Удар в перекладину

Сил и времени на это пришлось потратить уйму. Дима порой сам не понимал – зачем он это делает, но, странное дело, стоило Ксюше уйти из его жизни, в душе образовалась какая-то дыра. Дима достал из кармана телефон и набрал очередное сообщение. Сообщение, на которое никто, разумеется, отвечать не собирается.

– Ты просто коллекционер, блин, контактов, которые не желают с тобой говорить! – сообщил Дима отражению в ванной, а сам задумался – ну что за ерунда с ним творится?

Непрошено вспоминались прогулки с Ксюшей по Старому городу Иерусалима, поездка на Красное море…Как она всегда покупала, причём самостоятельно, без помощи клуба, билеты за его ворота – по билету на каждый тайм и, стоило ему оглянуться назад, всегда улыбалась ему, стоя с шарфом команды в поднятых руках…

Внезапно последний год – то время, когда они встречались с Ксюшей, предстал перед ним совсем в ином свете. Точнее, были среди этого мрачного, обыденно тоскливого года вспышки света, радости и спокойствия, и их источником как неожиданно для себя обнаружил Дима, была она.

Но прежде всего дело было в ударе, в пощёчине, в Ксюшиных слезах. Будто бы сделав это, причинив боль, он почему-то в своей голове переиначил место Ксении в своей жизни, став одновременно должным Ксюше и ответственен за неё.

– А может, ты просто тоскуешь по тому, что привык иметь рядом, а теперь потерял? – осведомился Дима у отражения, параллельно сбривая многодневную щетину. Он критически покосился на лохмы волос. – Да, запустил ты себя. батенька! Хорошо хоть мыться не забываешь. Пока.

Закончив бриться, он написал очередное сообщение, дождался двух синих галок. «Ксюша» печатает…– высветилось на зеленом фоне. Дима затаил дыхание, но надпись вскоре исчезла. Ксюша ничего не ответила.

Было понятно, что сообщениями делу не поможешь. Дима выдохнул, собрался с мыслями и начал действовать.

Прежде всего он забрал машину, затем поехал в Тель-Авив. Там он прождал полдня, обливаясь потом перед дверьми музыкальной школы Бухмана-Мехта – местным аналогом консерватории. Дождался, принялся хватать за руки, лепетать всякий постыдный бред, аналогичный ночным сообщениям в WhatsApp, тыкать цветы, изрядно пожухшие на жаре…

Как ни странно, она его простила. С чего? Непонятно.

На фоне всей этой суеты Дима весь день не практически не пил, зато курил как паровая машина.

Утром встал, простился с Ксюшей – она ночевала у него, – еле сумел проснуться. Ночь прошла без сна, причём большое время заняли разговоры.

Поехал в аэропорт, поставил машину на долговременную стоянку (два дня точно, а дальше – как пойдёт), и на ближайшем рейсе – самом первом, – с пересадкой улетел на родину. Прямого самолёта ждать не стал – побоялся, что снова передумает и останется в Хайфе.

В салоне все четыре часа полёта бессовестно продрых, прикрыв лицо прихваченным из дома потрёпанным сборником Довлатова.

Дима никогда не был у психоаналитика, равно как и у психотерапевта. Всё его представление об этом базировалось на парочке фильмов да на прочитанной пару лет назад «Психологии бессознательного».

Что ж – кабинет доктора полностью соответствовал его фантазиям.

Он уже битый час лежал на кушетке из тёмного дуба и рассказывал о своих горестях пожилому психоаналитику. Тот периодически задавал уточняющие вопросы, порой задумчиво или сочувственно хмыкал, но большую часть времени молчал, что-то чирикая в толстом блокноте с кожаной обложкой. Из одного угла рта в другой, подчиняясь движениям языка, безостановочно ходила толстая сигара. Необрезанная и незажжённая

Был один нюанс –психоаналитик был енотом. Звали его Гарри Андреевич. Весь кабинет был завешан не только грамотами, но и фотографиями психоаналитика и его большой семьи. На фотографиях еноты позировали на фоне переполненных мусорных баков или умильно складывали ручки, прося еду.

– Дмитрий, – Гарри Андреевич посмотрел на него наклонив морду, – скажите, может быть что-то ещё из прошлого, кроме этой истории, вы часто вспоминаете? Что ещё, столь же мучительное для вас?

Дима пожал плечами. Задумался:

– Ну…на самом деле последнее время вспоминаю постоянно две… события. Во-первых, это матч с Бразилией. Я о нём часто думаю. Тот, после которого меня больше в сборную не звали. Хотя все, блин, все говорили, что ни в одном мяче моей вины не было. Просто понимаете, Гарри Андреевич…

Как и всегда, воспоминания о гуле Мараканы захватили Диму, он словно снова очутился там – на поле, в воротах, вновь кричал защитникам «Уже! Держаться уже!», и вновь раз за разом взмывал к девяткам, стараясь вытащить летящие по нереальной траектории мячи…

…Просто понимаете, Гарри Андреевич, если бы не я, мячей было не шесть, а девять или десять. Ребята… я ни хочу никого ругать. После того матча, я считаю, уже всех достаточно изругали. Честно скажу, при счете 0:4, я уже не столь переживал за игру, я за Андрей Борисовича волновался. Он же в возрасте был, ему за семьдесят было, а тут жара, перелёт, и вот это позорище на табло. Он на третьем мяче ушёл с кромки, сел и, знаете, так за сердце держался…Эх…

Так вот, ребята на самом деле старались… Но, блин, что ты сделаешь, когда ты полжизни играл в Воронеже, а тут на тебя нападение ПСЖ в полном составе прёт, которое ты до этого только по телевизору видел…А мне что оставалось? Что бралось – брал, что не бралось – вынимал из сетки. Так шесть мячей и вытащил. А потом – Андрея Борисовича в отставку, новый тренер, половину игроков вон из состава – в основном стариков. Но и меня тоже с тех пор звать перестали. Хотя все понимали, что ни в одном мяче моей вины нет…

Дима взял со столика – тот же тёмный дуб, что и кушетка, – стакан воды, залпом выпил, дёрнул ногой, отгоняя от себя воспоминания.

– А второе? – спросил енот, снимая очки и принимаясь тщательно вылизывать стёкла розовым язычком.

– Что второе? – не понял Дима.

– Второе воспоминание, Дмитрий, которое вам в последнее время досаждает.

– Простите, я уже потерялся немного. Второе… оно, кстати, хорошее, скорее, почему я о нём всё время думаю, не пойму… Это было, когда уже стало ясно, что в Питере меня играть не оставят, а сольют куда-нибудь, да так, чтобы побольнее было. От тренировок меня отстранили, и я каждый вечер гулял в парке у нашей детской футбольной школы. Меня это успокаивало.

И вот, в один вечер иду я и вижу – на скамейке паренёк сидит, лет двенадцати. Лицо в сумку с формой уткнул и рыдает. Я сначала мимо прошёл, а затем вернулся, говорю, что, мол, стряслось. Он на меня смотрит, глаза выпучил – узнал. И не просто узнал, слухи-то уже пошли, даже отодвинулся капельку, видно, мясным духом запахло, – Дима улыбнулся.

Мне бы уйти, а я чего-то решил остаться. Может быть, вспомнил, как после той игры в раздевалке час прорыдал, когда все разошлись и никто ко мне не подошёл. Говорю ему, мол, что бы ни случилось, дело поправимое и в любом случае, если все живы, слёз оно не стоит. Вот, смотри на меня, в полной жопе нахожусь, меня вся команда и штаб ненавидит, а ничего, силы нахожу гулять, заниматься самостоятельно, воздухом свежим дышать…

Он аккуратно на меня так посмотрел из-за сумки, спросил – правда ли то, что про меня говорят. Ну, я головой покачал, сказал, разумеется, что нет, всё это происки врагов, но ничего с этим не поделаешь уже. Буду уходить.

Паренёк прямо расцвел, прятаться за сумкой перестал, и я его в итоге разболтал. Драма-то его пустяковая была. Играл он центрфорвардом, но при своём росте верхние мячи вообще играть не мог. С соперником хоть как-то толкался, головой тоже бил нормально, но вот если вратарь на мяч движение делал, то всё – прыгал не туда или вообще оставался на месте. И его хорошенько за это пропесочили, с состава сняли. Собственно, вот и вся его печаль.

Я его успокоил, пару баек рассказал, а затем говорю, смотри… Лёшка, вроде его звали… то, что говорят про вратаря при выходе из ворот- мол, должен идти вперёд, снося всех – и своих, и чужих – чистая правда, не научишься идти сквозь игроков – хороших вратарём не будешь. Но смотри, вратарь – тоже боится. Всегда.

Дима перевёл дыхание. Ещё попил воды. Повторил:

– Вратарь тоже боится, Гарри Андреевич.

Психоаналитик нацепил очки, хмыкнул, наверное, в сотый раз за сеанс:

– А почему вы, Дмитрий, вспомнили этого паренька? Что в этой истории такого важного, лично для вас?

Дима пожал плечами и заёрзал на кушетке. И, будто повинуясь этому движению, мир вокруг начал крутиться, размазываться, дрожать. Дима попытался удержать взгляд на фотографиях енотиков, но становилось только хуже. В последний момент он еле слышно пробормотал:

– Это важно, Гарри Андреевич. Не знаю, почему, но это важно! Жизненно важно.

Ставший полупрозрачным енот, не говоря не слова, вырвал из блокнота кусок листа, скомкал и метнул в Диму. Тот успел поймать бумажку и сунуть в карман, а после всё исчезло.

И кабинет, и кушетка, и старый енот, и даже сам Дима.

Глава 6

ВИКТОР

Трамвая не было.

Зато был красочный микроавтобус, переливавшийся неоновыми огнями, припаркованный у сквера, в котором опять была статуя девушки с чашей.

Микроавтобус многое обещал прохожим. Бесплатные ставки, беспроцентные кредиты, экспресс-диагностику и лечение кариеса, фри спины, подарочный депозит и ещё целый ряд интересных и чрезвычайно выгодных предложений.

Звери-прохожие шли мимо, уделяя автобусу максимум взгляд, затем ускоряли шаги, словно бы машина была живой и хищной и могла в два счёта поглотить зазевавшегося горожанина.

Виктору тоже следовало пройти мимо – зайти в магазин (теперь он располагался на втором этаже розового особняка в стиле барокко), дойти до кинотеатра (вдруг в заброшенном зале сегодня будет сеанс?) или вовсе пойти домой – мало ли на этот раз в спальне всё будет иначе.

Но Виктор устал. Ему хотелось отдохнуть и расслабиться.

– Имею же право? – спросил он сам себя, вытаскивая из кармана толстую пачку оранжевых купюр.

– Немного отдыха не повредит, – добавил он, переходя проспект.

– В конце концов, я действительно устал за последнее время.

Отъехала в сторону дверь. Гигантская мышь-полёвка во фраке вставила в протянутую руку Виктора стакан из толстого хрусталя.

– Тридцатилетний Glenfiddich, сэр, – пискнула она. – Отменный выбор, сэр!

Виктор благосклонно кивнул, вложил в вытянутую в ожидании лапку зелёную купюру, опустился в массажное кресло.

С водительского места раздалось попискивание – там сидела вторая гигантская полёвка, с закрученными вверх усами и шоферской кепке:

– Куда прикажете ехать, сэр? Казино? Круиз? Собрание молодых бизнесменов?

Мгновение помедлив, Виктор приказал:

– Давайте в казино… – он чуть было не добавил пошлейшее слово «милейший». – И прошу побыстрее! – не сдерживая себя, он вытащил из кармана пачку купюр, помахал перед чёрными носиками: – Мои друзья хотят немного поиграть!

В казино, как обычно, было хорошо. Виктор помнил, что в этом месте у него не болит голова, и даже колено, несмотря на сидение за рулеткой, успокаивается и не плачет.

– Хотите ли сделать ставку, месье? – стоило ему выбрать стол с колесом, как из ниоткуда возник крыс-крупье. Морду его скрывала аккуратная полумаска.

– Десять фишек на… – Виктор пожевал губу, огляделся.

Так, первый вопрос – красное или чёрное? Взгляд сам по себе притянулся к бордовому платью паучихи, наблюдавшей за игрой с удобной позиции над столом. Хорошо, с цветом определились. Теперь дальше… Рядом со столом стоит десять человек… точнее зверей, а сегодня у нас, – он напряг память, – четверг. Значит – четырнадцать.

– Красное, четырнадцать, – кивнул он крупье. – И распорядитесь… – он покачал пустым стаканом перед усатой мордочкой.

– Сию секунду, месье!

Неуловимый жест в сторону бара (за стойкой – тот же сеттер, что и в пабе – и спустя секунду в руках Виктора уже новый бокал.

Крупье раскрутил рулетку, звери по сторонам от Виктора замокли в ожидании…

Четырнадцать, красное!

– Ещё виски, крыса! – велел Виктор.

Все завертелось. Вначале он играл на рулетке, затем стал настоящей звездой покера, на несколько часов поселившись за столом с жабой в очках, лягушкой в фетровой шляпе и тремя одинаковыми ящерицами с неприятной привычкой – на удачу облизывать фишки. Он даже какое-то время провёл у игровых аппаратов, раз за разом дёргая бронзовую рукоятку… Затем снова играл в рулетку, с тремя ящерицами в качестве бесплатных советчиков. Они пили на брудершафт, и в памяти почему-то засело, что все трое являются футболистами из второй лиги, причём один из них защитник, второй нападающий, а третий, что логично, бокс-ту-бокс. Разговор о футболе вызвал какие-то невнятные, но неприятные эмоции, и не очень любезно распрощавшись с ящерицами, он двинулся к бару…

Потом что-то изменилось, но конкретика в памяти не осталась. Вот он залезает на стол и запускает рулетку ударом ноги. Вот – плещет виски в лицо очкастой жабе. Вот расстёгивает штаны и пытается помочиться на игровой автомат, но струя упорно не идёт…

В себя он пришёл только в полутёмном коридоре. Два пса – доберман и овчарка-кавказец, вывернув ему руки, волокли его по коридору.

– Суки, пустите! – орал Виктор. – К ноге, сволочи! Апорт! Хороший мальчик, хочешь косточку! Да я вас, шавок, на шапки пущу!

Бежавший впереди крыс в чёрном фраке распахнул тяжёлые двойные двери.

Нелегальное заведение располагалась среди каких-то полузаброшенных гаражей. В мутном ночном небе тускло светилась луна, как лампочка в 40 ватт в станционном туалете.

Собаки схватили Виктора под руки, раскачали хорошенько…

– Суки! – ещё раз прокричал Виктор и каким-то немыслимым усилием вырвался из цепких лап. Нанёс вслепую удар налево, направо и бросился бежать – по чёрной не просыхающей грязи, мимо ржавых гаражей – почему-то ему было почти физически больно смотреть на все эти железяки и боль эта отдавалась в висок, – мимо каких-то канав…

В одну из которых он, поскользнувшись, успешно свалился.

Он лежал в грязи и тихо стонал. Болело колено. Болели ребра и челюсть – смутно вспоминалось, как его мутузили в углу игрового зала. Худшее – начинал болеть висок.

Нет. Это было ещё не худшим. Пахнуло тленом. Над канавой нависла угловатая тень.

– Хватит бегать, – пророкотала каменным голосом гаргулья, приземляясь на край канавы. – Смысл. Хорошо, в этот раз ты убежал. А вот в тот, в настоящий, не смог.

– Что тебе нужно, тварь? – закричал Виктор, тщетно пытаясь выбраться наружу. Руки скользили по тёмной грязи.

– Мне ничего, – пожала костяными плечами тварь. – Мне на тебя решительно плевать.

Одним резким движением она переместилась в канаву. Зависла над Виктором. Уже понимая, что случится, он попытался закрыть голову руками, но поздно. Когтистая лапа ударила в правый висок:

– Нужно, чтобы ты вспомнил, придурок! Вспоминай! – закричала горгулья, и ей вторил крик Виктора:

– НЕЕЕЕЕТ! – от удара монстра голова, казалось, раскололась пополам. – ХВАААТИТ!

– Вспоминай! – рявкнула в ответ горгулья и ударила ещё раз. – Давай!

Виктор потерял сознание только на пятом ударе.

ДМИТРИЙ

Больница Диме понравилась. Настолько, насколько может вообще понравиться больница. Располагалась она в центре города, который тоже похорошел за последние годы, и отличалась чистотой и свежим ремонтом.

Доктор Кольмансон оказался совсем другим, чем его представлял себя Дима. Высокий, худой как щепа, с шевелюрой длинных чёрных волос, он встретил его совершенно спокойно и доброжелательно – несмотря на то, что о своём визите Дима предупредил минут за десять. Гораздо более общительный, чем могло показаться по переписке, доктор не высказал ни слова удивления, что родственник пациента находится в Питере, хотя должен быть в Хайфе.

Посетив отделение интенсивной терапии, он вышли на чёрную лестницу. Доктор закурил, Дима, отводя взгляд, – тоже. Чёрные густые брови взмыли вверх, но Кольмансон ничего комментировать не стал, просто продолжил о чём-то болтать – о чём-то совершенно нелепом, неважном, никак не относящемся к судьбе пациента на шестой койке.

Они обсудили погоду – в Израиле и в России, футбол и успехи сборной, тренировочный процесс (тут Кольмансон выразительно посмотрел на сигарету во рту Димы), аккуратно коснулись политики, почувствовали одновременно, что вступили на хлипкую почту, шагнули обратно – к погодным явлениям и сравнению морей – Средиземного и Чёрного.

Распрощались со взаимным уважением. Дима, невзирая на протесты, вручил пакет из фришника Бен Гуриона, доктор ещё раз предложил писать и не стесняться.

В холле Диму окликнули:

– Дмитрий, рад вас видеть, день добрый! – раздалось из-за спины.

Дима обернулся, сглотнул. Злость пришла моментально:

– Здорово, псориатик! Как жизнь, паскуда? Гниём потихоньку? Всё также с деревянным мечом по лесам бегаем, эльфиек прыщавых потрахиваем?

Марк в полупрозрачном халате – такой же, для посетителей, был и у Дмитрия, замер, глупо, нелепо, с протянутой для рукопожатия рукой. Понятно было, что он пришёл сюда с той же целью, что и Дима. С удовлетворением Дима подметил, что кожа на торчащем из-под рукава предплечье покрыта красными пятнами и коркой.

Не говоря больше не слова, Дима пихнул его в грудь и вышел прочь.

Настроение, чуть было стабилизировавшееся, упало до невозможности.

Пискнул телефон. Звонил Арон. Дима сбросил звонок, отключил звук. Вышел на Невский. Двинулся в сторону Рубинштейна.

Где-то здесь должен был быть хороший ирландский паб…

Хотя сейчас его устроил бы любой, и не ирландский, и не хороший, и даже не паб, а что-то иное. Главное, чтобы наливали.

Паб нашёлся, в нём обнаружился Kilkenny. Глядя на оседающую вверх пену, Дима вытащил телефон. От Арона было уже шесть пропущенных вызовов и ещё два с неизвестных, но однозначно израильских номеров.

Дежурно набрал Женю. Как обычно – тотальный игнор.

Ответил Ксении на её сообщение: «Что делаешь? Надеюсь, не в баре?»

Зашёл в Гугл и сбросил ей первую попавшуюся фотографию Дворцовой площади.

«Нет, всё хорошо, не волнуйся», – глотнув уже из третьей кружки, написал он. «Гуляю».

«Красота!» – ответила Ксения, чьи предки происходили из славного города Норильска. «Хотела бы я тоже побывать в Петербурге!»

«Хочешь, приезжай», – напечатал он, затем стёр, написал нейтральное: «Думаю, как-нибудь съездим».

Получил в ответ кучу смайликов и стикеров. Затем угрожающее сообщение:

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, как вернёшься, давай сядем и ещё раз всё обсудим. Я за тебя переживаю. Тебе нужна помощь!»

«Спасибо, обязательно так и сделаем. Выбирай ресторан)»

«Да зачем нам ресторан! Ты сейчас куда, к маме?»

К родителям… – Дима задумался.

Сейчас до метро, купить жетоны – тут же, наверное, всё ещё жетоны в ходу – доехать до Нарвской. Там сесть на трамвай – тот самый, из детства, – и в сторону Кирзы, домой, где их уже ждёт горячий ужин, а мама жаждет послушать, как прошли тренировки в академии…

Он потряс головой, отгоняя наваждение…

Смысл туда ехать?

Он задумался.

Нет. Смысла никакого не было. Туда ехать. Уж точно…

Двое посетителей, играющих в бильярд в дальнем углу зала, а точнее, последние минуты не игравших, а как бы незаметно рассматривающих Диму, внезапно направились к его столику.

Хорошо хоть кии положили, – с ленцой подумал Дима, рассматривая приближающихся к нему мужчин.

Интересно, что им от меня надо, – он заёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Его взгляд не отрывался от шарфов на шее бильярдистов, шарфов до боли знакомых цветов.

Подойдя, мужчины нависли над Диминым столом, молча разглядывая его. Дима демонстративно зевнул, глотнул пива, уставился на них.

Началась игра в гляделки.

Прошло несколько секунд, игроки в бильярд сдались первыми.

– Мы присядем? – спросил первый – лысый, как Пьер-Луиджи Коллина.

С такой внешностью, – подумал Дима, – тебе бы не на вираже шизить, а по полю со свистком бегать.

Второй – двухметровый дылда со щербинкой между зубами – продолжал молчать.

Дима пожал плечами, кивнул на стулья перед собой.

– Десять минут смотрели фотографии, ты – не ты, – каким-то проникновенным тоном сообщил Диме высокий, усаживаясь за стол.

– И как, я это я? – осведомился Дима, делая глоток пива и с сожалением обнаруживая, что он – глоток -последний.

Тут случилось внезапное. Щербатый, увидев, что у Димы опустел бокал, молча отлил туда из своего.

Дима и лысый уставились на щербатого почти с одинаковым удивлением на лицах, только у Димы оно смешивалось ещё с некоторой брезгливостью.

– Пустой посуды не должно быть! – объяснил свои действия фанат. – Меня Илья зовут, кстати.

– А меня Вадим, – представился лысый.

Дима принялся качаться на стуле. Что-то сюрреалистическое было в этой встрече в баре.

– Очень приятно, ребят, – соврал он, – но буду рад услышать, что вы хотите от меня? Явно ведь не автографов.

– Подожди, Димон, – сразу же дёрнулся Илья. – Что ты с нами, как с врагами?

– Как с врагами… – протянул Дима. Налетело непрошенное воспоминание.

Стадион имени Стрельцова, пятая игра в новом клубе. Кубок России. Как назло, жеребьёвка решила пошутить над ним. В соперники новой команде достался его бывший клуб.

Он помнил этот матч очень хорошо. Два глупых гола, один из которых он пропустил просто на мгновение спутав своих защитников в столь непривычной чёрно-белой форме с ещё недавно своими нападающими. Гостевую трибуну, взрывающуюся в его сторону одной и той же матерной кричалкой. Постоянный свист.

В перерыве он подошёл к ним под оглушительный шум, издевательски поаплодировал, а следом, не сдержавшись, ткнул обеими средними пальцами в сторону сектора.

КДК оштрафовал его. Вообще в команде со стадиона на Восточной улице у него всё шло хуже некуда. Его там не любили, он отвечал чёрно-белым взаимностью. К счастью, тогда подвернулся вариант с Дортмундом, пусть и вторым вратарём, и он, не раздумывая, уехал…

А вдруг, подумал Дима, глядя на о чём-то задумавшихся собеседников – кто-то из них – автор той самой кричалки? Интересно, кто? Лысый Вадим… Нет, пусть по закону внезапности будет Илья со щербиной. Он улыбнулся своим мыслям.

Фанаты покосились на его улыбку.

Вадим погладил лысину:

– Я вот лично слышал, что с той историей с мясом было всё нечисто, что вас подставили, – сказал он.

– Пацанам-то всё равно. Они что тебя, что Володьку врагом навеки считают… – добавил Илья.

Дима, бывший всё это время на грани, вскипел:

– Мясо… пацаны… Володька… – передразнил он обоих собеседников. – Восемь лет прошло, блин! Что бы там ни было, для всех это дело прошлое, кроме вас!

– А всё-таки, – в голосе Вадима зазвучало внезапно что-то профессионально журналистское: – Вас тогда подставили или вы действительно хотели в Спартак уйти?

На мгновение Диме почудилось, что, возможно, если он сейчас скажет да, что-то можно будет исправить. Будто отмотать время на восемь лет и четыре команды назад.

Размечтался! Он сжал зубы:

– Какая разница… ничего уже не исправишь! – одним глотком он выпил пиво, налитое ему Ильей.

Тот также залпом осушил бокал и кивнул на него:

– Давай повторим что ли? И, может, греночек ещё взять?

– Мне пора идти, – ответил Дима. – Всё-таки, зачем вы ко мне подошли? – Он всё ждал, что разговор перейдёт на то, что его интересовало.

– Поздороваться, блин! – завелся Илья. – У меня в детстве постер твой висел! Пожелать удачи с мусором в среду хотели…

Какая среда? Какой мусор? – не понял Дима, но тут заговорил Вадим.

– И, разумеется, хотели обсудить недавнюю неприятность…

– Неприятность?! -взорвался Дима: – Может быть, будем называть вещи своими именами? Мне кажется, это было избиение! Вы знаете этих парней?! Это действительно ваши были?

Дима прервался, так как оба собеседника недоумённо смотрели на него.

– А, блин… Ты что, серьёзно поверил, тому, что написал тот журналист? Ты думаешь, его из-за тебя… – Илья удивлённо посмотрел на Вадима. Тот откашлялся, хлопнул ладонями по коленям:

– Вы, вероятно, Дмитрий, не в курсе, что ваш родственник… чем он в последние годы увлекался. Всё вообще было по-другому. Никакого избиения, да и, честно говоря, никакой драки…

Когда Вадим и Илья закончили свой рассказ, Дима некоторое время молчал, потрясённо глядя в пустой бокал. Наконец он заговорил:

– Вы что-то там про пиво говорили…

– И про гренки, – наставительно поднял указательный палец Илья.