скачать книгу бесплатно
Сэр Клавдий проворчал:
– Мне кажется, там дальше даже нагажено… Можно ли молиться в такой церкви?
Я бросил короткий взгляд на герцога, он вошел первым, перекрестился и отвесил поклон стене, где тускло блестят гвозди от украденного большого распятия.
– Разве Церковь в стенах? – ответил я. – Церковь – во множестве верующих.
Сэр Ульрих спросил за моей спиной озабоченно:
– Но услышит ли здесь нас Господь?
Сэр Герцель посоветовал:
– Молись громче.
Я сказал с мягким укором:
– Тот, кто громко читает молитву в надежде, что она будет услышана лучше, принадлежит к маловерам. Господь совсем не тугоухий.
– Я имел в виду, – сказал сэр Ульрих тихонько, – из такого места Господь и слушать не захочет!
– Он не войдет в нас, – сказал я, – пока мы пусты. Думай о нем, и он услышит нас всюду…
Раздался треск, окно из цветного стекла разлетелось яркими осколками. Я инстинктивно ожидал, что влетит огромный булыжник, однако в помещение ворвался лишь холодный злой ветер.
Рыцари оторопело оглядывались по сторонам, закрывали головы кто руками, кто краем плаща. Герцог опустил ладонь на рукоять меча, хотя вообще-то в цивилизованных землях в церковь с оружием не входят.
Герцель прокричал звонким и чистым, как у подростка, голосом:
– Что это? Господь нас испытывает?
– Вряд ли это Господь, – ответил сэр Ульрих. – Господь избегает шумных эффектов.
– Господь скромнее, – подтвердил сэр Клавдий. – Он даже молчит, что создал этот мир.
Герцель сложил руки на груди и начал громко молиться. Под сводами грохнуло громче, затрещала и выгнулась снаружи оконная рама. Стекла выпадали из деревянных желобков, рушились огромными цветными пятнами, бросая по сторонам цветные зайчики.
Люди в испуге приседали, кто-то споткнулся и рухнул на пол, где тут же укрылся плащом. Второе окно, третье вылетели с треском и грохотом, и всякий раз врывался все более холодный ветер. Герцель уже стучит зубами, глаза как блюдца, оглядывается по сторонам в ужасе.
С треском вылетели стекла и с другой стороны, словно ураган сменил направление. Сменил и усилился: стекла вылетали вместе с оконными рамами, а в самой церкви выл и завывал дикий ветер, бросался на стены и вырывал оттуда куски мозаики, изразцовую плитку.
Я отчетливо видел тугие струи воздуха, слишком упорядоченные, чтобы оставаться просто ветром.
Сэр Ульрих прокричал:
– Надо остановить… Кто остановит?
Ветер начал метаться по кругу, быстро превращается в смерч, набирая свирепую мощь. Рыцари, обнажив мечи, отступали. Я подумал запоздало, что зря не взял в рейд священника, они обычно идут с любым отрядом, в любом войске, а я, дурак, сплоховал…
Сэр Клавдий вскрикнул горестно, рука его метнулась к груди. Я не успел понять, что задумал рыцарь, как его пальцы сжались на сверкающем драгоценном камне на золотой цепочке. Тот вспыхнул неожиданно красным огнем, пальцы засветились, я увидел сквозь розовую плоть темные костяшки.
– Да пришел час! – сказал сэр Клавдий громко. – Убей это!
Я уловил в его мужественном голосе не столько страх, как печаль. Он с силой бросил амулет на каменный пол, тот ударился, рассыпая сноп багровых искр, подпрыгнул и покатился по вытертому ногами полу. Повалил красный туман, неспешно принял облик почти прозрачного демона с едва заметными трепещущими крыльями. Взлетел он медленно, словно преодолевал сопротивление воды, но движения его ускорялись и ускорялись, а призрачность на глазах наливалась коричневой плотью.
Смерч ввинтился острым концом в каменные плиты пола. Затрещало, возникло и начало расширяться багровое пятно, донесся запах горящего камня. Рыцари крестились, пятились, закрывались плащами.
Герцог оставался недвижим, меч выдвинул до половины из ножен, но обнажить в церкви не решился. Клавдий повел рукой, полупрозрачный демон по его знаку метнулся в самую середину смерча. Затрещали и взметнулись полуоторванные крылья, смерч заколыхался из стороны в сторону, расширился, пытаясь удержаться на месте.
Демон скрипел, как несмазанное колесо, бил всеми четырьмя лапами, от него сыпались короткие молнии. Смерч пытался хотя бы повернуть, но демон удерживался на месте, а лапами, оскаленной пастью и даже крыльями с когтями на краях рвал и нарушал упорядоченную структуру смерча.
– Спасибо! – крикнул я. – Не знал, что у вас отыщется такое чудо!
– Увы, – ответил сэр Клавдий горько, – его уже нет… А это было фамильное.
– От деда?
– Дальше, намного дальше…
– Одноразовое?
– Да… Дед завещал, чтобы только в самом крайнем случае…
Вихрь пытался раскрутиться, набирая мощь, приседал к полу, отшатывался, мы с надеждой видели, что ужасающая мощь слабеет, рев становится тише, а струи воздуха уже не тянут нас с прежней силой в центр урагана.
Демон из багрового стал оранжевым, как раскаленный слиток металла, пахнуло сухим жаром.
– Победит? – крикнул я.
– Должен, – ответил Клавдий с надеждой.
– У вас хороший воин!
– Был, – ответил Клавдий. – Дерется хорошо, но через полчаса исчезнет…
– Полчаса, – сказал я уже без крика, рев урагана слабеет, – это вечность! И от минуты зависит жизнь! Даже от секунды…
– Да, – согласился Клавдий, – однако зря он это сделал.
– Кто?
– Тот, кто послал смерч, – объяснил он. – Признался тем самым, что больше ничего у него нет.
Он говорил так, словно я сразу должен понимающе сказать «ага» и даже кивнуть. Я уловил недосказанное и спросил:
– Этот вихрь еще дороже вашего защитника?
– Намного. А защититься от него, как видите, можно.
Я постарался не передергивать плечами, а голос держать твердым:
– Ну да, конечно. Ваш страж хорош.
Смерч рассеивался, демон превратился в пылающий белым огнем сгусток, последние струи пронесли по кругу мелкий мусор и прижались, замерев, к полу. Демон медленно поднялся к своду и остался там светящимся комком, не крупнее лесного ореха.
Клавдий вздохнул, поднял и осмотрел амулет, сейчас превратившийся в серый невзрачный камешек. Я видел, как он еще раз опечаленно вздохнул и отбросил его в сторону. Амулет простучал по каменным плитам и затих под стеной, но никто из рыцарей даже не повел в его сторону глазом. Подзарядке не подлежит, мелькнуло у меня. Одноразовый, как уже сказано…
Все задрали головы и рассматривали демона, тем самым доказывая, что либо для всех очень редкий, либо вообще видят впервые. Я незаметно подобрал мертвый камешек и спрятал в карман.
Глава 3
Бараны сбиваются в стадо, львы держатся порознь, но даже самые отважные из людей чувствуют острую необходимость в чувстве локтя, когда ощущаешь себя частицей могучего и слаженного отряда, когда стремена задевают ноги всадников справа и слева, когда слышишь запах пота со всех сторон, конского и человеческого.
Тараканы чувствуют себя намного увереннее и защищеннее, когда прижимаются один к другому так плотно, что сверху видишь только сплошную копошащуюся массу, но благодаря этому «чувству локтя» даже тараканы, не говоря уже о баранах, ощущают себя счастливее, чем одинокие и вообще-то глупые львы.
Мы выехали из замка тесным отрядом, с большой высоты точно выглядим, как сбившиеся в кучу тараканы. Ладно, пусть, зато нам хорошо и надежно, и когда сэр Ульрих загорланил веселую песню, множество голосов подхватили с готовностью и охотой.
Вперед выехали и помчались легкие всадники сэра Герцеля, все-таки эта земля только-только стала моей, может быть всякое. Нас с сэром Ульрихом догнал уже веселый с утра Ангелхейм, раскрасневшийся, вином пахнет даже от одежды и, как мне показалось, и от его коня с веселыми блудливыми глазами.
– Вот вы и стали гражданином королевства Турнедо, – сказал он с двусмысленной усмешкой.
Выражение его лица очень не понравилось, хмельной или не хмельной, но о некоторых вещах надо говорить очень осторожно или вовсе не говорить.
Я перекрестился и ответил благочестиво:
– Наше гражданство на небе, а не земле, дорогой друг.
Он хмыкнул, посмотрел с интересом.
– Простите, сэр Ричард! Не думал, что наступлю на больной мозоль.
Я проронил:
– Надменное извинение – еще одно оскорбление. Что с вами, мой старый друг? Вино прокисло? Вы пили, а конь побрезговал?
Он мотнул головой:
– Нет, эта скотина тоже пьет, что удивительно. Как мы умеем портить всех вокруг себя! Мне тоскливо, что едете навстречу великим делам… я же вижу!.. а мне возвращаться. Может быть, бросить все, у меня хватает родни, управятся? А я вольной птицей с вами…
Я удивился:
– Это я вольная птица? Маркиз, вы не представляете, какая это рутина… и как много тяжелой работы! Хорошо, хорошо, я не отговариваю! Напротив, я рад вам. Только не говорите, что не предупредил.
Он переспросил в недоумении:
– Работы? Вы сказали, работы?
Я вздохнул, развел руками.
– Человек был создан для беспечной жизни в раю. В этом мире он беженец. Что из этого следует?
Он поморщился.
– Могу многое предположить, но, зная вас, не ошибусь, если скажу с надлежащим пафосом, что этот дикий мир, куда мы попали по вине нашего праотца Адама, надо облагораживать. Угадал? А это значит, выкорчевывать сорняки и насаждать христианские цветы, чтобы тоже стал райским садом. Ну как, в яблочко?
– Маркиз, – сказал я искренне. – Я рад, что вы едете с нами.
Он фыркнул.
– Ежели людей по работе ценить, тогда лошадь лучше всякого человека. Думаю, скорее люди выйдут из моды, чем войны! Уж в них-то человек преуспел больше, чем в работе. И еще много раз уничтожит ваш райский сад. Я, честно говоря, не уверен, что Господь изгнал за какое-то яблоко… Это так Адам и Ева рассказали детям, чтобы оправдаться за свое неизвестно какое поведение! Перед детьми, повзрослев и одумавшись, надо выглядеть достойно и не все рассказывать из своей бурной молодости. На самом деле, думаю, они весь сад спалили. Или как-то иначе испоганили, уничтожили, испохабили настолько, что даже всемилостивейший и всепрощающий Господь разгневался и затопал ногами.
Я задумался, переваривая интересную идею. В самом деле, про изгнание знаем только со слов Адама, а ему наверняка стыдно было признаться детям, что и как по молодости творил в саду, как поступал с населяющими его животными и что с ними делал от избытка фантазии и будучи не стесненным никакими запретами. Вот и придумал насчет не вовремя сорванного яблока и чересчур строгого родителя… Детям нужны простые объяснения, преждевременная правда всех шокирует.
Ангелхейм расхохотался.
– Что вы так задумались?
– Заметно?
– Еще бы! Сейчас у вас даже самые светлые мысли отбрасывают тень!
– Мой меч может сломаться, – сказал я, – как и доспехи… Но моя вера никогда не сломится, никогда не иссякнет. Господь прав, хотя мне пока и непонятны его замыслы…
Тоскливый вой прервал мои слова. Я повернул голову, стараясь определись направление и расстояние. По спине пошел мороз, когда сообразил, что вой идет с расстояния в несколько миль. Зверь должен быть такого размера, что стадо быков употребит только на закуску перед обедом, однако же никто не всполошился, не хватается за оружие, не созывает народ, чтобы дать отпор.
Такое ощущение, что слышу только я. Нет, вот еще двое переглянулись, один сказал что-то бодрое, другой захохотал, и оба затянули бодрую походную песню про прекрасную леди, что ждет благородного рыцаря из похода.
Ангелхейм заметил мое напряжение, проговорил участливо:
– Вы не бывали в этих краях… Это всего лишь террованг.
– А он что, безопасен?
– Очень опасен, – сказал Ангелхейм.
– А почему поют?
– Террованги никогда не покидают свою пещеру, – ответил он. – Даже непонятно, камни жрут, что ли. Иногда находятся храбрецы, что спьяну обещают вернуться с головой зверя на пике… Знаете ли, это очень удобно! Он сам по себе ни на кого не нападает, так что гибнут только добровольцы.
– Удобно, – согласился я с облегчением. – Можно не спешить с очищением земель. А этого террованга оставить для тренировки, а также для испытания на нем новых видов оружия.
– Катапульт?
– Да, – согласился я. – И арбалетов повышенной мощности.
– Он это не любит, – предупредил Ангелхейм. – Однажды выскочил и гнался за такими с полмили, пока не растерзал всех. Только тогда решил, что вполне удовлетворен, и вернулся.
– Гм, – сказал я. – Этого я не учел. Это потому, что я шибко умный. Умные мелочи не замечают. А шибко умные не обращают внимание и на крупное…
