Источник света

Ну и конечно, все это время с ними была Оля… Дочь Дениса от первого брака. Там дело закончилось не разводом даже, а побегом. Первая жена Дениса, которая вышла за него замуж совсем юной и в основном из-за беременности, просто удрала однажды с другим мужчиной в другую страну, никому ничего не объясняя. Развод Денис оформил уже без нее.

Когда Таиса впервые услышала об этом, она громыхала так, что незнакомая ей предшественница наверняка изошла икотой под новым супругом. Как можно бросить человека, с которым ты прожила столько лет? Которому клялась в любви? А ребенка своего бросить – какой дрянью нужно быть?

С годами мнение пришлось чуть подкорректировать. Когда настал черед Таисы заговорить о разводе, она поняла, насколько это заманчивый вариант – просто уйти и все, не вырывая из себя объяснения, не подыскивая правильные слова, которых нет и быть не может. Она не поддалась, выдержала свое испытание до конца, но клеймо омерзительной жены с предшественницы сняла.

А вот клеймо никудышней матери – нет. Чтобы там ни происходило между той женщиной и Денисом, их дочь не должна была пострадать из-за такого. Но в итоге Оля получила травму брошенного ребенка, стала настороженным маленьким зверьком, опасающимся подпускать людей слишком близко… Исправить это вроде как полагалось Таисе, а она просто не могла.

Она сразу предупредила Дениса, что не сумеет стать матерью для его дочери. Он рассмеялся и заверил, что Оле это не нужно, она самодостаточная. Таиса позволила себе поверить. Ну и кто в итоге дура? Она тогда уже изучала психологию, должна была догадаться, что маленькая девочка нуждается в матери, в том самом образе, на который будет равняться…

Таиса стать таким вдохновляющим образом не сумела. Она вписалась скорее в роль старшей сестры-разгильдяйки, в которой Оля как раз не нуждалась. Они не враждовали открыто, но и не были по-настоящему близки. Таиса тянула с разводом в том числе и потому, что не хотела второй раз ранить девочку. Но потом до нее дошло: раны не будет, потому что Оля так и не подпустила ее к собственной душе. И в этом она была права… Лучшим, что могла тогда сделать Таиса, было отступить, позволить Денису начать поиск заново, отыскать для Оли ту самую добрую мамочку с мягкими руками и домашней выпечкой. Денис поступок не оценил, но согласие на развод все равно дал.

Они расстались не врагами, однако и не друзьями. После некоторых событий просто нельзя дружить, получится чистой воды лицемерие. Поэтому любые встречи с Денисом и его дочерью Таиса допускала разве что как случайность, при которой люди неловко здороваются и быстро расходятся. Она никак не ожидала снова встретить этого ребенка на пороге собственного дома!

Оля изменилась за эти годы, она вступила в тот период, когда дети очень быстро растут. До взрослой внешности ей было еще далеко, но в ней уже угадывались тонкие черты очень красивой женщины, которой она однажды станет – дополненные типично подростковым упрямым выражением лица и въедливым взглядом, скопированным у отца.

– Если нельзя называть тебя мамой, как же к тебе обращаться? – с вызовом поинтересовалась Оля.

– Как и раньше – Таиса. А лучше – вообще никак. Что ты здесь делаешь?

Таиса решила бы, что с Денисом что-то случилось, но при таком раскладе Оля вряд ли пришла бы именно к ней. Вопрос в том, при каком пришла.

– Очевидно, что мне нужно с тобой поговорить, – раздраженно закатила глаза девочка. – Может, в гости позовешь?

– Я лучше твоего отца вызову.

– Как будто ты не удалила номер!

– Записная книжка моего телефона – бездонная свалка, в которой хранится даже номер сантехника, вызванного один раз десять лет назад, – вздохнула Таиса. – Конечно, там есть номер твоего отца! Доказать?

Вот теперь Оля наконец забеспокоилась:

– Не надо! Я серьезно, мне нужно поговорить с тобой, а при нем я не смогу!

– И о чем ты не сможешь поговорить при родном отце?

– О том, что родной отец попал в секту!

Тут Таиса почти пожалела о том, что начала этот разговор на улице. Но людей рядом с ними не было, да и двор по большей части опустел. Оно и к лучшему: есть слова, на которые отреагирует кто угодно, начнет прислушиваться, проявлять ненужную гражданскую активность… Этого Таисе сейчас хотелось меньше всего.

Пришлось все-таки тащить девочку в свою квартиру, хотя профайлер не была уверена, что эта такая уж хорошая идея. Нет, Денис бы ее так не подставил, а вот сама Оля со своими подростковыми закидонами могла придумать внезапную месть. С другой стороны, зачем ей пакостить человеку, который давно ушел из ее жизни?

Таиса поймала себя на том, что опять реагирует слишком эмоционально. Форсов не раз говорил, что это ее главная слабость, толковый профайлер из нее получится, только если она научится успокаиваться.

В квартире Таиса не стала изображать радушную хозяйку, заливающую гостей чаем, она сразу спросила:

– Что за секта?

– Я не знаю!

– Я теперь должна разбираться с каждой проблемой, которая тебе приснилась?

– Не знаю, как она называется, – уточнила Оля. – Но я уверена, что она существует! Началось все это как какие-то собрания, я даже внимания не обратила… Да что там, обрадовалась, думала, папа себе нормальную девушку найдет! А он начал меняться… Он там зависает, все больше времени проводит с какими-то непонятными людьми. Раньше добиться у него разрешения самостоятельно добраться до школы было проблемой, а теперь – окей, Оля, пофиг, ночуй одна неделю, если что, пиццу закажи! Ему плевать на меня… да и на многое другое, что было важно раньше.

– Но почему ты обратилась именно ко мне?

– Ты ж психологиня!

– Психолог, – поправила Таиса.

– Без разницы. Я иногда узнаю, как у тебя дела… Просто так, по приколу! Я знаю, что где-то год назад ты помогла семье, в которой умер сын… Значит, ты во всяком таком шаришь! Когда ты бросила папу, ты другим занималась, а тут… Ну к кому я должна идти с проблемой секты? Куда звонить, если что?

Кто-то другой на месте Таисы уже подался бы вперед, чтобы обнять несчастную маленькую девочку. Но если бы Таиса была настолько сердобольной, она бы и с Денисом не развелась… Она заставила себя смотреть на эту ситуацию как профайлер, а профайлер подсказывал: Оля сейчас знатно привирает.

Девочка скорее изображала расстройство, а не чувствовала истинный страх. Она играла неплохо, но в пределах способностей ребенка. Таиса уже выставила бы ее вон, если бы не одно большое «но»: не все ее слова были ложью. Похоже, что-то действительно давило на Олю, но вовсе не то, что она произносила вслух.

Впрочем, с детьми всегда сложно… Поэтому Таиса решила действовать напрямую:

– А не пытаешься ли ты прямо сейчас меня подставить, потому что я тебе никогда не нравилась?

– Нет! – почти крикнула Оля. – Конечно, нет, как ты могла подумать такое!

Вот и решилось. Если раньше девочка нервничала, замешивая ложь с правдой, то сейчас выдала чистое, ничем не замутненное вранье.

Таиса тяжело вздохнула, нашла в интернете телефон доверия для людей, пострадавших от религиозных и прочих деструктивных сообществ, и передала Оле.

– Держи. Сюда звони, если проблема реально есть, тут работают незнакомые тетки, подставлять которых нет смысла.

Это было последнее испытание. Если бы Оля действительно считала, что ее отец попал в беду, она бы испугалась, принялась извиняться, сделала бы что угодно, чтобы получить помощь. А вместо этого девочка разозлилась:

– Как ты можешь быть такой стервой?!

– Я, по крайней мере, остаюсь стервой в своем маленьком мирке и никого не пытаюсь подставить.

– У меня отца там, может, в жертву сейчас приносят!

– Не может, кому такой душнила нужен?

– Да пошла ты! Поверить не могу, что он на тебе женился!

Оля раздраженно смяла листок с телефоном доверия, отшвырнула в сторону и направилась к выходу. Как и следовало ожидать, она не преминула изо всех сил хлопнуть дверью и теперь явно бежала вниз по лестнице, чтобы удрать от наказания, которое Таиса не планировала.

Нет там никакой секты, но оно и к лучшему.

Таиса хотела просто забыть о случившемся, у нее были другие дела, а забыть почему-то не получалось. Воспоминания об Оле отказывались отпускать. Вроде как все с ней ясно – придумала непонятно что, устроила подставу… Но что же тогда в ее словах было правдой? Или насчет этого Таиса ошиблась? Или бросила маленького ребенка в чудовищной ситуации?

Она надеялась, что сомнения отступят сами собой, но они лишь нарастали. На следующий день она даже не выдержала и позвонила Матвею… Она и сама не понимала, почему именно ему, почему не Форсову. Просто нажала на его номер, не раздумывая…

Только разговор не сложился. Матвей уже успел получить задание и куда-то уехать, да и она не была уверена, что стоит касаться этой темы. Таиса нашла страничку Оли в соцсетях, убедилась, что девочка живет обычной жизнью, сегодня уже разместила какой-то там смешной ролик – и судьбой отца явно не тяготится!

Все именно так, как и следовало ожидать. Да и вообще, откуда бы в Москве вдруг появилась секта? Еще и специализирующаяся не на жизнью обиженных, а на богатых банкирах? Им-то чего искать в мистических мирах?

Совесть все-таки успокоилась, позволяя Таисе вернуться к расследованию. Как оказалось, вовремя: Даша Ростова, девочка-подросток, случайно убившая горячо любимого парня и очень тяготящаяся этим, в выходные устраивала грандиозную вечеринку.

Глава 3

Дневник не мог стать доказательством на суде, даже если бы суд состоялся. Настя ведь не сделала ни одной фотографии, она не знала имен людей, издевавшихся над ней, она только и могла, что записать рваные воспоминания о том жутком времени и дополнить их угнетающе подробными рисунками, доказывающими, как много сохранилось в ее памяти. Но правосудие не может позволить себе жалость, закону нужны улики. Адвокат насильников легко бы убедил всех, что несчастная девушка могла и придумать такое – особенно при том, что Настина психика серьезно пострадала, да и накануне преступления она перенесла стресс расставания.

Однако Николай Форсов и не собирался идти с этим в суд, ему нужно было самому понять, с чем он имеет дело. То, что Настя указала все подробности, в том числе и интимные, не доказывало, что она легко преодолела случившееся. Скорее, наоборот: она заставляла себя максимально подробно воссоздавать детали, чтобы выкинуть их из своей головы на бумагу, освободить память. Судя по тому, чем все закончилось, это не помогло.

Николай за свою жизнь видел слишком много, его нельзя было смутить человеческой жестокостью. Это не означало, что он не сочувствовал погибшей девушке – иначе он не взялся бы за ее дело. Но прямо сейчас он привычно отстранился от личности жертвы, значение имело только то, что произошло. Он строил схему преступления.

Первое и главное – такое проделали не первый раз. Настя запомнила, что опоил ее Борис Боя́ров, продюсер, работавший над съемками. Но сам бы он такое не провернул, он находился не на своей территории. Ему должен был помогать владелец закрытого коттеджного поселка, который подопечные Боярова не раз использовали для работы и отдыха. Причем, судя по постигшей Настю судьбе, отдых этот был специфическим.

Это вовсе не означало, что все гости коттеджа были в сговоре. Николай склонялся к мысли, что многие даже не догадывались о произошедшем с Настей. Там были другие актрисы, гримеры, техники, обслуживающий персонал… Да много кто! Заставить их всех молчать о преступлении невозможно, но можно сделать так, чтобы они ничего не увидели. Для этого Настю нужно было опоить и увести очень быстро, да еще обеспечить помещение, до которого не доберутся посторонние.

Все это не сделали бы ради одной девушки, и Настя запомнила, что зал, где над ней издевались, был оформлен специфически. Это была комната для изнасилований, которую никак больше не используешь. Николай сделал пометку на полях: «Как скрывают, как часто используют?» Если они создали целую комнату, она должна окупаться…

Вторым важным пунктом стал вопрос, за который Екатерина Токарева наверняка попыталась бы выцарапать ему глаза. Но обсуждать дело с ней Николай не собирался, а с собой должен был оставаться честным, и он записал: «Все ли были насильниками?»

С точки зрения жертвы любой, кто вступает с ней в связь без ее согласия, – насильник. Кем еще он может быть? Но по записям Николай уже видел, что откровенно издевались над Настей лишь некоторые из воспользовавшихся ею мужчин. Другие же, как она сама признавала, вели себя куда осторожней. Один даже заподозрил неладное и спросил, не нужна ли ей помощь. Но Настя была под воздействием наркотиков, она не сумела бы объяснить, что происходит. Возможно, она даже улыбалась – вряд ли она контролировала собственную реакцию. Она не была связана, на ней не было синяков. Некоторых мужчин могли жестоко обмануть, и они сделали то, что не сделали бы при иных обстоятельствах. А для организатора преступления это риск… Зачем на такое идти? Или ради денег, или ради инструментов шантажа. Банковские счета Боярова в любом случае следовало проверить, тут еще пригодятся те хакеры, с которыми тесно общается Гарик.

Настя была удивлена тем, что ее не убили, ей велели молчать – и отпустили. Николай же с горечью признавал, что это не было наивностью со стороны преступников. Они прекрасно знали, что никто ей не поверит. Они ничем не рисковали.

Как и следовало ожидать, правы оказались они: в полиции сперва отговаривали Настю писать заявление. Потом, когда она под давлением семьи настояла на расследовании, начали по-своему мстить. Девушку заставляли снова и снова повторять подробности произошедшего с ней кошмара, задавали каверзные вопросы. Они даже не скрывали, что Настя виновата сама: не нужно было туда идти и не нужно было пить! Согласилась? Вот и нечего теперь ныть!

Это не доказывало, что преступники подкупили полицию. Жестоко, чудовищно, но еще один факт, от которого нельзя отворачиваться. Те, к кому Настя обратилась за помощью, не знали эту девушку. Для них она была никем – очередной безымянной представительницей древнейшей профессии, решившей стрясти побольше денег с богатых и знаменитых. Такое случалось куда чаще, чем следовало бы – потому что не следовало вообще никогда.

Но в истории Насти был и еще один эпизод, самый страшный, демонстрировавший куда большую жестокость, чем бывает в таких ситуациях обычно. Жертве устроили очную ставку с преступниками, не со всеми, однако Бояров там был. Насте даже хватило мужества опознать их, стоя лицом к лицу, и это многое говорило о силе ее характера. Но вот после этого произошло то, что не случилось бы в нормальных обстоятельствах. Опознанные преступники не ушли, им просто велели спрятаться за ширмой, оставаясь в том же кабинете. Ну а Настю заставили в который раз пересказать подробности изнасилования, слушая, как хохочут и отвешивают издевательские комментарии за тонкой тканью ее мучители.

После этого она по-настоящему сломалась, Николай и по тексту видел. Она не хотела умирать, но считала, что другого пути просто нет: иначе ее страдания не прекратятся. Понимал он и то, почему эти записи повлияли на Лизу, давно уже мучавшуюся от чувства вины.

Не важно, заплатили полиции за это или нет. Кто-то должен был ответить. Поэтому личные беседы Николай начал не с продюсера и прочих гламурных персон, он направился в то самое отделение.

Встречу с начальником ему организовали быстро, да этого и следовало ожидать, учитывая, кто нанял профайлера. Илья Аза́рский, капитан полиции, ни разу не общался с Настей лично, он, скорее всего, даже не видел ее. Но в ту пору он уже руководил участком и должен был знать, что происходит на его территории.

Николай допускал, что теперь, когда началась проверка, Азарский заинтересуется этим делом всерьез и все-таки сольет паршивых овец в своих рядах – зачем ему такие? Но нет, профайлеру пары секунд хватило, чтобы понять: простым этот разговор не будет. Колючий взгляд прищуренных глаз, упрямо сжатая челюсть… Азарский настроился защищать «своих» любой ценой, и ему самому это наверняка кажется благородным.

Заискивать перед ним и изображать вежливость Николай не собирался. Он знал, что некоторые полицейские способны принести проблемы тем, кто им не нравится. Но знал он и то, что на него не посмеют лаять даже они, слишком уж давно он работает с правоохранительными органами, слишком много сделал.

– Анастасия Токарева, – бросил Николай, опускаясь в гостевое кресло. – Почему нет?

Даже если Азарский ожидал иного поведения, сориентировался он быстро:

– Потому что ничего там не было. Она пришла без медицинского освидетельствования, без каких-либо доказательств, десять раз душ перед этим приняла – якобы в стрессе. У нее не было ничего, кроме слов. С чем тут работать? Да если бы мы расследовали каждое преступление, которое шизики придумают, только этим бы и занимались!

– Она не была психически больна, это легко проверяется. Почему же ее слово значило так мало?

– Слушайте, мы говорим не о шестнадцатилетней девочке, которую какой-то извращенец зажал в парке, – поморщился Азарский. – Ко мне пришла откормленная, совершенно здоровая тридцатилетняя тетка, которая мямлила, что ею воспользовались. И не какой-то сантехник Вася, а очень богатые люди! Разве не очевидно, что ей нужно?

– Она просила денег?

– Да не успела просто! Но заявление мы у нее все-таки приняли, какие вообще вопросы?

– Такие: вы просто приняли заявление или провели проверку?

– А вот провели! – с вызовом заявил капитан. – Так что не нужно нас какими-то уродами выставлять! Хорошо еще, что люди, которых она обвиняла, адекватными оказались и согласились сотрудничать.

– Что именно вы сделали?

– Отправились на место преступления – на случай, если хотя бы там сохранилось подтверждение.

– Надо полагать, с доступом проблем не было, раз вы упомянули активное сотрудничество? Вы ведь понимаете, что это же означало зачистку места преступления?

– Не означало! – с необъяснимым торжеством объявил Азарский. – Потому что места преступления там не было!

Комнату, о которой говорила Настя, в коттеджном поселке попросту не нашли. Им позволили обойти все дома, заглянуть во все технические помещения, но там не было ничего даже отдаленно похожего на описанный девушкой «зал изнасилований».

Логично было предположить, что Настю на самом деле вывозили куда-то, но Николай помнил карту той местности. Вокруг поселка старый лес, да и потом, мужчины чередовались, они приходили и уходили. Куда? Не в лесную глушь ведь! К тому же, перевозка в таком случае – дополнительный риск.

Можно было предположить, что использовался какой-то транспорт, грузовик или дом на колесах, но Настя запомнила достаточно просторный зал. И все это было еще одной причиной, по которой жертве позволили уйти живой: преступники знали, что сорвавшиеся обвинения пойдут им на пользу, заставят полицию десять раз подумать, прежде чем снова соваться туда.

Все это не исключало, что зал там был, просто спрятан он оказался очень хорошо. Возможно, полиция и нашла бы его, если бы искала со всем рвением. Однако группа экспертов видела, что хозяева поселка пошли им навстречу, а жертва выглядит истеричкой-вымогательницей. Они не верили в то, что могут найти нечто важное, и это определило исход проверки.

– Мы даже этим не ограничились, – продолжил Азарский. – Хотя могли бы, где тут состав преступления? Но мы работать умеем! Мы опросили многих из людей, присутствовавших в те выходные в поселке.

– Всех?

– Всех-то зачем беспокоить? Выбрали из разных групп. Ту девицу либо не видели вообще, либо видели довольной жизнью. Никто не слышал криков о помощи! С чем нам работать?

– Допустим. Но что это была за клоунада с ширмой?

Вот тут Азарский, до этого смотревший на собеседника победителем, заметно смутился. Что ж… Его психологический портрет становился все более четким. Неплохой человек, на самом-то деле, просто считающий свое мнение единственно верным. Он изначально обозначил Настю как мошенницу и относился к ней соответствующе. Если бы он поверил, что она жертва, он с таким же рвением насел бы на ее обидчиков.

И он знал о той очной ставке… Уже знал, но вряд ли его предупредили об издевательствах над жертвой изначально.

– Да, это наш прокол, – наконец признал Азарский. – Перебор был…

– Дайте угадаю: к тому моменту девица так всех достала, что ее решили проучить?

– Были основания считать ее мошенницей… Слушайте, я это не поощряю, там всё провели, пока я в отпуске был. Те, кто это сделал, усвоили всё, что нужно.

– За такое не выговор полагается, а срок.

Тут Николай намеренно утрировал, ему было интересно посмотреть, как отреагирует Азарский. Капитан не сорвался, он держался за собственное упрямство, как за броню:

– Увольнять хороших оперов я за такое не буду, но, опять же – больше это не повторится.

– Токарева мертва. Вы все еще считаете ее мошенницей?

– Не считаю. Я знаю девок, которые так зарабатывают – и знаю, что к таким прыжкам они не склонны. Но я не верю, что ее изнасиловали. Не было доказательств, даже намеков на доказательства не было! Я думаю, что она была сумасшедшей. И ее мамаше, вместо того, чтобы под нас копать, следовало бы показать свою деточку врачам. А теперь что уже на нас все перекидывать?

– Действительно…

Николай услышал все, что хотел. Оправдывать действия полиции он не собирался, но видел, что как минимум руководство куплено не было. Азарский верил своим словам, он не пытался юлить. Он не жалел Настю, но относился к ней с искренним заблуждением. Нет, никакое это было не спонтанное изнасилование красивой женщины, а отработанное преступление…

А значит, то, чем занимается Николай сейчас, выходит за границы истории погибших сестер Токаревых. Люди, которые сотворили это с Настей, не просто остались безнаказанными. Они получили подтверждение того, что могут делать что угодно, и по своей воле уже не остановятся.

* * *

Валентина Шевис была больна. Только в ее случае речь шла не о состоянии, а о полноценной деятельности.

Даже Матвей понял это не сразу: женщина и правда была скрытной, когда речь заходила о ее проблемах, легко она делилась только радостью. Он и вовсе мог упустить подвох, как все остальные, если бы не знал, что представляет собой болезнь Хашимото. Повезло ему и в том, что Шевисы, как и многие люди старшего возраста, слабо разбирались в современных технологиях. Пользователями они были уверенными, а вот когда речь заходила об установке и настройке оборудования, тут же задействовали Максима.

Максим же изначально появился в их круге общения для работы над сайтом, за это ему платили. Но он, как и многие, не мог отказать, когда его о чем-то вежливо просила ровесница его матери. Жил бы подальше, получил бы достойную причину хотя бы иногда говорить «Нет». Но Максим обитал по соседству, так они и познакомились когда-то с Валентиной и Анатолием. Бодрые пенсионеры рассказали ему о бизнес-планах, программист, и раньше работавший на фрилансе, согласился помочь.

Благодаря этому теперь у Максима сохранились все логины и пароли от электронной почты, мессенджеров и облачных хранилищ, которыми пользовались погибшие. Правда, делиться всем этим с каким-то непонятным типом Максим, угрюмый и замкнутый, не хотел. Тут снова пригодилась Лина: она убедила программиста, что на наследство ее родителей незнакомец не покушается.

Тогда Максим расслабился, заулыбался, но чувствовалось, что на роль души компании он не претендует никогда и нигде. Молодой мужчина отлично разбирался в машинах, с людьми установить контакт ему было чуть сложнее. Матвей мгновенно определил: программисту очень хочется создать благоприятное впечатление, он просто не знает, как это сделать. Причем Максима не особо-то интересовало мнение профайлера, скорее, это была цель по умолчанию – нравиться людям. То, что дается труднее всего, и манит порой больше.

– Насколько хорошо вы были знакомы? – уточнил Матвей, наблюдая, как Максим раскладывает на столе устройства, принадлежавшие погибшим.

Программист прекрасно знал, что где хранится, он явно часто бывал в доме. Да он и не собирался отрицать это:

– Очень хорошо… Они меня звали, если что по компам нужно, ну или просто наладить… Толя и сам умел, но он все с женой возился, если ей к врачу или процедуры какие… Да и он в последнее время себя не очень хорошо чувствовал.

– Тоже чем-то болел?

– Точно не знаю, – пожал плечами Максим. – Но я и про Валю не все знаю… Так, что-то случайно подслушал, о чем-то догадался. Иногда привозил ей лекарства, если она просила, потому и знал. Думаю, даже так мне было известно больше, чем их детям…

Он произнес это вроде как спокойно, однако от Матвея не ускользнула перемена тона. Он посмотрел на Максима и обнаружил именно то, что и ожидал: недовольство.

– У Валентины и Анатолия были плохие отношения с детьми?