Шёпот Смерти

– Па, – более четко и внятно промолвила Тася, коснувшись щеки рукой. Похоже, она довольно долго следила за моими мучениями, понимая желания. Отведя взгляд в сторону, её подбородок дернулся, а лицо, до того счастливое, исказила грусть. Отводя взгляд и сопротивляясь, так, как будто ей нужно признаться в проказе или съесть горькое лекарство, она обняла меня, прижавшись лицом ко лбу. В мои мысли постучали тонкие щупальца сознания дочери, мягкие, дрожащие, неся боль и страдания. Не сопротивляясь, я пустил их.

– Пам парам… – напивала я песенку облизывая языком сладкие губы. Макнув пальчиком в остатки пирога накрасила как это делала мама. Если мама всегда так вкусно красит губы, то она самая счастливая на свете.

– Так коротко объяснить можешь? – послышался голос папы с лестницы. Мама сегодня поздно пришла с работы, напряженная иусталая, сразу начала о чем-то спорить по телефону. Бесконечные звонки прерывали солнечное утро, а сложенные у выхода полотенца больше не обещали прекрасный день на озере.

– Я не знаю! Нам надо уехать в деревню. На работе всё плохо, много больных. Какая-то вспышка новой инфекции. Никто ничего толком не говорит. Я звонила в комитет, говорят: «Устраняйте симптомы…» – ответила мама. Она была врачом и часто пропадала на работе. Тасе нравилась мамина и папина работа. Папа возил её на большой белой машине с мигалкой на крыше. А мама иногда брала на работу, где люди в разноцветных костюмах обращались с ней как с принцессой, подкармливая сладостями и катая на стуле с колесиками.

– Насколько всё плохо? Как в Африке или Пакистане? – снова спросил папа.

– Как в Перу. Только лучше не становится. Нам надо уехать, пока всё не успокоится. Помнишь, как мы думали, что б сделали, если Это повторилось? – сказала размыто мама. Я встала, тихо подкравшись к двери. Мама иногда рассказывала про далекие страны и удивительные города. Показывала шрам от укуса змеи и обезьяны. Фотографии с детьми с кожей цвета шоколадки и множеством разных людей на фоне странных, но красивых строений. В нашем городе таких не было, иногда эти дома проскакивали в телевизоре, и я спрашивала, была ли там мама, на что она рассказывала одну из новых историй.

– Черт с работы. Старой… – сказала мама, уйдя в ванную, отвечая на звонок.

– Так, белочка, ты где? – воскликнул папа, зайдя в комнату. Вжавшись в стену, я спряталась. Пусть ищет. – Ага, попалась. Ух, какие большие ушки. Опять нагрелись от подслушки? Сейчас проверим, а они уже прожарились, красны!

Стихотворением выпалил папа, поймав меня, укусил за ушко. Это было щекотно и колюче, но мне всегда нравились его игры.

– Ну хватит, я не готова. – смеялась я, с трудом уворачиваясь от губ папы. Шлепая, он пытался ухватить ушко губами, откусить. – А что с мамой? Мы на пляж поедем? Ты обещал.

– Поедем, но не на пляж, а в деревню к бабушке. Она нас звала, там Матрёшка котят спрятала. Надо помочь найти. Ты с нами? – спросил папа, конечно зная ответ. До бабушки надо было ехать три часа, и жили они в маленьком домике посреди поля. Но у них был настоящий зоопарк во дворе с кучей животных. Самой любимой была кошка Матрёшка, которая ждала котят.

– Да! – крикнула я, запрыгнув на папиных руках. – Вези меня в комнату, я покажу, что взять.

– Нет, белочка, ты уже большая. Бегом наверх собирать вещи, как я учил. А я достану сумки. – ответил папа, не подхватив игру. Его взгляд был необычный, напряженный и задумчивый. Отнеся меня в комнату, он ушел в кладовую, загремев ящиками.

– Где моя книжечка? – пела я, найдя альбом с картинками. Папа с детства учил меня быстро собираться, рисуя картинки в альбоме. Пролистнув на страницу с домиком и трубой, начала складывать вещи в синий чемодан, проговаривая: – Двое штанов и маечек. Пять трусиков и носочков. Свитер…

– Надо уходить быстрее. Тася, давай бегом. – крикнула мама, оттолкнув меня в сторону. Быстрыми движениями она скидывала в чемодан разные вещи, даже не подбирая их по цвету.

– Все совсем плохо? – спросил папа уже неся четыре черные сумки вниз. Мама захлопнула чемодан схватив меня за руку потащила на первый этаж к машине.

– Да… Я же сказала, что звонили со СТАРОЙ работы. Я им нужна. Срочно! – выкрикнула мама. Забросив вещи в машину, затолкала меня на заднее сиденье, даже не пристегнув. – Сказали, что пошлют за мной вертолет.

– На хрена им это? И зачем им ты?

– Думаю, из-за того случая с укусом. А может, Дубровский не все спрятал. Не знаю, давай быстрее.

– Белка, давай пристегивайся. Мы на ракете… – сказал папа, резко выехав из двора, даже не закрыв ворота. Я залезла сама в кресло. Сама вытянула ремни из-под платья. Сама справилась с защелкой. Мне не понравилось, что папа не проконтролировал.

– Пап, я всё! – крикнула я. Но он не обратил внимания, перейдя с мамой зачем-то на английский. – Пап, а стишок?

– Блять, не успели, – процедила сквозь зубы мама, когда мы резко затормозили на въезде на мост. Я закрыла руками ушки, а папа коротко посмотрел на меня, подмигнув, улыбнулся. Странно, мама с папой никогда не ругались, иногда переходили на английский и французский, но только если обсуждали что-то важное. В окно постучал высокий дядя в черной одежде с автоматом, и папа зачем-то опустил окно.

– Добрый день, прошу выйти из машины. – сказал дядя, дёрнув ручку двери, которая оказалась заперта.

– Сначала представься, капитан. – выпалил папа грубо и чётко, мимолётом осмотревшись.

– Мы за вами. У нас приказ доставить вас в аэропорт. – сказал дядя, проигнорировав вопрос папы, через открытое окно взглянув в салон. Взгляд этого человека мне не понравился. Жёсткий и острый, как секатор, которым папа обрезал деревья. Этим взглядом он отрезал Тасю с папой, как ненужные сухие ветки от мамы.

– Хорошо! Но моя семья со мной. – сказала мама, зачем-то открыв дверь, вышла. Она подняла руки, показывая ладони. Машину обступили два десятка человек в черных костюмах с карманами на груди и большими черными автоматами. Открыв двери, мама подхватила меня, прижав к груди. Теплое объятье было слишком сильным. Её пальцы вжались мне в спину, сделав больно. Тело мамы дрожало, а дыхание сбивалось, как после тренировок. Дядя проигнорировал вопрос, подняв толстый телефон с длинной палкой на верхушке.

– Объект обнаружен. Эвакуация на красной вспышке. – сказал он, указав рукой на противоположную сторону моста.

Этот мост был невысокий и проходил через глубокий яр на окраине города с «речкой-вонючкой».

– Вонючка… – сказала я, усмехнувшись слову.

– Не ругайся, Тась. Будь серьезней. – сказала мама, спустив на землю. Как только Тася встала на землю, её за схватила мощная рука в плотной черной перчатке.

– Ваша дочь и супруг не поместятся. Они направятся с основным составом подразделения на машинах. – сказал капитан, подходя ближе. Двое солдат довольно грубо начали обступать маму, отрезая от меня. Над головой послышался грохот, и я посмотрела в небо. Два вертолета размером с маленький автобус показались из-за деревьев, приземляясь за мостом.

– Нет! Они со мной! – громко крикнула мама. Её пальцы вжались в мою ручку слишком сильно. Настолько, что пальчики вывернулись, начав хрустеть.

– Эй, отпусти её! – крикнул папин голос за спиной. Я ничего не видела и пропустила разговор, любуясь большими черными машинами. Они зависли над самой землей, как черные стрекозы, поднимая пыль, осторожно прощупывая почву лапками-дугами.

Надо нарисовать вертолет, стрекозу… – пронеслась в голове идея, прерванная криком мамы, глухими ударами и громкими хлопками. Крики были неприятные, дикие, так как будто кто-то причинил маме сильную боль. Сильнее, чем порез ножом на кухне или падением книги на ногу. Эти крики были короткими и звонкими. Новый крик, громкий, хриплый, с чем-то пугающим и болезненным, я слышала лишь однажды у дедушки в гостях. В тот день у дедушки пропала свинка Пипай, и они с папой пошли её искать, а Тасе запретили гулять на улице. Этот крик донесся через узкие деревянные оконца, заставив вздрогнуть всем телом и долго плакать, обнимая мягкое тело бабушки. Заставил запомнить на всю жизнь и бояться его. И сейчас я отчетливо слышала этот крик. Крик вынудил выдернуть руку из руки мамы и зажать ушки ладонями. Крик заставил сесть на корточки и закричать в ответ. Крик заставил описаться, испачкав розовые трусики с пони и любимую юбочку, которую которую я специально готовила на пляж. Мир вокруг перевернулся и закрутился хороводом. Чьи-то сильные руки подхватили меня и понесли прочь от крика.

– Нет… Стоп, всем успокоиться. Отставить! Опустить оружие. – послышался голос за спиной. Я открыла глаза и летела через облака. Сильные руки держали меня в воздухе, а вокруг была пустота. Белые пушистые перья облаков закручивались и порхали в воздухе в причудливые барашки кудрей.

– Суки, вы его убили? Зачем? – кричала далеко за спиной мама. Я закрыла ушки, чтоб не слышать плохие слова. Продолжая смотреть на облака, болтая ножками, не чувствуя почву.

– Опусти оружие, тварь, или я её сброшу, – крикнул незнакомый высокий голос за спиной. Этот голос принадлежал папиным рукам, но он был тоньше и противнее.

– Нет, поставь её. Всем опустить оружие. Отставить, Картавый, опусти ребенка. – послышался крик капитана. Он был не такой четкий и властный, как раньше. Напротив, он дрожал, неуверенно проглатывая слова. Я постаралась повернуться, вывернув шею, взглянуть на владельца рук. Они не принадлежали папе, закрытый черной тканью солдат удерживал меня, смотря в сторону. Я видела только один не закрытый маской глаз, серый, с расчерченным рубцом тяжелым верхним веком. На маске солдата при разговоре поднималась красная пена.

– Нам дали приказ доставить её. Одну! Про предателя и ребенка приказа не было. – сказал владелец рук.

– Отпусти её. Сука! – кричала мама удерживая капитана, прижимая к его шее длинный черный нож. По её щекам текли слезы, а взгляд все время отрывался от меня уходя в сторону. Проведя глазами я увидела их, темные добрые глаза папы. Они смотрели одновременно на меня и в тоже время сквозь меня. Жизнь в его взгляде тлела, дрожала, цепляясь из последних сил цепкими пальцами за тело, с каждым ударом сердца выпуская большую лужу красного цвета. Рядом стоял крепкий солдат чью голову больше не закрывала маска. На смуглой коже виднелись разводы крови, а в руках висел длинный нож, с которого срывались красные тягучие капли.

– Шустрый гад. Как он вывернулся так? – сказал он, открывая рукав с кожей синего цвета.

– Он из бывших. – сказал капитан, осторожно поднимая руку и перехватывая нож прижатый к шее. – Опусти нож, и вы обе полетите. Я даю слово…

– Приказ был доставить доктора – сказал владелиц рук и они разжались. – Девочка полетит в другое место!

Я в последний раз услышала крик мамы. В последний раз увидела взгляд папы, который смотрел на меня. В последний раз вдохнула странный горький воздух пушистых облаков. Они промелькнули, потеряв легкость и чистоту, став тяжелыми с черными хлопьями. Из последних сил я попыталась полететь, но мои крылышки не справились с надвигающейся снизу землей, ударившей по ногам. В последний раз я выдохнула от нарастающего давления. И в первый раз уловила боль и ярость папы, ставшего чем-то новым. Желающим рвать и поглощать всё, чего коснется его воля.

Глава 5 Новый Я

Дальнейшие воспоминания дочери стали бледными и обрывистыми, как старые выцветшие фотографии, открывающимся образами в сознании. Она переродилась легко, не потеряв ни крупицы воспоминаний. Как будто проснулась после короткого дневного сна, восприняв всё произошедшее как страшные сновидения. Испуганным зверьком забившись под корни растений, просидела в ожидании спасения, встретив рассвет. На второй день приняла решение искать путь домой самостоятельно. Благо мы любили ходить в походы, благодаря чему она без труда нашла знакомую тропу, ползком вернулась домой. Вернулась, стирая пальцы и локти об острые камни и высохшую грязь. Ползя днем и ночью, на третьи сутки добравшись до распахнутой двери в дом. Добравшись до зала, легла калачиком под диваном, жалобно зовя нас. Этот зов и выдернул меня из пелены Смерти. Зов вернул мне сознание, дал волю, указал путь. Когда последний фрагмент воспоминания открылся, Тася сладко зевнула, избавившись от тягостного груза, завернулась в одеяло и уснула спокойным сладким сном. Я же, сдерживаясь, на подгибающихся ногах вышел, тихо зайдя в ванную, дал волю воскресшим из недр смоляной Смерти чувствам. Под звук журчания воды, из разорванной глотки разносились мои беззвучные крики. Пальцами я царапал кафель, сотрясаясь в мысленных ударах по полу и стенам.

– Ты допустил смерть своей жены и дочери. Сука! Ничтожество! – кричал я мертвый на себя живого. Сжав кулаки, замолотил по лицу и груди, стараясь выбить из тела остатки жизни. Не испытывая боли, ненависть росла, сжигая остатки разорванной души. Лицо превратилось в сплошной кровавый фарш с выступающими белыми костями черепа, зубы раскололись под десятками мощных ударов. Я остановился, давясь яростью, почувствовав сладкий вкус добычи на языке. Нет, не на языке, глубже, в глотке мышцы сжались, выдав рык в предвкушении пиршества Смерти. Лишь через секунду, я осознал причину нового состояния.

– Нет. Отпустите! Что вы творите? – послышался крик с улицы. Крик женщины, защищающей, как и я, своего ребенка. Он оборвался хлопком, вновь вызвав вкус добычи в глотке. Моё сознание потянулось к источнику крика, указав цель, отвлекая от самоистязания. И я побежал. Выскочив из двери, пронесся по двору, с легкостью перепрыгнув забор, перешел на соседнюю улицу. Не достигнув цели, меня остановил шёпот смерти. Он вырвался в десяти метрах, напитав яростью, но отрезвив боевой раж. Стряхнув остатки наваждения, я включил свое Мертвое зрение. Оно позволяло видеть сквозь стены на расстояние пары десятков метров. Видеть живые и мертвые клетки, а также неживые предметы. Образы сформировались в сознании в объекты, а объекты в картину, напитанную болью, насилием и безнаказанностью погибающего мира. Эту картину я видел и прежде. В бедных, лишенных закона и совести регионах, где правила лишь воля и правда сильного. Сильных, вооруженных сталью и техникой. Тех, для кого все окружающее лишь зона для удовлетворения своих желаний. Желаний забирать жизнь. Забирать невинность. Забирать сокровища людей и природы. В непреодолимом голоде. Голоде, который ненасытен. Голоде власти править судьбами, волей и самой жизнью всего, чего коснется их взор.

– Но сейчас я Смерть. И вижу вас! – сказал я, видя всех своих врагов. При жизни я служил власти, но после смерти я буду сам выбирать свой путь. План возмездия сформировался в моем сознании. Три тела, зараженных похотью, зажали на втором этаже четвёртое, скованное болью и страхом. Три других расположились во дворе и на первом этаже, оставив слабые места для обороны.

– Ко мне приди! – послал сигнал я двум телам, плетущимся на крики вместе с потоком мертвых. Они подчинились, проломив хлипкий забор, пристроились за моей спиной.

– Ты будешь «Отец», а ты – «его жена», – дал я имена телам. Едва поток коснулся живых, встретив ожесточенное сопротивление, я бросился вперед. Перескочив последний забор рывком, пронесся за спинами стрелков, приказав спутникам атаковать. Заскочив на деревянную веранду, с разбега ворвался в комнату второго этажа. К счастью, окна были старыми, легко впустив разъярённое тело. Мои соперники были заняты обнаженным белым телом девушки-подростка, вяло среагировав на звон стекла. Их красные похотливые лица медленно повернулись ко мне, меняясь лицом. Лицо первого исказила боль. Ухватив его за ногу, я дернул на себя, стаскивая с тела девушки, ухватив за жезл, покрытый кровью, с двумя шариками в тонком кожаном мешочке. Наполненные болью глаза смотрели на мою ладонь заполучившую вместе с потоком крови член. Прежде чем крик наполнил комнату, я успел локтем врезать второму сопернику, молодому парню лет 16, промеж глаз, отбросив в сторону. Третий оказался проворнее, крутанувшись на месте и отскочив на два шага, он вскинул ствол ружья мне в голову. Я бросился на него по прямой, в последний момент отведя выстрел в сторону, придавил к стене. Он не волновался, молниеносно достав длинный нож, трижды ударил меня в грудь, пробив легкое и печень.

Сложно было понять, что я почувствовал, когда холодная сталь рассекла мою кожу, мышцы и органы. Скорее, в течение одного удара сердца это была боль, заиграв давно забытыми ощущениями. Эти чувства через биение сердца заставили изменённые сосуды сжаться, оставив кровотечение. Поврежденные участки органов изолироваться, а мышцы перенести нагрузку на другие отделы. На третьем ударе я снова понял, что раны не принесут мне смерти. Подняв глаза, застал соперника с кровавой пеной на подбородке. Моя левая рука, от выстрела ружья, превратилась в обрубок с выступающим острием лучевой кости, которое, проникнув меж ребер, пронзило легкое противника. Он еще единожды ударил меня в грудь, получив серию схожих ударов в живот обрубком руки. В спину ударили одиночные выстрелы, слабые, едва пробивающие ребра. Развернувшись, я отмахнулся зажатым в руке ружьем, которое рассыпалось, наткнувшись на тело второго. С залитым кровью лицом он повторно отлетел к стене. Его последний выстрел был случайным, но более эффективным, чем предыдущие. Пуля, ударив по касательной в висок, выбила фрагмент кости, забрав частичку воспоминаний. Проведя пальцем по ране, я почувствовал, что касаюсь своей сущности, органа, который сохраняет меня в границах разумного существа. Глаза снова захлестнула ярость, а чувства и ощущения резко обострились. Бросившись на парня, я поймал его на перезарядке, вонзив обрубок руки в грудь. Лучевая кость, отколов края ребер, протиснулась в грудную клетку, достигнув перикарда. Повторным нажимом я ввинтил свою руку в тело молодого парня, пробив желудочек сердца. Он кричал так, как не кричал никогда, зовя маму, изрыгая потоки слезы и умоляя пощадить. В его глазах застыло выражение боли и мольбы, заставив мое сердце ударить необычно громко. Но это был не стук разбитого сердца или сожаления. Тягучая кровь разогналась по сосудам, а приняв эстафету, измененные артерии прогнали кровавый плевок по лучевой артерии, впрыснув в само сердце. Черная смерть вспыхнула в теле парня необычно быстро и злобно. Заряженная моей яростью, концентрированная телом, она скрутила молодое ослабленное тело в агонии трансформации. Новый, иной крик боли покинул глотку парня, преобразовав в знакомый рык мертвых. Он еще был в сознании, когда Смерть начала менять его органы и ткани, с болью тысячей иголок проращивая новые сосуды. Как дикий первородный архитектор, рвать, ломать, расплавлять ткани, выстраивая себе новый сильный храм. Как заворожённый, я наблюдал, затылком почувствовав скользнувший по коже взгляд. Взгляд убийцы, заряженный жаждой крови. Вскочив, сразу поставил блок рукой. Тяжелый мясницкий тесак застрял, остановленный моим обрубком руки. Крепкий полуголый мужик двумя ослабленными руками сжимал рукоять в последней попытке убить меня. На его волосатых бедрах свисали остатки члена, а неостановленное кровотечение било струями по моим ногам.

– Ну и хуй с вами! Стану грёбанным зомби. – сказал он, отпустив тесак и раскинув руки в стороны. Не в жесте защиты, как девушка, а, судя по следам крови на простынях, женщина, забившаяся в угол комнаты. Не в жесте надежды, как первая моя жертва, все еще заставляющая себя дышать и зажимающая раны на разорванном животе. А в жесте слабого существа, добровольно принимающего смерть. Это был поступок сильного или слабого человека? Самый сильный физически, он подчинил всю группу своей извращенной воле и животной похоти, первым насилуя невинную девочку. Насилуя после того, как убил её мать. Выстрелом, который заставил её умирать, слыша крики дочери, осознавая боль, которую её душа испытает. Испытает неоднократно, прежде чем последовать за матерью.

– Нет! – вырвалось из моей глотки. Отверстие на трахее сжалось, позволив ручейку воздуха озвучить рвущуюся волю. Волю того, кто решит судьбу слабого и трусливого человека, сдавшегося сначала своим желаниям, а затем и самой неизбежности. Принявшего решение при жизни и после смерти охотиться на существ одного с ним вида. Но я не твоего вида, и я не принимаю свою и твою судьбу. Быстрым мощным движением я вырвал полуметровый тесак из своей руки, расчертив в воздухе приговор. Удивленная маска мужика, навечно приклеенная к голове, отделилась от тела, бесшумно упала на кровать. Его тело еще дважды пыталось найти потерянную часть, выталкивая в потолок струи крови, орошая и декорируя помещение цветами победы. Моей победы. Его жизнь угасла, а во взгляде навсегда запечатлелось лицо жертвы, чью молодость он поглотил. Невинность, оставив кровавые разводы на белоснежной простыне с запахом похоти продолжали проникать в его нос, напоминая о поступке. Поступке ценою в жизнь. В мгновение окончательной смерти пелена сожаления пробежала по его сознанию, а огонь счастья вспыхнул в глазах жертвы подростка.

– Да! – прохрипел я, закрыв глаза наслаждаясь эйфорией победы. Она длилась не долго, проскользнув через отверстие в черепе, оставив только безмолвную пустоту.

– А чего я радуюсь? – осознано задал себе я вопрос. – Лишился руки, получил ранение головы, а возможно и мозга и радуюсь отрубленной голове насильника. И раде чего? Спасения неизвестной девочки.

Зарычав и сам не осознавая этого, я занес тесак, подошёл к сжатому в углу клубочку жизни. Она заметалась, прячась под низкую кровать. Её голое тело, развитое не по-детски соблазнительно, всё покрылось пылью и потом, сохранившим сладкий запах боли. Она сопротивлялась, не видя даже крохи шанса на победу, так, как диктовала ей сама природа. Животный инстинкт.

– Ты достойна шанса на жизнь. – в мыслях вынес приговор я, параллельно считывая мертвым сознанием обстановку вокруг. Бой живых и мертвых закончился победой последних. Они устроили пир на еще не переродившихся останках. Залечивая раны, отращивая новые ткани. И мне было необходимо присоединиться к ним. Отстроить поврежденное тело. Взглянув на левую руку, точнее заостренную культю, оторванную взрывом у запястья, я мысленно порадовался. Всего на мгновение, тому, что получил оружие, способное быстро преобразовать тело побежденного. Но радость улетучилась спустя удар сердца из сознания. Оружие ценою в конечность, способную хватать и стрелять. Я сбросил остатки радости, взглянув на тело насильника. Уже немолодое, но сильное и крепкое, оно не подверглось трансформации. Словно в магазине я примерил его левую руку к себе, крутя и сгибая пальцы. Единичные рубцы и татуировка с именем на кисти не смутили меня. Широким размахом я отсек руку на три сантиметра выше запястья, там, где не было мышц, а проходили кости со струнами сухожилий. Повторно примерив к себе, подрубив собственную культю, приложил. Едва моя плоть коснулась еще живых тканей, щупальца сосудов устремились захватывать новые территории. Подчинять и трансформировать. Первым делом срослись сосуды, пустив заражённую кровь. Вторыми были мышцы и сухожилия, прирастая к ближайшим схожим по строению тканям. Мои кисти выполняли простые движения захвата, лишившись тонких движений и грации, и настройка каждого пальца не требовалась. Последними вяло начали схватываться кости. Нервы выбрали новый путь измененных артерий, медленно протискиваясь в бурю трансформации. Когда мышцы окончательно схватились, я отвлекся на рычание за спиной. Парень присоединился к потоку смерти, потянулся к спрятавшейся жертве.

– Стоять! – мысленно приказал я, готовый разрубить его голову тесаком. Он подчинился, медленно выпрямился, встав по струнке. Одновременно с ним на мой крик поднялся и второй. Его трансформация еще не закончилась, и судорога мышц не позволяла стоять ровно. Я не стал размышлять о причинах их действий, продолжив концентрироваться на своем теле. Размашистыми движениями вырезав длинные полосы брюшных мышц, фрагменты органов и мелкорубленные пальцы, заглотил не жуя. Я не желал перенасыщать свое тело чужими клетками, боясь лишиться идентичности.

– Можно восстановить мозг? Потеряю я свою личность, добавив нейроны убитого к своим? – задался я вопросом, взглянув на отсечённую голову. Мой желудок был полон всем, чтобы восстановить и усилить тело, но рана на голове напомнила, что я не бессмертный. Да, возможно, мое тело будет жить, но сознание погибнет. Я стану такой же безвольной марионеткой, как и мои спутники. Я помнил, что видел на дороге безголовый труп, идущий в потоке мертвых, и не желал уподобляться ему.

– Попробую на вкус, но лицо сохраню! – пронеслась мысль в голове. Очередным мощным ударом тесака открыл шкатулку сознания и надежд некогда живого человека. Достав его сущность, орган, наполненный клетками с миллиардами связей, вяло пропускающими отдельные импульсы затухающих команд. Словно спелое яблоко я откусил его, брызнув мозговой жидкостью. Клубок тканей спускался в мой желудок, разбирался на отдельные клетки, преобразовывался и устремлялся с кровью. Мое тело пробили миллиарды тонких иголок, принеся боль и чувствительность. Мертвое зрениеусилилось, расширив радиус и добавив яркости. В грудной клетке ствол спинного мозга за сердцем начал расширяться, формируя новый орган. Связь со спутниками, которая ранее была спорной, настроилась, как старое хрипящее радио. Я буквально чувствовал, что делает каждая из них. 4-й и 5-й, названные «братья», продолжали стоять рядом, ведомые голодом. Мысленно приказав есть только распотрошённое тело под ногами, я с закрытыми глазами наблюдал на их действия. Они подчинились, забыв про девушку под кроватью, отрывая куски плоти от бывшего командира. «Супруги» набивали свои животы на улице, соблюдая ранее выданные приказы. Тот, кто был отцом, отгрызал пальцы и ребра у всех жертв, перемалывая в костяную муку, усиливая кожный панцирь. Та, кто была мать, изымала органы, разминая в фарш, закидывала в воронку пищевода. На первом этаже я почувствовал новый, ранее не ощутимый импульс. Он был маленький, но словно фейерверк яркий и разноцветный. Слабый вздох и еле слышимый, булькающий крик прошёл сладкой волной, маня к себе.