скачать книгу бесплатно
Я думаю об этом и понимаю, что уже теряю тебя – вот этими жадными, деструктивными мыслями, полными эгоизма и собственничества. Желание обладать порождает желание убивать[14 - Цитата из фильма «Весна, лето, осень, зима… и снова весна».]».
Погружённая в чтение Грета не сразу слышит, как скрипит коридорная дверь.
– Грета! – тётушкин громогласный голос вмиг возвращает её в реальность.
С ужасом схлопнув тетрадь, она подскакивает, суетливо пихает её под подушку, белой пирамидой украшающую изголовье кровати, и, промокнув слёзы об рукав, к появлению тётки уже жизнерадостно натирает зеркало.
– Да, тётушка, я здесь! – Грета поворачивает голову, улыбаясь от уха до уха. Получается правдоподобно.
– Дырку скоро протрёшь, – ворчит та. И, поощрительно: – Ишь ты, трудяжка. Заканчивай давай. Пошли обедать.
Обед для обслуги готовится на местной кухне, и это удобно, – не надо никуда ходить, переплачивать, да ещё и стряпать что-то самой, тем более, что Грета этому так и не научилась. Единственный раз, когда она пыталась помочь там с готовкой, закончился плохо: она открыла пачку муки с другого конца и вдобавок просыпала треть на себя. Все потом угорали. До сих пор вспоминают, ржут.
– Ну что ты, тётушка, – отмахивается Грета свободной рукой и между делом добавляет: – Я просто люблю свою работу.
Тётка смотрит одобрительно, покачивает головой и молчит. В тишине затянувшейся паузы слышится её тяжёлая одышка, да поскрипывание тряпки о сияющее, отполированное до блеска зеркало. Грета старательно трёт его, продолжая улыбаться уже натужно, – уголок тетради торчит из-под края ослепительно белой подушки, и она старается не смотреть в ту сторону, чтоб не привлечь внимания. Наконец, не выдерживает и со всей своей убедительностью говорит:
– Я сейчас приду, я скоро! – кивая головой в знак подтверждения. – А что на обед?
– Рыба с рисом, – отвечает тётушка, не понимая, почему её терзают смутные сомнения при виде усердной племянницы.
– Можете накладывать, – говорит Грета, и её лицо бегло искажает гримаса. – Уже иду!
Тётушка, кинув напоследок: «Давай, ждём», нехотя выходит из номера. В коридоре слышатся удаляющиеся шаги, снова скрипит и хлопает входная дверь. Грета роняет тряпку и отдувается:
– Бли-и-ин. Чуть не спалилась!
Шумно колотится сердце. Это могла бы быть та женщина, а не тётка. Если кто-то прознает, что она тут своевольничает – выпрут с работы в одну секунду! Ещё и детство это накатило совсем некстати! Надо быть осторожнее.
Она хлюпает носом, где скопились остаточные слёзы, аккуратно добывает тетрадь из-под подушки и перекладывает её в тумбочку, – каждый раз приходится запоминать, как она лежала, чтобы точно так же потом положить обратно.
Рыба с рисом, надо же. Какое совпадение.
Глава 10
Чем шире твои объятия, тем проще тебя распять (Ницше).
– Алё! – далёкий голос Ириски отражается в трубке двойным эхом. – Привет-как-дела?
Соня моментально вспоминает, что забыла и про квартиру, и про цветок, который надо туда отнести.
«Ключи! Они должны быть в сумке! И записка! Где записка?»
Она торопливо озирается и страшно тараторит:
– Ой, Ирисочка, привет. Слушай, я до квартиры вашей так и не добралась! Но с цветком всё в порядке! Честно! – горшок с торчащей осокой осуждающе смотрит на неё с подоконника, и она виновато отводит взгляд. – Э-э-э… Как там ваш медовый месяц?
– Я тебе за тем и звоню, – Ириска шумно вздыхает. На заднем плане бушует прибой. – Мой мужчина… Он не поехал, короче. Так что имей в виду.
– А ты его предупредила про цветок? – спрашивает Соня.
– Да ты знаешь, как меня убого подстригли тогда? Капец вапше! Злая домой пришла, и мы… – мнётся подруга, – поругались сильно. Он теперь трубку не берёт. И… зря я тебе ключи дала. Это же его квартира, а не моя, понимаешь? Мы из-за этого и поругались. Говорю ему – подружке отдала, мол, пусть за хатой присмотрит, ну а что такого, а? Скажи! А он аж взбеленился весь. Мол, мои вещи, моя квартира. Никогда его таким не видела. Вали, мол, сама на свои моря. Про цветок этот дурацкий даже заикнуться не успела.
– Понимаю, – отвечает Соня. – No paso nada[15 - Ничего не случилось (испан.)]. Ещё помиритесь.
– Жаль, – рассуждает та, – что с квартирой так получилось. Я надеялась, что ты отдохнёшь там от своей общаговской коммуналки с клопами и тараканами…
– Да я сейчас не там живу, – делится Соня, – не переживай.
– А где?
– У мужчины, который герберу подарил. Помнишь, у ларька?
– У мужчины? – голос Ириски возрастает на пару децибелов и веселеет. – Так этот мужик, он что, настоящий? Крутя-я-як! Прилечу – расскажешь! – её интонация, восторженная до оскорбительности, будто намекает, что появление мужчины в жизни Сони – это какой-то нонсенс сродни июльскому снегопаду.
– Обязательно расскажу, – улыбается она, наслаждаясь тем, что ей будет что поведать своей любвеобильной подружке и осознавая, как давно вот так, по-простому не улыбалась – даже скулы заныли. – Морю от меня привет.
Зажав телефон между ухом и плечом, Соня на цыпочках бежит в комнату, находит среди пакетов и коробок свою дорожную сумку и под озадаченный взгляд мужчины, который сидит в наушниках за ноутбуком, выворачивает её. Ворошит вещи, бренчит ключами.
– Так мне цветок отнести или уже тебя дождаться?
«Бумажка с адресом… Где же она? Куда-то пропала! Куда она могла подеваться? Лучше переспросить… Записать… Ручку…»
– Да как знаешь. Лан, давай, у меня тут роуминг. Я тебя предупредила, если что, – говорит Ириска. Связь обрывается.
– Чёрт! – вполголоса выдаёт Соня.
Она смотрит в телефон, задумчиво заталкивая вываленные вещи обратно в сумку и не заметив, что кое-что из них завалилось между пакетами. Затем идёт в прихожую, где шарит по карманам куртки, – бумажки с адресом нигде нет. Возвращается на кухню. Цветок!
– Точно! В последний раз она была… здесь… – Соня шарит пальцами между листьями, у самого дёрна; досадливо морщится… – Потеряла, дура, – и, испуганно подавившись последним словом, с цветком в обнимку торопливо ныряет в ванную.
Там она включает душ, проверяет запястьем температуру и осторожно моет тонкие листики, пропуская их между пальцами.
– Когда-нибудь ты зацветёшь, – говорит полушёпотом. – А потом Ириска вернётся с морей, созвонимся, и ты поедешь домой. А встречаться с её обиженным мужиком… Да ну его нафиг. Вдруг он отбитый на всю голову…
Она встряхивает горшок, – с листьев осыпаются капли, – и ставит его на стиралку. Там лежит скомканная жёлтая футболка – хлопчатобумажная, она держит запахи особенно долго и за вчерашний день насквозь пропиталась п?том. Соня дотрагивается до неё, а затем, не выдержав, порывисто вжимается в мягкую ткань и лицом, и грудью. Её можно задушить этой футболкой – такой она делает вдох.
Мучительным смерчем в неё врывается смесь из мёда, солёных фисташек и мускуса, – аромат роскошный, изысканный, словно из коллекции редких духов. Под рёбрами галопирует сердце.
Выдох и, снова, болезненными урывками несколько жадных вдохов, – ноздри её трепещут, будто у дикой лани, почуявшей запах пыли, порохового дыма и тёплой крови.
Она сгибается пополам, втиснув в себя нестерпимый источник афродизиаков и навалившись животом на стиральную машинку.
«Так может пахнуть только он – и жизнью, и смертью одновременно, – читает Грета, стоя у окна, чтобы наверняка увидеть, когда в калитку с улицы войдёт эта женщина. – В этом суть его аромата, и я хочу утолить свою жажду обладания им, завладеть этим запахом, запомнить его до мельчайших деталей, до самой отчаянной ноты.
Я хочу быть этой футболкой и касаться его спины, и груди, и змеи на его плече; впитывать пот и до нитки пропахнуть им, – пропахнуть насквозь, заарканить, заякорить, вплести в этот запах свои эндорфины. Как жаль, что нельзя задержать в себе воздух навечно – сожрать его лёгкими, законсервировать и оставить. Это как наркотик, на который можно отлавливать женщин.
Вот вчера, например. Мы зашли в пиццерию…»
– Что за парфюм у Вас? – девушка за стойкой приветливо улыбается им. Вернее – ему. – Очень приятно пахнет.
В этот момент Соня готова задушить её, перегнувшись через прилавок. Она сжимает и разжимает кулаки, будто боец на ринге: «Хватит таращиться, любезная молодая сучка! Он не пользуется никаким парфюмом, дура ты набитая!»
– Спасибо, – говорит мужчина своим инфернальным[16 - Инфернальный – демонический, дьявольский, адский.]голосом, от которого могли бы обкончаться все кошки в округе. И он чуть сдерживает улыбку – как тогда, у цветочного ларька! – Маленькую пиццу ранч, будьте любезны, и сырный соус.
Девушка, блестя глазами, пробивает заказ и мельком бросает на него – Сониного мужчину! – свой похотливый взгляд! Хочется повыдирать ей ресницы – пушистые опахала, прилепленные в каком-то сраном салоне красоты. Соня зажмуривается, сжимаясь в тугой комок. В ушах исступлённо клокочет взбесившееся море. Изнутри, из самых недр живота зарождается глухое:
– Р-р-ры…
– Леди, выберите столик, – мужчина поворачивается к ней, но та не слышит. – Леди! – трогает её за плечо.
Та вздрагивает. С трудом разжимает кулаки – на коже остаются следы от ногтей – восемь вдавленных полулунок.
– Столик, – нетерпеливо повторяет он.
Она послушно кивает и, ссутулившись, отходит подальше от кассы, где и выбирает место – у окна. Они садятся.
Рядом с ней мужчина становится отрешённым. Смотрит на улицу, где несколько голубей наперебой терзают горбушку хлеба.
Воздух густеет от затянувшегося молчания. С кухни пахнет выпечкой, жареным сыром и помидорами; доносятся обрывки приглушённого разговора, – женские восторженные голоса, – и громыхает посуда. Соня обкусывает заусенцы – один, второй, – а затем нервно скребёт себе сгиб руки, вгрызаясь ногтями в кожу.
Будь мужчина внимательней, он заметил бы, как изменились её глаза: радужка пожелтела, зрачки сузились до иголок. Но он следит за голубями – уже с нескрываемой злостью, стиснув зубы.
Девушка приносит коробку с пиццей, – от лучезарной улыбки на щеках играют ямочки. Мужчина, просияв, поворачивается к ней всем корпусом, и она смотрит на него, в упор не замечая Соню, будто бы та стеклянная.
Соня тянется к зубочисткам, берёт одну и, не распаковывая, с остервенением тычет ею в стопку салфеток – тыц! Тыц! ТЫЦ! С лёгким треском зубочистка ломается.
– Приятного аппетита, – игривым голоском произносит девушка прежде, чем уйти, и мужчина сально улыбается ей, дегустируя фигурку взглядом.
И немудрено: сиськи навыкате, а со спины вообще абзац! Ишь ты, фигачит дефиле, двигая упругими булками! Не жопа, а сочный персик, зияющий чернотой в расщелине миниюбки, натянутой так, что как бы не лопнула!
Как только персик скрывается из виду, мужчина улыбаться перестаёт, и Соня тоскливо утыкается взглядом в пиццу. Аппетита нет. В животе, как в жерле вулкана, что-то клокочет, но не от голода – рокот гудящий, низкий. Позвоночник становится ощутимым и упирается костными отростками в спинку пластикового стула. Лопатку пронзает острая боль, как от удара ножом, и Соня прислушивается к телу – уж не застудила ли опять свою многострадальную мышцу? На лбу выступает испарина, – капельки блестят на солнце, – и тело тяжелеет так, что ножки стула, поскрипывая и треща, разъезжаются по кафельному полу.
Странное состояние проходит так же быстро, как появилось, но из носа прорывается кровь: стекает по подбородку, бумкает каплями на гладкий стол.
Соня торопливо хватает салфетку, прижимает её, запрокидывает голову, и тёплая волна устремляется в горло, рождая привкус мокрой латуни. Алое пятно расплывается по тонкой бумаге.
Мужчина отрывается от голубей, коротко вздыхает и коротким движением придвигает Соне остальные салфетки.
Она берёт их все, прикладывает к лицу и смотрит поверх, – взгляд виноватый. Спина уже не болит, лишь очень зудит под лопаткой – и только. Кровотечение прекращается быстро.
– Берите, – мужчина двигает пиццу Соне.
Она тянет длинный треугольный кусок, игнорируя пластиковую коробочку с соусом, «куда можно макать кусочки».
Бесшумно кусает. Так же тишайше жуёт. Глотает, – давится, но всё же глотает. И – никаких испачканных жиром пальцев и щёк. Тем не менее, мужчина бросает на неё пристальный взгляд, морщится и говорит, показывая на своём подбородке, где:
– Вытрите… здесь.
Соня испуганно проводит ладонью – это оставшаяся кровь.
И вот теперь она сползает по стиральной машинке, жадно уткнувшись в футболку носом.
Ей чудится запах печёных помидоров, и от болезненно нахлынувшей слюны во рту танцуют кинжалы.
На полу мужчина её и находит: обмякшую и безвольную. Он забирает футболку, с трудом вырвав её из цепких пальцев, закидывает внутрь машинки и наваливается на округлую дверцу коленом, – та со щелчком захлопывается.
– Пойдёмте гулять. Гроза прекратилась.
…У просеки буйными метёлками розовеет акварельно-сочный иван-чай. Жирный чернозём размят в кашу, в глубоких ямах и рытвинах глинистая вода, на поверхности которой – по отражению безоблачного неба – скользят изящные водомерки.
Лужи разливаются на всю ширину дороги. Соня с сомнением поглядывает то на поле грязи, то на свои тонкие тряпочные тапочки на ногах, – новенькие кроссовки, к счастью, оставлены дома. Она отстаёт. Мужчина оборачивается и подзывает её:
– Леди, подойдите-ка.
Балансируя руками и старательно выбирая, куда шагнуть, она приближается, вопросительно заглядывает в лицо. Из кармана джинсов он добывает чёрный платок – рывком – и встряхивает его, расправляя в воздухе:
– Повернитесь. Пойдёте вслепую.
Мир погружается в кромешную тьму.
Рядом стрекочут сороки, булькает в лужу лягушка, оглушающе пахнет мокрая после грозы трава и сочной плесенью почва. Шелестят на осинках беспокойные листья-монетки.
Теперь из ориентиров – только рука мужчины и его сосредоточенный голос, который ведёт и предупреждает, когда Соня хочет шагнуть не туда:
– Стоп. Полшага вправо. Большой – вперёд.
Каркает ворона, ей вторит другая. С треском отламывается и падает на землю ветка.
– Жирная тварь! – невпопад восклицает мужчина и, со злостью выдохнув: – Н-н-на тебе! – дёргается в пинке.
Громко хлопают крылья – крупная птица шарахается и улетает в лес. Судя по звуку – голубь. И, как ни в чём не бывало:
– Шаг вправо.
Ещё где-то вдали воет собака, над головой летит самолёт – гул растёт… стихает, – и затем Соня будто глохнет. Во всём мире остаётся только голос, и по его интонации она угадывает, где торчит корень от лежащего боком пня, ловко огибая его; перешагивает через мелкие ёлочки; виртуозно проходит по краю луж.
– Стоп! Здесь нужно прыгнуть, – говорит мужчина. – Готовы?
Соня кивает. Пальцы разжимаются, рука исчезает. Он оказывается впереди:
– Давайте.
Отступив назад, она энергично прыгает, приземляется, но на рыхлой почве теряет равновесие, и мужчина подхватывает её под талию:
– Умничка.
Через полчаса сосредоточенной прогулки он говорит:
