скачать книгу бесплатно
…В тишине ночного подъезда, на одеяле меня несут вниз. Головой я почти стукаюсь о ступеньки, но ощущения всё равно невесомые, необычные. В какой-то момент понимаю, что вижу их всех, вчетвером, и иду позади, не задевая ступеней.
Они грузят в машину скорой помощи тело, а сама я оказываюсь перед белой широкой дорогой, ведущей прямо в небо: в облаках скрывается её суть. Справа лежит дорожный круглый узелок из тёмно-синей ткани в крупный белый горошек, и я стою, ожидая разрешения или приглашения, чтобы пойти по этой дороге.
Звенящий, ритмичный шум накрывает меня с головой: грохот такой, словно я лежу на шпалах, а сверху едет бесконечно длинный товарняк, груженый пустыми сковородками и кастрюлями. Затем, под продолжающийся грохот, я стремительно лечу внутри огромной чёрной трубы и оказываюсь босиком на сочной ярко-зелёной траве. Она прохладна. Цвет такой насыщенный, будто её дополнительно покрасили яркой кислотной краской. Впереди – мостик и речка.
Рядом появляется Джая.
– Уверена? – спрашивает Он, неловко передёрнув плечами.
– А что? Обратно в боль? – отвечаю вопросами на вопрос.
– Не время ещё, – отвечает Джая нейтральным голосом и медленно пропадает.
В ту же секунду начинаю различать голоса:
– О, Боже! Она не дышит! – голос женский, молодой. И зачем так тревожиться?
– Интубируй, чего стоишь? – настойчивый, громкий и тоже женский голос.
Оказываюсь в комнате, под потолком. Внизу, на каталке лежит худое голое тело, вокруг которого суетятся люди: один мужчина и несколько девчонок. Одна из них щупает пульс, сунув пальцы под челюсть, после чего сильно бьёт кулаком по грудине, и синюшно-белое тело слегка подпрыгивает. Непрямой массаж сердца. Другая интубирует, вполне успешно. Мужчина катит тяжёлый кислородный концентратор, который грохочет колёсиками по больничной плитке на полу. Они обступают тело, склоняют озабоченные лица, вижу только затылки. Одна девушка с короткой рыжей стрижкой попеременно растирает у тела руки и ноги. Это моё тело, но оно холодное, синюшное, чужое; стеклянные глаза открыты, смотрят на меня снизу.
Зачем так волноваться? Я не хочу обратно, оставьте его в покое. Оставьте меня в покое!
– Дефибриллятор! Быстро! – командует рыженькая девушка-врач, молодая и шустрая.
В комнату вкатывают аппарат. Включают: он начинает мерзко пищать. Все отходят от стола, девушка хватает электроды, похожие на два утюга, быстро выдавливает на них гель из пластиковой бутылки, трёт друг о друга и кладёт на тело сверху.
– Вот не живётся тебе нормально-то, – рядом оказывается Джая, тоже под потолком и протягивает мне семечки в пластиковом стаканчике: – Будешь?
– Не… – отказываюсь.
Джая лузгает семечки, складывая очистки в ладонь руки, и отдельные из них падают вниз, на реанимируемое тело и затылки врачей.
– Дура! – говорит Он с напором и интонацией. Кажется, разочарован.
Внизу в это время продолжается суета. Опять дефибриллятор. Тело ужасно скрипит и трещит, но девушка-врач упорно не сдаётся – пробует снова и снова. Я не собираюсь возвращаться. Лучше даже не смотреть туда.
Глава 9
Чужое горе всегда банально.
Открываю глаза, с криком ворвавшись в жизнь от очередного удара током дефибриллятора.
Я внутри типи. Остальные ребята ещё спят. Жутко болят ребра, любое прикосновение к ним отдает острой оглушающей болью.
Реанимация? Тру пальцами виски, пытаясь понять, к чему этот чёткий до мелочей сон. Возле потухшего костра сидит Джая и задумчиво ковыряется длинной тонкой веткой в тёплой серой золе. Вокруг звонко пищат комары.
– Джая, – спрашиваю Его шёпотом. – Что за хрень?
– Ну… – отвечает Он тут же, изображая, видимо, господина Фрейда: на Его подбородке мгновенно вырастает густая фрейдовская борода и тут же исчезает: – Бывает сон – просто сон…
– Реанимация? – такие сны хочется побыстрее забыть. – Почему?
– Побочка от регрессии, – отвечает невозмутимый Джая. – Прошлые жизни. То, сё…
Похоже, трансформация и боль – близнецы-братья. «Научиться бы спать без снов», – угрюмо думаю я, протирая опухшие глаза. Надо вставать. Вместе со спальником осторожно выползаю наружу, стараясь никого не потревожить.
Сегодня мой последний день на фестивале.
Утром с пилой в руках приходит «Слепой», озабоченный ремонтом палатки. Исследую его палец – ночью сломанная дуга не только воткнулась ему в ногу, но и прищемила палец. Какое-то время изучаю рану, он сопротивляется. Ладно.
Отпускаю его с пожеланиями компенсировать мои будущие расходы. Я хочу купить такой же сегмент дуги, а не ремонтировать сломанный. Мой отчаянный перфекционизм усилен тем фактом, что палатка простояла всего четыре дня своей жизни, и я не могу смириться с потерей.
– Деньгами отдашь, – сурово объявляю я, на что парень грустнеет ещё больше.
Знай я тогда, каких трудов стоит достать подобную штуковину, я бы позволила её починить. Но он забирает её с собой, и мне остаётся только искать новую.
…Днём приходит парень с абсцессом. Меня терзает тот факт, что он человек. Ну… у всех свои недостатки. С собаками у меня есть, по крайней мере, опыт. Бесстрашный чел согласен на дальнейшую экзекуцию. Сообщаю ему о своих подозрениях: что, если дырочку, через которую прорвался абсцесс, не расширить, она быстро зарастёт и будет рецидив, – это всё, что я могу для него сделать. Вычищать абсцесс в условиях леса, или как там это делается у людей, я категорически не намерена. Моя храбрость показная, а хочется вчесарить прочь: галопом и без оглядки. Однажды я едва не упала в обморок при виде человеческой крови.
Из инструментов находятся только маникюрные ножницы
– Зачем вам ножницы? – милым голосом спрашивает их хозяйка, симпатичная молодая девушка и, кажется, она хочет идти с нами. Ну, хоть кто-то носит с собой маникюрные наборы, а не комплект вещей для выживания в тайге!
– Аппендицит буду удалять. Вот ему, – серьёзно говорю я и тычу пальцем на обречённого.
Парень стоит рядом с видом приговорённого к пыткам. Шутки мои в последнее время приобретают серьёзнейший характер и не поддаются идентификации, поэтому девушка бледнеет, провожает нас испуганным взглядом и следом не идёт. Углубляемся в лес. Фламбирую[26 - Фламбирование – обработка поверхности пламенем.] ножницы зажигалкой.
– Ложись. Будет совсем невмоготу, – поучаю его, – говори: «Ой». Ладно?
– Ой…
– Я ещё ничего не делаю.
…Пока я зверствую, парень лежит, вжавшись в землю животом и сквозь зубы пытается сдержать стоны.
Надо отдать ему должное – всё это время он стоически молчит, и я остаюсь довольна. Прилепляю пластырь из крайних стратегических запасов. Мои кровавые мозоли на пальцах ног вопросительно и с упрёком смотрят снизу вверх, на что я приглашаю их помолчать и довольствоваться подорожником. В это время парень, подтягивая штаны, невинно спрашивает:
– А купаться можно?
Без слов я смотрю так, что он понимает, что к воде ему лучше не приближаться. Поэтому он пятится и с риском для жизни спрашивает ещё:
– Ну, это всего на три дня, да?
Мои глаза выпучиваются ещё больше, брови ползут вверх, и он понимает, что, вероятно, три дня грозят растянуться на… четыре?
– Неде-е-е-еля! – эмоционально ору я, воинствующе потрясая ножницами. – А то и две! И, вообще, дуй нахрен к медикам!
Начитаются интернету!
…Однако, мне пора в Москву.
Чтобы добраться до трассы, сначала надо выйти из леса и дойти до деревни, под которой мы стоим, а потом доехать до города Невеля на автобусе, и на чём-то ещё – до трассы М9, которая идёт на Москву. Как это осуществить я не имею ни малейшего понятия. Невель окружён паутиной дорог, и заблудиться в них ничего не стоит.
Грустная, иду в лагерь, где встречают всех, приезжающих на фестиваль: там у костра сидят ребята, пьют чай. Здороваюсь, спрашиваю:
– Доброе утро. Не знаете: никто завтра в Москву на машине не стартует? Очень хотелось бы «сесть на хвост».
Нет, ничего не известно. Кроме того, едущие в Москву бывают оккупированы такими, как я, ещё задолго до приезда сюда. Однако, в компании ребят оказывается Марк – автостопщик со стажем – и он как раз завтра собирается ехать в Москву. Автостопом, разумеется.
Решаем скооперироваться, потому что я понятия не имею, как выбираться отсюда на правильную трассу, несмотря на наличие карты, а Марк знает, даже без неё.
Напрашиваюсь к нему на ночёвку – моя палатка вялой зелёной кучей продолжает лежать на траве. Палатка у Марка двухместная, он не против. Перебираюсь к нему.
Марк учит меня искусству автостопа. Он говорит, что проснуться завтра надо будет с восходом солнца, потому что автобус из деревни до города Невеля уходит рано, и что лучший автостоп – с утра.
Мы сидим, обсуждаем детали, а мимо нас проходят уезжающие сегодня, и они несут в себе столько энергетики и внутренней силы, что не хочется их отпускать. Они не подают вида, идут с улыбкой, но я знаю, что в этих соснах осталась часть их души и моей тоже – запуталась в верхушках деревьев тонкой паутинкой.
…К вечеру у меня начинают болеть и спина, и шея. Можно лечь в Круг, пока другие поют «Ом», но я решаю петь тоже. Земля внутри Круга – это мощно: энергия, которая исходит от неё ровным потоком, особенно во время совместного исполнения мантры, исцеляет. Берёмся за руки и начинаем. «Ом» поётся сам, как будто без моего участия и вдруг где-то внутри начинает вибрировать волнами, словно я большая тибетская поющая чаша. «Ом» течёт по кругу через наши руки, повторяясь, продолжаясь, усиливаясь, резонируя; откуда-то находится нескончаемый запас воздуха в лёгких и нужный тембр. Мы превращаемся в проводников, через которых по кругу бежит эта мощная энергия.
Лес погружается в чёрные сумерки, и ужин в общем кругу снова перетекает в посиделки у костра с барабанами и танцами. Однако, мы с Марком на джем не остаёмся: завтра рано вставать. В темноте добираемся до его палатки, забираемся внутрь.
Быстро засыпаю, упаковавшись в спальник.
Маленькая тёплая уютная баня. Жарко и тихо, сочно потрескивают прогорающие алые угольки в печке. Я тупо смотрю прямо перед собой, сидя на верхней полке. Пот стекает по лбу и едко щиплет глаза. Волосы распущены, струятся широкой пшеничной волной до пояса, прилипли к мокрой спине и рукам. Беременным париться нельзя, есть риск потерять ребёнка – это любая баба знает. Одна из них и присоветовала. Именно за этим я и здесь.
Залетела. Узнают в деревне – заклюют. Рожать? И куда я с ребёнком-то, да без мужика? Ещё начнутся расспросы: от кого. Все и так уже шепчутся, мол, с женатым шашни водишь, за глаза обзывают, а тут – форменный позор. И ребёнка затиранят потом. И жена его не простит меня, дуру конченную. Зачем только я ему дверь открыла? Правду говорят: сучка не захочет, кобель не вскочит. Что теперь остаётся? Вот дура-то…
Выход только один.
Беру за длинную ручку ковш с водой и опрокидываю его на раскалённые камни, насыпанные горой рядом с печкой. Густая волна обжигающего пара с шумом и свистом вздымается к чёрному, пышущему жаром потолку. Влажный воздух врывается в лёгкие, прерывает дыхание своей резкой горячностью. Мне не нужен этот ребёнок.
Пальцы… Так сильно мёрзнут, на руках и ногах, пальчики мои, пальчики. Белый лес вокруг медленно погружается в сиреневые сумерки. Мамочка привезла меня сюда на санках, шла впереди, проваливаясь в сугробы выше колена, ругаясь и плача, и оставила здесь сидеть, а сама ушла обратно, по своим же следам. Моя тёплая, всегда грустная мамочка.
Наверное, она скоро вернётся. Она не могла про меня забыть. Тихий зимний лес, высоко наверху сосновые ветки, покрытые снежными белыми шапками. Сижу в санках, глядя прямо перед собой. Ходить я не умею, да и ползать тоже. Слюни, вытекающие изо рта, холодят подбородок, и мокрый шарф, закрученный на шее, быстро становится ледяным и влажным. Пальцы коченеют…
Холод течёт по рукам и проникает в самое сердце, окутывая его тугим туманом: оно бьётся всё тише и тише. Ноги уже не мои, никак не чувствуются, не ощущаются, и это так необычно, странно и интересно.
Засыпаю медленным неизбежным беспробудным сном.
…Зимний лес оказывается далеко внизу, а я парю где-то высоко среди заснеженных сосновых верхушек.
– Давай сюда, – знакомый голос Джая раздаётся справа: красавчик сидит у основания толстой сосновой ветки, свесив ноги, держится руками за ветку, растущую выше, а Его крылья за спиной белеют в сгущающихся сумерках.
Прямо по воздуху плавно перемещаюсь к нему, словно земного притяжения не существует. Джая слегка отодвигается, освобождая место рядом и этим приглашает присесть. Послушно повинуюсь. Тёплое облако окутывает меня мягким шаром, холод исчезает и становится хорошо, комфортно.
– О чём это? – как будто спрашивает меня Джая и сам же отвечает: – А о том, что чтобы ни случилось в жизни – это наименее тяжёлый из возможных сценариев. Девка в баню для аборта пошла, например, да ничего не вышло, а то бы умерла от кровотечения.
– А то, что ребёнок замёрз – это тоже лёгкий сценарий?
– Бывает и похуже, – отвечает Он.
– И она его в лес привезла умирать из-за отклонений в развитии?
– Вау, да ты проницательная, – Джая смотрит на меня с наигранным уважением.
– Бли-и-ин, – меня подташнивает от осознания подобных историй, не говоря уже об участии в чём-то подобном! – Я чудовище… Какое же я чудовище, Джая!
– Ну, нет, ты вполне себе красотка, если из меня посмотреть, – Джая практически шутит, в то время как я на грани очередного самобичевания.
– Он замёрз, да? За что ему так?
– Долго объяснять, да и неправильно формулируешь вопрос. Короче, мне нужно твоё согласие на то, чтобы изменить этот сценарий, так как он, похоже, ключевой. Менять буду через Творца, – говорит в это время Джая. – Ну и по мелочи: остановить и трансформировать все тяжёлые и травмирующие воплощения, наполнить вину любовью, отпустить ситуацию в Свет. Согласна?
– Да, – киваю головой, не вполне понимая, что происходит.
– И, самое главное: тебе нужно простить себя.
Ещё и прощать себя за то, что всплыло из прошлой жизни всего две минуты назад! Голова идёт кругом.
– Да-да. Я могу помочь, вложив тебе это прощение наилучшим, наивысшим и комфортным образом, – как будто читает мои мысли Джая: – На нашем жаргоне это называется «пыщ-пыщ». Согласна?
С ветки в белый сугроб шумно падает охапка снега. Следом серебристым дождём сыплются мелкие блестящие снежинки. «Пыщ-пыщ»? Ну-ну. Коротко киваю головой:
– Да.
Утро начинается в сумерках. Марк зовёт меня по имени – тревожно просыпаюсь. Пять утра… Чугунная голова требует отдыха, но на это нет времени. Воспоминания о сне растворяются перед необходимостью жить здесь и сейчас. Пока на газовой горелке подогревается вчерашняя каша, мы пакуемся, затем завтракаем.
Бегу на озеро мыть посуду. Пока мы собираемся, просыпается и солнце. Я спускаюсь к воде и вижу оранжевое чудо, сияющим апельсином выплывающее над деревьями. Доброе утро, солнце. Его свет пока ещё не слепит, и я с удивлением созерцаю это зрелище, забыв про кастрюльки и ложки.
Восход солнца сопровождается изящной оранжевой дорожкой, играющей на тихой утренней воде озера: я вижу её за редкой шторкой из тихо шуршащего высокого тростника, растущего здесь же. Меня так очаровывает это зрелище, что я смотрю на восход, продолжая на ощупь мыть тарелки и едва не забываю забрать из озера уплывшую на дно ложку. Оторваться невозможно. Солнце растёт всё больше и больше, освещая поверхность озера мягким оранжевым светом. Веточки деревьев начинают светиться, и сонная тишина сопровождает это чудо. Надо уже идти, автобус ждать не будет…
– Привет… Солнце…
На небе крупной малярной кистью небрежно сделано три мазка, словно Бог ещё не решил, какое небо сегодня нарисовать: в этом и заключается таинство восхода, как начало сотворения нового дня.
…Собираемся мы быстро, но ещё быстрее потом Марк бежит по дороге, а я чувствую себя каким-то старым механизмом, который вот-вот рассыплется, и умоляю поочерёдно то колено, то шею потерпеть. Бесконечная дорога проходит по ещё спящему лесу. Марк убегает вперёд, дожидается меня, часто поглядывает на часы и потом говорит:
– Я побегу вперёд и остановлю автобус.
Соглашаюсь, отпускаю его, но в итоге он всё-таки дожидается меня, и мы идём рядом: время терпит. Иду, как могу, а рюкзак хочет вернуться в лагерь или остаться в лесу. Угрожаю ему одиночеством, утягиваю ремни как можно туже, прилепляя его к себе или, скорее, себя к нему, – самообман какой-то.
Вот бы нашёлся мужчина, чтобы нести мой рюкзак. Ну, пожалуйста! Глупо рассчитывать на это, конечно.
На автобусной остановке мы видим двух местных жительниц, незнакомую мне девчонку-автостопщицу в экзотической широкополой шляпе и платье, похожем на средневековое, а также Демократа – одного из наших. Демократ – настолько колоритная личность, что я не смогла не познакомиться с ним ранее. Он – обладатель белых длинных волос, такой же белой густой бороды, философского склада ума и нескончаемой доброжелательности. Одним словом – безработный ввиду летнего сезона Дед Мороз. И тут к остановке подходим ещё мы, с рюкзаками! Не компания, а инсценировка из жизни.
Местные жительницы держатся от нас подальше, переглядываются. Они одеты в аккуратно отглаженные платья скромного покроя и имеют даже эти… как их… причёски на голове. И рты накрашены. От них пахнет работой и буднями, от нас же – приключениями, костром и анархией.
Знакомимся с девчонкой, излучающей в диапазоне километра: она едет в Москву, автостопом, одна.
