Источник света

– С Линой нормальные, – поспешил уточнить Максим.

– А со старшими? Мне сказали, что они мало общались.

– Да и нет… Вы знаете, что такое пассивная агрессия?

– Наслышан, – сдержанно улыбнулся Матвей.

– Ну вот… Это она и была. Стоило им только встретиться, как те начинали упрекать родителей за то, что живут непонятно как, торгашеством занялись на старости лет… Это нормально вообще? Другие бы радовались, что родители с унылым видом в грядки не зарываются, а эти только и могли, что критиковать! Когда выяснилось, что Валя болеет, стало хуже. Дети ее убеждали, что это из-за работы, что она должна прекратить, губит и себя, и мужа… Ей становилось только сложнее. Она допускала, что они правы, она вредит себе и Толе, а остановиться все равно не могла, у нее ж эта работа главным смыслом жизни была!

Матвей сделал мысленную пометку расспросить об этом Лину. Максим готов был присутствовать и дальше, но в такой компании, вечно нависающей над плечом, не нуждался как раз профайлер. Сосед его намек все-таки распознал и покинул дом, оставляя за Матвеем возможность воссоздать историю по словам и голосовым сообщениям.

История, надо сказать, получалась любопытная.

Болезнь Хашимото Валентине действительно диагностировали в рамках обычного медицинского осмотра. Ничего приятного, конечно, кому лишняя болезнь нужна? Но и ничего особо страшного, Матвей легко назвал бы десятки куда более опасных заболеваний. Диагноз должен был внести в жизнь женщины разве что легкие неудобства, а вышло иначе.

Из-за того, что Шевисы поселились за городом, каждая поездка к врачу становилась событием на весь день. У Валентины на такое не было времени, да и не требовался ей каждый раз осмотр, поэтому львиная доля ее общения с медиками перешла в виртуальное пространство. Теперь Матвей видел, что некоторое время Валентина чувствовала себя прекрасно, а потом начались осложнения: слабость, сонливость, чередующаяся с бессонницей, тошнота, боль в суставах… Врач, которому она рассказала о происходящем, засомневался, связано ли это с болезнью Хашимото, и Матвей разделял его мнение.

А вот Валентина почему-то была непреклонна. Она скидывала врачу ссылки на статьи, где описывались похожие симптомы. Матвей сомневался, что одного этого было бы достаточно, чтобы она так уперлась, все-таки она была неглупой женщиной. Но врач таких тонкостей не знал, он злился все больше и однажды обвинил Валентину в старческом упрямстве. Отреагировала она предсказуемо: начала искать нового врача, который не превращал бы ее возраст в единственное возможное объяснение.

Тогда ей и посоветовали некого Юрия Михайловича Шуми́лина. Этого врача нашел на медицинском форуме Анатолий Шевис, и Матвею хотелось бы узнать, а кто навел на этот форум Анатолия, но спросить оказалось не у кого. Может, дети подсказали? Или кто из знакомых? Как бы то ни было, в интернете за пока еще неведомым Юрием Михайловичем тянулась слава спасителя тел в целом и щитовидных желез в частности.

Матвей уже видел, что минимум часть этих отзывов куплена. Не потому, что Шумилин этот плохой врач, просто слишком уж много хороших – и почти нет плохих, а те, что есть, на разгромные не тянут. Противоречит основам психологии: люди жалуются охотней, чем хвалят, хорошее чаще всего воспринимают как должное. Обычно безупречная репутация у врачей складывается только на страницах их клиник, туда попросту не пропускают ничего, кроме восторга. Но даже там отзывов не слишком много, Шумилин же мог опубликовать песни в свою славу отдельной книгой.

Валентина поверила добытому в интернете врачу. Юрий Михайлович взялся за дело со всем рвением, он назначил пациентке совершенно другие лекарства, засыпал биологически активными добавками и полностью перекроил распорядок ее дня, хотя никто его о таком не просил.

Тут велик был соблазн обвинить этого Шумилина в манипулировании пациенткой, которое и привело в итоге к ее смерти. Не сложилось: Матвей просмотрел большую часть его назначений и ничего по-настоящему опасного не нашел. Да, многовато лишнего, такое ощущение, что этому Шумилину производители витаминов приплачивали… Но это «лишнее» просто не имело отношения к болезни Валентины, хуже от такого набора стать не могло.

А хуже как раз становилось. Периоды улучшения наступали все реже и длились все меньше. Появлялись новые симптомы, возвращались старые. Валентина и правда была деятельным человеком, нацеленным на активную жизнь, тут ее подруга не ошиблась. Но болезнь похожа на воду, долго и упорно подтачивающую камень: рано или поздно она победит, потому что не отступает и не сдается.

Валентина очень устала, это прослеживалось в ее сообщениях. От болей, утомления, ограничений и старости, которая долго ее щадила, а тут вдруг накинулась в один миг. От беспомощности. От предчувствия смерти, лишающего самого желания строить планы…

Она мучилась от всего этого, однако больше сменить врача не пыталась. Она к тому моменту познакомилась с другими пациентами, якобы страдающими от болезни Хашимото, и те люди убеждали ее, что все в порядке, такое бывает. Это как раз Матвея насторожило. Да, был шанс, что у Валентины безобидный тиреоидит проявился вот так аномально. Так ведь в интернете же таких людей собралась толпа! И между собой эту толпу познакомил как раз Юрий Михайлович собственной персоной. Есть расхожая фраза о том, что у каждого врача свое кладбище. Но этот врач какой-то питомник зомби собрать умудрился!

Это не делало его виновным, но делало подозреваемым. Особенно при том, что в переписке Валентины с врачом, подругами и другими пациентами Матвей не нашел никаких указаний на подготовку к самоубийству. Им нужно было поговорить как можно скорее…

Матвей не сомневался, что беседа состоится, так или иначе. Либо Шумилин окажется не очень талантливым врачом, либо откровенным мошенником, без жалости сгубившим многих пациентов. Третьего варианта вроде как не было… И вместе с тем был.

Юрий Михайлович Шумилин просто исчез. Из интернета, разумеется, в реальной жизни его следов не было изначально. Никаких обновлений его деятельности не появлялось с тех пор, как умерла Валентина. Матвей попытался найти, где же практикует эндокринолог с таким именем, и не смог.

Похожая ситуация сложилась и с пациентами, которые «лично знали замечательного доктора». Нет, по их именам результаты как раз находились. Но результатов этих было очень много, а Матвей не знал ни городов проживания, ни возраста… да ничего! У кого-то были фотографии, однако такие, что для поиска не используешь. Попытки написать им в мессенджеры тоже ни к чему не привели: система показывала, что каждого из этих людей много дней не было в Сети.

Он мог бы продолжить сбор информации сам, но Матвей прекрасно понимал, что это отнимет неоправданно много времени, он без сомнений набрал номер Гарика.

– Ты сейчас на задании? – уточнил Матвей.

– Ага, – отозвался младший ученик. – Злой и гадкий Форсов поручил мне собрать слово «Вечность» из осколков зубов доброго самаритянина. Я тебе нужен?

– Нет.

– Ты позвонил, чтобы ударить по моей самооценке? – удивился Гарик.

– Мне нужен толковый хакер.

– Юдзи, что ли? Он скорее бестолковый!

– Любой, который выполнит работу быстро.

У Матвея были свои контакты среди тех, кто промышлял не самыми законными манипуляциями в компьютерном мире. Однако он признавал, что хакеры бывают разными, точно так же, как представители других профессий. И знакомые Гарика относились к лучшим – начиная с того самого Юдзи.

Трудность заключалась в том, что с Матвеем Юдзи общался редко и неохотно. Вероятнее всего, побаивался: ему почему-то казалось, что Матвея посылать нельзя, это Гарика можно и нужно. Поэтому с Гариком он говорил свободно, проще всего любое задание было передать через него. Особенно при том, что Гарик умел настаивать на своем, а попытки послать себя подальше воспринимал как дружеское напутствие.

– Организую все, что нужно, – пообещал Гарик, выслушав подробности. – Но давай услугу за услугу! Я подгоню тебе Юдзи, а ты взамен потискаешь старушку.

– Я надеюсь, это какая-то метафора?

– Нет, я прямолинеен, как прямая линейка. Видишь, у меня даже со сравнениями не очень, куда мне в метафоры? Короче, у меня есть очень нездоровая бабуля, которая в силу своего состояния не может выступить свидетелем по делу, но сойдет за улику. Мне нужно определить, издевались ли над ней, как именно, как долго.

– И что, рядом с тобой в такой ситуации нет ни одного врача, способного ее обследовать?

– Есть, но я ему не доверяю.

– Почему?

– Потому что он идиот, – доверительно сообщил Гарик. – У него на все один ответ: «Ей же дохренилион лет, у нее от одного взгляда синяки образуются, чего ж вы хотите!» Слушай, если дело дошло до Юдзи, у тебя там тупик, можешь позволить себе отвлечься. Я уже выяснил у Веры, на каком ты задании, ты не так уж далеко, за день обернешься.

Матвей не назвал бы собственное положение тупиком, но допускал, что пауза не повредит. По странному врачу и пациентам общедоступных данных больше нет. С Линой сейчас не поговоришь – она честно призналась, что у нее ребенок болеет, она приехать не может… Если только он к ней, тогда можно и побеседовать! Но ехать к Гарику оказалось ближе. К тому же Гарик может знать, чем таким занята сейчас Таиса… Пожалуй, неправильно было вспоминать о ней в таких обстоятельствах, но бегать от реальности Матвей не собирался.

– Задание Юдзи передавай немедленно, – велел он. – Я к тебе приеду. А заодно выясню, чем ты вообще занят, с учетом того, что Форсов поручил тебе помирить отца с сыном.

– Я и собирался! Но опять дошло до кусочков мозга на люстре… Короче, приезжай, тебе понравится!

* * *

Шутил Гарик практически всегда, когда не спал. Впрочем, одна из его бывших любовниц утверждала, что он и храпит как-то неоднозначно. Гарик считал это мелочной местью и принимать за правду не собирался.

Существует тип людей, которые за шутками прячут боль и травму, профайлер прекрасно знал об этом. Ему тоже приписывали такое, особенно в периоды рецидивов зависимости. Он не спорил, его вообще редко волновало постороннее мнение. Сам-то он знал, что шутит в основном потому, что вокруг и так переизбыток людей, относящихся ко всему слишком серьезно.

Но бывали в его жизни и исключения: такие вот дела, как нынешнее. Они давили на Гарика даже через его отстраненность от большинства людей, забирая то немногое, что оставалось от его веры в человечество. И в подобные дни держаться за иронию было проще, делать так, чтобы люди отворачивались от того, что происходит рядом с ними на самом деле. Иначе ведь не выжить…

А это дело получалось каким-то слишком уж тяжелым. Оно было страшным с того момента, когда Гарик обнаружил кровь и оголодавшую беспомощную женщину. Но тогда он еще имел право верить, что произошел конфликт из-за жадности, мести, что все не так однозначно… Не то чтобы это оправдывает убийства, просто делает ситуацию логичной – насколько это вообще возможно.

Но чем больше Гарик узнавал о покойном, тем тяжелее становилось на душе. Не потому, что Виталий Чарушин был плохим, а потому, что он был хорошим. По-настоящему хорошим – таких людей мало осталось. Умеющим жертвовать собой ради других, бескорыстным, готовым помочь. Его сын искренне принимал это за слабость, и в некотором смысле это было слабостью. Но когда человек жертвует только собой, не подставляя других, его сложно осуждать за это.

Гарик опросил всех знакомых Чарушина, до которых дотянулся, так что профиль получился более-менее толковый. Виталий не бедствовал лишь потому, что был умным и трудолюбивым человеком. Ему бы хоть немного подлости или наглости, построил бы звездную карьеру… А он не хотел. Пока была жива его жена, она хоть как-то защищала его от мира, не пытаясь изменить. Но когда ее не стало, добротой Виталия начали пользоваться все, кому не лень: от родственников, которые знают, у кого можно одолжить денег и потом не возвращать, до соседей, которым нужно что-нибудь перевезти, перенести или покрасить. Они видели, что вредят ему, отнимают свободное время, но все успокаивали себя мыслью о том, что он сам согласился. Виталий возмущался, только если окружающие совсем уж теряли чувство реальности. Такое случалось редко, он привык жить для других.

Было ли ему обидно? Скорее всего, да. Но он боялся расстроить людей, держал все в себе, глотал эту обиду – при всей ее жгучей горечи. Ну а потом у него диагностировали тяжелое онкологическое заболевание. Многие считали, что внезапно – такой хороший человек, за что ему это! Гарик же видел в случившемся некую закономерность, которую не мог объяснить.

Нельзя сказать, что диагноз научил Виталия заботиться о себе, этот человек оставался безотказным. Но болезнь все-таки помогла: у некоторых людей хватило совести не перегружать свои проблемы на того, кому осталось жить лет пять от силы. Да и потом, Виталий переехал к матери, растерял привычный круг общения, а новые соседи еще не разобрались в том, чего от него ожидать.

Так что за всю свою жизнь Виталий не нажил ни одного врага, который захотел бы так страшно отомстить ему, эту версию можно было исключать. Куда больше подходил грабеж: в доме не нашли ни копейки наличных, пропали украшения, принадлежавшие Надежде Геннадьевне, из сложной техники остался только старенький смартфон Чарушина. Но большой вопрос, украли это или Виталий сам все раздал, открыв в себе бессеребренника.

Гарик не привык рассуждать о том, кто какой участи заслуживает – занятие это неконструктивное, а порой даже уголовно наказуемое. Но Виталия Чарушина ему было искренне жаль. А для дела это плохо, отвлекает… И серьезно злит: профайлер понимал, что всё решилось бы очень быстро, если бы у Надежды Геннадьевны наступило бы хотя бы минутное прояснение. Она ведь была там, она все видела! Что, так сложно прошамкать имя убийцы сына?

Но чудеса случаются только в кино, лишь там эмоциональное потрясение могло повлиять на женщину, страдающую от тяжелой деменции. В реальности же Надежда Геннадьевна давно забыла и себя, и своего сына… И все равно она могла быть полезна. Гарик искренне верил в это, он настаивал на прибытии Матвея не из вредности.

Когда старший ученик Форсова приехал, Гарик без проблем обеспечил им обоим доступ в больницу. Врач, до этого подробно рассказавший профайлеру все свои мысли по поводу возраста, явно был оскорблен. Ему вроде как полагалось присутствовать на осмотре пациентки – у Матвея было образование, но не было диплома, с точки зрения закона он оставался простым посетителем. Однако медик решил устроить демонстрацию, он молча вышел из палаты, не понимая, что так даже лучше.

Матвей отнесся к заданию спокойно, он натянул резиновые перчатки и приступил к осмотру. Гарик опасался, что Надежда Геннадьевна опять поднимет ор, она такое уже делала, спровоцировать ее могло что угодно. Но Матвей каким-то непостижимым образом заставил пожилую женщину лежать смирно, хотя осмысленности в ее взгляде было не больше, чем у креветки.

– Отпечатки какие-нибудь нашли? – поинтересовался Матвей, не отрываясь от осмотра.

– Ага, тонну, только это все бесполезно, – отозвался Гарик, устроившийся на подоконнике. Окно в палате с душевно больной женщиной надежно запирали, но профайлер его давно вскрыл, он не собирался лишать себя свежего воздуха летом. Впрочем, так же легко он мог и закрыть окно, даже у него хватило совести не ломать замок. – У этого чувака там был проходной двор. Опрошенные соседи признавали, что заглядывали к нему то за одним, то за другим. Плюс там бывали врачи, иногда за бабулей присматривали, если ему нужно было отлучиться. Некоторые отпечатки удалось распознать, но незнакомых там куда больше.

– Что по крови?

– По крови как раз вопросов нет: его и старушки. Постороннюю не нашли, хотя способности местных экспертов я ставлю под большой вопрос.

– Не нужно туда все подряд ставить, – отвлеченно посоветовал Матвей. – Ни Чарушин, ни его мать не были в состоянии обороняться. Ты говоришь, что нападавший обладал большой физической силой. Откуда бы там взяться его крови?

– Ну… О чужой зуб порезался?

– Маловероятно. Я уверен, что там есть указания на него, хаотичность преступления намекает на ярость или плохое планирование. Тебе нужно найти подозреваемых и проверить, не оказались ли их отпечатки в доме Чарушина.

– Чтобы что-то найти, неплохо бы знать, что ты ищешь, – рассудил Гарик. – Что по бабуле?

Матвей как раз отошел от кровати, накрыл женщину одеялом и стянул перчатки. Надежда Геннадьевна по-прежнему не обращала на него внимания, она и вовсе не выглядела живой, так и замерла с приоткрытым ртом. Гарик знал, что с ней все в порядке, – насколько такое вообще возможно, – но смотреть на нее не мог, предпочел перевести взгляд на цветущий двор больницы.

Матвей же оставался Матвеем, ответил он с привычной невозмутимостью:

– У нее множественные травмы, причем получены они были не только в тот период, когда она оставалась в доме одна после смерти сына. Тут разная степень заживления, вплоть до шрамов.

– Здешние эскулапы примерно то же самое сообщили. Но они настаивают на том, что бабуля сама себя калечила, катаясь по лестнице колбаской.

– Во-первых, по ней видно, что она ведет малоподвижный образ жизни уже давно. Во-вторых, ты упомянул, что Чарушин обезопасил дом, как мог. В-третьих, примерно в период двух-трех месяцев до нынешних событий она получала гораздо больше травм, чем до этого.

– Что за травмы? – заинтересовался Гарик. – Насколько я понял, никаких глобальных перемен в жизни семьи не было… Чарушин-старший даже своего отпрыска послал позже. Кстати, не факт, что это действительно сделал он, но кто бы ни сделал – не осуждаю.

– Травмы не опасные для жизни, мелкие, но многочисленные, – пояснил Матвей. – Синяки, порезы, даже сигаретные ожоги. Чарушин курил?

– Даже если курил, вряд ли он перепутал мать с пепельницей!

– У тебя есть опись лекарств, обнаруженных в доме?

– У меня есть все, что есть у полиции, – отозвался Гарик, протягивая собеседнику смартфон. Файлов накопилось многовато, пересылать их все не было ни времени, ни смысла.

Матвей не стал спорить, он сосредоточился на фотографиях. Гарик косился то на него, то на Надежду Геннадьевну, ожидая, когда она проявит хоть какие-то признаки жизни, обычно она оставалась смирной недолго. Но тут она, похоже, задремала… И все равно была мало похожа на ту женщину, фотографии которой Гарик видел в доме.

Та женщина не отнеслась бы равнодушно к смерти сына… От того, что способна сделать с человеком болезнь, становилось почти так же тяжело, как от жестокости преступления.

Наконец Матвей вернул ему смартфон и вынес вердикт:

– Чарушин принимал очень много препаратов, в том числе обезболивающих.

– Может, это он бабушаке покупал? – предположил Гарик. – Соседи утверждают, что он всегда оставался бодрым и веселым.

– Соседи знают о нем то, что он им показал. Его болезнь прогрессировала, он столкнулся со слабостью и болью. А все травмы Надежды Геннадьевны сконцентрированы на участках тела, обычно прикрытых одеждой, тех, которые ее сын не стал бы разглядывать без необходимости.

Кому-то показалось бы, что Матвей выдал два не связанных между собой факта, а вот Гарик мгновенно сообразил, на что он указывает. Теперь уже младший ученик Форсова не мог понять, как не додумался до такого сам.

– Он нанял сиделку!

– Это лишь один из вариантов, – осадил его Матвей. – Но очень вероятный.

– И эта сиделка тихонько издевалась над старушкой, когда Чарушина не было рядом… А он вдруг узнал о том, чем она развлекалась, тут уж даже этот праведник разозлился, может, судом пригрозил… Этой тварюке хватило бы ярости разнести ему череп!

– Ты опять спешишь с выводами.

– Просто предлагаю рабочую версию.

– Ты только не забывай, что в этой версии «сиделка» – не обязательно женщина.

Перед глазами снова мелькнула прихожая, залитая кровью, и Гарик невольно поежился:

– Там скорее сиделец… Понял, принял, буду искать!

Он допускал, что Матвей задержится, но нет, он уехал обратно вечером, захотел что-то проверить. В его случае дело оставалось непонятным: даже Матвей еще не брался утверждать, что это было именно убийство. Так что мог бы побыть здесь, где преступление очевидно!

Гарик не нуждался в его помощи и уж тем более поддержке, он просто не отказался бы от компании. В обществе живого человека можно отвлечься от кровавых убийств и жестокости, заставляющей не слишком хорошо думать о людях в целом.

Хотя с Матвеем все равно пришлось бы говорить о работе, из него так себе отвлекающий фактор. Чуть посомневавшись, Гарик все-таки достал телефон и набрал номер Майи.

Весной он подозревал, что после расследования Майя снова исчезнет с горизонта. Что ей делать рядом с профайлерами, если мир криминала ей абсолютно неинтересен? А она неожиданно задержалась. Взгляды она не изменила, она никогда не спрашивала Гарика о делах, которые он вел. Она просто составляла ему компанию, она была его личным амбассадором нормальной здоровой жизни: прогулок по городу, походов на выставку, танцев у самой сцены на фестивале… Он не нуждался в этом так уж часто, но контраст с его работой порой получался освежающе приятный.

Сейчас Майя не могла выбраться с ним в кофейню, и вроде как не было смысла ее беспокоить, а он все равно позвонил. Она удивилась, но не обеспокоилась, думала, что получит очередное приглашение, однако Гарик попросил:

– Можешь просто рассказать про свой день?

– Мой день? – растерялась Майя. – Да там ничего особенного, я в кофейне сегодня работала, у нас из забавного только то, что какая-то девушка привела с собой чиха…

– Простуженного, что ли?

– Чихуахуа, – рассмеялась Майя. – Это такой мелкий пёсель с моторикой желе. Короче, когда заработала кофемашина, он так испугался, что по нашим полкам, которые каскадом, забрался на люстру и полчаса оттуда голосил!

– Вот про это и расскажи.

– Гарик… у тебя все в порядке?

– Будет, – пообещал он.

Майя больше ни о чем не спросила. То ли поняла, то ли решила, что уже не поймет. Она просто рассказывала ему одну историю за другой, понятные и скучные моменты жизни, где никто никому не выбивает зубы и не заливает прихожую кровью. Гарик даже не всегда воспринимал ее слова, просто слушал ее голос, как радио, работающее фоном… И это помогало.

Он все равно не собирался отступать и отказываться от расследования, не дождутся! Он просто чувствовал, как к нему возвращаются силы, да и само желание довести дело до конца.

* * *

Вечеринка удалась на славу: музыка, ревущая на весь квартал, разноцветные фонарики, развешанные на деревьях, вход на площадку строго по приглашениям. Иначе нельзя: за ограждением, украшенным живыми цветами, уже собралась толпа, кричащая что-то не слишком приятное в адрес виновницы торжества. Но музыка отлично перекрывала гневные обвинения, а цветы и ленты не позволяли разглядеть плакаты с чудовищными кровавыми фотографиями, которые принесли с собой незваные гости.

Даша их, конечно же, заметила – все уже заметили! Просто ей было плевать. Она не изображала равнодушие, как это часто делают подростки, столкнувшиеся с болезненным испытанием. Она веселилась совершенно искренне, после нескольких часов наблюдения за ней Таиса уже не сомневалась в этом.

– Вы смотрите на нее так, будто уже объявили ее виноватой, – мрачно заметил Роман.

Он появился рядом с Таисой быстро и незаметно, сам он наверняка ожидал, что она хотя бы вздрогнет. Она же не удостоила его и взглядом, она прекрасно знала, что на вечеринке, где свет постоянно мигает, а люди не стоят на месте, подкрасться к кому-то не так уж сложно.

– Она делает такую веру потрясающе простой, – только и сказала Таиса.

– Но вы же психолог, хочется, чтобы вы первым взглядом не ограничивались! Даше пришлось тяжело, совершеннолетие она встретила в больнице. А для современных подростков это чуть ли не главный праздник, она и так выдержала траур по Ване!

– Вы убеждаете в этом меня или себя?

– Просто помните, кто вас нанял!

– Я даже помню, для чего.

Ему хотелось спорить, Таиса знала об этом. Но аргументов не нашлось, да и на их разговор уже начали обращать внимание. Роман ушел в ту сторону, где собирались самые уважаемые из гостей, пришедшие скорее ради родителей запоздалой именинницы, чем ради нее самой.

Гостей Даши тут тоже хватало, но они были для Таисы бесполезны. Девочка эта далеко не дура, она отобрала новых подруг так, что они и косо посмотреть в ее сторону не посмеют. Если профайлер попытается заговорить с ними об аварии, они наверняка решат, что это испытание, и будут хвалить Дашу активней, чем любую покойницу.

Таисе требовался кто-то, кто знал Дашу достаточно хорошо, но не зависел от нее. На эту роль лучше всего подходили ее братья и сестры, вот только поймать их оказалось не так просто. Братья на вечеринку вообще не пришли, средняя сестра искренне веселилась, зато младшая оказалась любопытней… Пятнадцатилетняя девочка устроилась среди цветущих кустов, подальше от ревущей музыки, и читала что-то на электронной книге.