Демон скучающий

– Предварительное заключение экспертов положительное, соответственно, мы проводим расследование, считая это предположение доказанным.

Возникла короткая пауза, воспользовавшись которой Вероника выкрикнула вопрос:

– Картина останется в экспозиции?!

– У нас нет причин её убирать.

– Выставка продолжит работу?!

– У нас нет причин её закрывать, – пожал плечами представитель «Манежа».

– Потому что сейчас выставка вызывает особенный интерес?!

– Потому что у нас нет причин её закрывать, – взяла слово третья участница пресс-конференции, арт-куратор выставки Лидия Дабре. – Мы все ошеломлены происходящим и пребываем в полной растерянности. Мы искренне хотим, чтобы исчезновение несчастного мальчика было раскрыто, преступник наказан, а родители Кости Кочергина узнали правду и обрели покой, которого их лишили восемь лет назад. Но будем откровенны: происходящее вокруг выставки не имеет отношения к её художественной ценности. Абедалониум – великий художник, который, возможно, хочет что-то нам сказать. Или уже сказал.

– И то, что он сказал, взбудоражило общество и привлекло дополнительное внимание к выставке, ведь так?

Ответить Лидия не успела – намёки на поднявшийся ажиотаж порядком утомили журналиста ТАСС, и он решил сменить тему:

– Кстати, что говорит о происходящем сам Абедалониум?

– Да! – поддержали его из зала.

– Вы с ним общались?

– Он дал комментарий?

Вопрос не мог не прозвучать, его ждали, и он вызвал понятное оживление в зале. До сих пор знаменитый художник не проронил ни слова, и журналисты надеялись на пресс-конференции услышать хоть какое-то заявление.

– Абедалониум знает, чей портрет написал?

– Абедалониум видел Костю перед исчезновением?

– Абедалониум причастен к его исчезновению?

– В настоящее время мы пытаемся получить комментарии художника, однако сделать это не так просто, как кажется, – дипломатично ответил заместитель директора «Манежа». – Как вы знаете, Абедалониум прилагает огромные усилия, чтобы оставаться инкогнито…

– Но ведь он написал портрет исчезнувшего мальчика.

– Вполне возможно, до того, как мальчик исчез.

– Полиция способна отыскать Абедалониума или нет?

– Мы работаем над этим, – коротко ответил представитель ГУВД.

– Вы его найдёте или нет?

– На всё требуется время.

– Но вы ищете?

– Вы уже выяснили его настоящее имя?

– Лидия, вы тоже ничего не знаете?

– Нет, – покачала головой Дабре. – К сожалению, мы не знаем ни настоящего имени Абедалониума, ни где он находится. Я предполагаю, что художник пребывает за границей.

– Но ведь Абедалониум совсем недавно давал интервью, – зачем-то сообщил какой-то блогер, знаменитый умением распаковывать подарки.

Глупое замечание осталось без комментариев, даже ехидных, поскольку всех интересовали ответы участников пресс-конференции, а не возможность позубоскалить над оплошностью коллеги.

– Как вы связывались с Абедалониумом до сих пор?

– Через немецкую юридическую компанию, – ответил представитель «Манежа».

– Им тоже неизвестно настоящее имя Абедалониума?

– Они уверяют, что нет.

– Как такое возможно?

– Современные технологии позволяют проводить обезличенные финансовые операции, подтверждая подлинность сделки различными способами.

– Абедалониум вообще существует?

– Приходите в «Манеж», – предложила Лидия.

Журналисты рассмеялись.

– Работа с иностранцами создаёт дополнительные трудности полиции?

– Безусловно, – подтвердил начальник пресс-службы ГУВД. – Проблемы есть и с потерей времени, и с разной оценкой тяжести возможного преступления. Однако мы надеемся, что ведущиеся в Европе дискуссии о легализации педофилии и других преступлений против детей не помешают немецким коллегам оказать нам всю возможную помощь, которая может понадобиться в ходе расследовании.

– Вы считаете, что в данном случае совершено преступление сексуального характера?

– Пока мы можем лишь строить предположения.

– Почему вы не пригласили на пресс-конференцию Даниэля Кранта? Всем известно, что он является официальным представителем Абедалониума в России и ведёт дела от его имени.

– В настоящий момент господин Крант находится за пределами Санкт-Петербурга.

– Даниэль пропал?

– Мы имеем представление о том, где находится господин Крант, и уверены, что он пребывает в добром здравии. Он уже сообщил, что не располагает какими-либо сведениями, способными пролить свет на происходящее или помочь с установлением личности Абедалониума. Ситуация с картиной «Мальчика нет» стала для господина Кранта таким же сюрпризом, как и для всех нас.

– Когда Крант уехал из города?

– В четверг.

– В день открытия выставки?

– Сразу после открытия, на котором он присутствовал.

– Вам не кажется это странным?

– У господина Кранта возникли неотложные дела личного характера.

– Присутствие Даниэля ничего бы не изменило, – вернул себе слово заместитель директора «Манежа». – Мы с Даниэлем хорошие друзья, и он много раз говорил, что абсолютно ничего не знает о подлинной личности Абедалониума. И разумеется, вряд ли он сможет оказать существенную помощь следствию. Тем не менее мы ждём от него вестей…

* * *

– Вы хорошо водите, – обронил Феликс.

Он знал, что застанет спутницу врасплох, и не ошибся: Ада помолчала, решая, как реагировать на замечание, а через полминуты негромко уточнила:

– Это комплимент?

– Констатация.

– Мне всё равно приятно.

– Мне извиниться?

Она улыбнулась:

– Не обязательно.

Но на Вербина не посмотрела.

Кожина и в самом деле хорошо водила: уверенно держалась в потоке, на опережение шла без грубости, но достаточно агрессивно, и при этом явно чувствовала машину. «Слышала» её.

– Учились водить на «механике[2]»?

– Отец говорил, что только так можно почувствовать машину.

Она словно прочитала его мысли.

– Мой постоянно это повторял.

– Старая школа.

– Именно.

Сейчас у Кожиной был красный Mercedes, слишком низкий, на вкус Вербина, и недостаточно высокий – на его рост, однако высказываться на эту тему Феликс не стал, поскольку сам согласился на предложение отправиться за город на одном автомобиле. Во-первых, потому что посёлок, в котором Ада спрятала Кранта, тщательно охранялся и «Зачем нам эта головная боль с пропуском, Феликс?». Во-вторых, и это было главным, чтобы попробовать поговорить о прошлом. Однако затея провалилась: Кожина охотно болтала о чём угодно, мягко отвергая любые попытки приблизиться к истории Кровососа. Улыбкой давала понять, что ожидала такого развития событий, поэтому не обижается, и легко переводила разговор на другие темы.

– Феликс, как вы отнесётесь к предложению говорить друг другу «ты»? Даниэль знает, что я всем своим добрым друзьям говорю «ты».

– Мы с вами просто знакомы, Ада Николаевна.

– Я догадывалась, что услышу в ответ нечто подобное.

– Предлагаю компромиссный вариант: вы мне говорите «ты», а я вам – «вы». Не сомневаюсь, вы со многими людьми общаетесь в таком ключе.

– Но с вами я бы так не хотела. – Она сбросила скорость – ворота посёлка были совсем рядом, и предложила: – Давайте по-прежнему на «вы», но, пожалуйста, называйте меня по имени.

– Это важно?

– Хотя бы при Даниэле. Я сказала ему, что приеду с человеком, которому полностью доверяю.

– Вы не доверяете людям, которые называют вас по имени и отчеству?

– Между людьми, которые по-настоящему доверяют друг другу, складываются тёплые отношения, которые отменяют обращение по отчеству. Даниэлю это правило известно.

– Вы предлагаете мне подыграть?

– Что вас смущает, Феликс? Вам ведь нужно, чтобы Даниэль полностью раскрылся во время разговора? Я объясняю, как проще всего этого добиться.

Она умела вести переговоры. Или управлять мужчинами. Или и то, и другое.

– Хорошо… Ада, – выдавил из себя Вербин.

– Спасибо, Феликс, – улыбнулась она в ответ. Не флиртуя. Не заигрывая. Улыбнулась, как старому доброму знакомому, которому абсолютно доверяет. – Кстати, в багажнике несколько пакетов для Даниэля. Вас ведь не затруднит донести их до дома?

– Конечно, нет.

– Очень хорошо.

Посёлок и впрямь хорошо охранялся: не расслабленными вахтовиками из дешёвого частного предприятия, а хорошо подготовленными сотрудниками. Кожину они знали, а вот документы Феликса рассматривали тщательно и действующие «корочки» старшего опера не произвели на них впечатления. Тем не менее пропустили. Дом оказался не очень большим, в два этажа, красивым, но при этом холодным – по ощущению, потому что не производил впечатления места, в котором живут. Как сказала Ада в ответ на замечание Вербина: «Потому что у него никогда не было настоящего хозяина». Дом это чувствовал и грустил. И потому был холодным.

В отличие от толстенького Даниэля, не считающего нужным скрывать искреннюю радость, вызванную визитом гостей.

– Ада, милая, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! – провозгласил он, расцеловавшись с красавицей.

– Представляю, дорогой.

– Я здесь совсем один, мне грустно и страшно.

– Ты под надёжной охраной.

– Это другое. Мне одиноко, особенно длинными тёмными вечерами… – Толстяк скроил умильную мину, намекая, к чему клонит. – А посторонних сюда не пускают.

– Постарайся познакомиться с кем-нибудь из здешних.

– Ты же запретила выходить из дома.

– Потому что хочу, чтобы ты остался жив. – И прежде, чем собеседник успел среагировать, Ада улыбнулась и указала на Вербина: – Даниэль, позволь представить тебе Феликса, лучшего московского сыщика.

– Даниэль Крант.

– Феликс Вербин.

Ладонь у толстяка оказалась узкой и влажной.

– Хотите что-нибудь выпить? Меня снабдили отличным запасом самого разного алкоголя, который здорово выручает… длинными тёмными вечерами.

– Может, позже.

– Как скажете.

Пакеты Ада велела оставить в холле – «Даниэль потом разберёт, ему всё равно делать нечего», и они расположились на диванах большой гостиной, панорамные окна которой выходили во внутренний двор, по-весеннему голый.

– Феликс, Ада рассказала, в чём дело?

– В общих чертах. Давайте начнём с того, почему вы испугались?

– Что? – Крант удивлённо уставился на Вербина. Он явно планировал выстроить разговор по другой схеме. – Что?

– Это простой вопрос, – мягко произнёс Феликс, раскрывая записную книжку. – Насколько я знаю, вы с господином Чуваевым приехали из Санкт-Петербурга в четверг поздно вечером. В пятницу поздно вечером вашего спутника убили. Почему вы решили, что находитесь в опасности? У вас с господином Чуваевым общие криминальные дела?

– Ну… – Крант явно смутился. – Почему криминальные?

– А за что ещё убивают?

Ада подняла брови, но промолчала.

– Убивают в порыве страсти.

– У вас с Чуваевым была общая любовница?

– Эх-м… – Крант окончательно сбился и растерянно посмотрел на Аду. Поддержки не получил, поскольку женщина явно наслаждалась происходящим, и коротко ответил: – Нет.

– Тогда почему вы испугались за свою жизнь? – очень мягко надавил Вербин. – Если я правильно понимаю, вы сбежали с места преступления, отключили телефон, обратились к случайному прохожему, позвонили Аде и попросили о помощи?

– Да, всё так.

– Почему вы так поступили?

– Я испугался.

– Почему вы испугались, Даниэль?

– В общем… Ну, в общем… – Крант стал быстро-быстро тереть ладони.

– Я обещала лучшего профессионала, Даниэль, и я сдержала слово, – очень спокойно ответила Кожина. – Волноваться не надо, Феликс не считает тебя убийцей, но ему нужна правда.

Говорить, что у него ещё не сложилось окончательного мнения насчёт виновности толстенького собеседника, Вербин не стал, сейчас это было неуместно. Но отвечать на вопросительный взгляд Кранта не стал ни словом, ни жестом, просто смотрел ему в глаза до тех пор, пока Даниэль не сдался. Времени понадобилось не слишком много.

– Не знаю почему, но Лёша очень хотел, чтобы я отправился на эту встречу, – рассказал Крант. – Я обещал, а потом… немного увлёкся, будучи в гостях… Ну, это не важно, где я был, но если понадобится, она подтвердит.

– Не сомневаюсь, – кивнул Вербин, сделав пометку в записной книжке.

– Вы мне не верите?

– Верю.

То ли короткий ответ прозвучал достаточно веско, то ли Крант сообразил, как следует вести себя с Феликсом, но он без напоминаний продолжил:

– Я задержался. Тем не менее должен был успеть вовремя, но московские пробки всё испортили. Лёша мне звонил. Не ругался, конечно, но чувствовалось, что он недоволен.

– Чуваев не показался вам испуганным?

– Испуганным? Нет, нет… – Крант поелозил на месте, видимо, вспоминая детали разговора. – Недовольным – да, но не испуганным. Потом я подъехал, увидел каршеринг, Лёша сказал, что будет на каршеринге, заплатил таксисту, таксист уехал, я пошёл искать Лёшу и… нашёл его. У дороги.

– Вы трогали тело?

– Нет. Нет, конечно. – Даниэль искренне удивился вопросу: – Зачем?

– Проверить, жив ли ваш друг, – объяснил Феликс.

– А он был жив?

– Нет.

– Вот и я так подумал, когда увидел голову Лёши. То есть что осталось от головы. – Крант глубоко вздохнул. – В смысле.

– Видели кого-нибудь?

– Нет. Думаю, если бы увидел, мы бы с вами сейчас не разговаривали.

– Если бы вас хотели убить, вас бы убили, – произнёс Вербин, уставившись в записную книжку. – Убийца дождался бы вашего приезда и застрелил обоих.

– То есть? – растерялся Крант.

– Я просмотрел материалы расследования и не сомневаюсь, что для устранения вашего друга был нанят профессионал, а профессионалу заранее говорят, сколько будет целей, – спокойно объяснил Феликс. – Торопиться ему было некуда. Он бы дождался и убил вас обоих.

– А если бы я не приехал?

– В этом случае убийца застрелил бы Чуваева, когда тот направлялся к машине, чтобы уехать.

– А если бы я приехал вовремя?

– Думаю, вы получили бы удар по голове, очнулись и вызвали полицию.

– Зачем?

– Затем, чтобы тело нашли как можно скорее.

– Зачем?

– Вы мне скажите, – предложил Вербин. – Точнее, расскажите, для начала, чем занимался Чуваев? Что вас связывало?

И понял, что вопрос привёл Кранта в полнейшее замешательство: несколько секунд толстяк таращился на полицейского, потом сглотнул и поинтересовался:

– Ада вам не сказала?

– Даниэль, дорогой, я хотела сделать Феликсу сюрприз, – промурлыкала Кожина, с улыбкой глядя на полицейского.

– И мне тоже? – уточнил толстяк.

– Сюрприз есть сюрприз.

– Да уж, ты умеешь удивить. – Крант вновь обратился к Вербину: – Феликс, мой друг Лёша Чуваев – это Абедалониум, знаменитый на весь мир художник.

* * *

– Вы действительно не можете связаться ни с Абедалониумом, ни с Крантом?

Гордеев, вышедший во внутренний двор «Манежа» покурить, вздрогнул от неожиданно прозвучавшего за спиной голоса, обернулся, но увидев, кто задал вопрос, расслабился и покачал головой:

– Ты действительно такая умная или специально прикидываешься, чтобы меня позлить?

– Если нравится, думай, что я всё в жизни делаю для тебя: или чтобы тебя порадовать, или чтобы позлить, – рассмеялась в ответ Вероника. Подошла, взяла из рук Гордеева зажигалку, раскурила сигарету и встала рядом, касаясь полицейского плечом. – Ты ведёшь дело?

– Это закрытая информация. – Никита сделал девушке выразительные «глаза» в надежде, что разговор на этом закончится, но ошибся.

– Если закрытая, то почему я об этом знаю?

– Потому что ты проныра.

Однако смутить девушку у него не получилось.

– Во-от мы и подошли к самому интересному. Я проныра, но кое-чего даже я понять не могу. Ты ведь «важняк», Гордеев, почему тебя воткнули заниматься старым и таким шумным делом? Провинился?

– Ты сама ответила на свой вопрос – резонанс. – Никита понял, что отделаться от Вероники не получится, огляделся, убедился, что они не привлекли ничьего внимания, и понизил голос: – Из-за этого шума с выставкой и молчанием Абедалониума дело на особом контроле, а значит, расследование должен вести опытный опер и крутой следак. В общем, всё как мы любим. Опытного опера тебе кто-то слил, а следака я не назову – сама узнавай.

– Резонанс действительно большой?

– Не делай вид, будто не понимаешь. Тем более ты сама приложила руку к раскрутке всего этого… ажиотажа. – Никита бросил окурок в урну, подумал и достал ещё одну сигарету. – «Письма счастья» с фотографиями картины и пацана получили все серьёзные каналы и блогеры, но они побежали к нам – проверять информацию, а ты вытряхнула материал в Сеть.

– Кто-то должен был это сделать, – пожала плечами Вероника.

– И ещё ты побывала у родителей Кости и настроила их на скандал.

– Я просто у них побывала. И когда я приехала, у них в квартире уже сидел адвокат – они ведь тоже получили письмо.

– Я знаю, – нехотя протянул Никита.

Все понимали, что скандал был спланирован и хорошо подготовлен. Он бы вспыхнул в любом случае, но людям важно знать, кто зажёг первую спичку, чтобы было кого обвинять во всех грехах.

– Ваши обиделись? – угрюмо спросила Вероника.

– Наши разозлились, – уточнил Гордеев. – В первую очередь на то, что ты не стала проверять материал.

– А что здесь было проверять? – искренне удивилась девушка. – Кто-то нашёл странное совпадение и захотел, чтобы об этом узнали.

– И ты этому «кому-то» помогла.

– А ты считаешь, что не нужно было? Нужно было дать вам возможность провести расследование по-тихому? Или вообще спустить на тормозах?

– Вероника, даже у моего ангельского терпения есть предел, – жёстко бросил Никита. – Следи за языком.

– Извини, Гордеев, не хотела тебя обидеть, – опомнилась девушка. – Но…

– Мы бы всё равно впряглись, – перебил её Никита. – Даже без скандала. Мальчишка ведь и правда пропал.

Восемь лет назад.

Дело получило широкую огласку: в те годы люди успокоились, сочли, что девяностые миновали и дети не могут просто так пропадать. Среди бела дня. В родном районе. Не могут выйти из квартиры и пропасть… Костю Кочергина долго и активно искали: и волонтёры, и полиция. На несколько недель его фотография стала главным изображением в городе и области: рыжеволосый мальчишка смотрел со стен, листовок, экранов телевизоров и компьютеров. Но найти ребёнка не получилось. Костя пропал.

«Мальчика нет».

– Не будь шумихи, тебя бы не поставили на это дело, – негромко произнесла Вероника.

– Это комплимент? – поинтересовался Никита.

– В каком-то смысле.

– Спасибо.

– Обращайся.

Полицейский покачал головой, но комментировать ответ девушки не стал. Глубоко затянулся, посмотрел на сигарету, решил, что расставаться с ней пока рано, и продолжил:

– В общем, ребята из пресс-службы на тебя зла не держат, а вот руководство бычится. Так что ты в ближайшую неделю особо им глаза не мозоль.

– Я поняла. Спасибо.

– Обращайся.

Вероника скорчила полицейскому рожицу, но тут же вновь стала серьёзной:

– Я вот о чём подумала: Абедалониум ведь начинал в Питере, так? И продолжил работать здесь, даже став знаменитым. Я знаю, что у некоторых серьёзных дядек есть портреты его работы – только они могли их себе позволить. Вот и получается, что если Абедалониум не преступник, но знает преступника, то педофил может оказаться очень высокопоставленным человеком.

Никита внимательно посмотрел девушке в глаза:

– Если… – Это слово он выделил. – Абедалониум не преступник, то узнать о преступлении он мог не только в кругу своих высокопоставленных клиентов. Похитить Костю мог какой-нибудь шофёр с соответствующими наклонностями.

– Мог, – согласилась Вероника. – Но, если преступник шофёр, зачем Абедалониуму все эти сложности со скандалом? Он мог просто передать вам информацию, инкогнито, и всё.

– Он мог передать информацию и на высокопоставленного педофила, – пожал плечами Никита.

– Да, Гордеев, он мог. Но если педофил очень высокопоставленный, где гарантия, что вы сумеете – или захотите? – до него добраться? А теперь вам придётся. Или Абедалониум сам обнародует доказательства, которые у него есть.

– У него есть доказательства? – поднял брови полицейский.

– Неужели он их не прислал?

Отвечать на этот вопрос Никита не стал. Почесал кончик носа, раздумывая, не закурить ли ещё? Ответил себе, что три сигареты подряд – это чересчур, и произнёс:

– Или же циничный Абедалониум таким образом привлекает внимание к выставке.

– То есть доказательства он вам пока не прислал?

– Ответ на этот вопрос находится за пределами твоего допуска, – усмехнулся в ответ полицейский. – Веди себя прилично, в неприятности не лезь и не мешай расследованию.

– А помочь можно?

– Ты уже помогла. Теперь не высовывайся хотя бы неделю.

Полицейский начал поворачиваться, показывая, что разговор окончен, но Вероника придержала его за плечо.

– Гордеев, я серьёзно.

Никита понял, что девушка и в самом деле не шутит, вздохнул и вернулся в прежнюю позицию.

– О какой помощи ты говоришь?

– Ты уже решил, с чего начнёшь?

– Я разберусь.

– Я спрашиваю не для того, чтобы разузнать, а чтобы посоветовать.

– Ты – мне?

– Да.

Гордеев всё-таки потянулся за третьей сигаретой, но… нашёл в себе силы отказаться от идеи покурить ещё.

Вероника считалась взбалмошной и непредсказуемой девчонкой, но при этом – цепкой и внимательной журналисткой, умеющей докапываться до скрытых смыслов и замечать то, мимо чего проходили все остальные, в том числе – полицейские. Не будь она профессионалом, Гордеев никогда в жизни не стал бы выгораживать её перед коллегами, а приходилось, и не стал бы прислушиваться к её словам, как сейчас.

– Что ты хочешь посоветовать? – спросил он совсем другим тоном.

– Я внимательно перечитала все интервью, которые Абедалониум дал перед выставкой, особенно самое большое, которое вышло у нас. И знаешь, какую картину он особо упомянул, помимо «Демона скучающего»? «Мальчика нет». Его самое большое интервью занимает четыре страницы, а упомянуты всего две работы. Причём, если о «Демоне» Абедалониум не мог не сказать – это его самая известная картина, то вставку о «Мальчике» он явно сделал специально. Ему задали вопрос о частной коллекции, о новых полотнах, но Абедалониум говорит о них вскользь и тут же подробно рассказывает, как работал над «Мальчиком»: что лишился вдохновения, отправился путешествовать по области и был потрясён развалинами одной старой усадьбы. Улавливаешь?

– Интервью я ещё не читал.

– Я знаю, что не собирался.

– Теперь прочитаю, – пообещал Никита.

– Не мучай себя, – махнула рукой Вероника. – Главное я тебе рассказала.

– О какой усадьбе идёт речь?

– Куммолово.

– Никогда не слышал.

– Только не думай, что тебе удалось меня удивить.

– Где находится?

– Поищи в Сети.

– Ладно, поищу. – Никита помолчал. Затем перевёл взгляд на выходящих из здания журналистов и прищурился: – Хочешь сказать, Абедалониум затеял скандал, чтобы сдать нам высокопоставленного педофила?

– Ты полицейский, тебе виднее, – мгновенно отозвалась девушка. – А ещё – чтобы привлечь внимание к выставке. Ты не представляешь, что сегодня творится в «Манеже».

– Была там?

– Если бы не журналистский «вездеход» – до сих пор стояла бы в километре от входа.

– Ну, а так ты в шести километрах.

– В пяти с половиной.

– Боже, какая точность.

– Я ведь журналистка, а не опер. Точность – мой хлеб.

– Ты прикольная. Наверное, поэтому на тебя злятся, но всегда прощают.

– Наверное. – Вероника помолчала, а затем очень серьёзно спросила: – Гордеев, ты его достанешь?

– Эпштейна[3] же достали, – ответил Никита, которому очень хотелось, чтобы и у него получилось.

– Обещаешь?

– Будешь приставать – на Соловки сошлю.

– Я там уже была.

– Не путай туризм с эмиграцией.

* * *

– Итак, всё началось с того, что тринадцатого числа, в четверг, в «Манеже» открылась персональная выставка Абедалониума…

– У нас в «Манеже»? – уточнил Вербин.

– В Питере, – ответил Крант. – В Питере тоже есть «Манеж».

– Почему там?

– Ну, построили его там. На Исаакиевской площади.

– Я имел в виду, почему там выставку проводят?

– А почему нет?

Некоторое время мужчины с таким недоумением смотрели друг на друга, что Аде пришлось взяться рукой за подбородок, чтобы не засмеяться в голос.

– Абедалониум родился в Питере, – сообщил Даниэль.

– Ну, допустим, – протянул Феликс.

– Поверьте, я знаю, что говорю.

– Я не ставлю под сомнение ваши слова, извините. Просто какое-то недопонимание.

– Значимые культурные события не обязательно должны происходить в Москве.