Удар в перекладину

– Я трезвый как стекло, еду в такси по Тель-Авиву, – автоматически соврал Дима. Кстати, он потянулся за сумкой на заднем сиденье – выпить бы не помешало. Начало здорово сушить.

Как на зло, в сумке было пусто. На мгновение он задумался о том, чтобы заехать в магазин, но передумал почти сразу же. Это было бы слишком рискованно. И так бы на полицию не нарваться – он сбросил скорость до 50 и тут же получил новую серию сигналов – совсем забыл, что едет он по загородной трассе.

Да, если встретит полицию – будет трындец. Нет.

Будет ТРЫНДЕЦ.

– Трындец будет, скажем прямо, – он незаметно сказал это вслух, мама отреагировала.

– Что ты материшься! С Саши вашего решил пример взять, да? Ну и посмотри, куда его жизнь такая завела!

Дима вздохнул и зачем-то принялся отвечать:

– Слушай, во-первых, он не мой, мы с ним почти нигде не пересекались. Я его видел вживую раза два в жизни! Во-вторых, я не пью, не хулиганю, ко всем национальностям хорошо отношусь. Мне Женя не отвечает. Она в порядке? – задал он наконец-то интересовавший его вопрос.

Голос мамы похолодел ещё больше, отдалился:

– Так я и знала, ради чего ты звонишь на самом деле! В порядке она! Как она в порядке может быть? И чего ей, скажи на милость, тебе отвечать?!

Он молчал. Что он ещё мог сказать? Мама, ты помнишь, что у тебя два сына? Что второму тоже нужна помощь? И что один не виноват в том, что случалось со вторым. Во всяком случае в текущей ситуации не виноват. Что бы ты там сама себе ни придумала!

– Нет, вроде всё, – покачал головой Дима и, не прощаясь, сбросил вызов.

Пока он бесцельно тратил время, уже совсем стемнело. Пришла ночь – южная, тёмная. Машин тоже стало меньше. Безумно хотелось пить…

…Гриньков отдаёт пас вразрез наискосок. Дима ракетой вылетает из ворот, скользит по траве на перехват, уже видя кому адресована передача…понимая, что неправильно рассчитал траекторию, что столкновение неизбежно…

В знакомых до боли глазах форварда мелькает что-то странное – то ли стыд, то ли страх, но Дима не обращает на это внимание, больше его волнует красная бутса adidas летящая ему в лицо. Бутса и время замедляются, шипы на ней вспыхивают ослепительным светом, в уши бьёт свисток судьи…

Дима проснулся. Навстречу неслась, истошно сигналя и мигая дальним светом, какая-то машина. Крутанув руль, он вернулся на свою полосу. На автомате проехал ещё сто метров, к счастью, показалась какая-то парковка.

Остановил машину, выскочил из неё как ошпаренный, залепил себе пощечину:

– Кретин! Олух! Алкаш!

Задумчиво почесал щёку:

– Ну и силён, братец! Кретин, блин!

Зашёл за автомобиль, облегчил мочевой пузырь. Открыл заднюю дверь. Под сиденьями болтался всякий мусор, среди него – початая бутылка минералки.

Осушил залпом, достал телефон, начал вызывать такси, остановился, испуганно глядя на карту.

– Кретин, блин! – повторил он. Если искусство пьяной телепортации было ему всё ещё недоступно, значит, он пересёк полстраны. Достижение, с учётом ширины Израиля вроде бы небольшое, но – он точно помнил, что не мог добраться до Тивериадского озера, минуя серпантины… А серпантинов не было… Загадка?

В такси Дима моментально заснул.

Он находился в сводчатом зале, главной точкой притяжения в котором, не считая картин прерафаэлитов на стенах, был гигантской длины стол, покрытый тяжёлой льняной скатертью с кружевами.

Дима опознал вологодские, торжковские и ростовские кружева. Откуда-то это знание внезапно всплыло в его голове.

Он перевёл взгляд на стол и невольно облизнулся в такт заурчавшему животу.

Чего тут только не было!

Палтус и жирная осетрина, салатницы с грибами – маринованными, солёными, жареными, и салатницы с корнеплодами – картошкой, свёклой, морковью. Дичь, украшенная перьями и дичь, украшенная яблоками. Целый ряд мисок с кашами – Дима узнал овсяную, гороховую и гречневую. Каждая миска сопровождалась стаканом йогурта и розеткой со свежими фруктами.

Между блюд стояли бутылки. Тут уже заурчал Димин мозг и в тон ему мелкой противной дрожью заходили кисти. Минимум шесть бутылок ирландского виски и пять бутылок шотландского. Коньяки и арманьяки. Пузатый графин клюковки. Множество бутылок вин, в которых Дима, несмотря на пять лет жизни во Франции, так и не научился разбираться. Особняком стояла полупустая бутылка портвейна «Три топора» и двухлитровая ёмкость Буратино со снятой крышкой.

С трудом оторвав взгляд от напитков, Дима наконец посмотрел на сидящих за столом.

Осел и козёл в совершенно одинаковых вечерних фраках, петух в широкополой шляпе с дыркой для гребня, возрастной черепах в галстуке-бабочке, лис, енот, орангутанг, лев, тигр, рысь, единорог и фламинго. Всего одиннадцать существ и два свободных места. Одно по центру, другое с краю.

Петух, увидев Диму, что-то неразборчиво прокукарекал и требовательно ткнул крылом в стул на краю стала.

Дима сделал несколько шагов, в левом кармане что-то зазвенело. Он остановился, запустил руку…

…Какие-то монеты?

И тут он всё понял. Ещё раз пересчитал выжидающих зверей, игнорируя их призывные крики. Нет, он ошибся – одиннадцать. С ним – двенадцать. И ещё пустой стул в середине…

Дима сглотнул, огляделся в панике по сторонам, стараясь избегать даже взгляда на пустующий стул, вывалил из левого кармана монеты (те серебряным ручейком запрыгали по каменному полу) и бросился бежать куда глаза глядят.

Глава 4

ВИКТОР

Трамвая не было. Не было и барсучихи.

Магазин был, но в него Виктора сейчас не тянуло.

Гораздо сильнее его интересовал сквер.

Снова изменился памятник.

Когда-то здесь стояла помесь рака и скумбрии, превратившаяся в девушку с чашей, до этого – Виктор смутно помнил – уродливый худой лев. Теперь же постамент был явно посвящён гражданской войне: на нём располагались черепаха в тельняшке и бескозырке, енот с ружьём на перевес и удивительно большеухий кролик в кожанке, целящийся куда-то в сторону Виктора из маузера.

Перед памятником гуляли звери и люди в большом количестве.

Больше всего здесь было зверят, но были и человеческие дети. Но ни одного знакомого лица он правда не заметил. Её, разумеется, тут не было….

– Аккуратнее! – Виктор в последний момент подхватил споткнувшегося о его ноги тигрёнка. Тот махнул полосатым хвостом и помчался дальше. За ним гналось сразу трое зайчат с криками «Чур! Вода!» и внезапно «Электроподстанция!»

Виктор предположил, что Электроподстанцией звали Тигрёнка. В этом городе он встречал вещи и страннее.

Он прошёлся вокруг памятника, старясь не слишком мешать детворе в её играх. Лица, морды, лица… Нет, сто процентов, ни одну из многочисленных мамаш он не знал.

Надо было возвращаться к трамвайной остановке, но вместо этого он уселся на свободную скамью и принялся лениво наблюдать за детьми.

Двое козлят, опоссум, спаниель и русый мальчик лет пяти прыгали через скакалку. Неподалёку рысёнок и львёнок играли в классики. В тени памятника очень молодой, но уже огромный по сравнению с остальными, верблюд стоически претерпевал щипки и укусы совсем маленьких зверят, ползавших по нему. За оградой обнаружился и папа-верблюд. Он одобрительно наблюдал за сыном, пожёвывая жвачку. Фетровая шляпа и тёмные очки предавали ему вид щеголеватый и одновременно учёный.

Трое пацанов котов гоняли мяч. На одном развевалась большая ему по размеру сине-гранатовая футболка, старая, рваная, с полустёртой фамилией – надпись гласила то ли Роналдиньо, то ли Роналдо, то ли и вовсе Самуэль Это ‘О. Было не разобрать.

На другом выходе из сквера (Виктор смутно помнил, что, если пойти в ту сторону, то в поле зрения возникнут закрытый кинотеатр с заколоченными ставнями и несколько магазинов, торгующих техникой) стояла тележка с мороженым. Им торговал морж. Виктору представилось на мгновение, что моржа зовут Дмитрий или, для детей, – дядя Митя.

Хлоп! – от размышлений его отвлёк влетевший прямо в лоб бумажный самолётик. Снаряд отскочил от головы и упал на землю. Виктор поднял его, автоматически оглядел – просто самолётик, из тетрадного листа, абсолютно пустого – ни подсказки, ни единого слова.

– Извините, пожалуйста! – темноволосый мальчик, подбежавший к скамейке, видимо, и был виновником транспортного происшествия. – Я случайно!

На вид мальчику было лет пять, а может шесть.

Высокий для своего возраста. – Автоматически подумал Виктор, – Сможет стать хорошим спортсменом. Баскетболистом там, волейболистом, а может и…

– Можно мне обратно мой самолётик, пожалуйста?

– Да, конечно, держи, – Виктор протянул мальчику свой трофей. – Всё в порядке, не переживай!

– Спасибо большое, – мальчик схватил самолетик, дёрнулся, собравшись бежать обратно, но остался на месте, с интересом разглядывая Виктора.

– Ты что-то хочешь спросить?

– А вы не знаете, как меня зовут? – ответил вопросом на вопрос ребёнок.

Виктор недоумённо поморгал глазами. Затем его осенило:

– Олег! – сказал он, стараясь не обращать на возникшую из ниоткуда боль в виске – пока ещё совсем слабую. – Тебя, должно быть, зовут Олег.

Мальчик рассмеялся – звонко и искренне, как совершенно разучиваются смеяться дети после восьми-девяти лет. Покачал головой:

– Вы смешной. Вы же знаете, нас всех зовут Олег. А как моё настоящее имя?

Непонятное движение за спиной ребёнка отвлекло Виктора. На постаменте теперь было четыре фигуры. К моряку, красноармейцу и чекисту добавилась уродливая гарпия.

Мгновение спустя Виктор и гарпия одновременно задвигались.

Он вскочил на ноги (колено протестующе взвизгнуло), она бросилась вниз – к нему.

У неё была серо-стальная, с синеватым оттенком кожа, нескладная уродливая фигура – слишком длинная, слишком перекрученная, слишком торчащая во все стороны острыми шипами, суставами и локтями.

Она выглядела живее Марка, но Виктор откуда-то знал, что Марк – рыцарь баров и пивных бокалов, на деле – жив, а вот эта женщина – нет.

Спрыгнув с горки, они припала к земле, не отрывая взгляда стальных глаз от оцепеневшего Виктора. Зашипела, оскалила клыки.

Потянуло тленом.

Странно, но дети и родители её как будто не замечали. Зверята продолжали играть, отец верблюд всё также флегматично шевелил челюстями, мальчик-Олег, потеряв интерес к Виктору, бросил самолёт в сторону дяди Мити и понёсся вслед за ним.

Гаргулья зашипела, сделала пару шагов вперёд.

Только не беги, только не беги, – шептало что-то внутри Виктора, но он, разумеется, не послушал. Рванул в сторону, и в тот же момент гаргулья прыгнула.

Он упал на землю, крича.

Стальное чудовище пролетело над ним в прыжке. Запах смрада стал невыносим. Гаргулья приземлилась за его головой.

Поднимая пыль, он пополз в сторону, суча руками и ногами, тщетно пытаясь скрыться, спрятаться.

Дети всё также продолжали играть.

Гаргулья повернулась к нему, совершенно по-звериному наклонила в сторону уродливую башку, смутно похожую на женское лицо, а затем скрылась – одним прыжком преодолев ограду парка.

А у Виктора взорвалась голова.

Боль в виске стала настолько сильна, что он забился в судорогах, рыдая и вопя.

Сквер, памятник, лица неЖень и Олегов смещались в кучу, а он всё падал в какой-то чёрный колодец, падал и падал, а сверху на него каменными глыбами валились статуи с памятника: черепаха-матрос, солдат-енот и кролик из НКВД.

ДМИТРИЙ

– Здравствуй, Дмитрий, – в прихожей горел свет, а в кресле сидела в не слишком длинной юбке, положив одну красивую длинную ногу на другую, Ксения.

В руках она держала книжку из Диминой куцей, собранной уже в Израиле, библиотеке. «Богач, бедняк» – опознал он книгу по обложке. Ему всегда больше нравился «Вечер в Византии».

До дома Дима добрался без приключений, правда, такси стало в круглую сумму, ну да ладно…Зато он успел немного подремать в машине.

Зашёл в подъезд, размышляя о том, как завтра сподручнее забрать автомобиль, открыл дверь квартиры – а тут сюрприз.

Ксения посмотрела Диме в глаза. Ничего хорошего её взгляд не предвещал. Девушка была в ярости. Тщательно подготовленной, высиженной за несколько часов, продуманной, просчитанной ярости.

Когда-то ему нравились её непосредственность и темпераментность. Они отлично дополняли точёную талию, роскошную гриву волос цвета воронового крыла и, прежде всего, великолепные ноги.

Собственно, именно ноги изначально и привлекли Диму. Ксения была виолончелисткой, играла в каком-то оркестре в Хайфе.

В том, что он встречался с виолончелисткой было что-то пошлое, как, впрочем, и в самом образе девушки в обтягивающих брюках, водящей смычком по гигантской, перезрелой скрипке, зажатой между ног. Классическую музыку Виктор не понимал совершенно, за что периодически получал от подруги.

Зато с ней было забавно, приятно, а иногда даже весело.

Но теперь веселье явно подошло к концу.

– Явился! Пьяный, вонючий, от игр отстранённый. Слухами земля полнится, – она правильно поняла недоумённое поднятие бровей. – Наиль рассказал.

– А Наиль откуда узнал? – мрачно переспросил Дима, ставя сумку на столик.

– Ему Абрам.

– А Абраму Сара небось? – попытался пошутить он в ответ, но наткнулся только на недоумённо-обиженный взгляд. Ксения была хоть и была начитана, но книги предпочитала на английском, происходила из семьи третьей волны эмиграции и часто не понимала специфических шуток своего бойфренда.

– Ладно, Ксюш, – он присел на корточки рядом с креслом. Великолепные ноги находились в опасной близости. – Ты зачем приехала? Час ночи уже. У тебя…– он помедлил, так как понял, что вообще не в курсе расписания жизни своей подруги. Концерты там, репетиции, учеба, а ты здесь сидишь, меня ждёшь…

Она пихнула его ногой в лицо. Это было не больно, но неприятно. Вскочила на ноги:

– Тебя вообще что-то интересует, кроме тебя самого? – вскрикнула она, театрально всплеснув руками.

– Ты прекрасно знаешь, что да, – ответил он и задумался, сколько правды было в этих словах. Не очень много, если откровенно.

– Тогда почему ты не звонил мне последние четыре дня? Я молчу о том, что ты обещал прийти на мой концерт и не пришёл, и что мы должны были ехать в гости к моим родителям…

Дима поморщился, надеясь, что сделал это не особо заметно в полутьме прихожей. Точно! Концерт! Родители!

Он вздохнул. Снова хотелось пива.

– Потому что… – «мне было не до тебя» – НЕ сказал он в последний момент, но Ксения прекрасно умела договаривать за других.

– Потому что тебе плевать на меня! Я для тебя пустое место! Предмет интерьера! Приятная деталь спальни! Робот, которого можно выпустить из чулана, когда приспичит!

Воспользовавшись тем, что она отошла от кресла и принялась расхаживать по прихожей, выкрикивая обвинения, он плюхнулся на её место и застыл с руками между колен, высоко задрав плечи – этакое статичное пожатие плечами на все её слова. Говорить и спорить не хотелось.

– Ну тогда я тебя расстрою! Я не хочу быть живой игрушкой! Я хочу быть человеком! – она распалялась всё больше и больше. В какой-то момент она принялась хватать вещи с полок и бросать на пол. – Я человек, Дмитрий! Я, твою мать, человек, а не робот-пылесос! У меня учеба, у меня карьера, у меня друзья! Нет, ведь у роботов не бывает своей жизни! У меня отец раком болен! – её лицо побелело. – Но тебе нет до этого дела. Что ты там вякнул? Не говорила? Конечно, роботы ведь не разговаривают! И твой робот уезжает от тебя! Чух-чух!

Она схватила сумку с пола и рванула к двери.

Дима поднялся с кресла и двинулся следом. Ему было стыдно, но, одновременно, он чувствовал какое-то облегчение.

На пороге Ксюша остановилась.

– Знаешь, Дмитрий, к сожалению, – в её заплаканных глазах играли злые, озорные огоньки. – Ты действительно такой мудак, каким тебя считают все твои близкие.

Он опомнился только в самый последний момент, но не настолько, чтобы остановить ладонь, только успел максимально ослабить удар натренированной руки.

Было чем-то похоже на шлепок по мячу, только, в отличие от мяча, по щеке ладонь ударила более звонко. А может дело в том, что он был без перчаток?

Ксению откинуло на метр назад, она ахнула, схватилась за мгновенно зарумянившуюся щёку. Шагнула ещё раз в сторону лифта, а затем села на пол и зарыдала – навзрыд, оглушительно, так как плачет ребёнок, разбивший коленку.

Он захлопнул дверь – громко, с оттяжкой.

И зачем ты это все сделал? Хочешь, чтобы она полицию вызвала?! Тебе и так проблем мало? Дверями ещё стучишь! Соседи и так, наверное, проснулись?!

А затем, как и всегда, после вспышки накатило раскаяние.

Полиция! Соседи! О чём он, мудак, думает.

Он открыл дверь обратно, собираясь броситься к ней, сесть рядом, начать бессвязно извиняться, заводить в дом, прикладывать лёд, но… Ксении уже не было в холле.

Дима вернулся в квартиру. Здесь пивом не обойтись. Он полез в шкафчик за виски.

Выпил, достал телефон – написал Ксении. Одна галочка, две галочки. Галочки стали синими. Тишина.

Логично.

Посмотрел на контакт доктора, но писать не стал. Хватит мешать людям работать!

Ещё раз набрал Женю – без толку.

Вздохнул, зашёл в контакты, нашёл Анин номер и записал длинное голосовое сообщение. Отправил.

Одна галочка. Как и всегда.

На этот раз зверей не было.

Один мальчик прятался за кустами, сжимая в руках альбом для рисования, другой сидел на скамейке. На спинке той же скамьи сидела девочка – может быть на год младше, может быть ровесница мальчиков. Костлявая и нескладная, она тщетно пыталась уменьшить свой, немалый, даже в сравнении с высоким мальчиком, рост, горбясь в три погибели. Обе коленки были расцарапаны до крови. Судя по старым следам зелёнки, это была отнюдь не первая травма за лето.

– Мы пойдём в старую котельную? – спросила девочка, нетерпеливо ёрзая по спинке скамьи.

– Да. Сейчас. Если ты разрешишь позвать брата.

– Нет, – помотала головой девочка. – Он злой.

– Он-то злой? Он самый добрый человек на свете, – искренне возмутился мальчик на скамейке. Мальчик в кустах покраснел. – Добрый и честный. И вообще – где я, там и он.

– Ну, значит, вы оба не пойдёте смотреть котельную! – девочка отвернулась. – Он злой и трусливый. Меня боится. Я не удивлюсь, если он когда-нибудь меня ударит. Или какую-нибудь гадость сделает.

– А ты над ним больше издевайся!

– Был бы он добрый, я бы не издевалась! – парировала девочка.

– Слушай! – мальчик рассержено вскочил на ноги. – Не смей обижать моего брата. Он мой лучший друг. Ты – на втором месте, поняла! Он самый добрый человек на земле! – ещё раз повторил мальчик. А ещё он обалденно рисует.

Девочка спрыгнула со скамейки:

– Злой он. Злой. Злой. Злой. Злой. И звери его рисованные злые, и весь он злой и глупый. И ты такой же!

Сорвавшись с места, она скрылась в глубине аллеи. Мальчик у скамейки рассеяно огляделся, посмотрел ей вслед и, крикнув пару раз:

– Аня, стой! – бросился за ней.

Мальчик в кустах нервно почесал ухо и тихо двинулся следом.

Глава 5

ВИКТОР

Этот рынок располагался на окраине города. Здесь многоэтажки и широкие проспекты внезапно исчезали, стоило Виктору перейти нерегулируемый железнодорожный переезд через узкоколейку.

Пяти-семи-девятиэтажные дома превращались в покосившиеся избы и одноэтажные домишки из белого кирпича с красными жестяными крышами. В палисадниках росли цветы вперемешку с сорняками и, по-видимому, картошкой.

Посёлок был частью Города, но не был городом.

После ж/д переезда грунтовая дорога начинала петлять среди сонных домов и спустя где-то километр выводила путника на небольшую рыночную площадь. Слева – двухэтажные промтовары (Закрыто навсегда), справа здание школы с новой, но уже облупленной плиткой по фасаду, между ними – длинные ряды деревянных, сколоченных на скорую руку прилавков.

Кое-где дерево светлое, свежее, пахнущее стружкой и древесным соком, кое-где – серое, влажное, начинающее гнить под частыми дождями.

Под одним из прилавков валялся ободранный футбольный мяч, напитавшийся воды, тяжеленный даже на вид.

– Привет, Виктор, – он оглянулся. На пустом прилавке, свесив толстые, похожие на куриные, лапки с длинными чёрными когтями, сидел енот в фиолетовым плаще со звёздами. На голове громоздился чёрный цилиндр, в правой лапе зверь сжимал деревянную палочку.

– Привет, Гарри! – поздоровался с енотом Виктор. Оттолкнулся ногами, запрыгнул на прилавок напротив. – Как жизнь?

– Ох, жизнь-житуха всё прежняя. Ты-то как, странник?

Виктор пожал плечами:

– Не знаю, также. Ты тут… – он на мгновение помедлил, – женщину не видел?

Енот фыркнул тёмным носом:

– Женщину? Ты только о женщинах и думаешь! Видел я женщин здесь, немало. Каких тебе надо – живых, мёртвых, ползающих, летающих, на музыкальных инструментах играющих?

– Мне нужна только одна… – висок тут же протестующе запульсировал. Виктор заозирался. Рынок находился в серой, опасной зоне – как и бар, как и закрытый кинотеатр. Здесь надо было соблюдать осторожность.

– Уверен? – усмехнулся, оскалив жёлтые клыки, енот. – Ты даже не помнишь, как её зовут.

Висок закричал, но Виктор всё же попытался ответить:

– Саша, – и сам же продолжил. – Нет, не Саша. Таня? – его передёрнуло, он понял, что ответ отрицательный. – Катя? – Тоже нет, нулевой отклик внутри.

Енот Гарри хохотнул. Вскипев, Виктор подобрал с прилавка какой-то мусор, опавшие листья, ореховую скорлупу и швырнул в зверя.

Продолжая смеяться, енот махнул волшебной палочкой. Шелуха превратилась в сизых голубей. Те в тишине взлетели в небо и исчезли. Енот покачал головой:

– Не женщину тебе надо искать, Виктор. Не женщину. Что ж ты за это так уцепился? Гон что ли? Так рогов у тебя вроде нет! И не лось ты, не олень, ты человек, блин! Уйми себя!

Виктор отвёл глаза. Ему было очень неприятно, что его отчитывал какой-то енот с кругами под глазами и с жёлтыми, никогда не видевшими зубной пасты, клыками.

– А что мне делать? – он спрыгнул вниз. Колено всхлипнуло. – Что мне делать?

Енот оскалился:

– Думать, Виктор, думать. И вспоминать…

Взмах волшебной палочки – и енот растаял в воздухе. Какое-то время над прилавком продолжала висеть покрытая тёмным волосом нижняя челюсть, затем она щёлкнула о невидимую верхнюю, отчётливо сказала: «А зубы я чищу каждый день, в отличие от некоторых!» и также исчезла.

Зато вместо него вдали, на входе в рынок, под деревянной аркой с нечитаемым названием – «ООО Сельхоз…» возникла иная фигура.

Горгулья пришла за ним.

Виктор вскрикнул, кинулся бежать.

И тут в сумраке перед ним мелькнуло до боли знакомое лицо, приблизилось к нему, вздохнуло, что-то неразборчиво пробормотало и исчезло. И одновременно с этим нахлынули тошнота и дезориентация – мир поплыл, будто бы Виктор и не стоял на пустом рынке, а лежал. Стороны света и чувство равновесия объявили друг другу войну, пустые лотки слились в единую полосу, оплели Виктора лентой Мебиуса, он упал, хотя как он мог упасть, если чувствовал себя лежачим…

И даже вспыхнувшая в виске боль не сильно отметилась в его сознании, ведь он его практически уже лишился…

Рынок, ставший выгоревшим на солнце трафаретом, развалился на части, разлетелся в стороны, канул в чёрную бездну, туда же, куда ухнул обхвативший землю Виктор.

Следом летела, расправив угловатые крылья, горгулья с мёртвым женским лицом.

ДМИТРИЙ

Аэропорт перестроили за те годы, которые Дима провёл не в родном городе. Модернизировали, модифицировали, осовременили и перенесли в другое здание. Старое – похожее на корабль, тоже оставалось, и это радовало.

Миллионы эпох назад у Димы была подружка, а у подружки – любовь к слабым наркотикам растительного происхождения. Они встречались на Московской, на переполненной маршрутке добирались до терминала и, стоя в укромном месте на бетонной террасе второго этажа, курили один косяк на двоих, мечтательно-бесцельно глядя на заброшенные колхозные поля, обрамляющие взлетные полосы. С каждой затяжкой поля становились все красивее, а самолёты всё забавнее.

В новом здании Дима с трудом мог представить место для подобного времяпрепровождения.

Пройдя мимо ирландского паба…да, паба! в аэропорту! он задумчиво почесал шею, но всё же двинулся дальше – туда, где предположительно можно было взять такси.

Последние сутки прошли сравнительно неплохо. Прежде всего, он помирился с Ксюшей несмотря на то, что это было крайне сложно.