Палач

Я подарил Авроре винтовку, на которую она запала с первого взгляда.

Когда-нибудь мы обязательно выйдем на охоту и применим полученные знания на практике. Возможно, что и дальше пойдем рука об руку. Аврора способна вести дела империи самостоятельно и, полагаю, после моей смерти именно ей достанется по наследству то, что я сейчас активно отвоевываю назад. И хоть предпосылки к тому были не столь велики и практически не выражались наглядно, я уже разглядел в Авроре то, что она пойдет по моим стопам.

Аврора выросла в той же клоаке, что и я. Она не знала другой жизни, а теперь, когда ее поместили в неестественную среду обитания, в точности как я, мечется из одной крайности в другую. То религию сменила, то на горло своей нелюдимости наступила и вдруг стала рассказывать о себе массам.

Не разделял ее увлечения вести видеоканал, но и не препятствовал саморазвитию личности.

Изредка контролировал, о чем ведется ее контент, и ничего провокационного не нарыл. Аврора умница и трудяга. Пусть познает механизм влияния на массы, и чем раньше это станет у нее получаться, тем лучше. Мастерство отточит к нужному времени как раз.

…Аврора пожарила омлет и, разложив его по тарелкам, заварила зеленый чай. Поухаживала за мной, подала вилку.

– Ты чего не ешь? – заметив, что Аврора к еде не притрагивается, а лишь смотрит, как ем я, неловко стало как-то.

– Нельзя, пап. Первые едят мужчины, а потом уже женщины. Пап, ты что? Забыл, как правильно у нас?

Аврора имела в виду ограничения, которые познала из нашей общей религии и старательно их соблюдала.

– Х-ха. Конечно, забыл. – безрадостно хмыкнул я и тяжко вздохнул. – Как тут не забудешь… Кушай. Это не принципиально.

Аврора встала с места и, сначала порезав омлет в моей тарелке, принялась за свой завтрак.

Немного погодя, она заговорила со мной о том, что беспокоит.

– Отдыхать тебе надо, пап. Ты слишком много работаешь. Не приведи Аллах, с тобой что-то случится. Я очень за тебя волнуюсь и каждый день молюсь о том, чтобы у тебя все получилось.

Как же Аврора похожа на свою мать стала.

Пока та говорить умела, всегда за меня молилась.

– Твоими молитвами… все получается, дочка. – я пересел к Авроре поближе и обнял ее за хрупкие костлявые плечи.

Дочь моя питается хорошо, но такова конституция ее тела. Излишне худощавая. Такая же особенность была у Олеси, матери Авроры. Та тоже ела достаточно и не толстела.

Аврора отложила вилку в сторону и, немного откинувшись на спинку стула, внимательно изучала татуировку Фемиды на внутренней стороне моего предплечья. Ослепшая Фемида с окровавленной повязкой на глазах, к моему упущению, так некстати оказалась на уровне глаз Авроры.

Я всегда старался носить перед детьми одежду с длинным рукавом, чтобы не вызывать своим видом ненужных вопросов. Но сегодня буквально всякая мелочь вылетела у меня из головы.

– Знаешь, кто это? – решился я и выбрал непростую и очень щепетильную тему для разговора, на которую, полагал, не решусь заговорить с Авророй никогда.

Аврора хмыкнула и коснулась татуировки, бережно погладив женский образ.

– Все ждала, когда ты спросишь. Конечно, знаю, папа. Это мама. У тебя остались какие-нибудь еще рисунки с ней? Кроме тех, что уже видела?

Аврора, хоть и бросила ее Олеся после рождения, вопреки моему изначальному домыслу, общалась с матерью вплоть до дня ее кончины.

Правда, редко общалась.

Что такое материнская любовь, Аврора так и не познала, ведь Олеся была для нее вроде как сестрой или тетей, которая приходила в гости редко, но зато одаривала щедро. Воспитывала Аврору, если это можно так назвать, Кобрина, мать Олеси, а ныне мразь, которую мечтаю увидеть в гробу.

Не дают покоя ее чертовы гаремы.

Надо было не щадить и не слушать сопливые клятвы, которые по факту оказались чухней. Надо было забить на совесть и молча воспользоваться детонатором, когда выпадала возможность.

Гаремы и их злокачественные образования, которых моя банда прозвала «Амирхановскими», чтобы отличать от «Джамаловских» вояк и сталкеров, почуяв свободу после распада «Иллюзии», активизировались с небывалым размахом и жестко надавали по щам «Джамаловским», которые не подозревали об их намерениях. Раскидав «спящих» церберов и отомстив обидчикам, гаремы «сбросили с себя оковы» и провозгласились независимым ханством, состоящим из разобиженных рабынь и меркантильных «шестерок» Амирхана, которыми правит проститутка, и начали войну с конкурентами за падшую империю.

Даже племенной герб придумали с печатью, которую не стесняются ставить в документах, в том числе, и международной важности: три срубленные головы, единой косой из волос сплетенные между собой в треугольник: Джамала, Амирхана и моя голова. Как авоська с апельсинами, только вместо апельсинов – головы мертвецов.

Кичатся гаремы, публично афишируя лютый обман, что вожаков «Иллюзии» покромсали они собственноручно, и это только начало их пути к полной независимости.

Трепещите враги, бойтесь бабской мести…

Как хорошо, что никто в криминальном мире не воспринимает гаремы всерьез. Но моя голова на их гербе красуется – достаточно весомый булыжник в мой огород и негласное объявление войны мне – теперь уже первостепенному оппозиционеру их шайки.

Ну ничего, пробьет тот час, и я доберусь до гаремов. А сейчас есть дела важнее, чем сражаться с армией бл***дей.

– Где-то должны лежать, дочка. Я, вроде бы, не выбрасывал никакие эскизы. Может, быть тут есть…

Я подошел к шкафчику у плиты, где хранились крупы и прочие сыпучие продукты, открыл его и, отодвинув в сторону то, что мешало, вытащил черную папку, плотно набитую  канонической запретностью.

Катя все равно не пользуется этим шкафом, так что прятать папку куда-то еще, смысла нет.

Открыл папку на весу, бегло пересматривая рисунки, которые там имелись. Нашел некоторые забытые эскизы, которые так и не стали татуировками, и очень много обнаженных портретов Олеси в эротических позах, которые по этическим соображениям не стоило показывать ребенку.

Я отобрал из стопки самые откровенные портреты женщин и вернул обратно. Папку на автомате бросил в шкафчик.

Остальное, что можно видеть Авроре по возрасту, я принес и положил на стол.

Аврора отставила завтрак и тут же взялась увлеченно перерывать бумажки в поиске портретов своей матери.

– Это все Катя? – она быстро пролистывала ненужное, спрашивая меня, когда не узнавала, кто был изображен на том или ином портрете. – И это она? Сколько же ее много тут… А это кто?

Добравшись до последнего портрета, который я по невнимательности проглядел и не спрятал, Аврора развернула его ко мне и с недоверием поинтересовалась.

– Кто эта восточная девушка в платке?

– Айша. – не стал лгать дочери. Пусть знает обо мне чуточку больше. Все ж, Кате она не сболтнет. Надеюсь. – Моя…м-м-м, первая любовь. Как она сюда попала… Странно…

Выхватил из рук портрет и, смяв, выбросил в мусорное ведро.

– Кате об этом ни слова. Хорошо?

Аврора согласно кивнула и еще раз пересмотрела рисунки.

– Мамы тут нет. Жалко. – с грустью констатировала она, отодвинув от себя пачку.

– Где-то они есть. Точно помню, что не выбрасывал. Обещаю, что поищу, дочка. Но не сегодня, хорошо?

Я полистал рисунки сам.

– Один пропустила. – вытащив из пачки портрет крупным планом, к моему счастью, приличный и, наверное, самый приличных из всех, так как изображал Олесю до плеч, отдал его дочери. – Держи. Вот твоя мать.

Аврора с улыбкой рассматривала портрет.

– Ты любил ее, папа?

Трудный вопрос…Очень трудный.

– Ну, м-м-м… Конечно, любил, дочка… Дети ведь без любви не получаются…

– Мы с мамой похожи, нет? – с надеждой спросила Аврора и повернулась ко мне лицом, чтобы я мог оценить их схожесть.

Изучая черты лица Авроры близко и сравнивая их с образом ее матери, меня невольно отбросило воспоминаниями в один из теплых вечеров, когда только-только взошел на титул третьего императора «Иллюзии».

Незадолго до того я получил грозную и мрачную кличку «Палач», ставшую единственным моим именем на несколько лет вперёд. Первые годы в «Иллюзии» прошли так, что мало кто знал мое настоящее имя, а фамилию и сейчас многие не знают. Все поголовно, даже Джамал и его сын, по старой привычке звали меня Палачом. Как и предыдущего своёго «Палача», Джабира Ильясова, никто и никогда не звал по имени.

С появлением Олеси, мне привычное стало уходить на второй план, а потом и вовсе исчезать. Она проявила смекалку и безграничную смелость, в итоге напомнила мне, что я, прежде всего, человек, а не просто палач.

Вечер, перечеркнувший кое-какие мои принципы в отношении к женщинам и рабыням в частности, имел место быть, грубо говоря, четырнадцать лет назад, в период бурного расцвета моего тщеславия и всемогущества.

Когда моя карьера и власть молнией понеслись в гору.

Когда стал принимать свои бесчисленные победы как обыденность.

Как раз тогда, когда, по моим нынешним расчетам, и была зачата Аврора.

ГЛАВА 6. Фархад. Воспоминания

Ты такая конченная шлюха, и мне это нравится,

Знаю, тебе хочется еще, и мне это нравится,

…Она просто прыгает на моем члене.

Знаю, она это любит, потому что она…

Такая конченная шлюха…

JVLA, «Such a whore».

Схоронился в кабинете мрачного подземелья на самом нижнем ярусе цитадели "Иллюзия", восседал в конуре своей любимой, где при свечах ваял эскиз юбилейной татуировки, которую возжелал увидеть на себе, и как можно в кратчайшие сроки.

Создавал легендарного «Палача», как символа моей победы над Ильясовым, – которого напоследок я не поленился и распял, пригвоздив кинжалами к стене в его же камере пыток, – и как ознаменование нового статуса, присвоенного мне по праву силы.

Я получил гордое звание "Палач" тогда, и очень собой гордился. Правда, после схватки с Ильясовым, моя правая рука, которой чудом удалось вернуть первозданный вид, и которой я старательно выводил линии на бумаге, не слушалась как прежде. Пальцы еле удерживали карандаш.

Приняв то с сожалением и покорностью, что правая рука моя теперь не будет служить мне, так как останется в качестве муляжа и напоминания о том, что дело моей жизни выполнено, я переучился на левшу. Это случилось достаточно быстро, за несколько дней и бессонных ночей, которые неизменно проводил за созданием эскиза, я сумел заставить себя писать и управлять топором левой рукой.

Но, что бы я не выдумывал, просиживая над наброском "Палача" вот уже как практически месяц, тот выходил несуразным и кривым, совсем не таким, каким был задуман в моей голове.

Не мог понять, в чем дело. Хоть и злился на себя, что не получается, но не оставлял попыток. Я находился в творческом поиске. Обращаться к кому-то из профи не хотел, так как решил, что сам придумаю символ, который будет иметь величественное значение для меня и моего рода, за который я наконец-то отомстил.

И вот, в один из вечеров, после знакомства со вторым потоком рабынь, которых распределили между собой Джамал с Амирханом, когда я с головой погрузился в эскиз, ко мне пришла Олеся.

Тогда я еще не знал, как ее зовут, и не особо хотел знать, в принципе. А она сама явилась, без разрешения, без приглашения, тайком в подземелье пробралась. Каким-то образом ей удалось проскользнуть мимо охраны этажа гарема.

Уловив скрип двери в камеру и последующие, шуршащие, еле слышимые шаги, я повернулся вполоборота, с вопрошающим пренебрежением уставившись на гостью.

– Зачем пришла?

Олеся, поклонившись мне, нерешительно шагнула вперед и прикрыла за собой дверь.

Ее белые, как снег, волосы длиной до пояса, были заплетены в косу на одну сторону, и четко контрастировали с черным одеянием в пол. Глаза, блеклые, с притухшим фиолетовым оттенком, глядели на меня с надеждой.

– Прошу, господин. Только не прогоняйте. Дайте мне сказать.

Я изучающе разглядывал непрошенную гостью, внешность которой была чересчур экзотичной для меня, и молча ждал, теряя собственное время впустую.

По этой же причине ее непривычного облика, – белые брови, белые ресницы, глаза неестественные какие-то, – который автоматически вызывал у меня неприязнь, я изначально принял решение держаться от Олеси на расстоянии, вопреки предложению Джамала сделать Олесю моей рабыней, а не его.

Олеся все не решалась заговорить. А я хмурился и ждал, когда же она соизволит оповестить, какая нелегкая принесла ее ко мне, на пыточный этаж. Куда любой рабыне без надобности умереть или получить наказание за провинность вход был строго воспрещен.

– Передумала говорить, или язык проглотила? – ее нелепость и медлительность начали понемногу раздражать мой, тогда гораздо более вспыльчивый нрав. – О смерти пришла просить, но не знаешь, с чего начать?

– О, мой господин… Нет, не о смерти пришла вас просить… Когда вы смотрите на меня, я теряю способность говорить и дышать тоже. Простите меня…, сейчас соберусь с мыслями.

Я вскинул брови от удивления, услышав непривычную для моего слуха речь. Прежде никто ничего похожего мне не говорил.

Что она имела в виду? Что боится меня? Или что я ей приглянулся?

Олеся явно стеснялась что-то говорить мне прямо.

Возможно, я мешал ей сосредоточиться тем, что сверлил ее недовольным взглядом, причём не моргая. Но отворачиваться я не собирался. Не пристало мне делать то, что хочет рабыня.

Олеся, сделав еще шаг вперед, выдохнула резко и, набравшись смелости, попросила.

– Примите меня к себе, господин. Я хочу принадлежать вам, а не ему.

Просит пересмотра решения руководства, вынесенного всего час назад в зале для посвящений…

Как банально.

Можно бы, тогда подумал я, впервые в жизни завести рабыню, хотя бы одну…

Только вот, на кой она мне сдалась?

И тут же передумал.

– Остаешься у Джамала. – я с надменным выражением лица отвернулся к эскизу и сухо воспроизвел свое окончательное решение. – Гуляй отсюда.

– Умоляю вас, господин. – Олеся подошла еще ближе и, скинув с себя черный балахон, открыла моему взору свое полностью нагое тело, с гладкой как мрамор, кожей, местами покрытой татуировками. – Не прогоняйте меня. Не отдавайте ему. Я на все ради вас пойду. Умру ради вас. Что угодно сделаю ради вас. Только… не отдавайте…

Она опустилась на колени и, сложив руки так, будто молится, склонила голову.

– Очень вас прошу, господин. Возьмите меня к себе. Я хочу стать вашей фавориткой.

Прелести Олеси, увлекательные татуировки и ее покладистый нрав привлекли мое внимание и заставили сомневаться, правильный ли выбор я сделал.

Я снова обдумал ее предложение. И чуть было не согласился.

Стоп…

Не рабыней, а в фаворитки сразу метит? Какая самоуверенная барышня попалась…

Сразу видно, что смертница. Уже и побелела заранее.

– Ну допустим, возьму тебя в фаворитки. Что умеешь делать? – спросил ее и сразу пояснил суть своего запроса, усложняя ей задачу. А может, и упрощая. – И я сейчас не о сексе. Что можешь предложить мне, помимо своего тела?

Тогда я сыграл в рулетку.

Мало ли…, а вдруг эта белая мышь с фиолетовыми глазами меня чем-то заинтригует, подумал.

Дал Олесе шанс. И Олеся меня сделала в итоге, хитро перескочив из рабынь в фаворитки.

Олеся выпрямилась во весь рост, подняла голову и уставилась на меня. В глазах мерцал серебристый отблеск оголтелого безумства, рот расплылся в улыбке.

Я же опять ждал ответа на том проводе, пытливо наблюдая за ее поведением, выходящим за рамки привычного мне.

Колено мое под столом нервно подергивалось.

Неторопливость Олеси отвлекала меня от дела.

– Это фрагмент вашей будущей татуировки, господин? – она вытянулась и неуверенно коснулась моей руки, под которой лежал листок с эскизом. – Я хорошо рисую. Буквально вчера еще работала мастером тату в салоне. Весь каталог работ не покажу, но, коли изволит мой лучший в мире господин…

– Ишь, как запела! Ну-ну, продолжай лить мед в мои уши. Ты уже начинаешь мне нравиться!

– Коли изволит мой любимый господин ознакомиться с моими работами, милости прошу. Поглядите на меня внимательно.  Все, что есть на мне, я нанесла сама.

– Даже там? – я шлепнул ее по попке и ущипнул за бабочку на правой половинке.

– Да, мой господин. У меня много клиентов, и все остались довольны. Все мои татуировки я придумывала сама. Хотите покажу свои умения?

Она по-кошачьи залезла на стол, отодвинув все, что мешало, и, изворачиваясь змеей, ловко проделала несколько гимнастических трюков.

Я отклонился назад, немного отодвинувшись на стуле, ибо это сумасшедшее зрелище разворачивалось слишком близко от меня.

Пластичность ее тела, полностью обнаженного и невероятно сексуального, завораживала и пробуждала во мне сексуальный аппетит.

Я не мог прекратить смотреть на сие великолепие.

– Ты бесподобна, девчурка… Ты просто бесподобна… – проскрипел я восторженно, не отрываясь от восхитительного эротического представления с ее участием.

Как она это делает, акробатка?

Даже на секунду подумал, что у нее и вовсе нет позвоночника, так виртуозно она скручивалась и прогибалась.

– Ваша я девчурка, господин? – Олеся, не отпуская мое внимание своей гибкостью, расставила ноги максимально широко и села на шпагат. А после, недолго побыв в такой позиции, свела ноги и поставила их на подлокотники моего кресла, придвинув его к себе.

У меня аж дух перехватило.

– Скажите же, что я ваша. Господин, не томите и не мучайте мое сердце, сгорающее от любви к вам, своим молчанием. Мне очень и очень хочется от вас… – она резво сменила положение тела, в момент перескочив со стола ко мне на колени и сексуально прошептала в губы. – зависеть…

Продолжая совершать плавные волны невероятными изгибами своего тела, она терлась об мои стоячие колом брюки своей узкой промежностью, постепенно обвивая мою шею и заключая в объятия.

При этом не моргая и достаточно откровенно смотрела в глаза.

Невозможно было не заметить, как ей нужно, чтобы ее трахнул именно я.

– Хочу знать, что вы мой покровитель. Хочу на вас молиться. Хочу, чтобы вы были моим единственным мужчиной и господином. Не отдавайте меня, господин. Вы нужны мне, и только вы. Я для вас себя хранила. Вас только ждала.

А-а-а-а… Что-что, бл***дь???

Что за ху***ню она морозит?

Меня аж попутало от столь многочисленных признаний.

Невозможно же влюбиться за один час?

Я практически не разговаривал с ней на вечере и не глядел в ее сторону. До сегодняшнего дня мы в глаза друг друга не видели, а она говорит так, будто сохнет по мне давно.

Тут что-то не так. Она явно темнит.

– Полегче на виражах, девчурка. А то язык тебе отрежу.

– Не верите моему сердцу, господин? Ваше право. – Олеся огорченно опустила глаза и слезла с меня, встав рядом с опущенной головой.

В конуре моей воцарилось ненавистное и очень неловкое молчание.

Олеся сбила меня с толку. Я просто не понимал, как с ней себя вести стоит.

– Так ты татуировщица? – взял со стола эскиз, предложив оценить ей мой труд глазами мастера. – Посмотри на палача. Как он тебе? Только честно. Оцени, как профессионал.

Олеся приблизилась к столу настолько, чтобы нагнуться раком и как можно более интригующе, повернула к себе эскиз и какое-то время молча изучала.

– Вот здесь должно быть помягче, господин. – она взяла карандаш и поднесла его к эскизу. Но вовремя одумалась. Не стала черкать поверх моего труда. – Можно мне листик?

С моего разрешения Олеся аккуратно взяла листок бумаги из стопки, которую нашла тут же, на столе, выпрямилась и принялась живо накидывать набросок, схожий с моим.

Очень схожий. Практически идентичный повторила.

Я поразился ее очередному таланту. Так быстро и качественно срисовала то, над чем я месяц потел и думал, что сойду с ума.

Затаив дыхание, я ждал, что же новое придумает она.

– Вот тут, господин, смотрите… – сравнив свой эскиз и мой, она указала на прежде незаметный недочет.

С которым я согласился.

Ее вариант и техника исполнения мне зашли.

– Более плавно надо. Вот так, господин… – она встала в притягательную для моего взора позу, опираясь локтями на стол и максимально прогибая при этом спину.

Конечно, я не мог не подметить, что тело у Олеси в разы привлекательнее, нежели у остальных рабынь.

Да и кошачья грация ее чего стоит. Она будто не женщина, а пантера.

Белая пантера.

Хищница моя похотливая.

Да и задница у нее, что надо.

– Видите, под каким наклоном я держу карандаш, господин Фархад?

– Что? Как ты меня назвала?

Я несколько оторопел, когда Олеся назвала меня по имени. Откуда узнала его? Кто ей сказал?

– Господин Фархад. – без всякой задней мысли повторила она, вопрошающе поглядев мне в глаза. – Вы удивились? Не удивляйтесь. Я знаю, как вас зовут. И еще кое-что о вас знаю.

– И что же ты знаешь обо мне?

– Что вы очень сильный, очень властный, очень сексуальный мужчина. О вас вздыхает по ночам весь гарем, разговоры в девичьей спальне только о вас и о вашем… неприлично большом достоинстве.

Судя по всему, Олеся тут не первый день находится. Странно. Обычно рабынь заселяют в гарем лишь после посвящения. Чтобы их не запугали раньше времени.

– Мой папа азартный игрок. – пояснила она. – Он проиграл меня и двух моих сестер Коротышке Ибрагиму. – она имела в виду Амирхана, которого в карточном мире звали как раз «Ибрагим Коротышка». – Одна из сестер в гареме сейчас находится. А другая просто к нему приходила. Меня он проиграл последней и подчистую.

Олеся, пока рассказывала свою историю появления в игре, не отвлекалась от эскиза.

Я бы что-нибудь спросил у нее сейчас.

Хотя бы то конкретное, какая из рабынь ее болтливая сестра. Чтобы вызвать ее сюда немедля и отрезать ей язык за то, что распускает обо мне сплетни за пределами «Иллюзии».

Но мое внимание было напрочь приковано к грудям третьего размера, которые колыхались при каждом ее движении всего в двадцати сантиметрах от моего локтя.

Эти великолепные, манящие мое мужское естество колебания милых холмиков с крупными торчащими сосками, вызывали во мне совсем иные желания, нежели думать о работе.

– Куда наносить его решите, господин? – Олеся снова меня отвлекла.

– А-а-а… Вот сюда. – похлопал по руке, старательно отгоняя из себя похотливые желания подальше.

Но от желаний было уже не отмахнуться.

Они далеко не уходили.

Олеся выпрямилась и с задумчивым видом развернулась ко мне передом.

Вид открывался волшебный.

У меня сжалось в области сердца.

Не знаю, как я сдерживался, но я очень захотел ее тогда.

Олеся, переминаясь с ноги на ногу, визуально прикидывала, как будет выглядеть палач на коже. Пока она пластично шевелила бедрами, я весь извелся.

– Тут нужен лист побольше. Ватман есть?

– Сыщем. – я резко вскочил с места и, поправив штаны, которые очень стали мне жать в области ширинки из-за манер этой чертовки, прошел к шкафу. – Сможешь набить его? Даю тебе ночь для этого. Если получится, станешь моей фавориткой.

Олеся, кокетливо стреляя в меня глазками, игриво улыбнулась, при этом закусив губу.

– Без проблем, господин. Любой ваш каприз исполню.

***

Когда эскиз "Палача" в натуральную величину был практически готов, и пришло время растушевки, я с большим трудом, но подметил, что Олеся делает не так, как привык делать я.

И дело заключалось вовсе не в том, что Олеся настолько сильно увлеклась работой, с таким увлечением и рвением ваяла на мне красоту, чуть ли не в трансе при этом пребывая, что не замечала, как водит сосками по неуспевающей просохнуть краске, и соответственно, пачкает их.

Этот дивный способ растушевки пригвоздил мое внимание к ней аж на несколько минут.

– Научишь меня своей технике заполнения?

– Без проблем, господин. Давайте руку.

Я послушался и сделал, как она велела.

Олеся обмакнула мои пальцы в гуашь и поднесла к эскизу, приложив в нужном месте.

– Вот так. Не выходите за рамки. Аккуратно, плавно… Без резких движений. У вас отлично получается, господин. – Олеся водила моей рукой, а та плавными мазками заполняла тело эскиза. – Я уже полюбила этого палача. Для меня он стал почти родным.

Когда совместная работа была полностью завершена, я, восторженный от результата и расписного тела своей партнерши, всего в краске, отымел ее прямо на столе, на еще не просохшем эскизе "Палача". Который вскоре кровавыми мазками покрылся.

Олеся действительно была девственницей…

***

Время приблизилось к утру.

– Белка. – наблюдая за тем, как старательно она оттирает прилипшую краску с ягодиц, я встал с кровати.

Растрепанные волосы Олеси полностью закрывали верхнюю половину ее тела.