Очарованная женская душа

Глава 3: «ОПАЛЁННЫЕ ЛЮБОВЬЮ»

ГУСАРЫ ЭТО НЕ ЛЮБЯТ!

В ранней молодости, опалённый мучительной любовью, Чистяков постиг всю бездну страдания, на которое может обречь женщина, магически действующая на мужчину, и заставляющая его совершать опасные, непредсказуемые поступки. Образ такой женщины на веки запечатлелся в его сердце. Пережив такое, мужчины становятся безнадёжными циниками, панически избегают привязанностей, и надолго остаются холостяками. Вольная принадлежность самому себе становится для них необходимой и чрезвычайно важной вещью.

– Ярким представителем такого рода мужчин был закадычный дружок Юрия – Лёша Казанцев, известный бабник и «ходок», прозванный на курсе «Казановой». Он поучал своих, менее опытных приятелей: – Встретиться с женщиной, с любой, – будь она хоть Королевой Красоты, – это, старики, совсем не сложно. Уверяю вас! А вот расстаться с ней, бывает практически невозможно. Это, скажу я вам, просто пипец! Бойтесь такого расклада. Тут уж, пока совсем не увяз, – надо срочно «делать ноги»!

…Между тем, за окном сгущались сумерки; почти по-летнему тёплый день, устав от тревоги и напряжения, готов был уступить место ночи. Александра дала понять, что их свидание закончилось, надо вставать, одеваться и уходить. Хотя дома её никто не ждал: муж был на дежурстве, а сын – у родителей. Но, как говорится: «Всему своя мера и своё время». Лучше расстаться, с лёгким желанием всё продолжить. И сейчас тот момент, когда улицы пустеют, городок готовится ко сну… Тогда меньше любопытных глаз и ушей.

– Да, занесло меня, однако, не в ту Палестину… Но не бежать же сейчас, с поля боя? Гусары этого не любят! – размышлял про себя Чистяков, одеваясь перед зеркалом. Хотя Александра ещё не сказала, когда они встретятся. Да, и встретятся ли, вообще…

– Ну, да что там, прорвёмся, и не такое бывало! Что, собственно, случилось? – ободрял себя столичный ловелас. – Оно понятно, чужая жена! Само по себе, разумеется, это имеет определённый риск, но мы же взрослые люди… Конечно, нужен строгий контроль и конспирация!

Рассуждая, таким образом, Чистяков старался обрести душевное равновесие, характерное для жизнелюба и опытного повесы. Но тут почему-то вспомнилась мать, читающая ему на ночь религиозно-поучительные тексты. И, желая смахнуть с себя лёгкий, как ладан, дух семейного суеверия, Юрий усмехнулся, глядя в холодную гладь зеркала…

– Но чёрт! Оттуда смотрели на него в упор, чьи-то тревожные глаза! Отвернувшись от зеркала, Юрий сказал себе: – Ну, лейтенант, ты что?! Зачем забивать себе голову библейскими догмами? Пусть древние фолианты лежат спокойно у деда, на полках его библиотеки!

Ещё в курсантские годы, у Юрия Чистякова сформировался свой внутренний кодекс мужской чести. Он считал себя свободным человеком, имеющим право любить, кого хочешь. Для него плохо было то, что ограничивает его разум и волю; а хорошо то, что соответствует его собственной природе…

Конечно, это не значит, что всё можно делать открыто, внешне необходимо соблюдать законы общества. Особенно, в военном городке, где строгие порядки и всё тайное становится явным. Но, предположим, что ты полюбил женщину, которая по закону принадлежит другому человеку: традиционная мораль против этого, однако, если ты чувствуешь, что эти отношения приносят тебе радость и наслаждение, – можно пойти и на такую связь. Но тайно, не принося страдание близкому ей человеку, – мужу, в первую очередь… Ну, и если ты готов платить по счетам, в случае неудачи. Это дело такое!

Чистяков опять повернулся к зеркалу… И вздрогнул! Из зеркальной рамы на него смотрел его дед, Архип Георгиевич! Погрозив ему своим крючковатым перстом, он с хрипотцой произнёс: – Смотри, Юрашка, грех карается болезнью. А то, и смертью! Побледнев слегка, и, как будто соглашаясь с тем, кого больше всего на свете любил, Юрий прошептал: – Да уж, такой вот я у вас… Молитесь за меня, мои родные!

Всё, что было связано с матерью и дедом, вырастившим и воспитавшим его, было

для Юрия «святая святых». Оно тайно хранилось, на самом донышке его души, и редко выходило наружу. Однако на курсе, зная о его поповском происхождении, Чистякова в шутку называли его «Пречистый Юрий».

А вообще и друзья, и отцы-командиры относились к нему с пиететом, как к Ленинскому стипендиату. К тому же, он был действительно умён, образован, остроумен, даже порой ироничен, насколько позволяло ему воспитание и благородный стиль поведения, приобретённый в обществе московской элиты.

ТРАГЕДИЯ РОДА ГАПОНОВ

Александре с первого свидания стало ясно, что внутренний мир её «болгарского мальчика» остаётся для неё тайной, за семью печатями. И она решила зайти издалека, в лабиринты его души… Начала с его корней. Взяв в гарнизонной библиотеке первый том «Большой Советской Энциклопедии», она сделала в нём закладку на букве «Г». Александра уже знала, что мать Юрия имела в девичестве скандально известную фамилию: – «Гапон».

Открыв «Энциклопедию», на странице, с именем «Георгий Аполлонович Гапон», Александра увидела портрет молодого и очень красивого священника, в чёрной монашеской рясе, с массивным крестом на груди. Вглядываясь, и всё больше погружаясь в образ отца Георгия, она представила себе незаурядного и чрезвычайно одарённого человека, поистине легендарную, полную трагизма личность, а не одиозную фигуру попа-провокатора, как повествовали о нём официальные источники советского периода.

Её поразило умное и одухотворённое лицо священника: его высокий благородный лоб, волевой подбородок, прекрасные тонкие черты, напоминающие образ Иисуса Христа, и, в то же время, поразительно схожие с чертами его молодого потомка.

– Вылитый Юрий! – отметила она, – но с длинными вьющимися волосами, и в одеянии священнослужителя, вместо военного мундира.

Помимо всего прочего, в образе опального священника, борца за права народа, ей представился необычайно талантливый человек, способный увлечь и повести за собой огромные массы людей. Это надо же: «Более ста пятидесяти тысяч человек участвовали в восстании 1905 года, организованного Гапоном»! По сути, отец Георгий сделал громадный вклад в скорую, неумолимо приближающуюся революцию, подготовив тем самым почву для деятельности большевиков, и будущих революционных событий, возглавленных, в своё время, Лениным и его единомышленниками.

Обаянием молодого Георгия Гапона прежде были очарованы многие: от рабочих, до госслужащих высокого ранга, полицейских и крупных политических деятелей, не исключая Плеханова, Максима Горького, да и самого Владимира Ульянова, – Ленина. Всем им нужна была эта одарённая личность, пользующаяся огромной популярностью в народе. А потом они жестоко убили отца Георгия, Гапона! Предали это имя анафеме, и заклеймили позором, на многие годы в стране, живущей по высоконравственным коммунистическим канонам.

Уже в городской библиотеке, выписав из картотеки книгу Георгия Гапона «Моя жизнь», Александра узнала и некоторые подробности, касающиеся его детей: Анны и Архипа. Георгию Аполлоновичу удалось сохранить их, отдав, после смерти любимой жены, на попечение её богатым родителям. В характере и облике его отпрысков с детства проступали мощные гены украинских реестровых казаков, Гапонов, доминирующие, в структуре их семейного генофонда, над всеми другими. Это были красивые, страстные и волевые люди. Позже Александра узнала от Юрия краткую историю их дальнейшей жизни.

Анна Гапон, окончив в Санкт-Петербурге курсы медсестёр, продолжила учёбу, на

поприще медицины. Архип, унаследовавший яркий облик своего отца, Георгия Аполлоновича, пошёл по его стопам, став настоятелем в одной из церквей, в городе Серпухове. Там он женился, построил большой дом, предполагая обзавестись многочисленным потомством. К сожалению, Бог не дал ему этого. Единственная красавица-дочь, Надежда, внутренне и внешне повторившая черты Гапонов, с медалью окончив школу, уехала учиться в Москву.

Окончив фармацевтический институт, Надежда Гапон вышла замуж за столичного адвоката – Кесаря Чистякова, уже тогда преуспевающего молодого человека, имеющего большие связи в городской администрации, знатную фамилию и графские корни. Однако после рождения сына брак супругов Чистяковых дал трещину, по необъяснимым причинам, а вскоре и вообще потерпел фиаско. Развелись они без скандалов; тихо и незаметно история их семейных отношений канула в лету.

Надежда Архиповна не пала духом, вернула себе опальную фамилию Гапон, которой она, вопреки всему, чрезвычайно гордилась; и продолжила свою учёбу на поприще медицины и фармакологии: поступила в ординатуру, нацелилась на большую карьеру. Сына Юрия она отдала на воспитание своему отцу, в Серпухов.

С этого времени начиналась история жизни молодого Чистякова, которую Александра в общих чертах уже знала. Но теперь она смотрела на своего любимого мужчину под иным знаком: как на потомка достойного и знаменитого рода, потерпевшего незаслуженную опалу.

Ей было жаль весь этот опальный род Гапонов, с его трагедией, имеющей начало в историческом прошлом их огромной страны.

«УВИДЕТЬ ПАРИЖ, – И УМЕРЕТЬ!»

А между тем семейная жизнь Александры продолжалась, внося в ситуацию свои

коррективы. Её мужа, Олега Воронцова перевели в другой расчёт, где вторыми номерами были одесситы: Игорь Гармаш и Кока Полтава. Прославившись, как отпетые гуляки, они пристрастились ездить в город. Там они пускались в разгул: снимали номер в гостинице, а затем, покутив в ресторане, приводили в номер девиц определённого сорта. Женщины, дежурившие на этаже, смотрели на это сквозь пальцы. Очевидно, здесь всё уже было «схвачено».

Олег Воронцов тоже присоединился было, к этим «прожигателям жизни». Но после скандала, который впервые устроила ему супруга, он на время притих. Под предлогом сыграть партию – другую в шахматы, к нему стал приходить Юрий Чистяков. И уже через несколько дней Александра стала ждать его очередного прихода, готовить ужин, накрывать стол. И так повелось…

Она, называя эту жизнь «раем в аду», втайне была довольна: и муж дома, и любимый человек рядом; она может часто видеть его, говорить с ним. Глядя ему в глаза, она с тревогой ожидала увидеть в них проявление тех чувств, которые захватывали её.

Расставшись с Юрием, Александра ни на минуту не переставала думать о будущей встрече с ним. Душа её настолько была очарована и сосредоточена, на предмете своей любви, что вся остальная жизнь текла, как бы сама собой, мимо неё…

Нерешительная, на первый взгляд, Александра принадлежала к тем страстным натурам, которые могут жить мечтой, сосредоточив на ней всё, все силы своей души. Во имя любви, они могут пойти на безумный поступок… Образно говоря: – «Увидеть Париж, – и умереть!»

ЦАРЬ ГОРЫ

В своём муже Александра окончательно разочаровалась, тем более что теперь

было с кем его сравнивать. Образ столичного аристократа затмил ей весь свет. А Олег Воронцов, как был, так и остался: простым поселковым парнем, читающим книги «по диагонали».

Александра не вспоминала уже о том романтизме, который звучал в каждой строчке его курсантских стихов. Теперь она удивлялась: – Как это мне раньше казалось, что он – это вся моя жизнь?!

На первых курсах Олег писал ей длинные письма, которые часто заканчивались трогательными стихами. Раз в неделю он на сутки приходил домой, в увольнение, и они не могли наговориться, мечтали о семейной жизни, в собственной квартире. И вот сейчас у них всё это было, а та нежная привязанность друг к другу, и счастье быть вместе, – куда-то исчезли. Поток серых будней унёс всё это, как морская волна смывает водоросли и разноцветные ракушки, оставляя на морском берегу лишь сухой, белесый песок.

И Александра постоянно удивлялась, как это она, умеющая так тонко чувствовать людей, не смогла разглядеть в человеке, с которым решила связать свою жизнь, пустого, безответственного болтуна и самонадеянного эгоиста, движимого глупым тщеславием?

Да она просто лукавила, сама перед собой. Всё это видела в своём молодом супруге, но по привычке очаровываться обаянием простоты и непосредственности, она надеялась, что сможет благотворно действовать, на спутника жизни. И только оказавшись с ним, лицом к лицу, Александра лучше узнала хаотичный, безответственный нрав Олега. Будучи тщеславным, и в то же время, наивным человеком, он считал себя достойным того положения, в котором сейчас оказался. Воронцов забыл уже о тех усилиях, которые приложили родители Александры, чтобы направить его на место службы, о котором могли мечтать только дети высокого ранга военных

начальников, да Ленинские стипендиаты.

Он вовсе не считал себя недостойным, занимать это место. И род Воронцовых, – переселившихся из казачьей станицы, и, пополнивших в уральской провинции ряды ямщиков и путевых обходчиков, – он считал чем-то совершенно уникальным. Чем же? Что его предки умели жить независимо, своей дурной волей? Да, его дед, Кузьма Иванович был «крутым мужиком», имеющий двенадцать детей. Придя домой с ночной пирушки, он брал в руки оглоблю, и до утра гонял по усадьбе своё семейство… И вот теперь его внук, придя с дежурства, с порога начинал терроризировать свою семью: – Воняет ёбт, чем-то в квартире. Откройте форточку! Мусор вынесли?! Что, мне за вас бежать?!

Александра не знала, как реагировать на крик, и вездесущее «ёбт», которое Олег, явно не обладая должным уровнем коммуникативной культуры, использовал чуть не в каждом предложении. Что она должна была делать при этом? Отвечать на крик криком, или тоже какой-то связкой букв? Всё это мгновенно вводило её в состояние безысходности, лишая душевного равновесия, которое было ей жизненно необходимо. Надев офицерские погоны, Олег почувствовал себя хозяином положения. И Александре, которая попыталась урезонить его, он заявил: – А ты кто такая? Сельская учительница, а я – офицер! Стоит свистнуть, – и выстроится очередь, из таких, как ты!

Нагрубив жене, Воронцов тут же забывал об этом, и потом удивлялся: – Ты что цепляешься к словам? Ну, сказал и сказал. Что такое случилось?!

Александра привыкла к словам относиться ответственно. В этом она походила на своего отца, бывшего военного. Подобные выходки меняли систему координат, в отношении к любому человеку, даже самому близкому. Не удивительно, что в скором времени атмосфера в семье Воронцовых испортилась основательно, и их

семейная жизнь покатилась под горку…

– Слушай, а где ты подцепила этого везунчика? У него на все случаи двадцать пять, чего ни коснись! – как-то спросила Александру её подруга, Шахерезада. – Вы и внешне смотритесь как два фрукта, из разных корзин…

В другой раз бакинка, расширив палитру красок, подтвердила свою неприязнь к Олегу: – А Воронцов не такой простой, как кажется. Это чистой воды карьерист! Ни кожи, ни рожи, ни ума, ни фантазии, – а оказался в элитной дивизии, глазом не моргнув!

Вслед за этим, Шахерезада переключилась на Александру: – А тебе, дорогая, не хватает характера, чтобы поставить его на место! Вах! Нашёлся тут, царь горы! – подытожила восточная дива, и чёрные крылья её бровей, взлетев, образовали сплошную волнистую линию. – Мужа надо делать каждый день, чтобы он был твоим мужем. Иначе это будет чужой человек, с которым ты живёшь в коммунальной квартире!

ЧТО ЗНАЧИТ «УМЕТЬ ЖИТЬ»?

– Может, какая-то ошибка закралась, в наш семейный сценарий? – думала Александра. – Или я просто не умею жить!

– «Есть люди, умеющие жить». Это Александра с раннего детства слышала от своей матери. Теперь она сама употребляла это выражение, говоря о людях практичных и удачливых. К таковым, в первую очередь, она относила Раю Миловскую. – Вот уж, кто действительно умеет жить! – говорила она, вздыхая. – И когда только она успела накопить это умение, в свои тридцать пять лет?

– Учитесь жить у самой жизни! – каждый раз говорила бакинка, завершая, одну

из своих историй. Все они, имея философский подтекст, напоминали притчу. Раиса словно считывала их из дневника, который таился в её голове. Откуда брала эти «сказки» хитроумная Шахерезада, которая купалась в благополучии и комфорте? Она вела двойной образ жизни и ловко крутила, своим Котиком. При этом сам Миловский ощущал себя человеком, выигравшим в лотерею. Его должность не связана была с каким-либо риском, или опасностью, она требовала лишь ответственности и бдения. Василий Витальевич говорил об этом так: – Я весь при штабе, от и до, а дома у меня командует жена. У неё ума палата. Вот так. Надо уметь выбирать себе жён!

Да кто бы спорил! В городке ходили слухи, что Миловский нашёл свою супругу в бакинском борделе. И вот теперь она правит бал! Ведь только ленивый человек не говорит, что капитан Миловский получил свою должность не просто так. Он обмывал её в штабе, вместе с большой звездой майора! Не иначе что постаралась его умная и предприимчивая супруга!

– У хорошего мужа, его жена самая лучшая! – постоянно повторяла Шахерезада. – И, наоборот: у хорошей жены, – муж хороший. Рука руку моет. В этом всё дело!

В минуту откровения Александра поведала подруге свою историю. – Да, тебе круто повезло! – вздохнув, сказала бакинка. – Такое счастливое детство! Родители вырастили тебя, выучили, замуж выдали… За кого? – это другой вопрос. Но потом и этого везунчика вытащили: из грязи, – в князи!

– А ты знаешь как я жила, до встречи с моим Котиком?! – вдруг сказала Шахерезада. Александра приготовилась слушать. Но тут лицо восточной дивы застыло, превратившись в маску Медузы-Горгоны! Подобная мимикрия любого могла вогнать в шок. Так что дальнейшие вопросы отпали, сами по себе. Но судя по тому, что Раиса, говоря о баловнях судьбы, каждый раз прибавляла: – Да он горя не знал! Александра сделала вывод: – Так. Значит, жизнь хитроумной Шахерезады не всегда была «в шоколаде»!

Глава 4: «МОЗАИКА СУДЬБЫ»

ПОСЕЕШЬ ХАРАКТЕР – ПОЖНЁШЬ СУДЬБУ

Свою жизнь до замужества Александра считала обеспеченной и благополучной. Лимаренко никогда не жили зажиточно, каждую копейку считали. Но лично она не знала беды; жизнь под родительским кровом была стабильно устойчивой, в ней царил диктат отца и строгий армейский порядок.

Росла Александра одиноким и странным ребёнком. Сестры у неё не было, а брат не хотел брать её, в свою мальчишескую компанию. Она видела, как слободские девчонки, собравшись кучками, играют во дворах, в свои игры. Но они не звали её к себе, а она не напрашивалась к ним в компанию. У неё был свой мир, полный разных приключений.

Выйдя на улицу, она придумывала свои игры. Они, как правило, были связаны с поиском чего-то чудесного, отмеченного печатью красоты, или какой-то тайны. Выглядело это примерно так: стремглав пробежать квартал, и резко завернуть за угол! Ну, а там… Распахнув двери, ждал её сказочный дворец; или чудесный парк, с дивными цветами и деревьями, населённый экзотическими животными и птицами… Главное, чтобы вся эта красота не успела исчезнуть бесследно, скрыться и ускользнуть, невесть куда!

Но всякий раз обнаруживалось, что за углом ничего подобного нет, всё остаётся

таким же, как прежде: также с угрюмой безнадёжностью стоят там старые деревянные дома, с покосившимися заборами, и дорожками, посыпанными гравием и мелким шлаком. Также толстая тётенька, в белом халате и стоптанных тапочках, торгует малиновой газировкой. А лавчонка старьёвщика, с прорезанным в двери окошечком, как и прежде, приглашает менять утильсырье на жестяные баночки с леденцами, на надувные шарики, переводные картинки и прочую мишуру.

Повзрослев, Санька увлеклась чтением, и совсем превратилась в затворницу. В начальных классах, познакомившись с творчеством Гоголя, она была просто околдована им. Двухтомник «Миргород» и «Вечера на хуторе близ Диканьки» она зачитала буквально до дыр! В её пылком воображении возникала, как на экране, картина пустынной сельской улицы, освещённой луной, и чёрные тени деревьев на дороге, и белые саманные хаты с плетнями, и колоритные образы девушек, возвращающихся с полей, и весёлых парубков, в шароварах, с большими бандурами за плечами…

Она чуть не вскрикнула, обнаружив среди произведений Гоголя повесть «Майская ночь, или утопленница». Прочитав её, не отрываясь, до последней строчки, Санька закрывает глаза. Ей видится старинный дом, на берегу пруда, и огромный огненный месяц, отражающиеся, как в зеркале, на тёмной глади воды. Вот окно дома отворилось, и из него выглянула молодая девушка, с ясными очами. У неё бледное, как мел, лицо, густые ресницы и нежно-трогательный взгляд. Это Панночка! Полупрозрачные фигуры девушек – утопленниц показываются на берегу пруда, они светятся, в отблесках месяца. Панночка пристально всматривается, ищет среди них свою мачеху…

Санька засыпает. Фантастические картины и причудливые образы не покидают её и во сне. Но настаёт утро, и реальная действительность вступает в свои права. В ней правит закон: «Каждый отрезок проживаемой жизни должен готовить человека к следующему этапу пути». Не случайно с древних времён люди придавали такое значение игрушкам и детским играм. Девочки играли в «дочки-матери», в «семью», а мальчики – в «войну и машинки». За счёт имитации взрослой жизни, у детей развивались навыки и коммуникации, копился жизненный опыт. У Александры этого опыта не было, но год от года росла жажда независимости, от родительских запретов и ограничений. Верных подруг у неё не было, как в школе, так и в слободке. Про неё, как про Пушкинскую Татьяну Ларину, можно было сказать: – Задумчивость её подруга, от самых колыбельных дней…

Материнская опека и строгий режим отца утомляли Александру, поэтому она отпрашивалась на каникулы в деревню, к родственникам. Там у неё оставались подруги – сёстры Булавины, с которыми можно расслабиться и отдохнуть душой.

ДЕРЕВЕНСКАЯ ВОЛЬНИЦА

В маленькой деревеньке Шувяки проходило детство Александры. Все звали её на деревенский лад: «Санька». Александрой звала её только бабушка, Александра Гавриловна, в честь которой она была названа. И то, когда очень на неё сердилась.

Утром, проверяя кладки яиц на сеновале, и постоянно не досчитываясь двух-трёх, старушка сетовала на это своей золовке, Евдокии, живущей на второй половине их большого старинного дома: – Что-то куры совсем плохо нестись стали, Дуся. Или яйца кудысь – то пропадают, не знаю… Цыплят, знать-то, ноне мало будет!

Дом Шуваевых был разделён широкими сенями на две избы. Ограда его, тёмная и глухая; крыша её была крыта железом. Раньше здесь находился колхозный конный двор, было шумно и людно. По утрам обитатели дома просыпались от весёлого ржания лошадей. Сейчас здесь было мрачно и тихо. Под каждой стрехой жили голуби. В потёмках их глухое и унылое воркование навевало что-то зловеще-предупреждающее: «У-У-У». А на сеновале, в гнёздах, тихо и обречённо сидели куры, терпеливо высиживая своё потомство.

– Дак ты, Гавриловна, пораньше вставай-то, пока Санька не обшарпала все гнёзда, – поучала старушку краснощёкая и дородная Евдокия. – Это же не девка, а чисто леший! Такая уж она у вас настырная, да своевольная… Не успеешь глазом моргнуть, как она что-нибудь, да отчебучит. Ты бы чаще её штювала. Право!

– О! Вот холера! – охала бабка, хлопая себя по коленям. – Ну, погоди, Александра! Уж ноне я тебя вожжами-то отпаздираю, как сидорову козу! Захлопотавшись по хозяйству, мягкая и добросердечная женщина про всё это забывала. Зато потом, когда цыплята, выпарившись, жёлтыми комочками начинали метаться по двору за своей клохчущей матерью, Александра Гавриловна, делая лицо несвойственным ей, властным и строгим, выдавала внучке наказ: – Санька! Возьми-ка вицу, да попаси цыпушек! А то они падут в колодец, ненароком…

– Ну, а что им туда падать-то?! Совсем дурные, что ли? – зная заранее, куда клонится разговор, отвечала ей своевольная девчушка. Но не проходило и часа, как один из цыплят, подбежав к колодцу, шлёпался в студёную воду! Вот тогда уж Александра Гавриловна, вскипев не на шутку, брала вожжи, свёрнутые вдвое! Крепко держа внучку за ворот, она стегала её по спине, и ниже, приговаривая: – Вот тебе, холера этакая! Падера ты, окаянная!

Ну, уж нет, вольнолюбивое сердце Саньки не могло вынести такого! Разостлав на полу своё старое пальтецо, она складывает в него свои пожитки, и, перевязав всё это чулком, покидает порог родового гнезда, не сказав никому ни слова.

Родителям, приехавшим на выходные, Александра Гавриловна виновато докладывает: – Да умелась кудысь-то, к какому-то лешему! И молчком ведь, никому ни единого слова! Кто-то сказывал, что на днях видел её в Косогорах. У сватов гостит, должно быть. Такая ведь холера! Управы на неё никакой нет, ей – богу!

Однако эти сведенья уже давно устарели. Санька, сняв сандалии и оставляя за собой следы на пыльной просёлочной дороге, шагала уже в другом направлении, неся за плечами узелок с пожитками, и что-то себе под нос напевая. Путь её на сей раз лежал в соседнюю деревню Нестюково, где жила сестра её бабушки, тётя Катя, и её муж – дядя Ганя. Это были на редкость хлебосольные и зажиточные старички, умеющие прикладывать копейку к копеечке.