скачать книгу бесплатно
– Так и есть, да. Если не считать двух человек, которые работают и живут на посту охраны при центральном въезде.
– И… Что же?
– Я с ними говорил, и не раз. Почти подружился. Так вот, один из них в скором времени хочет уволиться. А я могу занять его место.
– Ты же сам сказал, что нам нельзя светиться?
Рамон поставил на плиту сковородку, зажег газ.
– Не будем мы светиться, дорогая. Ты не против яичницы? Быстро и вкусно.
– Не против. Но не увиливай от ответа, пожалуйста. Что ты задумал?
– Да ничего особенного, – пожал плечами мужчина, разбивая яйца. – Старик, который останется охранять территорию, Эдуард, примет меня помощником вместо того, который уйдет. Неофициально. Скажет начальству, что больше не нужен ему напарник, что работы немного, и он справится сам за хорошую прибавку. А сам возьмет тихонько меня. Конечно, он предупредил, что за это часть положенных мне денег он будет оставлять себе. Все-таки, рискует сам, распоряжаясь вакантным местом, обманывая вышестоящих. Ну, я и согласился. Сейчас это единственная возможность для нас прокормиться, когда прикончим все мои запасы и промотаем сбережения.
– Вот как. И сколько же он будет тебе платить?
Рамон замялся:
– Если честно, мы пока не обсуждали конкретные цифры. Но, думаю, заработанного будет хватать на еду, одежду и даже кое-какие вещи для дома.
Элинор прикончила последнюю хрустяшку и скомкала пакет. Ей было не по себе. Не только от того, как неопределенно, тревожно все складывалось, но и от осознания, что Рамона, очевидно, это не смущало. Напротив, ему нравилось. Как будто бы именно о такой урезанной версии жизни он и грезил, когда они обнимались, бродили по вечерним улицам, поносили своих обидчиков и жаловались на проблемы, уверяя друг друга в грядущем счастье.
* * *
Пятый день новой жизни Рамон начал с перечитывания газеты двухнедельной давности, лежа в постели. К своей досаде, он не удосужился сделать их запас для досуга. А дни, меж тем, оказались чрезвычайно длинны, когда стало нечем их занимать. Все-таки, приходить в оазис на несколько часов и пребывать там безвылазно несколько суток – вещи абсолютно разные. Попробовав, он начал это понимать.
Конечно, было несколько книг, которые он «позаимствовал» в одной из городских библиотек. Но сейчас не хотелось браться за что-то объемное. Пробегая глазами страницы, Рамон не понимал смысла прочитанного, не мог сосредоточиться и набраться терпения. А, может, просто произведения были так себе. Да уж, журналы типа «Технологии и концепты», «Механика в метрополии», «Инженеры века» его бы развлекли. Возможно, и подкинули бы идей по дальнейшему благоустройству убежища. А так…
Радио молчало в пыльном углу закутка-гостиной. Рамон решил как можно дольше не включать его, чтобы поберечь батарейки. Кто знает, как скоро освободится место на посту? Что, если уход старого охранника на пенсию затянется, займет месяцы? В таком случае имевшиеся сбережения могут уйти на пополнение запасов продовольствия. И останется ли что-то на обслуживание удовольствий – таких, как радио, электричество по вечерам, журналы – этого знать он не мог. Кроме того, Рамон лишь накануне спохватился, что не закупил лекарства. Поход в больницу отныне становился предприятием с высокими рисками, а Элинор, хоть и работала в долгое время в учреждении, близком к медицинскому, но к лечению пациентов не допускалась и серьезную помощь оказать вряд ли могла. Так что таблетки, мази и бинты оставались той соломинкой, за которую они, самоизолированные, могли бы ухватиться в случае неприятностей со здоровьем. К счастью, Элинор собрала небольшую аптечку с самыми ходовыми медикаментами, когда покидала дом.
Элинор… Рамону не удавалось наслаждаться счастьем, чувствовать его пробуждение не только из-за внезапно обострившейся проблемы времяпрепровождения, но еще потому, что его женщина выглядела подавленной. Первые пару дней Рамон списывал ее состояние на резкую смену обстановки. У него были месяцы на то, чтобы освоиться в новом жилище, а у нее – нет. Поэтому он ждал, верил, что она свыкнется и начнет ощущать себя, как дома. Развлекал интересными историями, логическими играми. Устроил ей ужин при свечах на крыше, рассчитав, в какое время они бы не были в поле зрения охранников. Работа работой, а находиться на территории сектора не было позволено никому.
Да, Элинор несколько приободрилась, узнав, что Рамон хранил немного мяса и рыбы в самом глубоком и холодном подвале. Ужином тоже осталась довольна. Но на следующее утро он наблюдал ее в том же состоянии, которое все портило. Когда она поймет: им надо принять новую реальность и работать над ее улучшением, а не сожалеть о том, что стало недоступно? Что не пускает ее в вольный полет? Не мучается ли она от угрызений совести из-за оставленного сына? У самого Рамона не было детей, и он не знал, каково это – бросить того, кого породил, насколько это сложно вообще и для нее – в частности.
Мужчина отшвырнул газету на край постели: тяжелые мысли уже давно увели его от смысла печатных строк. Элинор до сих пор не вернулась. Поход вниз, в душ, обычно занимал у нее полчаса. Он знал это, потому что первые четыре дня спускался с любимой по ее же просьбе и ждал в коридоре, пока она помоется. Ее пугала тишина и темнота первых уровней. Сегодня же Элинор заверила, что справится одна. Нет, даже настояла, чтобы Рамон не ходил. И вот уже более сорока минут прошли с тех пор.
Он умылся над тазиком, натянул шорты и направился к выходу, захватив свой верный фонарик. Не могло ничего случиться, но и эта небольшая задержка беспокоила.
Его шаги разносились по лестничным площадкам шаркающими волнами. Свет наружного мира через колодец в потолке уже захватил часть пролета, оттеснив ворох теней к стенам. Неплохо было бы прогуляться, послушать, как шипит неподалеку город в рабочей лихорадке… Но нельзя. Пока что нельзя выйти. Чуть за порог – их обнаружат и выкинут за территорию, да еще и полицию вызовут.
Уже подходя к коридору перед душевыми, Рамон заподозрил неладное. Тишина. Темнота. Генератор не работал. Вода не шумела.
– Элинор? – кинул мужчина в кромешную пустоту, открыв дверь, – его голос гулко отразился от плиточных стен. Глупо. Ясно же было, что ее тут нет. Полоса белесого света пронеслась по абсолютно сухому полу, затем скользнула по стене. Полотенце висело на крючке, на деревянной скамье под ним лежал кусок мыла. Она будто бы правда хотела принять душ, а потом передумала. И направилась… куда?
– Элинор! Любимая!
Он отчаянно метал слова, обошел каждое помещение первого уровня, и тревога постепенно мутировала в ужас. Куда она могла деться? Пойди наверх – точно не разминулись бы. Двери на улицу все так же надежно запечатаны. Остается только…
– О, Элинор, зачем… зачем?! Неужели ты!.. – Рамон кинулся в подвал и облегченно вздохнул, нащупав нить поисков. Когда они поднимались из подземных помещений в день побега, Рамон закрыл за собой эту дверь, а теперь видел, что она зовуще раскрыла проем-пасть.
Прыгая через две ступеньки, мужчина летел вниз и звал.
Верхний ярус подземного уровня. Центральный пешеходный тоннель. Если она решила вернуться в Леонард, то, скорее всего, уже поздно. Фора в сорок минут позволяла Элинор быть на том конце коллектора. Хотя… Какова вероятность, что она сориентировалась в хитросплетениях коридоров и лестниц, оказавшись в них лишь во второй раз?
Уже на середине спуска на транспортный ярус Рамон что-то услышал. Доля секунды – и снова тишина. Он не успел понять, крик это был или лязг металла, но звук шел сверху. Рамон рванул обратно на верхний ярус. Остановился, не зная, налево двинуться или направо, и слушал с замиранием сердца. Снова звук. Далекий, едва уловимый, но реальный. Все-таки лево. Он смело миновал несколько коридоров, прилегающих к широкому тоннелю с обеих сторон. Там скрывались одни тупики: заваренные, либо закрытые на сверхсложные замки входы в подвалы зданий. Элинор бы в них точно не заблудилась.
Замедлил шаг, Рамон стал ступать осторожно, почти бесшумно. Хотелось позвать, но боялся заглушить звук, когда тот повторится. Минута, а то и больше, в компании лишь фонарного света и отдающегося в ушах стука крови. Могло ли это быть что-то другое? Ну, нет, что за глупости. Крысы так не шумят, а люди… Чего им тут делать? Стоп! Снова звук. Звуки! Шаги, жутковато усиленные эхом, уже гораздо ближе. В одном из коридоров по правую руку, вне сомнения.
– Элинор! Элинор!
Снова звук. Голос. Это она!
Рамон тяжело выдохнул. Она здесь, она не ушла, не бросила его!
– Элинор!
– Рамон? – ее голос был выше, чем он привык, – из-за страха. – Рамон, я здесь! – женщина выскочила из-за угла и влетела в него, вцепилась обеими трясущимися руками.
– Как я рад, что ты не ушла далеко, как я рад....
Элинор, содрогаясь и всхлипывая, пролепетала:
– Я думала, мне отсюда уже не выбраться.
– Все хорошо. Ты довольно далеко ушла, это правда. Но не думала же, что я не смогу тебя найти? – спросил он не без самодовольства. – А что с твоим фонариком?
– Не знаю. Может, батарейки сели. Он погас, когда я была далеко от лестницы. Это кошмар, Рамон! Я будто ослепла. Шла, выставив вперед руки, боялась страшно, что свалюсь в какую-нибудь яму или шахту. Пыталась найти дверь… И находила, несколько дверей…
– Но все были закрыты…
– Да.
– Глупенькая, я же говорил тебе, что проверял эти коридоры и что все выходы, кроме нашего, бесполезны.
– Ну и что? Я запаниковала, понадеялась на чудо.
Его плечо мгновенно намокло от слез.
– Все хорошо, милая, – снова стал приговаривать Рамон, поглаживая совсем потерявшую самообладание женщину по голове и спине. Прошло несколько минут, прежде чем они вышли из объединяющего транса спасенной и спасителя.
– Давай двигаться обратно. Не хватало еще, чтоб и у меня батарейки сели, – эти слова подстегнули Элинор, словно кнут. Она заспешила туда, куда унесся луч фонаря, и чуть ли не перешла на бег, увлекая Рамона за собой. Надо же, как ее пробрало.
Их маленькое приключение будто оживило нечто такое, что впало в спячку в момент побега из Леонарда. Впервые за все время пребывания в оазисе Элинор с большим желанием помогала готовить, улыбалась вполне искренне. А ближе к вечеру Рамон отыскал на полке книгу с рецептами, и она вызвалась приготовить вкусное блюдо, которое сделало бы конец дня совершенно чудесным. Рамон, лишь несколько часов назад содрогавшийся при мысли, что любимая могла просто уйти и не вернуться, в радостном изумлении наблюдал за развитием событий. Порыв Элинор, кажется, привел к тому, что она начала пересматривать отношение к самому месту, а также к действиям и планам Рамона. Они могли сблизиться еще больше, расслабиться и зажить так душевно, как давно желали.
– За твой кулинарный талант, – провозгласил Рамон, поднимая бокал с вином. С большой неохотой он в свое время тащил две бутыли красного, а теперь благодарил себя за прозорливость и за силу воли. С ума сойти, сколько раз он шел по коллектору, по всем этим лестницам и мертвым местам…
– Думаешь, хорошо вышло? По-моему, я пересолила, – с шутливым вздохом самокритики сообщила Элинор. В свете свечи она, сама того не зная, надела маску загадочной красоты. Может, дело было в выпитом на тот момент вине, но она улыбалась именно так, как Рамон и хотел, как представлял на картинах их совместных дней. Ради воплощения своих фантазий в жизнь он и делал все, что делал: таскал тяжести, мастерил, врал жене. Наконец, жизнь стала выплачивать ему вознаграждение.
– Прекрати. Все идеально, лучше не придумаешь. Я бы никогда не поверил, что кабачок может быть таким вкусным, – в подтверждение своих слов он начал поглощать содержимое тарелки с удвоенным усердием.
Элинор засмеялась. Не весело – чего обычно ожидаешь от смеха – но тепло, нежно.
– Просто я тебя обманула. Это мясо вкусное, а кабачок всего лишь неплохо его дополнил.
– Тогда надо выпить и за твою хитринку, раз блюдо из-за нее такое вкусное получилось.
– Давай.
Их бокалы соприкоснулись с утонченным звоном, и Рамон вдруг посерьезнел.
– Любимая, я тебя очень прошу: не делай так больше. Я знаю, что все далеко не идеально, но мы будем к этому стремиться. Не бросай меня.
Элинор в легком смущении стала водить пальцем по кромке бокала.
– Не брошу. Честно сказать, я сама не знаю, зачем… Мне отчего-то захотелось опять оказаться в городе. Я никогда не думала, что однажды заскучаю по людным улицам, шуму… Думаю, это от скуки. Прости меня.
Рамон был особенно доволен тем, что она подняла голову и посмотрела на него большими, блестящими глазами, полными чувства вины.
– Я и не обижался. Я только испугался. Что остался один, что все было напрасно. Что я отказался от немногого ради ничего.
– Я с тобой, Рамон. У нас все наладится. Я тоже буду очень стараться.
Вскоре с бутылкой было покончено, и по телам вместе с алкогольным теплом разлилось возрожденное за день желание и нежность. Занавес ночных небес окутал мирок романтического ужина, нависнув над крышей оазиса и предавшимися новому акту единения беглецами.
* * *
– Сколько мы уже здесь? Я потеряла счет, дорогой.
– Мм… Сам скоро потеряю. Кажется, конец третьей недели. То есть, то ли двадцатый, то ли двадцать первый день. Но мне так хорошо в последнее время, что я не слежу за датами.
– Невероятно, что всё – так, – Элинор сладко потянулась и повернулась на бок, чтобы глядеть на лежавшего справа Рамона. – Не думала, что когда-нибудь настолько привыкну к этому месту, что буду чувствовать себя… нормально. Ну, почти…
– Вот видишь, все потихоньку налаживается. Кстати, как ты думаешь, который час?
– Десятый? – предположила Элинор.
– Не-а. Вон, видишь, солнце бьет в окно с краю? В нашу первую неделю это происходило примерно в одиннадцать. Ну, а с поправкой на укорачивающийся день… Думаю, сейчас где-то одиннадцать двадцать пять. А то и одиннадцать тридцать.
Элинор раскрыла рот в изумлении:
– Это сколько же мы валяемся в постели?
– Одиннадцать часов, не меньше, – ответил Рамон и подавил зевок.
– Надо же. До жизни здесь я, кажется, никогда столько не позволяла себе спать. Даже в детстве. Мать меня строго воспитывала, вдалбливала мысль об обязательствах, о том, что необходимо следовать правилам, распорядку.
– И как же сложилась ее судьба? Помогли ей принципы?
– Прожила заурядную жизнь и умерла от гепатита. Я привезла ее в приют, там постаралась облегчить последние месяцы. Впрочем, эту часть истории ты уже знаешь, – она помолчала, невидящими глазами уставившись на противоположную стену. – А принципы… Не знаю. Скорее, мешали. Эта ее закостеневшая мораль не дала развестись с нелюбимым мужчиной, хотя было много желающих занять его место. Мама была очень красивая женщина, но так и не воспользовалась своей красотой, чтобы как-то наладить жизнь. А потом она и меня заставила выйти за Франциска.
– Да, печально. Зато ты, наученная ее опытом, делаешь все, чтобы избежать тех же ошибок. Вырвалась из замкнутого круга! Вдумайся, ты живешь настолько спокойно, свободно, насколько желаешь! Она бы просто не поняла всю прелесть этого, а ты понимаешь и потому можешь считать себя счастливой.
Элинор не ответила, только вздохнула.
– Ты не согласна? Остаются все же сомнения?
– Согласна в целом. Просто думаю о матери, как она… Она была хорошим человеком, но так нелепо прожила. Ради чего все это было? Кому и что она пыталась доказать своими твердыми убеждениями? Жизнь ради выполнения долга! Мне очень жалко ее, – слезинка скатилась по ее лицу и осталась мокрым пятнышком на подушке.
– Ну-ну, – Рамон поспешил обнять женщину. – К сожалению, ты уже не можешь ей ничем помочь. Но повторюсь: ты не она. И, быть может, она бы сделала выводы к старости, может, порадовалась, глядя, как ты не побоялась начать жить не по шаблону… Каждая мать желает счастья своему ребенку. Каждая сделает все, чтобы…
Повисла напряженная пауза, Элинор прикрыла глаза, будто от стыда.
– Прости, я не имел в виду…
– Нет, ты все правильно говоришь. Каждая мать. Невероятно, но я тоже своему этого желаю. Диаманду без меня будет лучше. Эх, если бы он родился при других обстоятельствах, в другое время, от любимого… Я была не готова. Я и рада бы найти в нем свой смысл, но неприятие просто возникло, вопреки логике и здравому смыслу. Понимаешь?
– Понимаю, – Рамон подумал, что поспешные и болезненные оправдания Элинор вызваны страхом, что и Рамон возненавидит ее за сомнительный поступок. – Насколько могу – как бездетный – понимаю. Но есть и свои плюсы: сложись жизнь по-другому – мы бы не встретились.
– Это верно.
Из ее ответной реплики он не понял, рада ли женщина, в конечном счете, что все вышло так, как вышло, или же сожаления о невозможности иначе прожить молодость перевешивали. Но почему?! Две недели все шло прекрасно. И вот Элинор зачем-то стала бередить поджившие раны!
Все еще под тяжелым впечатлением от разговоров в постели, немногословные, они встали, позавтракали кашей и консервированной ветчиной с сухарями.
– Я в душ, – объявила Элинор, когда они закончили трапезу и составили грязную посуду в стопку.
– Давай. А я следом. Надо уже вынести мешки с мусором, а то запах начинает ощущаться.
– Куда же ты его отнесешь? Мусоропровода тут не предусмотрено, как я понимаю?
– Унесу подальше, чтобы не привлекать крыс к нашему жилищу. Как можно ниже. Спущу на технический ярус и сброшу в колею железной дороги – там глубоко, места много. Пока так. А там, возьмут на работу…, – Элинор, благо, не стала на этот раз уточнять, когда случится долгожданный акт трудоустройства. Только кивнула и пошла к выходу, перекинув полотенце через плечо. Рамон зашуршал большим пластиковым мешком у выхода, пытаясь утрамбовать содержимое, чтобы вместить отходы после завтрака и завязать его.
– Тихо! – вдруг шикнула Элинор.
Вздрогнув от неожиданности, мужчина обернулся к ней. Она замерла на верхней ступеньке, прижав ухо к двери. На лице отразился страх.
– Что такое? – прошептал Рамон, выпрямившись.
– Я слышала, как кто-то внизу топает, а потом – голос.
– Невозможно, – отмахнулся он, но почувствовал, как неприятный холодок сжимает внутренности.
– Иди, послушай сам, – вняв предостерегающим жестам филомены, Рамон на цыпочках подошел, поднялся по ступеням. Занял место у замочной скважины и напряженно, сосредоточенно вслушивался пару минут, пока его женщина прижималась к нему сзади, щекоча неровным дыханием затылок.
– Ничего, Элинор.
– А не могло быть такое, что охранники заглянули? Ну, очередной обход…
