С утра до вечера

Оказалось, что в Луге несколько таких казарм, с разных сторон города, и все занимаются эшелонами, которые, подобно эшелону Койранского не попали в места своего назначения.

В штабе бригады было приказано из эшелонов сформировать временные запасные полки, организовать военную подготовку и отправлять людей нужных специальностей со специальными приемщиками, по нарядам штаба бригады.

Койранский, назначенный командиром полка, быстро организовал питание, обучение и отправку людей.

Но недолго пришлось, всего пять дней, оставаться полку в Луге.

Вечером шестого дня Койранский и другие командиры полков были неожиданно вызваны в штаб бригады, который находился в центре города.

Здесь командир бригады приказал до наступления ночи вывести все полки из казармы в леса, окружавшие со всех сторон город Лугу.

Причина: поступившее донесение оперативной разведки, что в эту ночь авиация противника должна сделать налет на городские казармы и уничтожить их со всеми расположенными в них войсковыми частями.

Район нового расположения полков был указан в зоне казарм, не ближе 20 километров от них.

Койранский на прикомандированном к нему мотоцикле быстро вернулся в полк, собрал командный состав, отдал соответствующие приказания, накормил полк уже готовым ужином и вывел его в указанную ему зону, предварительно выслав квартирьеров.

Ночью, когда раздавались страшные взрывы со стороны города, полк уже спал в лесу, уйдя своевременно от грозившей ему опасности, спасенный хорошо работавшей оперативной разведкой.

На другое утро Койранский выехал в город и не узнал места бывших своих казарм. Здесь были сплошные развалины, состоящие из битого кирпича и тлеющих кое-где деревянных головешек.

Еще семь дней жил полк в лесу, продолжая обучаться и пополнять формируемые для фронта части войск.

Когда все люди были отправлены по частям, Койранский получил приказание вместе со средним командным составом, сопровождавшим эшелон, возвратиться в Дмитровский Райвоенкомат.

Возвращаться пришлось через Ленинград, так как железнодорожная линия Луга-Псков уже была взорвана, а сам Псков, окруженный парашютными десантами врага, находился под угрозой паденья.

В Дмитрове Койранскому, как и всему командному составу, ездившему с ним, был дан недельный отдых, прерванных, однако, на половине.

Новое назначение, полученное Койранским, было как бы прямым продолжением работы, выполнявшейся в лужском лесу.

Это был самый страшный период войны, когда армия еще не была отмобилизованна полностью, а фашисткие банды рвались к Москве.

Бои шли уже под Смоленском и в Смоленской области. Враг, прорывая наш фронт или забрасывал воздушные десанты в тыл дерущейся Красной армии, бомбил своей авиацией, првосходившей по количеству советскую, наши фронтовые базы и районные центры западной части Московской области, срывая мобилизацию и отправку молодняка допризывного возраста в глубокий тыл.

Распоряжением Ставки Верховного Командования из угрожаемых пунктов все подлежащие мобилизации граждане и молодняк отдельными небольшими колоннами стали направлять в ближайший тыл, без документов и без медицинского освидетельствования.

Пунктом сосредоточения был назначен Дмитров. Сюда стали приходить люди в таком количестве, что Райвоенкомат был не в состоянии справиться с определением специальности прибывающих, их годности с назначеньем и отправкой, тем более, что и своя мобилизация еще не была закончена.

По приказанию штаба округа всех прибывающих надо было свести в один резервный полк и силами командного состава полка производить работу взамен Райвоенкомата.

Этот резервный полк, получивший в городе не совсем лестное прозвище горожан «дикая дивизия» было приказано формировать Койранскому. Части полка пришлось располагать в окрестных лесах, так как казарм в Дмитрове не было, да и никакие казармы не могли бы вместить такой огромной массы людей.

А люди прибывали ежедневно, ежечасно и уже через неделю Койранский насчитывал в своем полку больше двадцати пяти тысяч человек, не считая командного состава, призываемого Райвоенкоматом для полка, а также прибывающего, как подлежащего мобилизации.

Задача Койранского заключалась в том, чтобы обмундировать и вооружить состав полка, при помощи своей санитарной части определить состояние здоровья всех и, руководствуясь военными билетами, а при их отсутствии опросом, определить род войск и специальность каждого воина, а негодных отправить на саперные работы под Москвой. Надо было составить на всех нужные списки. Нужно было кормить людей, организовать пункты питания и места приготовления пищи и горячей воды. Нужно было получать в Москве продукты для питания, обмундирование и снаряжение, оружие и патроны к нему и все это транспортировать из Москвы и других городов, устроить склады для временного хранения.

Отправка людей почему-то долго не начиналась, а люди все прибывали. Уже все окрестные леса кишели людьми, дымились кострами, походными кухнями, котлами, кипятильниками, день и ночь без перерыва готовились пища и вода.

А город в это время стал ориентиром для вражеской авиации, бомбившей каждую ночь Москву. Не звенья, а целые эскадрильи прилетали с запада, сбрасывали на нашу столицу свой первый бомбовой груз, затем разворачивались над Дмитровым и опять направлялись на цель, и так несколько раз. Почему-то в Дмитрове и около него сначала не было зенитной артиллерии, которая была сосредоточена около самой Москвы. Позднее эта ошибка была исправлена: зенитная артиллерия стала встречать вражескую авиацию уже на дальних подступах к Москве, где значительная часть самолетов гибла от плотного огня артиллерии и в Москву прорывались только отдельные стервятники.

А в первый период над Москвой хозяйничали целые эскадрильи врага, почему бомбежка причиняла много ущерба и над Москвой летели вверх тормашками сбитые бомбардировщики.

Ночами Койранский и его полк видели разворачивавшиеся самолеты, огни разрывов над Москвой, зарево пожаров, вспыхивавших в столице, слышали треск моторов фашистской армады, стрельбу нашей зенитной артиллерии и наблюдали кувыркавшихся в воздухе горящих мессершмидтов.

Дмитров тогда еще не бомбили, но в лесу создавалось впечатление, будто бомбят где-то рядом, город, и народ в лесу притихал, хотя, как определил Койранский, бродя по лесу во время вражеских налетов, решительно никто не спал.

Полк погружался в сон лишь под утро, когда заканчивался налет на Москву. Тогда все спали, как убитые.

Во время такого сна однажды Койранского укусила в ногу змея гадюка, укус которой мог бы быть смертельным. Однако, Койранский не согласился на ампутацию ноги, и опухоль под влиянием обезвреживающих уколов и примочек, скоро упала и опасность миновала на удивление хирурга и на радость дочери и самого виновника, каждое утро навещавшего дочь, также принимавшую участие в обороне города в качестве начальника участка противоздушной обороны.

В одну из описываемых ночей была замечена какая-то странная сигнализация над лесом: белые лучи на черном небе с двух сторон шарили по небу и, скрещиваясь, останавливались над штабом или над самым сгущеным от населения участком леса. Лучи 3–5 минут оставались в одном положении, как будто указывали кому-то, где надо бомбить. Так продолжалось много ночей.

Противник или не понимал целеуказания, или считал указываемую цель маловажной по сравнению с Москвой.

Заявление Койранского в органы государственно безопасности вызвало только улыбку снисхождения.

Пришлос самому начать тщательные наблюдения, а потом и слежку. Койранский вместе с комиссаром полка и десять отобранных для этого коммунистов, набдюдая с разных точек возникновение и полет лучей по ночному небу, установили, что лучи возникают и расходятся из района поселка Шпилево, пригорода Дмитрова, близь леса, ближайшего к городу расположения полка. А потом было уточнено: сигналил отдельно стоящий деревянный двухэтажный дом с мансардой, принадлежавший районному земельному отделу.

Проверили всех жильцов дома. Это были лично известные Койранскому люди, которых нельзя было подозревать в шпионаже.

А сигнализация продолжалась и в последующие ночи. Опять стали искать в доме, зашли в мансарду и здесь на пыльном столе под окном увидели след ящика, который работал до последней минуты перед приходом туда Койранского.

Сомненья быть не могло: враг прячется где-то в доме. Но поймать или установить, кто он, не удавалось.

Лишь один раз показалось, что какой-то мужчина с ящиком выскользнул из дома. Когда нагнали, это оказался известный в районе коммунист Шурыгин, заявивший, что он перед поездкой в Москву по службе заходил к заведующему земельным отделом; проверять это даже не пришло никому в голову. И кто мог тогда усомниться в Шурыгине?

Но через много месяцев, после изгнания немцев из-под Москвы, стало известно, что Шурыгин оказался изменником, принимал немцев в своем доме в деревне Ревякино, в 4-х километрах от города, составил и выдал немцам список коммунистов и комсомольцев, распустил колхоз и присвоил себе пару лучших колхозных лошадей и лучших коров.

Этот Шурыгин и его жена были расстрелены по приговору военного трибунала, так как наши люди помешали ему бежать вместе с немцами.

Опасаясь, что наводка в конце концов может привести фашистские самолеты на цель, Койранский, по согласованию с Райвоенкоматом, вывел полк из леса и поместил частью в деревнях, частью в пустовавших бараках завода Ф. С., которые с помощью Управления канала Москва-Волга были отремонтированы и переоборудованы под казарму.

В течение месяца полк растаял. Его состав на автомашинах по ночам отправлялся в действующую армию и попадал прямо в бой под Смоленском, под Ельней, под Вязьмой, а также в других узлах сопротивления захватчикам.

Сам же Койранский был назначен начальником Всеобуча, в котором проходили допризывную подготовку молодые люди, будующие воины, пока по возрасту не призывавшиеся в армию.

Эти молодые люди также были главным образом пришельцы из западных областей и западных районов Московской области.

В середине октября, когда возобновилось остановившееся было натупление немцев на Москву, вся молодежь небольшими партиями, по 250–300 человек, отправлялась пешим порядком в город Горький, а оттуда в находящийся вблизи него Гороховецкий лагерь. С одним таким отрядом отправился в Горький и сам Койранский. Он долго думал, как ему быть с довольно объемистой папкой стихов и крупных поэтических произведений, результатом трудов за почти восемь лет?

Предатьих сожжению не хватало сил: слишком много своего внутреннего горения, дум, вдохновений отдал Койранский за свое спокойствие в разное время жизни, сжигая то, что ему было всего дороже.

Слишком дорого стало для него его творчество, наиболее квалифицированное в этом восьмилетнем периоде. Он ценил в нем и содержание, созвучное переживаниям Родины, и личную настроенность, охватывющую огромный диапазон его духовной жизни, и форму, как ему казалось, красивую и запечатляющую, полностью соответствующую содержанию, вытекающую из него.

Куда девать все это богатство? Спрятать в оставленной на произвол случая квартире? Отдать кому-нибудь на сохранение?

Первое не годилось, второе было ненадежно и опасно, особенно из-за последней поэмы, написанной летом 1940 – весной 1941 года, гневной и обличающей, восторженной, глубоко народной. Это – поэма «Громовержец». В ней Койранский излил всю народную скорбь, народное негодование и подверг исторически-сравнительному анализу фигуру Сталина, и хотя и не был вынесен окончательный приговор этой зловещей личности, сопоставленной с другими руководителями – далеким Иваном Грозным и близким по времени Владимиром Ильичем Лениным. В этой поэме, отдавалась и некоторая дань настоящего патриотического восторга. Но она могла стать для Койранского гибелью, в которую он мог вовлечь и других, если бы кто-то согласился взять на хранение его поэтическую папку.

Поэтому нельзя было доверить труды свои кому бы то ни было.

И Койранский решил забрать эту объемистую папку с собой, даже на фронт, куда он надеялся попасть.

В это время сын его учился в институте в Москве и работал на постройке московских укреплений, а дочь готовилась к эвакуации вместе с сестрой Ларисой на восток, в Азию. Она уже дома не жила.

Связи с детьми в это время и некоторое время позже у Койранского не было.

В Горьком в то время находился эвакуированный из Москвы штаб Московского военного округа. Койранский, сдав людей, явился в штаб округа и здесь получил назначение помощником начальника штаба 107 запасного стрелкового полка, расположенного в Гороховецких лагерях.

Работая начальником учета и формирования, он целыми днями был в полку, в штабе или в подразделениях полка. И лишь поздно ночью попадая в свою жилую землянку, где, как мертвый, валился на топчан, почти не чувствуя инея, покрывавшего его брови и ресницы глаз, и мороза, сковывавшего все его члены немолодого уже тела.

С ноября по март пробыл Койранский в Гороховецких лагерях. За это время ему удалось установить связь с сыном и дочерью, оказавшимися первый в Петропавловске Казахстанском, куда он попал вместе с эвакуированным из Москвы институтом, и вторая – в Барнауле, на Алтае, где сначала работала в переплетной мастерской типографии, а позднее была мобилизована в армию и отправлена на Дальний Восток, в части морской береговой обороны.

С этих пор переписка с детьми у Койранского не прерывалась до конца войны и восстановления домашнего очага в Дмитрове.

В марте 1942 года, по просьбе Койранского, он был назначен начальником штаба Волховского укрепленного района, формировавшегося в Гороховецких лагерях, но ему не суждено было попасть с ним на фронт.

Нагрянувшая в марте же болезнь – суставный ревматизм – прервала на время военную службу Койранского. Он попал в военный госпиталь, недалеко от Горького, где лечился почти три месяца.

За это время штаб укрепленного района был окончательно сформирован и выбыл на фронт, под Волхов.

И явившийся после выздоровления в штаб округа Койранский, признанный по состоянию здоровья медицинской комиссией ограниченно-годным второй степени, был направлен в Московский Областной Военный комиссариат, а оттуда в Дмитровский Райвоенкомат.

Таким образом, круг замкнулся: снова Дмитров и снова Райвоенкомат.

Койранскому повезло. Он попал домой, в привычную обстановку и был доволен, так как, благодаря трудным условиям работы с начала войны и благодаря тяжелой болезни, очень устал и нуждался хотя бы в кратковременном отдыхе.

Но он понимал, что лютая война с фашистами продолжается и будет продолжаться до полной победы. И его долг – ковать эту окончательную победу со всеми сынами и дочерьми Родины.

P. S. Сын, вернувшись из эвакуации в 1943 году ушел добровольцем на фронт и автоматчиком в десантном танковом полку дошел до Берлина, где и расписался на Рейхстаге.

КОНЕЦ

Примечания

1

Пом. Московского градоначальника и начальника 3-го отд. подполковник Богомол, которого студенты между собой звали «Глотколом», славился своей жестокостью и издевательствами над студентами.