Код Афелиона

Лео сжал в руке голографию Антона. Этот полёт стал для него испытанием на прочность. Не только физической, но и моральной. Он добровольно заключил себя в стальной гроб, плывущий через ад, чтобы получить шанс. Шанс расплатиться по долгам. Шанс найти ответы. И, возможно, шанс отомстить. Гул «Мусорщика» был не звуком, а физическим ощущением – низкочастотной вибрацией, что выедала мозг по миллиметру. В кромешной тьме грузового отсека, прижавшись спиной к ледяной обшивке, Лео сжимал в руке голографию. Мерцающее изображение Антона, улыбающегося на фоне марсианской пустыни, казалось сейчас единственной реальной вещью во Вселенной.

И его мысли, сбежав из стального гроба, понеслись туда, откуда не было возврата.

Мама. Её лицо, стёртое временем и расстоянием, вдруг возникло с пугающей чёткостью. Не то, каким он видел его в последнем звонке – уставшим и озабоченным, – а каким оно было в детстве: тёплым, улыбчивым. Он так и не сказал ей, что любит её. Просто отмахивался, вечно спеша, вечно занятый. Теперь он никогда не скажет. Его слова теперь звучали как пророчество. «Иногда, чтобы спасти организм, нужно вырезать раковую опухоль». Лео понял их слишком поздно. Он был всего лишь курьером, а отец хотел, чтобы он стал хирургом. Он видел в нём то, чего Лео не видел в себе. И теперь этот шанс был утерян навсегда. Прощание в доках «Зенита» стало их последним. Ни объятий, ни тёплых слов. Только страх в глазах отца и глухое раздражение в его собственных. Он не успел. Не успел попрощаться, не успел извиниться, не успел стать тем, кем они, возможно, хотели его видеть.

И тогда, сквозь боль и сожаление, в его сознании всплыло оно. То самое сообщение. Слово, которое горело в его памяти, как сигнальный огонь в кромешной тьме.

Афелион.

Что это? Человек? Место? Оружие? Код?

Но в тишине своего отчаяния Лео поймал себя на мысли, что в этом слове не было зла. Оно было… нейтральным. Как закон физики. Как гравитация, что притягивала его к Марсу.

Он посмотрел на мерцающую фотографию Антона. Агата отдала за неё жизнь. Она верила, что это что-то значит.

Афелион.

Он закрыл глаза, ощущая леденящий холод металла за спиной. У него не осталось ничего. Ни прошлого, ни будущего. Только это слово. Только эта тайна.

И пока «Мусорщик» нёс его через бездну, первая глава его старой жизни заканчивалась. Начиналась новая. Глава, в которой ему предстояло узнать, что такое Афелион.

ГЛАВА 2 ПРОТОКОЛ НАСЛЕДНИК

47 лет назад

Институт Ксенобиологии при корпорации «Квантум-Био» был не местом для открытий, а позолоченной клеткой. Стеклянные стерильные коридоры, голографические доски, испещрённые формулами, и вечный, подавляющий гул систем вентиляции. Воздух был очищен до безжизненной стерильности, как и всё вокруг.

Алексей Волков, Высокий, худощавый, с живыми, пронзительными глазами цвета марсианского неба, которые светятся одержимостью. На вид около 45 лет, темные волосы всегда слегка растрёпаны. Лицо умное, с резкими чертами и преждевременными морщинами у глаз – следствие стресса и бессонных ночей. Носит практичную, но потрёпанную учёную униформу . Молодой, но уже измождённый внутренней борьбой учёный, чувствовал, что стены медленно сдвигаются. Его работа – анализ образцов с безжизненных лун Юпитера – была бессмысленным упражнением в поддержании видимости деятельности. «Квантум-Био» и её вечный соперник, «Аэтриум», вели холодную войну за скудные оставшиеся ресурсы Солнечной системы, а такие, как он, были всего лишь расходным материалом в их бухгалтерских отчётах.

Жизнь на Земле в его годы выглядела следующим образом:

Классы: Общество чётко делилось на три страты. Элита («Акционеры») жила в заоблачных аркологиях, с парками и настоящим, фильтрованным воздухом. Специалисты («Винтики»), как Алексей, – в функциональных, но безликих секторах, их лояльность покупалась сносными условиями и иллюзией стабильности. И «Потребители» – огромная масса на нижних уровнях, живущая на базовом обеспечении и тонущая в долгах за «синт-пайки» и кислород.

Порядок: Всё контролировалось через универсальный Социальный Рейтинг. Любое нарушение, любое инакомыслие понижало баллы, закрывая доступ к лучшей еде, медицине и, главное, – к космическим лицензиям.

Корпорации были де-факто государствами. «Квантум-Био» делала ставку на генную инженерию и медицину. «Аэтриум» – на тяжёлую промышленность и терраформирование. Их война была тихой, ведущейся на биржах, через шпионаж и саботаж исследований. Поле боя – вся Солнечная система.

Алексей смотрел в своё единственное окно, показывающее не настоящий смог, а идеализированную голограмму голубого неба. Он мечтал не о звёздах – о пространстве. О тишине, где можно дышать, не чувствуя на себе давящего взгляда системы. Он был гением в клетке, и клетка эта называлась Земля.

Именно в такой вечер, когда отчаяние почти достигло предела, к нему подошёл незнакомец. Мужчина в простом, но качественном костюме, без корпоративных нашивок.

– Доктор Волков? – его голос был тихим, но уверенным. – Ваша диссертация о докембрийских экосистемах… весьма смела. Предполагать, что жизнь может быть основана на принципах, отличных от земной, в наши дни – карьерное самоубийство.

Алексей насторожился. Это была либо провокация, либо…

– Не бойтесь, – мужчина слабо улыбнулся. – Я здесь не от «Квантум-Био». Я представляю людей, которых интересуют не прибыли, а парадигмы. Нас зовут «Проект Гея».

Он говорил о миссии. О Марсе. Не о его покорении, а о его понимании. Он упомянул аномалии, не поддающиеся объяснению, и секретный проект с кодовым названием «Красный Рассвет».

– Мы ищем не наёмников, доктор Волков. Мы ищем первооткрывателей. Риск огромен. «Аэтриум» считает Марс своей будущей собственностью и не потерпит конкуренции. Но если вы правы в своих теориях… то мы перепишем все учебники.

Краткая справка: Алексей Волков: учёный-теоретик, визионер терраформирования.

Профессия: Ксенобиолог-теоретик, специалист по докембрийским экосистемам. Работал в Институте Ксенобиологии корпорации «Квантум-Био».

Ключевая теория :

Волков разрабатывал гипотезу «кремниевого симбиоза» – радикальную теорию о том, что полноценное терраформирование невозможно без интеграции в планетарную экосистему местных, неуглеродных форм жизни. В то время как другие учёные рассматривали Марс как «мёртвый сосуд», который нужно заполнить земными организмами, Волков предполагал, что планета уже обладает примитивной биосферой на кремниевой основе, способной стать каркасом для новой атмосферы и гидросферы.

Суть его идеи:

Марсианские организмы (гипотетические) не конкуренты земным, а симбионты

Они могут стабилизировать атмосферу, перерабатывать грунт и создавать «сеть жизни»

Попытка терраформирования без учёта этой системы приведёт к экологической катастрофе

Именно эта еретическая теория сделала его идеальным кандидатом для «Проекта Гея».

Он протянул Алексею чип.

– Всё, что вам нужно знать, здесь. Вопросов быть не может. Если решитесь – завтра в 06:00 на частном терминале «Гармония». Если нет… удачи в «Квантум-Био».

Незнакомец растворился в толпе, оставив Алексея одного с бешено стучащим сердцем. Он смотрел на чип, затем на голограмму фальшивого неба. Это был билет из клетки. Прямо в неизвестность. Институт Ксенобиологии был позолоченной клеткой, но его квартира в жилом секторе «Дельта» стала уютным гнездом, разрывающим ему сердце напополам. За стеклом окна-голограммы плыли искусственные облака, а на диване, запутавшись в одеяле, спал его сын Миша.

Елена, его жена, молча собирала его вещи. Её пальцы нервно перебирали складочки на его форменной куртке.

– На два года, Лекс? – тихо спросила она, не глядя на него. – Миша забудет твое лицо.

– Я буду звонить. Голограммы, нейросвязь… – он сам слышал фальшь в своих словах. Он подошёл к ней, посмотрел на неё, у Елены было удлинённое овальное лицо, скульптурные скулы, и большие, светло-карие глаза, с пристальным, внимательным взглядом. Во взгляде – усталая нежность и неизменная тень тревоги.Он попытался её обнять, но она отвернулась, продолжая складывать одежду.

– «Проект Гея»… Ты уверен, что это не очередная секта? Или ловушка от «Аэтриума»?

– Это шанс, Лена! – он понизил голос, чтобы не разбудить сына. – Шанс дать ему другое будущее. Не в этих стальных стенах. Не с вечным долгом за воздух.

Она наконец посмотрела на него. В её глазах стояли слёзы, но голос был твёрдым.

– Его будущее – это его отец. Здесь. А не призрак на другом конце системы.

Елена работала в той же корпорации «Квантум-Био», где отвечала за проектирование замкнутых экологических циклов для орбитальных станций. Прагматик до мозга костей, она считала, что будущее человечества – не в рискованных авантюрах по терраформированию чужих планет, а в создании надёжных, самодостаточных космических habitatов.

Он опустился перед спящим Мишей, это был мальчик примерно десяти лет, похожий на маму, светлые волосы, мягкие черты лица, проводя пальцами по его мягким волосам. Мальчик что-то прошептал во сне и улыбнулся.

– Пап…

Это слово пронзило Алексея острее любого ножа.

– Я сделаю это для него, – поклялся он шёпотом.

– Я создам мир, в котором ему не придётся дышать через фильтр и считать кредиты за воду и воздух.

Елена отвернулась, вытирая ладонью щёку.

– Возвращайся живым и здоровым, пожалуйста…

Эти слова стали его самым тяжёлым грузом, когда через 4 часа частный челнок «Проекта Гея» отрывался от причала «Гармонии». Он смотрел на удаляющуюся Землю – не на сияющие аркологии элиты, а на тусклый сектор «Дельта», где оставались его сердце и совесть. Он летел к звёздам, чтобы спасти их будущее. Но ценой могло стать их настоящее.

Марс. База "Прометей-1".

Ветры здесь не выли – они скрежетали миллиардами ледяных игл о купола. База была крошечным пузырём тепла и света в океане враждебной пустоты. "Племя Прометея", как они теперь просил себя называть, была сборной солянкой из идеалистов и гениев-изгоев:

Марина Орлова, геолог-вулканолог с циничным юмором, способная починить что угодно от сейсмографа до кофеварки. Приземлённая и сильная. Короткие, практичные рыжеватые волосы, зелёные глаза, смотрящие на мир с ироничным прищуром. Фигура собранная, спортивная. На скуле – шрам от осколка породы. Руки в царапинах и следах от машинного масла.

Дмитрий "Дим" Яковлев, кибернетик-самоучка, видевший в мире лишь код и паттерны. Типичный технарь-интроверт. Худой, сутуловатый, с бледным лицом и длинными пальцами, привыкшими к клавиатуре. Волосы тёмные, часто падающие на глаза. Носит очки с затемняющимися стёклами. Носит поношенный свитер с капюшоном поверх униформы. В его задачу входило Обслуживание и ремонт: Он был единственным, кто поддерживал в рабочем состоянии парк бурильных дронов, транспортных платформ для вывоза породы и курьерских дронов для пересылки данных и мелких грузов между секторами базы. Дим не просто нажимал кнопки. Он писал сложные алгоритмы для автономной работы дронов в условиях, когда связь могла прерваться. Он был и пилотом, и программистом, и механиком в одном лице. Одни дроны пропадали из-за сбоев навигации в буре, другие врезаясь в скалы или просто улетая в пустыню, и их связь с базой не восстанавливалась. Другие – из-за геологических аномалий. Сильное магнитное поле некоторых пород или необъяснимые энергетические выбросы из недр могли «ослепить» датчики и вызвать фатальный сбой системы. Поиск и возвращение таких дронов было опасной и не всегда успешной миссией.

Артур Шaв, бывший военный медик, чья прагматичная жёсткость уравновешивала научный энтузиазм остальных. Мужчина крепкого телосложения, чей возраст (45-50 лет) выдавали лишь седые виски на фоне густых тёмных волос, коротко подстриженных с армейской точностью. Его осанка, прямая и собранная, даже в расслабленном состоянии выдаёт бывшего военного. Лицо со строгими, но не жёсткими чертами, с сетью мелких морщин вокруг глаз – скорее от привычки щуриться, чем от возраста. Взгляд тёмных, внимательных глаз обладает редким качеством – он одновременно оценивающий и спокойный. Его руки – сильные, с коротко остриженными ногтями и следами старого ожога на тыльной стороне левой ладони – двигаются всегда экономично и точно.

Миссия «Красный Рассвет»:

Официальная версия (для корпораций и общественности):

Цель: Глобальное терраформирование Марса.

Метод: Заложить серию чистых термоядерных зарядов. Взрыв растопит подземные залежи льда, выбросив в атмосферу гигантские объемы CO₂ и водяного пара, запустив парниковый эффект.

Результат: Быстрое и необратимое создание атмосферы и гидросферы. «Пробуждение» Марса за десятилетия, а не за тысячелетия.

Реальная цель «Проекта Гея» (Скрытая двойная стратегия):

Прикрытие и Основная Цель: Бурение шахт к марсианской мантии было идеальным предлогом для проникновения в глубокие недра, куда иначе добраться было невозможно. Их главной и тайной целью был поиск уникальных полезных ископаемых:

Редкие кимберлитовые трубки с кристаллами, способными удерживать колоссальные объемы данных (потенциальная основа для квантовых компьютеров нового поколения).

Сверхплотные металлические сплавы, сформированные в условиях марсианской мантии, которые могли бы революционизировать космическое кораблестроение.

Геотермальные источники с уникальной химической сигнатурой, указывающие на месторождения редких элементов, необходимых для передовой фармакологии и энергетики.

Если полезные ископаемые будут найдены: «Проект Гея» тайно их разрабатывает, получая колоссальное технологическое и финансовое преимущество. Терраформирование откладывается или маскируется под добычу.

Если полезных ископаемых не окажется: «Гея» возвращается к изначальному плану. Они активируют термоядерные заряды, запуская процесс терраформирования и получая лавры первооткрывателей и спасителей человечества на Марсе.

Что хотели получить в итоге:

Максимальную выгоду: В любом из двух сценариев «Проект Гея» оказывалась в выигрыше – либо как владелец уникальных ресурсов, либо как создатель новой обитаемой планеты.

Независимость: Собственная ресурсная база позволяла бы «Проекту Гея» выйти из-под контроля земных корпораций и диктовать свои условия.

Власть: Контроль над ключевым ресурсом или над самим процессом терраформирования делал «Проект Гея» самой влиятельной силой на Марсе.

Шахта «Прометей-1» гудела, как улей. Буровые установки, управляемые Димом, пробивались к мантии, готовя шахты для термоядерных зарядов «Красного Рассвета». В одной из самых глубоких полостей, в камере с усиленным титановым куполом, лежало «сердце» проекта – исполинский термоядерный заряд, готовый к активации.

Именно здесь, через три недели после его установки, Марина заметила нечто странное.

– Лекс, иди сюда, – её голос в комлинке был сдержанным, но Артур, стоявший рядом, уловил в нём нотку научного азарта.

На матовой поверхности корпуса заряда, в месте стыка охлаждающих контуров, появился слабый, мерцающий нарост. Он был похож на иней, но при ближайшем рассмотрении оказывался сложной сетью молочно-белых гифов. Они пульсировали в такт работе систем заряда.

– Мать честная… – прошептал Лекс, касаясь шлемом брони. – Он… питается от него? От фонового излучения? От тепла?,

Марина поместила образец в сканирующий микроскоп. Изумление сменилось недоверием, а затем – леденящим душу восторгом. На экране перед ней предстала не кристаллическая решётка минерала, а сложная, ветвящаяся структура гифов. Это не была форма окаменелости. Данные спектрального анализа показывали активный кремниево-органический метаболизм. Перед ней лежал марсианский мицелий – первый живой организм, когда-либо найденный за пределами Земли. В тот миг весь мир для Марины Орловой сузился до светящегося экрана, а из её горла вырвался лишь бессвязный, пересохший шёпот. Она понимала: они нашли не просто жизнь. Они нашли целый мир, скрывавшийся у всех под ногами.