Экранизации не подлежит

Рита не стала будить мужа, потому что и сама утомилась на кухне с детьми, пришла в комнату, прилегла и заснула. А утром Григорич вскочил и возопил:

– Проспал! Проспал!

Кое-как успокоив мужа, Рита спокойно сказала, что перед работой очень хорошо помогает прогулка на свежем морозном воздухе.

– Не понял, – удивленно вскинул брови Григорич.

– У Ирочки сегодня начинаются репетиции к утреннику в садике на 8 марта, – сообщила Рита. – Отведешь ее, подождешь и после занятий заберешь.

Григорич кивнул и стал одеваться. Ирочка в хорошем расположении духа похвасталась перед дедушкой, что встала раньше него и уже успела покушать кашку, пока он дрых. Дедушка был в восхищении. Они вышли на улицу и договорились, что дедушка отведет Ирочку в садик, а сам пойдет в магазин. На обратном пути он ее заберет. Ирочка согласилась с самым серьезным видом, на который способен шестилетний ребенок. Они шли и спорили, какой дорогой пойти, чтобы не опоздать. Пока спорили, Григорич сообщил, что придется бежать, потому что ворота садика закроют и их не пустят.

– Хочу на санках, – закапризничала Ирочка и тут же упала на лед. В другой раз знаменитая плакса тотчас бы разревелась, но Григорич с доброй усмешкой воскликнул:

– Зачем тебе санки, если у тебя есть замечательная попа, на которой ты умеешь здорово кататься.

Ирочка весело расхохоталась. Так они и добежали до садика, где Григорич передал внучку из рук в руки воспитательнице, Оксане Борисовне.

Погода была снежная, но под ногами уже таял лед, пробивалась вялая травка, и пахло ранней весной. В голове рождались сцены: девочка Лиза начинала говорить первые слова, ей вторил большой игрушечный медведь, с которым она то ссорилась, то мирилась в своей детской комнатке, а в это время на кухне разгоралась ссора родителей. Исколесив два квартала в мыслях, Григорич забыл о магазине, да так и вернулся в садик с пустыми сумками. Ирочку пришлось ждать еще минут двадцать, зато дедушка слышал звуки песен, которые разучивали дети для предстоящего утренника. «Интересно, – думал Григорич. – Машка успеет прибыть из России, а то дочка так старается?» Когда Ирочка вышла, она была в ярком возбуждении и всю дорогу рассказывала дедушке все то, что обычно мало интересовало ее маму.

– А мы такой танец разучивали, дедушка, – тараторила внучка. – Сначала мальчики так стоят в ряд, потом они такие расходятся как лепестки, и из середины мы такие тычинки появляемся и танцуем вместе с пчелками.

– Супер! – восхищался Григорич. – А стишок задали учить?

– Да, – тоненько протянула Ирочка. – Только я его запомнить не могу.

– Ничего, выучим, – пообещал дедушка, и они вместе зашли в магазин.

Уже на подходе к дому позвонила Рита и взволнованно сообщила:

– Кира ушла из дому.

– Что значит ушла? – не понял Григорич.

– Не знаю. Ничего мне не сказала, оделась и ушла.

Ирочка спокойно сказала:

– А она всегда так делает и никто не ругается.

– Разве твоя сестренка не понимает, – спросил дедушка, – что маленьким самим выходить опасно и вообще надо говорить, куда идешь?

– Я когда вырасту такая как Кира, – сказала Ирочка. – Всегда буду родителей спрашивать, правильно?

– Умничка. Если б еще родители это понимали.

И тут они увидели Киру, стоявшую за школой, и беседовавшую со своей одноклассницей Софией. Мелкая, косоглазая Софа, как ее все звали, всегда зыркающая по сторонам, о чем-то бурно спорила с Кирой, а та еле сдерживалась, чтобы не зарыдать или не треснуть подругу по голове пакетом с вещами. Подойдя ближе и притаившись за кустами, Григорич с Ирочкой услышали обрывки фраз, долетавшие до них. Кира на повышенных тонах пыталась объяснить Софе:

– Мы что, уже не дружим? Почему ты не хочешь приходить ко мне домой?

– Ой, да какой там у тебя дом? – надменным ехидным голоском отвечала подруга. – Убогая хрущоба с тесным коридорчиком – не развернуться. В таких квартирках живут только нищие пенсионеры. У вас нет даже кондиционера.

– Зачем нам кондиционер зимой? – удивлялась Кира.

– Это я так, к слову. А кухонька маленькая, обшарпанная, пол потертый, я так и не разглядела, у вас паркет или линолеум?

– А у вас что? – сквозь зубы процедила Кира.

– У нас трехэтажный огромный коттедж с сауной и бассейном. И три гаража. А еще широкая мансарда, с которой вид на яблочный сад.

Григорич раздвинул руками кусты и предстал перед подругами. Софа съежилась и чуть согнулась, а Кира сильно нахмурилась.

– Дедушка, ты чего здесь? – недовольно спросила она.

– Пошли домой – в убогую хрущобу. Тебя нищие пенсионеры заждались с киселем и блинами.

– Ну, дедушка, – надулась внучка. – Я с подругой тут…

– С подругой? – удивился Григорич. – Что-то не вижу здесь никаких подруг и вообще людей. Иначе бы со мною поздоровались.

Софа съежилась еще сильнее и повернулась к Григоричу спиной. Не в силах противостоять гневному блеску в глазах дедушки, Кира поплелась домой, отдав ему мешок с вещами.

Дома она попала в руки Риты, которая уже собиралась устроить внучке взбучку, но видя расстроенный вид Киры, оставила ту в покое. Кира заперлась в ванной комнате, и вскоре оттуда послышались ее всхлипы. Как ни старались дедушка с бабушкой и с Ирочкой достучаться до нее – Кира лишь выкрикивала, что с ней никто не хочет дружить, никому она не нужна со своими проблемами и просила оставить ее в покое. Григорич вкратце пересказал Рите беседу двух подруг, после чего та с широко раскрытыми глазами и грозным видом заявила:

– Пусть только явится эта промокашка – все косы ей повыдергаю.

После этих слов в ванной щелкнул крючок, появилась зареванная, но крайне удивленная Кира, которая тут же попала в объятья бабушки и разрыдалась. Не в силах выдержать столько водопада, Григорич, наконец-таки избавленный от домашних хлопот, приступил к созданию шедевра, который назвал: «Взрослым надо поговорить».

Сегодня был для сценариста особенный день. Григорич, что называется, вспомнил все, чему его учили и прежде всего он легко набросал логлайн:

Семилетняя Лиза узнает, что является единственной причиной, сдерживающей родителей от развода и потому, невзирая на то, что те вечно отталкивают ее как маленького ребенка, Лиза решает заставить папу с мамой выслушать ее взрослое мнение.

В целом, вся работа шла легко, на подъеме, будто бы Григорича зарядили мощной батареей, заполненной творческим непокоем, удачей и талантом. Перед ним на столе были разложены не листы бумаги, а на этот раз нарезанные прямоугольные карточки с текстом на них. Словно пасьянс Григорич тасовал карточки, меняя одну с другой и с каждой переменной глубоко задумывался. Видя необычное занятие мужа, и насколько мучительно погружен он в решение какой-то задачи, Рита старалась никого не допускать в комнату. Однако маленькая Ирочка все же улучила момент и тихонько подкралась.

– Дедушка, – просящим тоном обратилась она. – А ты стишок обещал со мной выучить.

– Что? – будто из тумана сонным голосом проговорил тот. – Ах, да.

На лбу Григорича резче проявились морщины и, откинувшись на спинку кресла, он заложил ногу за ногу и внимательно посмотрел на внучку.

– Давай. Как там у тебя начинается?

Ирочка собралась с духом, напрягла щечки, задумалась, вспомнила и выдохнула:

– Чому так багато навколо тепла…

Тут она запнулась и сунула палец в нос.

– У тебя там шпаргалка? – улыбаясь, спросил дедушка.

Ирочка отрицательно замотала головой и показала листик, на котором было написано две строчки.

– Замечательно, – пробурчал Григорич, вчитываясь в текст. – Очень даже замечательно. Итак, давай за мной: «Чому так багато навколо тепла?»

Ирочка повторила.

– Только старайся с выражением и ручками обведи всю комнату, мол, вокруг много тепла. Показывай каждое слово, поняла?

Внучка кивнула и повторила с выражением и жестами.

– Це мамине свято весна принесла, – закончил Григорич. – Вот так, умница. И опять покажи ручкой в сторону окошка. Весна оттуда приносит нам мамин праздник.

Ирочка все послушно иполнила. Она повторила полный текст и благодаря взмахам рук, запомнился он уже лучше.

– Только ты произносишь как-то сухо, – заметил Григорич. – Будто сдерживаешься внутри себя. Между тем я замечаю в тебе творческие способности, а ты боишься их проявлять. Знаешь, в чем дело?

– В чем? – хмуро спросила Ирочка.

– Надо верить в то, что говоришь. Поверь, что весна – это мамин праздник. Он теплый и радостный, а зима холодная и злая.

– Хорошо, – тихо произнесла внучка.

– Ты ведь любишь свою маму?

Девочка робко кивнула.

– Вот и правильно. Мама всегда приносит свято, то есть праздник. Поэтому когда читаешь стишок, верь в весну, в маму и в праздник. Поняла?

Ирочка кивнула еще раз, но уже уверенней.

– Хорошо. Теперь иди и порепетируй, потому что сейчас дедушке нужно поработать.

– Ладно, – согласилась внучка. – А что ты работаешь?

– Да вот, пишу, – Григорич окинул глазами письменный стол.

– Сказку? – оживилась девочка.

– О, если бы, – ответил он и побарабанил по столу, вновь тасуя карточки.

Деликатная Ирочка собиралась было на цыпочках покинуть комнату, как вдруг за спиной Григорича заметила нечто, глубоко ее озадачившее. Сгорая от любопытства, она немедленно спросила:

– Ой! Что это?

За спиной сценариста на всю стену было развешено черное полотно, на котором в ряд иголками были прилеплены точно такие же карточки со словами, какие лежали на столе. Григорич брал со стола одну из них и прикреплял на стену. Затем снимал другую карточку из одного ряда, спешно что-то писал на ней и помещал в другой ряд, закалывая ее иголкой. Хмурил брови, поджимал губы и бурчал под нос, после снимал карточку и менял ее местами с другой. Глядя на общую картину со стороны, оставался более-менее довольным и обращал взор на следующий ряд.

– Это, – показал дедушка рукой на стену и стол, – мой рассказ. Только он пока не написан. Все слова и строчки так разбросаны и перемешались, как твои паззлы, что теперь приходится их правильно складывать. И если хотя бы одну карточку положу не в то место, история может пойти совсем в другую сторону.

– Ух, ты, – заинтересовалась внучка. – А как это?

– Смотри, – Григорич взял четыре пустых карточки и написал на каждой из них пару строк. – На каждой карточке одна сцена. Если правильно сложить все сцены, получится рассказ.

– А если неправильно?

– Получится…. другой рассказ, – улыбнулся сценарист и продолжил. – Первая сцена: Бардак в комнате. Вторая: Звонок в дверь, ты идешь открывать. Третья: Ты убираешь игрушки и подметаешь пол. И четвертая: Мама достает из сумки мороженое и дает тебе. Разложи карточки правильно.

Перебирая карточки тонкими пальчиками, Ирочка прежде потасовала их, как делал дедушка – ей это очень понравилось. Копируя его же действия, она отошла в сторонку и взглянула на пасьянс со стороны. И точно так же как дедушка, нахмурилась и пробурчала что-то себе под нос. Григорич не мог не рассмеяться и увлеченно наблюдал за внучкой. А та быстро взяла третью карточку и положила ее после первой.

– Правильно? – спросила Ирочка дедушку.

– Умница, – подтвердил тот. – У тебя и вправду есть творческий дар. А что если сцену бардака поставить после того как мама даст тебе мороженое?

Подуло свежим ветерком, и над головами творческой интеллигенции появилась голова волчонка.

– Тогда, – сказала оскаливавшаяся Кира, – ваша история попахивает ремешком по попе.

– Верно! – похвалил старшую Григорич.

– А если, – предложила она, – так и оставить и посмотреть, что будет?

– Какой удивительно тонкий и прагматичный взгляд на мир, – поразился дедушка и обнял Киру.

Поглощенные созданием рассказа о бедной Лизе и ее медвежонке, девочки чуть ли не легли на стол и стали с интересом менять сцены и придумывать дальнейший ход развития событий. После каждой перемены сцен комната сотрясалась от заливистого смеха или наоборот, воцарялось печальное молчание. Кира заметила, что стена со сценами новой истории Григорича про девочку Лизу похожа на шахматную доску, и, будучи чемпионкой школы по шахматам, она изобретала удивительную историю, совмещая несовместимые сцены, которые подавала ей Ирочка, под которые Григорич пытался подобрать нужные взаимоотношения героев. Контролируя процесс, он подсказывал, что сцены не должны идти так, как ожидает зритель. Для него все должно быть непредсказуемым, каждый шаг героя не должен просчитываться, следующее слово может привести к трагедии. После каждой сцены зритель должен хвататься за голову и меньшее, что может сказать: «Ну, надо же! Кто бы мог подумать!», а большее: «Идиот! Куда он идет? Зачем?»

Диалоги стали выдумывать все вместе, а Рита еле успевала носить из кухни одному кофе, другой «Агушу», третья доедала третью пачку чипсов Lays. В конце концов, чтобы дать себе время отдохнуть, хозяйка приготовила всем пиццу и принесла большие чашки с чаем. Работа закипела. Комбинации предлагались одна за другой, вызывая вопрос: А что дальше? И если дальше тупик, карточка со сценой тотчас отбраковывалась. Но над одной комбинацией трое соавторов думали долго. Первая сцена: Мама ругается на кухне. Вторая: Папа что-то ищет в чулане. Лиза бежит к папе показать письмо деду Морозу. Сцена третья: Папа с мамой целуются. Были еще несколько вспомогательных переходных сцен и сцен-пауз, но эти – ключевые. В конце концов, уставшая Ирочка предложила милый вариант с поправками, следуя по пути наименьшего сопротивления, где сначала мама кричит, потом девочка показывает письмо маме, они идут к папе и все вместе целуются и обнимаются. Кире была противна эта слащавая патока, и она бросила с каким-то своим знанием жизни:

– Так не бывает. Когда Лиза приходит к папе, тот ее посылает со словами: «Мне не до тебя с твоими глупостями. Иди к маме». А дурочка мама кричит на нее и убегает на маникюр.

– Неправда! – вскрикнула Ирочка. – Мама хорошая! Хорошая!

Кира показала сестре язык и покрутила пальцем у виска. Они стали щипать друг друга и обе со слезами выбежали из комнаты.

Григорич вздохнул, окинул грустным взглядом стену с карточками, и медленно, но ровно в голове его блеснула одна искорка, за ней другая, сюжетные линии стали наполняться напряжением и загудели жизненной энергией, а мозг-трансформатор сначала медленно и недовольно, потом все быстрее и ожесточеннее начал проворачивать идеи, перемалывать слова и пошел выдавать полотно, исписанное штрихами, сродни схеме кардиограммы. Сценарий под другим названием: «Про бедную Лизу» стал четко вырисовываться. Не на привычном листе бумаги, а сразу на клавиатуре уверенными пальцами легко и свободно Григорич стал отбивать зычный ритм шагов, приближавших его к славе. Сразу же по окончании работы возбужденный сценарист отправил копию продюсеру и режиссеру. А сам громко позвал домочадцев и приготовился к декламации.

Глава 19

В комнате везде расставлены и сложены картины в рамках. На кровати сидит девочка ЛИЗА (7) в халате медсестры, маминых туфлях и с накрашенными губами. Она кормит с ложечки плюшевого медведя ЗЕФИРКУ настоящим мороженым. Подносит ложку к его губам, но съедает сама и ругается маминым голосом.

Лиза (качая головой). Ай-яй-яй, больной! Вам же гланды удалили, а вы ведете себя как маленький. Соблюдайте диету: мороженое три раза в день. (Топая ножкой.) Еще ложку, не то вколю йогурт внутривенно. Ага, испугался!

За раскрытым окном каркают вороны и лают собаки, что очень пугает Зефирку, он стонет и закрывает лапами уши.

Зефирка (жалобно). Собаки… Бррр. Страшнее зверя нет.

Лиза захлопывает окно, но лай сменяется лязгом замка входной двери в квартиру. Лиза лихорадочно сбрасывает халат и туфли, прячет в шкаф и стирает помаду. Делает знак Зефирке молчать.

В квартиру врывается хмурая МАМА (26) с синяком под глазом, за которой с задумчивым выражением лица и с сумками в руках входит ПАПА (37). Свет в темном коридоре не включают.

Мама (равнодушно). Ой, да мне все равно, где и с какими бомжами ты бухаешь.

Папа (вяло улыбаясь и вздыхая). Совсем все равно? А раньше бывало.

Мама (резко). Раньше ты хоть мужиком казался.

Папа пытается обнять маму, но та отводит его руку, словно ошпарилась кипятком. Папа оступается и с грохотом падает на пол. Из сумок по всему коридору раскатываются яблоки. Папа ползает и собирает их, а мама смотрит на него свысока.

Мама (презрительно). Как все достало. У всех мужья как мужья, а это возомнило себя Врупелем, ни черта не делает, бухает и только думает. О чем оно думает – один хер знает. Когда ж ты уже работу найдешь или…

Папа (горько). Сдохну, да? А что я могу, если таланты здесь никому не нужны?

Мама. Зато школам нужны простые учителя рисования.

Папа поднимается и гордо запрокидывает голову.

Папа (вскрикивая). Никогда! Слышишь? Никогда Я не опущусь до статуса учителя школы.

Мама (язвительно). Конечно! Мы ж чемпионы в статусе трутня. Да живи ты как хочешь.

Открывается дверь детской и показывается голова Лизы. Родители вымучивают улыбки на лицах.

Лиза (жалуясь, но с хитрецой). Ма, а Зефирка опять ничего не ест. У нас есть другие лекарства?

Мама (уставшим голосом). Доча, давай позже с глупостями.

Папа (нежно). Не сейчас, Лизок. Взрослым поговорить надо, ладно?

Родители уходят на кухню. Лиза вздыхает и закрывает дверь.

Лиза подходит к окну и смотрит на улицу. Зефирка рядом.

Зефирка (с трудом выговаривая). А что такое "поговорить"?

Лиза (грустно вздыхая). Ничего хорошего…

Воспоминание. Папа с озабоченным видом копается в кладовке. Лиза радостно подбегает с открыткой и фломастерами.

Лиза (с вдохновением). Папочка, помоги мне открытку деду Морозу написать с пожеланиями? Я знаешь о чем мечтаю…

Папа смотрит не понимая и уходит. Слышен его крик.

Папа (кричит маме). Где эскизы мои из кладовки? Завтра клиенту нести и ни черта не найду.

Мама. На свалку снесла. Мне мазня твоя хлеба в дом не приносит. Вон, беги, бомжи уже рукоплещут.

Папа (гневно). Убью тебя, серость!

Визг мамы и грохот в коридоре. Лиза закрывает лицо пустой открыткой, фломастеры падают на пол.

Мама одевается у зеркала и говорит по телефону. Озабоченная Лиза дергает ее, чтобы что-то спросить.

Лиза (волнуясь и доверительно). У нас в садике окошко разбилось, так Димка меня своим одеялом укрыл. Он влюбился, да? Я правда красивая?

Мама хмурится на Лизу, отмахивается и продолжает разговор.

Мама (по телефону). Угу…Угу…Совсем обалдел? Срочно клизму ему! Та бегу уже! Бегу.

Мама морщится, глядя на Лизу и уже на пороге, орет в комнату.

Мама (папе). Ты когда-нибудь задницу оторвешь? На дворе еще март, а в детской окно разбито. Мне что, одеялом заткнуть?

За мамой с силой хлопает дверь. Из комнаты папы его выкрик.

Папа (раздраженно). Да хоть жопой костлявой. Некогда мне еще и об окнах ваших думать.

Лиза сопит, берет мамину тушь, размазывает себе по лицу, кривляется в зеркало, показывает язык и тихо плачет.

Лиза в школьном платье у зеркала расчесывает волосы. На тумбочке сидит Зефирка и держит белый бант. На зеркале надпись: С 1 сентября! Крики мамы из-за двери.

Мама (папе с презрением). Ты что купил, алкаш? С бодуна школу с детсадом перепутал? Ей ранец нужен был, а не игрушки твои.

Папа (надрывно). Любовь ей нужна, дура! И прежде всего от матери – хотя б от такой.

Лиза вздыхает, срезает ножницами ценник с уха медведя и прижимает Зефирку к себе.

Лиза (шепчет). Люблю тебя.

Зефирка обнимает Лизу и прицепляет ей на волосы бант. В коридоре хлопают двери и слышны крики родителей.

Конец воспоминания.

Зефирка (охая и икая). Ох и злы-ые они. Как соба-аки злые.

Лиза (вздыхая). Они не могут иначе.

Из кухни доносятся крики. Лиза подбегает к приоткрытой двери и выглядывает за нее.

Камера направлена из темноты коридора на освещенную дверь в кухню из полупрозрачного стекла. За дверью видны снующие и жестикулирующие силуэты родителей.

Из глубины коридора эхом доносится слово мамы: РАЗВОД. Лиза отшатывается и бежит к окну. Тормошит Зефирку.

Лиза (громко). Ты слышал?! Слышал?

Зефирка (недовольно). Да я только и делаю, что слышу.

Лиза. Так не молчи же. Что значит развод?

Зефирка (пугается и зевает). Не знаааю, но пахнет ссорой. Я от слов таких засыпаааю.

Зефирка храпит. Лиза ведет медведя к двери и ставит на пол.

Лиза (строго). Слушайте внимательно, больной. А то у нас будут баальшие осложнения.

Зефирка (вздыхая). Еще бы. Не первый год болеем.

Зефирка выставляет ухо в коридор.

Мама показывает на свое лицо.

Мама. Разводы эти я сама себе поставила?

Папа (стонет). Так не надо ж пилить меня без конца. И без того хреново на душе. Да, пью! А как не пить, когда я с мегерой живу! И вечно голодный.

Мама рычит, слышен звон крышки о кастрюлю.

Лиза задумывается.

Лиза. Разводы…разводы…

Она бежит к окну, брызгает водой на стекло и вытирает тряпкой. То же самое проделывает и с акварелью "Папа, мама, Лизок", висящей на стене под стеклом, с подписью: ПАПА.

Подбегает к двери и шепчет.

Лиза. Мамочка, папа больше не будет. Прости его. Только не ссорьтесь.

Зефирка. Мне кажется, не то.

Зефирка прислушивается к звукам из коридора.

Движения силуэтов ускоряются. Мама визжит, папа отступает.

Мама. Да пока ты по выставкам шляешься я пашу как лошадь, а потом до ночи по уколам бегаю. Когда мне готовить?

Папа. Мы с дочкой тоже не кролики на развод, чтобы одну капусту жрать.

Мама (ехидно). Та ты шо! А по ночам так самый типичный. Всунул – подергался, пискнул и сдох. А мне лев нужен с дрыном, понял? Короче, не нравится – ищи хозяйку получше.

Папа (еле слышно). Нашел уже…

Оба застывают на месте.

Лиза растерянно смотрит на Зефирку.

Лиза. Ты что-нибудь понимаешь?

Зефирка (чешет в затылке). Папа не хочет быть кроликом. А маме дрын нужен. Что значит – дрын?

Лиза (нервно). Бестолочь.

Зефирка (обиженно). Плюшевый я.

Лиза шепчет в проем двери, сложив ладошки вместе.

Лиза. Папочка, ты же пошутил? Мамуль, не слушай его. Ты самая лучшая, а супчики варить я и сама могу.

Лиза вздыхает и относит Зефирку на кровать. Лиза с Зефиркой напряженно слушают голоса родителей из кухни.

Папа в кухне (бормоча). Сама говорила: у меня своя жизнь, у тебя – своя.

Мама в кухне (наступая). Да у ребенка вчера температура была, я в ночную не вышла, а ты? Ты где лазил, козлина?

Лиза кусает ухо Зефирки. Тишина, слышен такт настенных часов.

Зефирка. Он что, придумать ничего не может?

Лиза (досадливо). Мой папа не ты, он врать не умеет. А жаль.

Зефирка. Я бы дал ему парочку уроков.

Лиза дает Зефирке подзатыльник.

Папа дергается, мама в позе хищницы перед прыжком.

Мама. Снова шлендру завел, хламидиозник?

Папа. Не смей про Иру, гуашь ты мутная. Она одноклассница моя и встретились мы случайно. А потом… словно пелена с глаз: Как я жил до сих пор и с кем! Я даже помолодел с Ирой.

Мама (сквозь зубы). Заткнись, урод.

Папа (кривляя маму). "Заткнись, урод". Тьфу ты, быдло. А Ирочка – тонкая чувственная душа, как увидела мою акварель…