скачать книгу бесплатно
– Есть. Виктор Саранцев. Может, слышал? Псевдоним у него – Саранча. Ефим Саранча. Кавалер ордена Почетного легиона.
– Я серьезно.
– Я тоже. Эту саранчу все боятся. Мужик он тертый, где только не бывал. На него несколько раз подавали в суд, полиция дела на него заводила. А ему все нипочем. Непотопляемый. Правда, он сейчас год как на пенсии, но работает. – А что за газета?
– «Прикамские реалии». Известная. Единственная, кстати, оппозиционная газета на весь наш многомиллионный Прикамский край.
– Читал, знаю. Нормальная газета. Попроси его, пусть напишет про этих козлов.
– А что? Мне нравится эта идея, – вслух подумал Глеб. – Попробовать можно. Авось что-нибудь да получится. Если их не посадят, так люди хоть правду узнают. Саранча мне сам говорил, что у него работа – говорить людям правду. Это самое сложное в профессии журналиста. Правду писать всегда трудно, легко писать только вранье и ложь. В лживые статьи всегда верят, а правда всегда будет кому-то мешать.
Он начал ковыряться в телефоне. Очевидно, искал номер журналиста Саранчи.
– А может, ерунда все это, Глеб? – неожиданно задумался Борис. – Что он может сделать? Поднять шумиху вокруг этого дела? Обосрать их? Открыть глаза читателям? Взбудоражить общественность? Натравить на них полицию или прокуратуру?
– Самое важное в работе журналиста, если я правильно ее понимаю, – это написать не тыщу статей, не сто тысяч. Главное – написать одну. Ту, ради которой ты пришел в эту профессию. Именно ее люди и будут помнить. Наверное, сейчас это тот самый случай?
– Твой журналист не умрет от скромности, Глеб Нинельевич.
– Скромность – это путь в неизвестность.
Исполнение желаний
Поначалу с Аглаей Зориной у Бориса Гордеева отношения складывались обычно, как у двух людей, работающих в одном учреждении. Они по утрам здоровались, по вечерам – прощались. Улыбались друг другу при встрече. Обменивались шутками. Все приказы своего прямого начальника, каковым он являлся, она выполняла безропотно, в строго означенное служебным регламентом и должностной инструкцией время. Причем делала это охотно, ей это очень нравилось.
Что Аглаю и Бориса подтолкнуло навстречу друг к другу, никто из них не может сказать. Это произошло само собой. Будто где-то что-то внутри наших героев перемкнуло, словно их обоих молния долбанула.
Сначала она длинной эсэмэской поздравила его с Днем защитника Отечества. Потом – с Днем Победы.
«Уважаемый Борис Сергеевич, от всей души поздравляю Вас с Днем Великой Победы! Мирного неба, счастья и благополучия! Ура!» – написала она в телефон.
Потом – с Днем города и независимости России. С днем его рождения. С Днем финансового работника. С Днем единства. С Новым годом. С Днем всех влюбленных.
А потом на одной посиделке по случаю приближающегося 23 февраля (вот почему он любил этот праздник), во время танца, она спросила его:
– Я вам нравлюсь?
Естественно, что Борис ответил утвердительно. Ну что он еще мог сказать? Любой мало-мальски нормальный мужик на его месте сказал бы то же самое. А Аглая пошла в своей настойчивости дальше.
– Вы проводите меня до дома сегодня? – спросила тихо, прижавшись губами к его уху, чтобы никто не услышал.
Из кафе они вышли последними. Никого из сослуживцев уже не было. Заказали такси. У подъезда своего дома она попросила:
– Поцелуйте меня.
Поцелуй был очень быстрым. Будто Бориса кто-то подтолкнул сзади, и он случайно ткнулся в ее губы своими губами.
– Вы смешной, Борис Сергеевич. Ну кто же так целуется? – засмеялась Аглая. – Вот как это делается.
– Вы не хотите чаю? – спросила она, отдышавшись, когда длинный, как нос у Буратино, поцелуй закончился.
– Если только ненадолго, – ответил смущенный Борис.
– У меня есть торт. «Наполеон», – продолжала проявлять настойчивость наша героиня. – Сама делала.
Дома у Аглаи было тепло и уютно. Стол в центре комнаты был уже накрыт к чаю на двоих, будто Аглая ждала Бориса и была уверена, что он обязательно к ней придет.
– У меня есть жена, Аглая Ивановна, – сказал он, откусывая кусок торта и запивая его горячим, настоянным на травах чаем.
– Я знаю. И поэтому ничего не прошу. Мне надо только немного женского счастья. Я не знаю, сколько оно, это счастье, будет длиться: месяц, год, три года… Но мне и этого будет достаточно, чтоб почувствовать себя женщиной.
– А почему вы думаете, что будете счастливы со мной?
– Я это чувствую. А чувства меня никогда не обманывали.
– А может, вы кому-то хотите отомстить?
– Это было бы смешно. Когда я вас впервые увидела, то немного испугалась. Вы были такой неприступный, серьезный… А потом, может, через месяц или через два, поняла, что вы и есть тот самый мужчина, которого я ждала, с которым мне будет хорошо. Наверное, звезды так на небе расположились. Вы верите в звезды, Борис Сергеевич?
– В звезды? Я люблю на них смотреть. Они указывают правильный путь в жизни. Люблю загадывать желания, когда они падают. Только они не сбываются, – искренне промямлил Борис.
– А пойдемте на улицу. Сегодня был замечательный, солнечный и ясный, день. Поэтому сейчас на небе много звезд. – Аглая посмотрела в окно. – Загадаем желания.
– Да. Конечно.
– И они непременно сбудутся. Я в этом уверена.
– Может, перейдем на «ты»? – предложил Борис. – А то как-то…
– Да. Конечно.
Домой Борис вернулся поздно. Сонная жена дежурно спросила, взглянув в светящийся телефон, чтобы узнать который час:
– Ты где был?
– Где-где, с Глебом водку пили. Где ж еще?
А что он еще мог сказать в свое жалкое оправдание – ведь была Борисо-Глебская пятница.
«Пушкин»
Через пару недель для полноты картины Борис пригласил Аглаю в ресторан. Это был «Пушкин». Он находился в том же микрорайоне, где она снимала комнату. А зачем они пошли туда? Просто, гуляя по вечернему городу, проходили мимо несколько раз.
Аглая сначала не соглашалась. Во-первых, потому что ни разу не была в ресторане, не считая демократичных кафе и экономичных фастфудов. Во-вторых, считала, что у нее для ресторанов нет приличного платья. Ну и, в-третьих, по ее мнению, это была лишняя трата денег, которых ей так не хватало.
Но Борис успокоил ее, сказав, что раз в жизни надо там обязательно побывать. Хотя бы для того, чтобы иметь об этом представление. И девушка согласилась.
– А почему он называется «Пушкин»? – спросила Аглая.
– Наверное, потому что Александр Сергеевич здесь впервые увидел Наталью Николаевну. Ты помнишь? Я знаю – век уж мой измерен. Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я, – ответил Борис, целуя девушку в целомудренную щеку. – А все-таки?
– Не знаю. Так, наверное, захотелось хозяевам. Они, может, тоже стихи пишут про любовь.
– А ты поэт?
– Писал когда-то в юности, как, впрочем, все нормальные люди.
– Прочитай.
– Я трясусь по бездорожью между правдою и ложью. Больше не помню.
Действительно, а почему «Пушкин»? Ресторан был одним из самых дорогих в Прикамске. Хотя располагался в Индустриальном районе, далеко не самом центральном. Ранее здесь процветала, а потом напрочь загнулась деревня Балатово. Затем китайцы, когда дружба между Советским Союзом и Китаем была на самом высоком уровне, в конце 50-х годов прошлого века застроили ее однотипными пятиэтажками, серыми и безликими. Дома эти были предназначены для работников возводимого за городом нефтеперерабатывающего комбината.
Менялись времена, менялись правительства, останавливались заводы и фабрики, летели в тартарары банки, закрывались на клюшку государственные учреждения, а нефтепереработка работала, пыхтя пламенными трубами, как ни в чем не бывало, превращая тягучее черное золото в бензин и мазут.
Поэтому собирались здесь в основном, как сейчас говорят, топ-менеджеры этого промышленного гиганта со своими женами, но чаще всего – с молодыми любовницами. Кто просто ужинал, кто вопросы решал, кто отдыхал.
О Пушкине в «Пушкине» напоминали лишь облезлый бюст курчавого поэта в зеркальном вестибюле со сталинской лепниной у потолка да жалкое подобие обмотанного цепью златого дуба с русалкой и с котом ученым на ветвях, что красовался в ресторанном зале.
Хотя первоначально задумывался «Пушкин» как место встреч городской артистической и литературной богемы далеко не самого литературного и уж далеко не самого артистического в стране города Прикамска.
Поначалу так оно и было. Но быстро закончилось: у бедных поэтов с их никому не нужными стихами не то что не было денег на этот дорогой кабак, но даже на бутылку водки часто не хватало, чтоб распить ее в зассанной подворотне. Да и не слушал никто их «поэзу на поверхности выбритого лобка, чтоб старый срач по частям собирать».
«Брр», – поморщился Борис, вспомнив эти стихи, если их так можно было назвать, одного из модных прикамских поэтов на городском саммите культуры и бизнеса, куда был приглашен.
У рояля певец, одетый во фрак, исполнял арию Евгения Онегина из одноименной оперы Чайковского. В роли Татьяны, похоже, выступала сухая как вобла концертмейстерша, дама высокомерно-преклонного возраста.
– Супру-жество нам бу-дет мукой, – соловьем заливался баритон, обращая свой взор к любимой пушкинской героине, сидевшей за роялем, – я, ско-лько ни лю-бил бы вас, привыкнув, разлю-блю тот-час.
«Попал в точку. Я бы тоже разлюбил этот синий чулок, точнее, не полюбил бы никогда», – подумал про себя Гордеев, глядя на музыкальный дуэт.
Но оперного певца мало кто слушал из посетителей ресторана. Великий Чайковский, к счастью, не кабацкий композитор.
– Что будем пить и есть? Вино? – спросил Аглаю Борис, разглядывая меню.
– Не знаю. Я вообще-то вино не очень. Я более крепкие напитки предпочитаю. Можно водку, можно коньяк. Немного только.
– Хорошо, – согласился ее ухажер.
– А то, может, пойдем отсюда. Мама столько вкусностей привезла из дома, даже твое любимое вишневое варенье. Мне здесь как-то некомфортно. Я же дура деревенская, как ты говоришь, Дунька с Бахаревки. У нас в деревне начи-на-лся сено-кос, приехали студен-ты к нам в кол-хоз. И дорого здесь, наверное.
– Перестань, друг мой, не думай об этом. Любезный, – по-купечески небрежно подозвал Борис официанта. – Вот это, вот это, – вальяжно ткнул он пальцем в прейскурант, – и вот это. Пока всё. Так что давай, братец, пошустрее.
– Одну минуту, – расшаркался халдей.
В ожидании заказа Аглая и Борис рассматривали ресторанный зал. Публика была разношерстной, но бросалось в глаза, что почти все женщины были одеты в самое лучшее, будто пришли на концерт Стаса Михайлова.
И тут их внимание привлекли две сверкающие побрякушками, словно люстры в прикамском оперном театре, имени Чайковского, кстати, женщины за соседним столиком. К ним пытался подгрести один подвыпивший задрот, то ли на танец хотел позвать, хотя под классическую арию не шибко-то растанцуешься, то ли просто познакомиться. На что одна из «люстр» ответила коротко и ясно:
– Отвали, слышь? Не видишь, что здесь бизнес-леди базарят. Брызни отсюда.
Незадачливого незнакомца будто ветром сдуло.
– О времена, о нравы, – пушкинскими словами тихо отреагировал на эту сцену Борис. – С то-ско-ю я гляжу на на-ше по-ко-ленье…
– Ужас, – согласилась Аглая.
Им обоим было смешно.
– Ты посиди пока, я в туалет, – сказал Борис, вставая.
– Я с тобой.
– Ты с ума сошла? Я один справлюсь. Тебе нельзя поднимать тяжести, – сострил он.
– Мне кажется, что они все на меня смотрят. Я стесняюсь, – оглянулась по сторонам девушка.
– Они смотрят на тебя по другой причине: ты очень красивая.
– Да ну тебя, – улыбнулась Аглая.
Но между тем было видно, что ей очень приятно было это не только слышать, но и осознавать.
А оперный баритон запел новый романс на стихи Пушкина:
– Я вас лю-бил, лю-бовь еще, быть мо-жет, в душе моей уга-сла не сов-сем…
– Вот и у меня любовь к тебе никогда не угаснет, – Борис нежно посмотрел на Аглаю. – Во всяком случае, я хочу этого.
– Я тоже этого хочу.
У нее от этих слов на глазах появились слезы…
Официант в длинном переднике, расставив на их столе заказанные угощенья, тем временем разлил по глубоким бокалам дорогой коньяк.
Картина третья
Рыбаки ловили рыбу
Об их романе никто не знал. Кроме, разумеется, Глеба. Но ему это положено было знать по роду своей деятельности: он знал всё про всех.
Домой к себе Аглая приглашала редко, только тогда, когда уезжала соседка. Она не хотела, чтобы кто-то видел Бориса, а потом задавал глупые и ненужные вопросы. Он, естественно, тоже позвать домой ее не мог.
Встречались они в основном у знакомых и друзей, которые предоставляли им свои апартаменты на несколько часов. Иногда ходили в сауну. Иногда уезжали на машине куда-нибудь в лес. А иногда проводили время в гостиницах, когда Борис типа уезжал на рыбалку. Во всяком случае, так он говорил жене. Та простодушно верила и в эти рыбацкие сказки, и в командировки, и в поздние его приходы, связанные с якобы ненормированным рабочим днем, и в деловые вечерние встречи. Правда, она ему однажды сказала, не забыл ли он, что у него есть дом, жена и дочь. Соответственно, есть и обязанности.
Пару раз и всё знающий Глеб давал ключи Борису от своей дачи. Дача находилась недалеко от Прикамска, минут сорок езды по трассе в сторону Екатера. Правда, его жена потом это дело разнюхала и строго повелела, что не допустит блядства и распутства в своем доме. Но потом сострадающе сделала для Бориса исключение.
Глеб тоже был человеком понимающим. Он тоже сострадал нашим героям. У него, как у всех нормальных мужиков, также была женщина на стороне. Причем на далекой стороне: она жила в соседнем Екатере. Поэтому ему приходилось прикладывать максимум фантазии, чтобы придумать себе командировку в столицу Урала.
