скачать книгу бесплатно
– Поздно, Анаис, – промурлыкал кот.
– Беги в собор, Мартиш, – еле слышно говорила Анаис, – там, на барельефе, у главного входа, возле Архангела с весами, очередь в ад, ты знаешь… Попроси прислужника наклонить весы и пустить тебя в преисподнюю… скажи ему: «Исчадие Мартиш, к царю. Это срочно». Беги…
Мартиш оглянулся, немного помедлил, посмотрел на голые ступни хозяйки, безвольно висевшие над сухими вязанками, и шмыгнул в густую толпу.
Тем временем вельможу спустили с подмостков. Не дожидаясь исхода, он уселся в поджидавшую его повозку.
Началась суматоха: пробираясь к кострищу, зрители наседали друг на друга и давили соседей, толкаясь локтями.
– Отправляйся в Тартар, – выкрикнул кто-то.
– Адских мук тебе, ведьма!
– Поделом, грешница!
– Что вы сделали с собой? Что вы делаете друг с другом? – прошептала Анаис, и по ее щекам покатились слезы. – О тебе плачу, папа?… Я такая же, как и они, не внемлю твоим урокам, я возвращаюсь домой.
Палач медлил. Он уже давно держал в руках факел и мог в любую секунду опустить его на сухие ветки, но стоял у кострища, вытянув вперед руку, и ждал.
Люди бесновались, они выкрикивали ругательства, призывали начинать, но слуга инквизиции стоял неподвижно. Впору было звать дирижера. Одним жестом он бы успокоил толпу.
– Сжечь, сжечь, – подсказал им палач.
– Сжечь, – подхватили первые ряды, – сжечь, сжечь, – неслось разноголосо за ними.
– Сжечь, – заревело скопище, повторяя слово наперебой.
– Сжечь, сжечь, – скандировала уже вся площадь.
Палач, широко расставив ноги, поднял факел высоко над головой. Переполненная народом площадка перед ратушей, все прилегающие улочки и крыши домов поблизости, все балконы и ложи, заполненные людьми, стали единым организмом, знавшим только одно слово. Обходя привязанную пленницу, убийца Анаис поджигал сухие ветки смертельного костра и слышал, как без малого сто тысяч человек подбадривают его.
В стороне от скопища, напротив холста на деревянной подставке, стоял бородатый человек. Поглядывая на ведь-минский костер, художник водил по холсту кистью и иногда выставлял вперед руку, чтобы, прикрыв один глаз, примериться к чему-то деревянной палочкой помазка.
За его спиной всхлипывала невысокая девушка. Не в силах смотреть на оранжевое пламя с черным дымным хвостом, она стояла отвернувшись и спрятав в руках лицо. Из мокрых глаз сочились капельки слез, проталкивались к скулам, текли мимо круглого подбородка до длинной шеи.
Неожиданно она оборвала всхлипы. Слезы высохли. Она переменилась в лице, с вызовом поглядела на кострище, бунтуя от злости и несправедливости, но, сделав несколько шагов вперед, заглянув через плечо художника на полотно, вновь стала милой и прелестной. От восхищения взгляд её стал влюбленным и счастливым. Она рассматривала то руки художника, то его кисть, то досточку, по которой он водил палочкой с волосками.
– Сюда, Мартиш, сюда, исчадие, – зашипела девушка, заметив животное в просвете человеческих ног, – пошли-ка отсюда.
Держа на руках огромного черного котищу, девушка обогнула толпу, улыбнулась охранникам и прошмыгнула за деревянную перегородку, столкнувшись с бледным Локом.
– Ой, извините, можно мне пройти? – спросила она палача и опустила глаза, как и подобало милой юной мадемуазель.
– Такой красавице можно всё, – поклонился палач, провожая красотку взглядом.
– Эй, возница, – зашептала Анаис, подойдя к повозке, которую покинула час назад, – подвезешь меня? Ты же добрый дядя… да? Ну, вот и чудно, – обрадовалась ведьма и забралась наверх.
Париж. Музей Пети Пале. Наши дни.
– Дедушка, смотри-ка, – выкрикнула девчонка лет одиннадцати, остановившись возле картины. – Это что же, ведьма?
К ней поспешил пожилой высокий мужчина. Он приблизился к стене и, внимательно оглядев полотно, улыбнулся:
– Это казнь ведьмы. Очень старое полотно. Представь только, ему без малого четыреста лет.
– Её убивают? – спросил ребенок, остановив пальчик на объятой пламенем женской фигуре.
– Сжигают, – кивнул дедушка.
– Её убивают, а она улыбается? – поразилась девочка.
Дед кивнул и нехотя добавил:
– Это старая сказка, Анаис. Если захочешь, я как-нибудь расскажу её тебе.
– Расскажи, – потребовала девочка, – прямо сейчас!
– Ну что ж… – негромко сказал дедушка и, положив ладонь на плечо внучке, неторопливо побрел по длинной галерейной анфиладе. – Когда-то, несколько тысяч лет назад, жил счастливый отец. У него было тринадцать дочерей и тринадцать сыновей. Он очень любил своих детей. Когда они выросли и им пришло время покинуть родительский дом, он пожелал каждому счастья и легкой жизни.
– Но это не всё, – девчонка хитро улыбнулась.
– Нет, – ответил пожилой мужчина, – это только начало…
Муж, жена и контрабас
Эта любовная история произошла в небольшом итальянском городке.
Городок тот был не то чтобы живописным, как, к примеру, места с историческим прошлым, но здесь абсолютно точно было нечто, отражавшее постоянство итальянской жизни: уют и зелень, узкие улочки, маленькие кафе, круглый фонтан на центральной площади и прелестные домики городской мэрии и суда. Они стояли так близко к друг другу, что, были бы они из одного камня, различить, где тут судят, а где жалуют, удалось бы не сразу.
Из центра за город, к фермам и загородным домам, разбегались десяток аллеек, и если в форме фонтана виделось солнце, то спицы дорожек казались его лучиками.
Как в любой итальянской местности, здесь были хорошее вино, напевная музыка и темноволосые красотки – совершенные создания со звонкими голосами.
И, конечно, как обычно бывает, все местные знали друг друга и всё друг о друге. Это назойливое любопытство они называли заботой и объясняли его просто: именно так, почти родственно, и должны жить близкие соседи.
Обстановка в городке напоминала заговор соучастия и могла показаться странной, чрезмерно подозрительной. Однако именно это создавало особенную, волнующую напряженность, делая из любой мало-мальски интересной новости настоящее событие.
Это в мегаполисах людям нет друг до друга никакого дела, жители безразличны к окружающим и внимательны только к самим себе. Здешние же были на редкость чуткими, обладали острым зрением, прекрасным слухом и феноменальной памятью. Им удавалось подмечать у соседа все перемены и досконально их изучить еще до того, как о них решался рассказать сам сосед.
Возможно, еще и поэтому горожане были искренними, ничего из себя не изображающими, реагировали на всё натурально, как есть, поскольку понимали: иное не имело совершенно никакого смысла, любая хитрость будет непременно разоблачена, а обман обязательно раскрыт.
Они не упускали шанса разжиться новостями о соседях, поэтому, медлительно прохаживаясь по улочкам, называли свои изыскания бдительностью, а вовсе не бездельем. Как иначе разузнать, почему в гончарной мастерской всю ночь горел свет или отчего на личике сеньоры Мариани счастливая улыбка, в то время как сеньор Мариани, напротив, имеет жалкий вид? И как связаны данные обстоятельства с тем, что в город приехал Лучано де Верьян – старый друг сеньоры, который, к неудовольствию сеньора Мариани, слыл удачливым брокером, выдавшим после рюмки граппы подробности о своей первой любви, доставшейся другому.
Впрочем, событие подобного масштаба считалось удачей: адюльтер приравнивался к кинофестивалю или выставке, которые обходили городок стороной, что, вероятно, и толкало жителей развлекаться по-житейски.
То, что случилось этой весной, не на шутку взбудоражило всех. Эта новость стала для местных самым настоящим «торжеством с шествием барабанов и литавр». А всё потому, что героями истории стали известный на весь город музыкант и его жена. Молодая пара приковала к себе интерес всех без исключения: от городских клуш до знати и интеллигенции. Всеобщее внимание придало скандалу культурности, хотя случай этот казался глупой выходкой.
Глядя на героя – воспитанного человека, можно было подумать, что он какой-нибудь хулиган, считавший известность музыканта связанной не столько с талантом, сколько со славой скандалиста.
Этот любовный пассаж начался задолго до того, как попал в категорию происшествий. Сперва всё выглядело обыкновенно и не особо выделялось в любовной атмосфере этих мест, лишний раз подтверждая, что каждая итальянская драма заканчивается любовью либо ею начинается или же всегда имеет её в виду, поскольку обильные на чувства итальянцы обязаны всю жизнь страстно любить, нежно вспоминать или неистово желать, чтобы непременно томиться, изнемогать и кем-то грезить.
Мы опустим подробности, предшествовавшие союзу нашей парочки, изобиловавшие истомой, признаниями и многозначительными прикосновениями, упомянув лишь о том, что на этапе романтической привязанности наш главный герой, Джузеппе (а иначе и не могли звать итальянского музыканта), проявлял настолько излишнее усердие, что буквально преследовал свою будущую жену.
Он присутствовал рядом с ней с упорством, достойным восхищения, и, даже поздними вечерами, когда, казалось бы, после долгих прогулок и страстных объятий сердечный пыл должен был затихать, Джузеппе развлекал любимую виртуозной игрой на контрабасе, вкладывая в игру всю свою страсть.
Под его натиском невеста продержалась недолго: всего-то с конца весны до ноября – и, сказав матери, что «так он никогда не закончит играть под нашим балконом», дала согласие стать его женой.
Потом были свадьба и рождение детей – прекрасные события, которые, пожалуй, уже никак не могли стать хоть какой-то значимой угрозой семейному счастью.
Казалось бы, ну как две прекрасные дочери могли стать причиной недомолвок или поводом к ссоре?
«Не могли!» – воскликнет любой и будет не прав, позабыв о том, где мы.
Надо хорошенько знать темперамент южных красавиц и понимать душевные перемены, сопутствующие материнству. Так и у нашей сеньоры Дженаро обнаружились черты господствующей королевы, ощутившей всю полноту власти над подданными и землей, несмотря на мизерное количество слуг и небольшую территорию своего дома, всего в каких-то в два акра.
Впрочем, обвинять её в том было бы неверным, поскольку любая итальянская дама вместе с материнством приобретает полные права на семью, что с удовольствием утверждает все последующие годы.
Мария – а именно так, по-библейски, звали сеньору Дженаро – до появления младенцев была просто прелестна. С рождением же дочерей она расцвела и еще больше похорошела. Из гибкой и юной красавицы, напоминающей едва распустившийся пион, она превратилась в знойную розу с темно-красными лепестками и… опасными шипами.
С каждым днем женщина становилась всё важнее, а к обожавшему её Джузеппе – всё требовательнее. Сеньор Дженаро поначалу был совершенно счастлив: его любимая перестала скромничать и открыто заявляла о своих желаниях и недовольствах.
Отчего-то Марии стали невыносимы контрабас и ежевечерняя игра Джузеппе. Не желая гневить любимую, Джузеппе прекратил играть каждый день, сократив упражнения до двух дней в неделю.
Однако Мария не простила ему и этого. Однажды она велела мужу убираться «вместе со своим контрабасом» на чердак.
– Джузеппе, – гневно шептала Мария, – девочки не спят, прекрати шуметь. Твоя музыка слышна отовсюду.
– Но, милая, – оправдывался муж, – я едва прикасаюсь к струнам, моя игра лишь успокоит малышек.
– Забирай свою гигантскую скрипку и отправляйся вместе с ней на чердак, – ругалась Мария, – да закрой плотнее за собой дверь.
– Конечно, любимая, – мрачно пробормотал Джузеппе и, уложив инструмент в футляр, отправился под крышу дома.
Но совсем скоро новая, темпераментная, Мария опять начала выговаривать мужу:
– Джузеппе, так не пойдет. От твоей игры во всем доме трясется потолок! Теперь мне кажется, что там, наверху, притаился страшный зверь. Когда ты ворочаешь контрабас, он скребется когтями по полу, а когда принимаешься пилить – воет. Ты пугаешь девочек. Едва ты начинаешь, просыпается Анна и не спит ровно до того момента, пока ты не закончишь!
– Значит, ей нравится моя игра, – обрадовался Джузеппе.
– А Лауре нет, – усмехнулась жена, – отправляйся-ка ты лучше в подвал, да не забудь закрыть за собой плотно дверь. Может быть, так дети будут спать, не слыша этой унылой музыки.
Джузеппе окончательно сник. Он хотел было сказать, что когда-то именно эта музыка их объединила, напомнить жене, как она выходила на балкон, едва его большая скрипка начинала свое чарующее пение, но промолчал, молча упаковал контрабас и сделал так, как хотела жена.
Спустя пару дней Мария вновь проявила характер:
– Джузеппе, ты неисправим. От твоей игры сотрясается пол! Мне кажется, я хожу по доскам, под которыми преисподняя, и там, – Мария ткнула пальцем, – прислужники дьявола мучают грешников, а те истошно воют. Теперь просыпается Лаура и не спит, пока не стихнут их рыдания!
– О, значит, и моя вторая дочь влюбилась в пение контрабаса, – обрадовался Джузеппе.
– Возьми-ка ты свой контрабас и выброси его! – крикнула Мария, – я не желаю больше слышать его душераздирающего воя и не хочу, чтобы мои девочки боялись! Еще не хватало, чтобы они увидели эту ужасную машинку. Только представь: они подрастут и встретятся с этой громадиной. А если он не удержится и придавит их?
– Но Мария?!
– Не может быть и речи!!! – воскликнула Мария, – контрабас – опасная затея! Ты должен выкинуть инструмент и навсегда забыть о нем! Я не желаю, чтобы он причинил нашим детям вред!
Мария вышла, а Джузеппе остался в печали. Он страстно любил жену, она была его идеалом, музой, но и инструмент вдохновлял его, и, к слову сказать, вдохновлял гораздо дольше.
Контрабас для Джузеппе не столько был путеводной звездой или предметом гордости, сколько служил крепкой броней его творческой душе, которая, как и у любого одаренного человека, была ранима и не выдерживала борьбы с суровым миром.
Избавиться от контрабаса было так же невыносимо, как самовольно лишиться глаз, слуха, рук и ног и при этом пытаться быть хоть и ополовиненным, но счастливым.
Весь день Джузеппе не находил себе места. Поздним вечером он отправился за советом к соседу. Ромео слыл знатоком женских душ и как никто мог понять бедного Джузеппе, а может быть, и придумать способ убедить Марию смириться и принять увлечение супруга.
– Джузеппе, – сказал Ромео, выслушав печальную историю, – давай-ка я спрячу твой контрабас в одно укромное место и помогу выбросить его футляр, чтобы успокоить твою бедную жену. Когда всё утихнет, ты сможешь вернуть контрабас и играть столько, сколько вздумается.
– Хорошо, – согласился Джузеппе, – ты прав, мой друг, так мы и сделаем.
Этой же ночью Джузеппе вынес контрабас и оставил его в саду, возле калитки соседа. Ромео, как и было условлено, забрал его и спрятал.
На следующий день Ромео прибыл к Джузеппе с тележкой. Он важно и нарочито громко зашел в дом и обратился к Марии:
– Я пришел к Вам, сеньора Дженаро, чтобы помочь Вашему мужу избавиться от этой страшной этажерки со струнами. Она бы больше подошла великану, чем такому интеллигентному человеку, как наш Джузеппе.
– Вот и я твержу ему о том же, – обрадовалась неожиданной поддержке Мария.
– Да-да, – заверил её Ромео, – великаны пьют портвейн и развлекают игрой на контрабасе своих подружек! Нашему Джузеппе надо бы что-то поизящнее… например, тоненькую баттуту. Тогда он смог бы тренировать дирижерские навыки почти бесшумно.
Мария была полностью удовлетворена. С нескрываемой радостью она поглядывала на мужа.
– Твой друг говорит верные слова, – серьезным голосом заявила она и со снисхождением к бедному Джузеппе добавила: – Тебе бы стать таким же мудрым, как и он!
…Недаром Ромео называют большим знатоком женщин: он мог бы быть настоящим ученым!
– Мы сейчас же погрузим контрабас на тележку и увезем к обрыву, – сказал Ромео, показывая на горизонт, – мы скинем его в самую глубокую пропасть, чтобы больше никогда его гнусавые звуки не тревожили ни тебя, ни твоих прелестных дочерей, Мария.
Согнувшись, Ромео взялся за пустой футляр и закряхтел.
– Мне не поднять его в одиночку, – воскликнул он. – Помоги же мне, Джузеппе! Эту машинку придумал сам дьявол. Наверное, он заставляет грешников перетаскивать контрабасы из одного конца ада в другой. Должно быть, он весит целую тонну!
Вдвоем они погрузили почти невесомый футляр на тележку и, придерживая его, выкатили на улицу.
– Джузеппе, куда же ты везешь свой контрабас? – окликнул парочку сосед из дома напротив.
– Мы с Джузеппе решили избавиться от него, – крикнул Ромео.
– Ох, как жаль, Джузеппе, – расстроился сосед, – я любил твою огромную скрипку: она так красиво пела! Я слушал тебя и вспоминал юность, то время, когда я встретил свою Лилиану, – грустил старик.
– Сеньор Дженаро, – окликнула Джузеппе еще одна любопытная горожанка, – куда это вы направились со своим контрабасом?
