое пламя вспыхивает на её голове, устремляясь в потолок неконтролируемым потоком. – Прости…“

В момент, когда пальцы готовы сомкнутся на его шее, Гордей кусает собственную губу. Язык ощущает привкус железа, что играет во рту. Глаза вспыхивают жёлтым. Крепкая хватка должна вот-вот переломать ему позвонки, но тьма, подобно грому среди ясного неба, резко и стремительно заполняет пространство своим естеством. С ней приходит абсолютная тишина.

Часть пятая. Встреча после рождения

„Влажно… давит… пульсирует… – мысли, оглушающим эхом, проносятся по коридорам разума. Боль, будто коловорот в черепе, требовательно проворачивается, пробуждая от сладкой дрёмы пятое чувство. – Тепло… что-то обволакивает… так мягко и склизко.“

Вдох. Лёгкие заполняет что-то водянистое, распирая грудь. Следом за новым ощущением появляется неприятное жжение. Кожа покрывается мурашками, расползающимися по телу словно рой насекомых. Глаза широко распахиваются. Ничего не видно. Руки толкают нечто сдавливающее. Оно проминается под ладонями, но не более. Уста раскрываются и раздаётся крик, приглушённый жижей.

„Позволь мне помочь, – в черепе появляется женский голос, знакомый и полный нежности. Вместе с словами приходит и новое ощущение. В области шеи и спины чувствуется движение. – Всё будет хорошо, братец.“

Мясной кокон резко раскрывает своё содержимое. Амниотическая жидкость выливается большим потоком. Тело падает на пол. Дрожь пронизывает парасхита до самых костей, ведь холодные порывы ветра бьются об его обнажённую плоть, подобно волнам, облизывающим неприступные скалы одинокого утёса.

„Ты сделал всё возможное, – говорит Мьёдвейг, вновь путешествуя среди нейронов, своей сутью заполняя пустоты в его ещё ослабленном разуме и довлея над сумбуром, что первым возник при пробуждении сознания. Тем временем, руки и ноги стараются отыскать в себе силу и поднять Гордея с чего-то мягкого, пульсирующего и медленно втягивающего в себя. – Ты избавил мир от очередного призрака… ты молодец, но бой всё ещё не окончен. Нужно вернуться в мир живых.“

Ослабевшие и утомлённые мышцы всё же поднимают парня на четвереньки. Мутная жижа, вместе с кашлем, вырывается из рта непрекращающимся потоком. Когда же вся вода с чешуйками эпидермиса оказывается на своеобразном ковре из плоти, парень наконец-то вдыхает полной грудью.

– Ч-Что случилось?… К-Кто я?… – стоит Гордею встать во весь рост, с трудом удерживаясь на своих двоих, как с уст срываются несколько вопросов. На спине и шее, будто услышав сказанное, снова начинает шевелится неизвестное, вынуждая посмотреть вниз. Увидеть получается тонкие, женские руки, прячущие его кадык в нежных объятиях. Повернув голову направо, взгляд встречается с той, чьё лицо укрыто чёрными, как полярная ночь, волосами. За ними виднеется лишь белое свечение трёх глаз. – Ч-Что ты такое?… Где я-я?…

„Тише… переход сквозь грань всегда даётся не просто. Твоя сестра рядом, – ледяные губы касаются щеки. Голос её вновь торжествует в полуразрушенных чертогах разума, внутри которых царствует громогласное эхо. Однако, в этот раз из подсознательного омута всплывают подавленные воспоминания. – Думаю, ты готов немного заглянуть в прошлое.“

В голове тут же вспыхивают недавние события. Все они, уподобившись своре собак, спущенных с цепи, начинают терзать сознание эфемерными клыками. Именно поэтому череп наполняется криками, грохотом, обрывками слов, болезненным стоном и нечленораздельными звуками неизвестного существа.

– Моя голова… – ладонь парня касается лба. Внутри что-то скребётся. Перед глазами человека, помимо наполовину обвалившегося потолка, заросшего органикой, и полипов, прорастающих всюду, стоит его тело и знакомое чудовище, имитирующее девушку в вечернем платье. Оба сотканы из дыма, вырвавшегося из коралловых трубок. – Фредегонда… она пыталась меня убить.

      „Верно, но тебя ведь не это волнует, я права? – в сером веществе, среди нейронов, привычно появляется голос. Ноги парасхита, погрузившиеся по щиколотку, приходится вытягивать из своеобразного болота, нежно обхватывающего и с большим нежеланием отпускающего потонувшие в нём ступни. – Вот что произошло потом.“

Эфемерный гуманоидный монстр срывается с места, тогда как Гордей успевает в последний момент укусить нижнюю губу. Фигуры, созданные неизвестным испарением, мгновенно взрываются и газ, подхваченный ударной волной, заполняет всю комнату. Приходится прикрывать лицо ладонями от резкого потока ветра.

– Я… неужели моя боль породила весь этот кошмар?… – к горлу подступают рвотные массы, обжигая желчью. В дыме, чёрном как пятно мазута, начинает что-то вспыхивать и гаснуть. Глаз цепляется за это разноцветное нечто, похожее на блеск огранённых драгоценных камней. – Что это?…

„Резкий, сильный всплеск катехоламин вступает в реакцию с акциденцией и тогда мир мёртвых поглощает то, чего коснулся разлив, – слова Мьёдвейг полны спокойствия. Из-за её тона, где-то в голове парня, будто восставший мертвец в паршивом фильме ужасов, резко появляется осколок прошлого. Там, в океанариуме, он вместе с семьёй любуется самыми разными морскими обитателями. Тогда мама столь же непринуждённо рассказывала о фактах, покрывающих кожу мурашками. Теперь так ведёт сказ его вросшая сестра. – Это эмоции. Так человеческие мозги могут их воспринять без коллапса нервной системы. Ты хочешь увидеть, что случилось дальше?“

– А я смогу увидеть как всё случилось на самом деле?… – уста в очередной раз оглашают вопрос. Гордей поворачивает голову в сторону той, что сковывает шею крепкими, но нежными объятиями. Взгляд её трёх глаз направлен куда-то в пустоту, белым светом разгоняя пелену, окружающую их. – Или увижу лишь то, что не отшибёт мне память в очередной раз?

„В этом весь ты… – чертоги разума заполняются женским голосом, в интонации которого слышится приметная усмешка. Одна из её рук, с длинными пальцами и животными когтями, выпрямляется с характерным хрустом в локтевом суставе. Дым, повинуясь мановению длинноволосого существа, растворяется в пространстве, а конечность возвращается на своё законное место спустя пару секунд. – Если ты хочешь вспомнить каким всё было, то просто столкнись с последствием этого события, а я постараюсь сделать всё, чтобы сохранить твои мозги в целости и сохранности.“

Взор парасхита привлекают заострённые, нечеловеческие ногти сестры, под которыми виднеются комки плоти, принадлежащие кокону, что находится за их спинами. Понимание того, как ему удалось выбраться, приходит мгновенно, будто кто-то обухом ударяет по затылку.

Парень, едва заметно улыбнувшись, прикасается ладонью к щеке Мьёдвейг. Холодная кожа обжигает при касании, но сплетённые воедино нервы позволяют ему на мгновение ощутить то, что чувствует она. Теплота на лице появляется постепенно, подобно пламени, что вот-вот станет костром, способным разогнать мрак и тьму на истерзанном сердце.

– Полагаюсь на тебя, – Гордей неохотно нарушает тишину, вновь вдыхая полной грудью. Запах сырости, мяса, соли смешивается с почти не ощутимым ароматом глициний. Боль, построившая гнездо внутри головы, снова напоминает о своём существовании с помощью точечных ударов в разные места черепа, будто дятел старается выбраться из некогда любимого места. Брюнет, игнорируя неприятные ощущения, старается сосредоточить своё внимание на окружении. Поэтому его брови хмурятся, а глаза, словно клыки голодного зверя, впиваются в самые разные предметы этого проклятого места. – Мы справимся…

Перед взором патлатого находится кухня. Неправильная. Отталкивающая. Холодильник парит в воздухе. Вокруг него летают продукты питания, что не желают оставаться во внутренностях аппарата из-за выдернутых с корнем дверей, валявшихся на полу и облепленных полипами.

Плита, стоящая недалеко от окна, покрыта плотью, на которой прорастают костные наросты. Всё это месиво создаёт вокруг прибора, помятого когда-то упавшими кусками штукатурки, человеческую голову, лишённую кожного покрова. Из рта, совмещённого с дверцей, слышится едва приметный хрип, полный боли. Временами дергаясь от терзавшей агонии, существо смотрит единственным глазом, налитым кровью, на сиамское чудовище.

– И давно… оно здесь?… – с уст срывается очередной вопрос, тогда как ноги делают несколько шагов к этому существу. Тело покрывается потом. – Я бы заметил эту тварь, когда вставал, но… Как много тебе приходится прятать от меня?

„Саму реальность… – женский голос эхом отражается от стенок черепа, подобно шарику для пинбола. Слова, сказанные ею, полнятся лёгкой печалью. Мьёдвейг снова одаривает щеку брата поцелуем. – Даже мёртвые не могут вынести её и создают островки своих кошмаров, а мы с тобою… нас тут вовсе не должно быть.“

– … Главное помоги мне выбраться отсюда… – взор устремляется в окно. Пустота, скрытая тонкой гранью стекла, заставляет подсознание исторгнуть воспоминание. – Ты ведь… ничего не видишь, верно?

„Да… ты всё же приходишь в себя, – чувство лёгкого облегчения посещает девушку. Её объятия становятся свободнее, тогда как из её горла вырывается выдох. Бульканье наполняет ухо парня своим присутствием. – Когда ты впервые попал за грань жизни и смерти, я увидела то, что не должна была. Так мир платит нам за нашу связь.“

– Но тогда как ты…? – нужные слова теряются в горле, слипаясь в непроглатываемый комок. Дрожь одаривает плоть Гордея своим холодным присутствием. – Как тебе удалось сделать всё это, если с тех пор ты…?

„Всю свою жизнь я строила благодаря твоим воспоминаниям и фантазиям, – немного промедлив, Мьёдвейг вновь старается ответить на вопрос, но последнее предложение, готовое вырваться с её губ, наполняется эмоциями. Где-то в её сером веществе, средь извилин, всплывает уже её прошлое. Она прикусывает губу. – Я вижу всё в статике, словно нахожусь внутри фотографии…“

– И… всё это ты построила из того, что я видел и слышал во время разлива? – парасхит, рассуждая, поворачивает в сторону коридора и направляется на выход. По пути, его глаза опускаются и смотрят на ноги. Между пальцев чувствуются выделения, выдавливаемые каждым новым шагом из органического пола. – Значит, только кокон был из настоящего. А всё это обрывки прошлого…

„Верно… здесь это легче сделать, но прошу… не трогай и не заходи туда, где ты не был. Если это случится… – хватка сестры становится крепче, а её взгляд блуждает по разным углам. Свет от её взора виден боковым зрением брюнета. Её волосы, тем временем, щекочут грудь. – Нам надо просто выбраться из зоны её влияния, попасть в океан коллективного бессознательного и тогда я смогу тебя вытянуть. Главное сейчас не шуметь…“

– …Мы не можем помочь кому-то выбраться отсюда? – пока очередная мысль слетает с уст, под рёбрами Гордея возникает покалывающее чувство. Оно становится лишь сильнее, будто кто-то медленно втыкает иголки в лёгкие и сердце. Дышать становится труднее, а в голове вспыхивает образ девочки с вертушкой, но… видеть её удаётся не своими глазами. Осознать это получается, когда в воспоминании удаётся увидеть собственную спину. В череде этих картинок не удаётся сосредоточится на том, что происходит на самом деле и потому губы выплёвывают то, что терзает разум. – Что происходит?…

Парень останавливается в центре коридора. Позади него звучит скрип открывающейся двери. В этот момент, стены начинают покрываться рябью, подобно воде в стакане художника, старательно смывающего с кисти не нужную краску.

Сестра кусает губу и по подбородку, шее, груди начинает бежать тёплая капля крови. Чей-то взгляд вонзается в их спины. Брови близнецов хмурятся, а лицевые мышцы демонстрируют печаль, гнев и растерянность. В нескольких метрах от них слышится мужское дыхание. Неизвестному каждый вдох даётся с неимоверным усилием.

„У них нет якоря в мире живых. Они навсегда потеряны… – мысли Мьёдвейг, царствующие в черепе, оглашают простые истины. Когда же внутри чертогов разума начинает торжествовать тишина, пусть и на мгновение, воспоминание, вырвавшееся из плена бессознательного, появляется в голове вместе с именем человека, которому брат объяснял нечто похожее. – Главное не оборачиваться. Просто иди вперёд. Не останавливайся.“

– Это Иларий… – тихо шепчет парень, с трудом переставляя ноги, налитые свинцом из-за ощущений, осевших в сердце. По коже, в этот момент, проходит табун мурашек, ведь перед глазами коридор начинает удлиняться и закручиваться в спираль. – Он… он это делает.

Дрожь сковывает тело, когда бывший союзник хватает парасхита за запястье правой руки, обжигая холодом и заставляя кость налиться болью от сжатия. Вторая ладонь впивается в левое предплечье, протыкая своими длинными пальцами кожу и мышцы, ногтями царапая скелет. Тёплая кровь бежит по коже нескончаемыми ручейками.

– Т-Ты должен был спасти нас, – возле уха слышится голос, рождённый в месте, окружённом вздувшимся мясом. Дыхание, несущее в себе сладость разлагающейся плоти, касается щеки Гордея. Массивная фигура дотрагивается их спин чем-то ледяным, влажным, бугристым. – Но именно ты поджёг фитиль… зачем?

„Го… е-г-г-г… н-а-а-а-а, – Мъёдвейг сдавливает горло сильными объятиями, повинуясь чувствам, что вспыхивают под её рёбрами из-за нервной системы, сплетённой с дорогим человеком. Три её глаза, игнорируя бурю ощущений, устремлены на спираль, расположенную впереди и медленно втягивающую в себя коридор. В это время, губы, беззвучно и молниеносно, начинают шептать нечто неясное. Дышать брюнету становится сложнее, жжение поселяется в лёгких. В черепе вновь слышится нечленораздельная речь и кажется ей не будет конца. – О-О-О-а шл-а-а а-с-с-с.“

– П-Потому что она затянула бы весь район! – сквозь боль и слёзы, текущих по щекам, удаётся выдавить с уст ответ и заставить тело высвободится из хватки резким рывком, оставляя в пальцах Илария кусок плоти и оторванное запястье. Ноги, подкосившись, ставят парасхита на колено, тогда как голова сестры с хрустом поворачивается назад, повинуясь гневу, скребущему их мозги очередным впрыском адреналина. Крик, сродни сирене о радиационном заражении, мгновенно заполняет пространство и заставляет предметы плыть перед взором Гордея. Из одного уха начинает течь кровь. – Малая ц-цена за спасение тысячи жизней.

Воспоминания, вернувшиеся из пустоты, пришиты к родным местам эфемерной иглой. Швея, возвращая свою шею в привычное положение с характерным хрустом, выпрямляет одну из рук, указывая пальцем на то, что неторопливо втягивает в себя своё окружение и теперь покрывается помехами.

– Ч-Чудовище, – сзади слышатся слова мужчины, сопровождаемые брызгами неизвестной жидкости, попавшими каплями на лопатки и поясницу сестры, и звуком. Нечто огромное падает на пол с мокрым шлепком. – М-Мне стоило прикончить тебя в туалете. Содрать с тебя кожу и переломать все твои кости. Но я-я-я поверил твоей лжи. Сотерис нам рассказала правду. Ты достоин пекла в сам-мых тёмных глубинах преисподней!

Зажмурив глаза, патлатый брюнет встает на дрожащие ноги, пока за ним раздаются хлюпающие звуки. Стоять тяжело из-за слабости, сковавших его тяжёлыми цепями. Раны кровоточат. Предпринимая очередное усилие, Гордей делает несколько неровных шагов и, чувствуя, как пол исчезает под ступнями, вваливается в спираль. Перед глазами всё темнеет.

Часть шестая. Мьёдвейг

Вдох. Лёгкие заполняет амниотическая жидкость. Глаза распахиваются и встречаются с тьмой. Стенки плоти окружают и сдавливают. Руки сразу же пытаются давить на мясо перед собой. Однако, что-то твёрдое за пределами телесного барьера вынуждает кокон проминаться именно в области спины.

„Ты проснулся, – женский голос появляется в голове, когда с уст её брата срывается крик. Вода заглушает вопль, своеобразная тюрьма остаётся безразлична к вспыхнувшей панике. Парень, повинуясь желанию выжить, вынужден бить, рвать слои органики перед собой, забивая и ломая ногти. – Всё хорошо… не переживай. Я помогу…“

Четыре руки мгновенно пронзают грань, отделяющую Гордея от внешнего мира, тогда как объятия с шеи так и не исчезают. Кокон неохотно раскрывается с чавкающим звуком. Свет касается затылка, лопаток и поясницы Мьёдвейг. По воле мышц, расширяющих порождённую конечностями рану, мужской фигуре удаётся встать на колени, высвобождаясь из плена пульсирующей массы и околоплодных вод. Жижа, не заставляя себя ждать, вместе с первым кашлем льётся из рта обратно в темницу мутным потоком.