скачать книгу бесплатно
– Мы идем скинуть его со скалы, сеньора Андриана! Его звуки мешают детям Джузеппе спать, а наш музыкант обожает своих девочек, – пояснил Ромео и прошел мимо сплетницы.
– Какая жалость, сеньор Дженаро, – крикнула горожанка, – я любила ваш контрабас! Особенно на празднике весны, когда Вы забирались на сцену и радовали нас веселым джазом! Вспомните, как все танцевали!
Джузеппе тяжело вздохнул и опустил глаза.
– Джузеппе, – окликнул его молодой парень.
– О, Марко, дружище, – обрадовался Джузеппе.
– Неужели то, что говорят, – правда? Кому же я буду подыгрывать со своим бубном на празднике весны? А как же мой день рождения? Мы хотели устроить концерт!
– Я ничего не могу поделать, Марко, прости меня, – грустно ответил Дженаро, – мои дети перестали спать, а Мария… она… я должен, – сознался Джузеппе.
Марко тяжело вздохнул, помрачнел и растерянно поплелся следом за тележкой, объясняя каждому встречному:
– Джузеппе решил скинуть со скалы свой контрабас.
– Нам жаль, Джузеппе!
– Как же так, дон Дженаро?
«Похороны» контрабаса собрали полгорода. Люди стояли на краю обрыва, уговаривая музыканта остановиться, но Джузеппе был решителен.
Под лай дворовых собак и девичьи вздохи футляр полетел вниз.
* * *
Миновала неделя.
На фоне мрачного и молчаливого Джузеппе жена его напоминала буйную позднюю весну, с солнцем и блудом.
Довольная собой, похожая на капризного ребенка, получившего всё желаемое разом, Мария обращалась к мужу со всепрощающей улыбкой, полной любви и нежности, а тот, напротив, поглядывал на супругу сконфуженно, неодобрительно, перебарывая в себе обиду.
Его одолела предательская слабость, тело не слушалось гудящей головы. Едва он принимал сидячее положение, как в руках начиналась непривычная дрожь: подушечки пальцев покалывало, а сами пальцы перебирали воздух, как будто ласкали струны.
Заметив это, Мария, жаждущая ласк, предложила мужу помузицировать на ней и дать своей творческой душе полную волю, заверив любимого, что более благодарного инструмента, чем её тело, у него никогда не было и не будет, однако, попробовав, сеньор Дженаро еще больше погрустнел и признался, что это совершенно не то, что было у него с контрабасом – ни по ощущению, ни по звуку.
Мария на мужа разозлилась, а затем и обиделась. Джузеппе же впал в состояние, сравнимое с ужасом: ему начало казаться, что его ладони существуют отдельно и ему более не принадлежат. Он подозревал, что они отправились следом за скрипкой в сад Ромео и теперь устраивают для соседа концерты, а может быть, они вступили в сговор с разумом и намекают на то, что хозяин совершил ошибку: избавившись от дела своей жизни, предал самого себя.
Едва сеньор Дженаро закрывал глаза, ему чудился контрабас. Подобного с ним не случалось даже во времена, когда его пылкий разум целиком и полностью занимала любовь.
В своих мечтах он подходил к инструменту и сперва поглаживал его, а потом, обнимая сзади, начинал играть.
Все его сны напоминали концерты: ночи одинокого музицирования сменялись шумными представлениями, на которых Джузеппе выступал перед восторженной толпой, но среди слушателей он так и не смог разглядеть Марию.
Уже неделю бедный сеньор Дженаро таился от жены, опасаясь, что она заметит его несобранность или, того хуже, назовет душевно нездоровым. Хотя он и сам понимал, что оснований к этому более чем достаточно.
Вслед за снами Дженаро одолел страх: ему начало казаться, что еще чуть-чуть, и он разучится держать смычок, а затем понимать ноты. Его пальцы стали непослушными, немыми; он с трудом сгибал их, чтобы взять чашку или бритву, а читая, предпочитал класть книгу на стол.
Промаявшись семь дней, потеряв в весе и прибавив в возрасте, он не выдержал, признал служение контрабасу своей судьбой и заспешил к Ромео за исцелением.
– Ромео, – зашептал ему Джузеппе, – нельзя ли мне хоть немного поиграть? Я буду играть тихо, никто ничего не услышит и не разгадает нашего обмана! Даже если кто-то услышит музыку, то будет думать, что на крыше магистрата собрались скрипачи…
– Отчего же нельзя? Конечно! Твой контрабас в саду донны Креоле! У Анджелы огромный сад, там никто ничего не услышит. Отправляйся к ней прямо сейчас, пока Мария укладывает дочерей.
Со всех ног бросился Джузеппе в сад к донне Креоле.
Перебравшись через изгородь, он заметался по саду.
– О, – воскликнул сеньор Дженаро, обнаружив возле большого дуба свою огромную скрипку, – как же я скучал по тебе, мой милый друг… я больше никогда тебя не оставлю!
…Он уселся на поваленное дерево и, обняв такой родной деревянный остов, начал гладить изгибы контрабаса и гладил их до тех пор, пока в руки не вернулось тепло, а пальцы из деревянных не стали вновь послушными и живыми.
С того дня каждый вечер Джузеппе спешил к донне Креоле. С утра и до сумерек он поглядывал на часы, прикидывая время до вечернего променада в музыкальный сад, где его ждали несколько часов самозабвенного растворения в музыке.
С самого первого дня Джузеппе казалось, что он там не один. Он убеждал себя, что в огромном саду, кроме маленьких белок и енотов, никого нет, но всё равно его не покидало странное ощущение, что кто-то слышит звуки его музыки.
Спустя несколько дней он заметил рядом с поваленным деревом удобный стул, а на следующий – обнаружил невысокий столик и графин с водой. Затем появились деревянный уступ для контрабаса, теплое покрывальце для него самого и бутылочка «Бардолино».
Оглядевшись, он обратил всё свое внимание на стоявший вдалеке хозяйский дом и развернул стул так, чтобы мелодия обрела путь.
Все следующие недели сеньор Дженаро понемногу придвигал стул ближе к дому. Он добрался до края зеленых веток, за которыми начиналась залитая светом площадка… и там остановился.
Каждый вечер он замечал, что на балконе особняка появляется женский силуэт и не пропадает всё время, пока продолжается его игра.
Спустя несколько дней сеньор Дженаро понял, что фигура возникает даже раньше, чем начинается его концерт, а на следующий день он услышал овации и голос:
– Прелестная музыка! Не останавливайтесь! Сыграйте еще. Прошу Вас!
Услышав это, воодушевленный Джузеппе схватил стул и вынес его на площадку перед домом, прямо под балкон красавицы донны Креоле.
– Мое почтение, уважаемая донна Креоле, – поздоровался Джузеппе и поклонился даме.
– Как я рада Вам, Джузеппе! – всплеснула руками женщина и одарила сеньора очаровательной улыбкой, – Ваше выступление для меня сущая радость! Принимать в гостях такого талантливого музыканта, как Вы, невероятная удача!
Анджела подошла к перилам и слегка через них перегнулась.
– Едва Вы прикасаетесь к струнам, в саду замолкают птицы. Они так же, как и я, сеньор Дженаро, не смеют перебить Вас. Ваша игра утешает меня, я наполняюсь музыкой. Звуки скрипки отыскали во мне глубину, о которой я не знала… они раскрепостили меня, Джузеппе.
Прошу же Вас… умоляю… не томите… продолжайте!
* * *
– Мария, куда это каждый вечер торопится Джузеппе? – спросила как-то соседка молодую мать.
– Не знаю, Фреда, – растерялась Мария, – я так устаю за день, что засыпаю вместе с дочерьми.
– Вот уже второй месяц, как он куда-то спешит!
– Может быть, кто-то просит его о помощи? – задумалась Мария.
Фреда покачала головой.
– Может быть, друзья зовут сыграть его партию в карты? – предположила Мария.
– Хорошо бы, кабы так, – ответила Фреда и закусила губу, – только знаешь ли… я никогда не видела, чтобы так торопились к друзьям.
– А куда же? – расстроенно спросила Мария, не понимая намеков старой Фреды.
– Ты его жена, тебе лучше знать, – пожала плечами Фреда и попрощалась с Марией.
Позднее сеньору Дженаро остановила донна Друмина.
– Ох и расстроился мой Марко, – начала она, едва увидела Марию.
– Что же с ним приключилось? – заволновалась Мария.
– Они с Джузеппе каждую весну играли джаз возле Собора, на площади… или ты забыла?
– Нет-нет, – торопливо ответила Мария, – конечно же… праздник весны.
– И что теперь, уважаемая сеньора Дженаро? – с вызовом спросила Друмина. – Теперь у вас дети, – многозначительно сказала она. – Всё изменится.
– Что же должно измениться? – расстроилась Мария.
– То самое, моя дорогая… то самое, – Друмина отвернулась, но, немного подумав, вновь обратилась к Марии, – и лучше бы вам узнать, куда пропадает Джузеппе вечерами!
Тем же вечером Мария решила поговорить с мужем.
– Куда это ты собираешься? – спросила она, заметив, как Джузеппе чистит свои парадные туфли.
– Я решил прогуляться перед сном. Не хочу тебе мешать, – сказал он, даже не взглянув на жену.
– Сегодня только вторник, а ты… ты вырядился так, будто собрался на воскресную службу!
– Что за вздор? – упрямо сказал Джузеппе. – Я, что же, не могу прилично выглядеть во вторник?
Мария продолжала оглядывать мужа.
– Мои туфли прохудились, вчера я вымок под дождем, – мягко сказал он и затряс лакированным башмаком.
– Поэтому каблуки твоих выходных туфель стесаны, дорогой? – присмотрелась Мария. – А этот комок грязи? Он лежал в коробке из-под обуви! – не унималась жена.
– Ерунда, туфли в полном порядке. Я выходил только что к соседу. Ромео позвал меня поглядеть на свои астры!
– Ромео выращивает астры?
Джузеппе вздернул подбородок и замолчал.
– Интересно, знает ли об этом Алексия? – усмехнулась Мария и вышла из комнаты. Спрятавшись за занавеской у распахнутого окна, она увидела, как Джузеппе кинулся прочь из дома. Он перескочил через невысокую изгородь, попал ногой в лужу, выругался и чуть не сбил проезжавшего на велосипеде почтальона.
– Ой, Джузеппе! – воскликнул тот.
Мария прислушалась.
– Я слышал, ты избавился от контрабаса, – продолжал старичок, – мне жаль, Джузеппе… моя мать любила твою музыку. Вечерами она приходила к тетушке Марте, усаживалась на скамейку и слушала твои песни.
– Я тороплюсь, Маттео, в другой раз, – выкрикнул Джузеппе и помчался по дороге.
– Теперь я вынужден играть с ней в шахматы, она обыгрывает меня и хохочет, – выкрикнул почтальон, но сеньор Дженаро его уже не услышал, он бежал по дороге, с каждым шагом увеличивая скорость.
Позади него уже остались улочки и дворики домов, городские скамейки с влюбленными парочками, а впереди показался городской вишневый сад, за которым начиналась изгородь особняка донны Креоле.
Небрежный и торопливый сеньор Дженаро не замечал ни любопытных взглядов за спиной, ни тихих слов вслед. Всё, что его занимало сейчас, ждало за высокой изгородью в саду богатого дома.
– Должно быть, Джузеппе занялся бегом, – провожая взглядом сеньора Дженаро, проговорил сидящий на лавочке старик.
– В выходных туфлях, – кивнул второй.
– Я тоже так когда-то бегал, – мрачно отозвался третий, – рысцой и в дорогих туфлях.
– Мы все так бегали, – буркнул первый. – Марафон в неудобной обуви может позволить себе только молодость.
На следующий день Мария пожаловалась мужу на головную боль и попросила его заняться дочерьми. Три дня Джузеппе исправно исполнял роль заботливого отца. На четвертый день, когда его руки вновь задрожали и показались ему холодными, а думать о чем-то, кроме светлой площадки под балконом Креоле не получалось, он дождался, пока Мария заснет, уложил девочек и выскочил из дома.
Едва услышав стук входной двери, Мария оделась и выбежала следом за мужем. Она еле успевала за ним, но выследила до самых ворот дома Креоле.
Она знала и этот дом, и его хозяйку – высокую статную даму. Знала и то, что донна недавно овдовела.
На следующий день Мария «выздоровела», пораньше уложила девочек и улеглась сама. Как только Джузеппе вышел из дома, она отправилась следом.
Она шла вдоль высокого забора, надеясь отыскать в нем дыру или поломанные прутья, как вдруг услышала знакомую мелодию. Она не перепутала бы эту музыку ни с чем другим: эту партию играл Джузеппе под её балконом, когда добивался её расположения.
Что есть силы Мария дернула за железный прут, казавшийся хилым и уже поломанным, и пробралась внутрь сквозь широкую дырку.
Чувствуя, как в горле клокочет гнев, как в груди разливается ярость и досада, она побежала на звук, но, добравшись до площадки, остановилась, не поверив тому, что видит.
Спрятавшись за толстым деревом, она рассматривала деревянный пьедестал около большого дома, собственного мужа, восседавшего на стуле посередине сцены, а также накрытый на двоих столик, стоящий возле него.
Удивление сменилось растерянностью. Женщина выбралась из укрытия и подошла к самому краю тяжелых веток. Она захотела броситься к Джузеппе и высказать ему всё, но сеньор Дженаро не заметил бы Марию, даже подойди она к нему вплотную, потому как сидел с закрытыми глазами и раскачивался в такт музыке.
Он колебался из стороны в сторону с такой нежной тягучестью и лаской, что Марии на секунду подумалось: муж её впал в беспамятство и, придя в себя, позабудет и об этой игре, и о пьедестале из сколоченных досок, покрытом бархатным отрезом, который, однако, порядочно сбился, чтобы рассмотреть конструкцию и понять, что она сооружена специально для её Джузеппе.
На балконе второго этажа важно восседала дама. Она была столь величественна и спокойна, с таким восхищением смотрела вниз, на игравшего внизу Джузеппе, что Мария закрыла руками рот, сдерживая крик и заготовленную тираду о верности и любви до последнего вздоха.
Она опрометью кинулась из сада, вернулась домой и до того момента, пока Джузеппе не вернулся, не могла уснуть.
Другая на её месте высказала бы мужу всё, потребовав клятву больше не ходить по чужим садам. Но Мария была итальянкой, а значит, её женская душа требовала большего.
