Легенды квилетов

Она была куда красивее.

– Ты будешь есть? – все так же невозмутимо, но чуть более настойчиво спросила девушка. – У меня есть оленина.

– Буду. А звать тебя как?

– Звать? – Чем-то ее этот вопрос насмешил. – Зови меня Доли, если хочешь.

– Меня зовут Кватко. Благодарю тебя за щедрое приглашение и доброе угощение, Доли.

Девушка захохотала в голос.

– Откуда тебе знать, что оно доброе? Может, олень был старый, и я нашла его уже мертвым?

Кватко смутился и насупился.

– У нас в племени принято благодарить хозяев. Ты ведь не знала, что я приду, и готовила мясо для себя. Зачем тебе есть мертвого оленя?

– Может, я люблю мертвечину? – Доли оскалила зубы.

– В таком случае мне нечего опасаться, раз я еще жив.

– Это дело поправимое, Кватко.

На этот раз он рассмеялся, а вот Доли даже не улыбнулась.

* * *

В ее пещере юноша довольно быстро расслабился. Где-то неподалеку гремел водопад – соскучившийся по плеску волн Кватко был рад присутствию рядом любой воды. Каменные своды уходили ввысь и терялись во тьме, но в отблесках костра он успел заметить, что стены пещеры покрыты копотью – видимо, Доли живет здесь постоянно. Когда глаза привыкли к полумраку, Кватко различил в расщелинах скал крохотные огоньки – возле самой земли камни были покрыты мерцающим мхом.

Вокруг витал умопомрачительный запах мяса и сушеных трав.

– Это твой дом? – Утолив голод, Кватко попытался разговорить свою новую знакомую.

Доли не скупилась на слова, но толку от них было немного.

– Не дом и не мой. Но я здесь живу, и ты можешь остаться, если захочешь.

– А чей это дом?

– Я же сказала, это не дом, – терпеливо, как маленькому ребенку объяснила ему Доли. – Это пещера в горе. Если бы гора не хотела, чтобы ты приходил, она бы уже дала знать. Камнепадом, например.

Кватко поежился. Хорошо, что гора была не против.

– Ты останешься? Я постелю тебе постель из мха, и засыпая, мы будем слышать, как падает вода. Срываясь с вершины, она поет песни, которые по ночам подхватывают звезды. Тебе понравятся песни водопада, Кватко.

Костер, разделявший их, почти потух. Во мраке пещеры алели угли, и Доли перешагнула через них – на Кватко дохнуло теплом угасающего огня и ее едва прикрытого сползшей рубашкой тела.

– Ты останешься, – утвердительно сказала Доли. – Я пою лучше любого водопада.

* * *

Кватко пролежал без сна всю ночь, тщетно обдумывая все случившееся и прислушиваясь к рокочущему водопаду. Никаких песен он не услышал. Может, оттого что их заглушало ровное дыхание девушки, спящей у него на плече?

Юноша – или теперь он был вправе называть себя мужчиной? – все никак не мог до конца поверить, что это не сон. Встреча с Доли на узкой тропе, ее приглашение разделить ужин, тлеющие угли в костре и обжигающие прикосновения ее кожи к его собственной – неужели это действительно произошло с Кватко? С глупым мальчишкой, который позволил подловить себя на слове и, как дурак, не спросясь ни отца, ни вождя, отправился за ветвью самой высокой сосны в горы на ничейных землях?

А если все правда, что же ему теперь делать? Он лежал и думал о том, что самое правильное – молча уйти. Раз уж ему не спится, надо выйти из пещеры и загнать для Доли еще одного оленя в знак благодарности.

До этой ночи Кватко никогда не был с женщиной, но и наивен он тоже не был: Доли явно не впервые… привечала гостей.

Самым правильным будет встать и уйти.

Девушка завозилась во сне и скользнула рукой по его груди. В предрассветной мгле он впервые сумел в деталях рассмотреть ее лицо. Странное оно было – ослепительно прекрасное, но как будто бы… неправильное. Высокие тонкие брови изогнуты полумесяцем, длинные ресницы касаются щек. Нос почти такой же, как у него самого: хищно изогнут птичьим клювом. Полные губы, прикосновение которых к своему животу Кватко ощущал даже спустя много часов. Округлые щеки, а скулы не намечены совсем. Прекрасное лицо, но чужое.

Встать и уйти. Доли странная и наверняка не обидится. А если и да… не силой же он ее брал! Сама предложила и должна была понимать, что он не просто так по горам гуляет, а держит путь…к высокой-высокой сосне.

«Дурак ты, Кватко».

Доли открыла глаза, холодные и голубые, как брызги водопада, песен которого юноша так и не услышал.

– Ты уйдешь? – Голос ее звучал отстраненно и безразлично, но ему показалось, что под конец он чуть дрогнул.

«Да, но сначала поймаю тебе оленя».

– Нет.

Нимало не стесняясь, девушка приподнялась с лежанки и потянулась. Кончики темных прядей мазнули по нежно-розовым соскам.

– Я рада, но теперь нам понадобится вдвое больше еды. Ты сможешь поймать мне оленя?

* * *

Поначалу Кватко еще считал дни, но на исходе семнадцатого бросил. Изо дня в день, открывая глаза, он первым делом думал: сегодня уйду. Кватко заставлял себя вспоминать лица матери и отца, братьев и друзей детства. Он даже Лони и Макки представил так отчетливо, что рука к топору потянулась. Пора возвращаться. Оставить мечту о копье родом из горных вершин, признать себя проигравшим, поунижаться перед парнями и забыть о Доли навсегда.

Кватко и сам не мог объяснить, что мешает ему уйти.

Чужеземная красота девушки? Ее завораживающая странность? Улыбка полных губ и безразличные голубые глаза?

Каждое утро Доли вставала под водопад и пела песни. Кватко смотрел, как тугие струи разбиваются о ее обнаженное тело, как стекает по животу вода и покачиваются капли на острых сосках. Смотрел и думал о том, что водопад тоже остается здесь только для того, чтобы иметь возможность ласкать ее грудь, оглаживать бедра и слушать песни.

У нее был восхитительный голос. Язык, на котором пела Доли, был Кватко незнаком и чем-то напоминал птичий щебет – гортанные высокие звуки, завораживающие, но, как и сама Доли, совершенно чужие.

Днем он уходил на охоту, собирал в полях цветы и по вечерам украшал ей волосы. Доли, казалось, не понимала, зачем это нужно, но и против ничего не имела.

По вечерам они жгли костер, и Кватко пересказывал ей легенды, которые квилеты передавали друг другу из поколения в поколение. Один вечер – одна легенда. Юноше почему-то казалось, что как только истории закончатся, она выставит его вон. Ему бы радоваться, но от одной этой мысли душа звенела, как натянутая струна. Он зачем-то даже рассказал ей, как строить каноэ. Доли слушала внимательно, изредка чему-то кивая.

Тем вечером они опять сидели обнявшись и смотрели, как от костра летят щепки. Дрова трещали до того громко, что порой заглушали даже ставший привычным для Кватко рокот воды в соседней пещере.

Сначала ему показалось, что водопад тоже воспротивился первенству разгорающегося костра и обрушился на камни с неведанной ранее силой.

Но юноша недаром слыл хорошим охотником – что-то с этим звуком было не так.

– Доли, ты слышала?

– Я каждый день это слышу. Во-до-пад. Вода падает, Кватко.

Рокот повторился. Он наконец понял, на что похож этот звук – на отдаленные раскаты грома. Ненастье в горах не новость, и юноша уже не раз думал о том, что солнечная погода что-то подзадержалась, но в душе все равно поселилось дурное предчувствие.

– Кажется, это гром.

Доли хихикнула.

– Значит, вокруг нас будет падать еще больше воды.

Юноша попытался встать, но Доли неожиданно крепко уцепилась за его плечо. Мгновение – и она оказалась у него на коленях.

– Ты пойдешь туда и вернешься мокрым. Зачем мне мокрый Кватко?

– Зачем тебе вообще Кватко? – Этот вопрос вертелся у него на кончике языка с того момента, как Доли пригласила его разделить с ней ужин.

Девушка улыбнулась ему. Зубы у нее были белые, как речные жемчужинки, и такие же мелкие.

– Он рассказывает мне сказки, вплетает цветы в волосы и согревает по ночам.

– Значит, я тебе нужен?

– Когда не отвлекаешься на глупый гром – очень даже.

Юноша рассмеялся, поправил цветок, сползший ей на ухо, и вскоре ему стало не до грома.

* * *

На следующее утро Кватко впервые проснулся в одиночестве и, не обнаружив девушку в постели, покинул пещеру. Он отметил, что снаружи сияет солнце, а трава сухая. «Похоже, дождя так и не случилось», – подумал юноша и тут же об этом забыл. Впервые Доли исчезла без предупреждения, и Кватко не знал, где ее искать.

Самое время уйти.

Он уже потерял счет дням, и образы родных в его памяти начали подергиваться туманом. Юноша забыл, какого цвета глаза у матери. Теперь, когда Кватко пытался вспомнить ее лицо, оно представало перед ним словно сквозь толщу воды. Мать казалась ему стоящей по ту сторону водопада…

Водопад! Как же он не подумал! Кватко бросился обратно в пещеру, почти уверенный, что найдет Доли распевающей песни в облаке водяных брызг.

Пещера пустовала. В прошлые разы, когда юноша приходил к водопаду, его взгляд всегда был прикован к обнаженной девичьей фигуре. Он смотрел на потоки, падающие со склона, и на крупные камни под толщей прозрачной воды, но видел только нагую девушку, распевающую птичью песнь.

Не зная, что ему делать и где искать Доли, Кватко медленно побрел вдоль стен пещеры, рассеянно ведя рукой по камням. Из невеселых дум его вырвало странное ощущение: пальцы провалились в скалу.

Юноша отдернул руку и отступил на пару шагов, в изумлении глядя на стену. Вдоль поросших мерцающими мхами камней тянулись четыре длинные глубокие полосы, между которыми он вполне мог бы приложить широко раскрытую ладонь.

Если бы не их потрясающая воображение величина, Кватко бы решил, что внутри пещеры бесновалась горная рысь. Он снова подошел к стене и вложил пальцы в нижнюю борозду: средний провалился на две фаланги.

Рысь способна оцарапать камень, но зверь, точивший когти в этой пещере, оставил скале глубокие незарастающие шрамы.

* * *

Доли вернулась в пещеру на закате. Рубашка ее была покрыта грязью, волосы спутались, а в руках она держала охапку дров. На все расспросы Кватко девушка пренебрежительно дергала обнаженным плечом.

– Я не мог тебя найти.

– Значит, плохо искал.

– Откуда на стене пещеры эти борозды?

– А откуда в ней водопад? У всего есть начало, только мы не всегда можем его найти. Особенно если не стараемся.

– О чем ты, Доли?

– Я спустилась ниже по склону набрать ягод. Отойди ты от пещеры на двадцать шагов, а не на десять, и сам бы все увидел.

– А где ягоды?

– Съела. И тебя съем, если будешь задавать слишком много вопросов.

Девушка широко улыбнулась, и Кватко увидел, что ее мелкие жемчужные зубы покрыты красными разводами.

* * *

Еще пару дней Доли не отходила от него ни на шаг. Лезла под руку, как прирученная собака. Впервые сама собрала цветы и указала, куда их вплести. Кватко пошел за дровами – и она увязалась следом. Отобрала топор, сказала, сама нарубит. Долго бродила кустами, ломала ветки, спотыкалась о корни деревьев, жаловалась, что лес не желает отдавать дрова.

Вернулась без топора.

– Где мой топор, Доли?

– Лес забрал. Будем обходиться сучьями.

Напрасно Кватко бродил по ее следам – топор, отцовский подарок на ритуал посвящения в юноши, как в воду канул.

…А вот к воде-то Доли больше не ходила. Кончились птичьи песни. И юношу не пускала. Сначала смеялась, отвлекала его, как дитя, а после уперла руки в бока – у Кватко кольнуло сердце: вспомнилась мать, – топнула ногой, сказала: «Не пущу!»

Юноша спорить не стал, дождался, пока она уснет, и пробрался в пещеру один. С трудом нашарил полосы от когтей на стене, вновь окунул в них ладонь и поразился тому, как глубоко вспорота скала.

Нехотя он вернулся в постель, и желание уйти снова нахлынуло на него прибрежной волной. Кватко вспомнил берег океана, запах кедра от отцовского каноэ и вкус рыбного рагу старшей сестрицы. Что его здесь держит? Неужто Доли?

Девушка, словно откликаясь на его мысли, заворочалась. Кватко прикрыл глаза: пусть думает, что он спит. Доли присела на постели, подождала чего-то одной лишь ей ведомого и бесшумно поднялась на ноги. Юноша чуть приоткрыл глаза: мох слабо светился, и он видел лишь тонкий девичий силуэт, однако этого было достаточно.

Доли прошлась вдоль противоположной стены пещеры, поводила ладонями по мху, прижалась к нему всем телом, да так и исчезла – словно сквозь стену прошла. Кватко не поверил глазам и едва на ноги не вскочил, да вовремя себя одернул.

В начале их знакомства он подозревал в Доли ведьму, но в итоге сам себя поднял на смех. Кватко быстро убедился, что в травах девушка ничего не смыслит, видеть знаки в полетах птиц не умеет, а следы зверья на земле и вовсе не замечает – как-то даже в лисий наступила. Он ее потом насилу уговорил через костер попрыгать. Смеялась над ним Доли, до последнего отказывалась верить, что приметы дурней не сыскать. Какая из нее ведьма?

По всему выходит, колдовство тут вовсе не в девушке, а в стене.

* * *

Уже на следующее утро Кватко узнал, что никакого колдовства в стене нет. Вместо него – аккуратно заделанная пологом из мха расселина.

Едва проснувшись, он растолкал Доли и стал требовать с нее ягод. Признался, что думает о них с того дня, как она пропала. Пригрозил обидеться и уйти. Никогда ранее Кватко не заговаривал об уходе – испугалась Доли. Уж она и ругала его, и замахивалась даже, а все равно схватила криво сплетенную из коры корзинку и пообещала скоро вернуться.

Убедившись, что Доли спускается вниз по склону, Кватко принялся ощупывать стену. Расселину нашел быстро, а дальше замялся: проход в скале был до того узок, что идти пришлось бы боком и в полной темноте. А ну как она вернется?

Юноша некстати вспомнил о своем потерянном топоре.

«У всего есть начало, да только мы не всегда можем его найти. Особенно если не стараемся».

На этот раз он постарается.

Стены пещеры оказались влажными и покрытыми тонким слоем грязи. Кватко не мог этого видеть, но ощущал, как пропитывается ею рубаха. Идти с каждым шагом становилось все страшнее: стены давили ему на грудь, пахло мокрой землей и глиной, как от разрытой могилы.

Он уже готов был повернуть назад, когда различил свет в конце своего пути. Юноша рванул к нему, больше не заботясь об острых камнях, царапающих плечи и спину. Как пойманная в силки птица, он стремился к ветру, солнцу и небу.

И солнце с небом обрушились на него, стоило Кватко выбраться из прохода.

Он оказался на выступе скалы. Юноша слабо представлял, сколько времени провел в недрах горы, но подозревал, что прошел ее насквозь. Ветер сбивал с ног, внизу, протяжно скрипя, качались сосны и кедры. Вдали виднелась широкая полоса океана с белыми очертаниями волн.

Где-то там его деревня – мать, отец, братья и сестры, друзья и враги. Почему он все еще здесь? Отчего не ушел?

Кватко опустил глаза на грязную изорванную рубаху и отметил, как высоко вздымается его грудь. Казалось, впервые за долгое время он дышал в полную силу. До чего хорошо!

«Уйду прямо сейчас. Спущусь по выступу, съеду с горы, как ребенок с обледеневшего камня на куске коры, и перепрыгну на ближайшую сосну!»

Юноша рассмеялся. Доли осталась далеко позади вместе с полумраком пещеры и рокотом водопада, и Кватко сам не мог себе объяснить, отчего не покинул ее в первую же ночь с рассветом. Может, она все-таки ведьма?..

Он, конечно, дурак, но умных вообще наперечет. Пусть Лони и Макки ей цветы в волосы вплетают. Их вождь тоже в качестве преемников не рассматривает.

Опустившись на корточки, юноша подполз к самому краю выступа, молясь всем известным богам, чтобы склон под ним оказался пологим.

Боги остались глухи к его молитве: за краем Кватко поджидала отвесная скала, но вовсе не это заставило сердце замереть.

С выступа открывался вид на раскинувшуюся внизу поляну. Тесно окруженная кольцом сосен, она предстала пред ним во всем своем ужасающем великолепии, заваленная костями.

Подобно перевернутым каноэ, выброшенным на берег после бури, высились китовьи хребты. Разбросанные между ними массивные тюленьи кости казались детскими игрушками, высеченными из дерева. Но вовсе не они завладели вниманием Кватко.

Юноша смотрел вниз и не мог оторвать взгляд от тяжелых бедренных костей, нежно оплетенных травой. В глазницах лежащего рядом черепа покачивались на ветру синие цветы, название которых он так и не вспомнил, хотя Доли его очень просила.

Ей нравились эти цветы. Накануне вечером он вплетал их в ее косы.

* * *

Разве найдется в племени квилетов хоть один человек, которому не доводилось слышать о Тандербёрде? О птице, что размером подобна горе? Когда Тандербёрд взмывает в небо, отрывая могучее тело от земли, сотрясаются вековые леса и с грохотом летят со склонов камни. Когда Тандербёрд распахивает крылья, они затмевают солнце: с перьев срываются молнии, а от ударов по воздуху слышится гром. Могуч Тандербёрд, велик и беспощаден, нет ему дела до людей, а потому давно привыкли они считать Чудо-Птицу легендой.

Так и для юного Кватко с именем Тандербёрда были связаны лишь теплые воспоминания о детстве. О дымке́, поднимающемся над костром в зимнем доме, и теплом одеяле из собачьей шерсти, которым укутывала его бабушка. Думая о Тандербёрде, Кватко вспоминал пахнущие кедром деревянные стены, плетущих рыболовные сети дядьев и негромкий недовольный голос матери, которая отчитывала сестру за недоваренное рагу.

Кватко полагал, что истории о гигантской птице, способной утащить кита, – не более чем сказка. Но даже в детстве он не воображал себя ее героем.

– Ты сделал больше, чем двадцать шагов.

Юноша вздрогнул и обернулся. Доли стояла у входа в расселину. Водопад заботливо смыл с нее загар, и кожа девушки показалась Кватко совсем прозрачной. Он вспомнил легенду о Хладных, но сразу же себя одернул. Достаточно сказок.

– Я принесла тебе ягоды. Корзину я оставила в пещере. Возвращайся, Кватко.

– Ни за что.

Он встал на ноги. Доли едва достигала его плеча, и юноша без труда подхватывал ее на руки. Она была сильной даже для девушек его племени, но не сильнее Кватко. Не понимать этого Доли не могла, однако, кажется, совсем его не боялась.

– Отсюда тебе ходу нет. Попытаешься спуститься – и закончишь на этой поляне.

– Но я ведь все равно на ней окажусь? Так или иначе.

– Твои предшественники предпочитали иначе. – Доли знакомо улыбнулась, словно слушая сказку или приглашая его к себе в постель. Будто они не стояли на краю обрыва над кладбищем, а сидели у костра.

– Много их было?

– Надо же, спросил. Когда ложился со мной, не спрашивал, а сейчас вот заинтересовался.

– Сейчас речь обо мне, а не о тебе.

Доли тяжело вздохнула и сделала шаг ему навстречу. Кватко предупреждающе вскинул руки, но девушка только поморщилась.

– Отец скоро будет здесь. Тебе лучше поторопиться.

– Ты дашь мне уйти? – Кватко пристально вгляделся в ее глаза. На фоне неба и океана они тоже показались ему прозрачными. Голубизна ушла, затерялась в тенях пещеры. Глаза Доли были серыми и безжизненными, как выжженный солнцем камень.

– А я когда-то тебе мешала? От меня ты мог уйти в любой момент, а от отца не могу уйти даже я.

– Хочешь меня разжалобить?

– Ничего я от тебя не хочу, Кватко. Ягод вот для тебя набрала. Хотела брусники, но получила весточку от отца, пришлось собирать паслен.

Юноша вздрогнул.

– Лучше так, чем от его когтей. Чего же ты стоишь? Насмотреться хочешь? Пустое это, Кватко. Я сюда каждую ночь хожу, гадаю, какой океан вблизи. Каждый раз беру с себя клятву, что ноги моей тут не будет, и с рассвета думаю, как бы ее побыстрей нарушить. Пойдем.

И Кватко пошел. Пропустил Доли вперед и полез за нею во тьму. Шел почти не пригибаясь, царапая об острые выступы пальцы и скулы. Боли он не чувствовал, да и вообще ничего не чувствовал.

Девушка подбросила в костер пару дров. Обычно она запрещала разжигать огонь днем, сколько бы Кватко на сырость ни жаловался. Ягоды паслена лежали на дне корзины – всего пара горсток, но юноша знал, что и этого достаточно.

Горы сотряс раскат грома.

– Угощайся, Кватко.

– Дай мне уйти, Доли.

– Тебе некуда идти. Если не хочешь при жизни услышать хруст собственных костей у отца на зубах, поторопись. Ягоды не противные, правда. Я и сама как-то их пробовала.

– Но осталась жива?

– Отец не пустил. Он и тебя не пустит. Ну же. – Она собрала паслен в горсть и протянула ему.

Кватко ударил ее по руке, и ягоды разлетелись по сторонам брызгами водопада.

– Дурак ты, Кватко.

– Сам знаю. – Он уселся на пол рядом с ней. – Был бы умный, держался бы подальше от твоей оленины.

Доли рассмеялась. Гром заглушил рокот воды, с тонущих в темноте сводов пещеры посыпались мелкие камни. Задрожала земля.

– Ты так и не сказал мне, как называются те синие цветы.

– Цветы Доли.

Он ощутил, как девушка вздрогнула.

– Правда?

– Нет конечно. Но про себя я только так их и называл.

– Вставай.

– Что…

– Вставай, Кватко! Быстрее, пока он не пришел, а я не передумала!

Доли схватила его за руку и потащила к расселине в стене.

– Зайди внутрь, отойди подальше и замри. Ни звука, Кватко! Когда услышишь, что я пою, выбирайся из пещеры и беги что есть сил. Он будет высматривать тебя с высоты. Найди бурелом потемнее, забейся внутрь и жди, пока не стихнет гроза. Запомнил?

Кватко кивнул и бросился было в расселину, но в последний момент замер на месте.

– Доли, я…

– Ты дурак, который вот-вот погубит нас обоих!

Она стояла перед ним в слабых отблесках огня: маленькая девушка с растрепанными, точно перья птицы, волосами и искаженным лицом. Кватко смотрел на него и клялся себе запомнить каждую черту. Он нелепо кивнул Доли, прощаясь, и скрылся во тьме.

* * *

Она вышла из пещеры встречать отца. Прикрыла рукой глаза от поднявшейся пыли, на миг оглохла от обрушившегося на нее грохота. По склону соседней горы покатились камни. Последний взмах крыльев – и пара сосен обрушилась на землю, как от ударов топором.

Все стихло.

Доли наконец отняла руки от лица. Если бы Кватко видел ее глаза, он бы подумал, что они синие – сине́е неба в дымке сумерек и океана перед штормом. Синие, словно цветы, названия которых он так и не вспомнил.

Но Кватко уже забился в расселину и скорчился в темноте в двадцати шагах от свободы.

* * *

Еще мальчишкой он ходил в горы вместе с дедом. Однажды они поднялись так высоко, что смогли вблизи рассмотреть гнезда орлов. Кватко навсегда остался заворожен этими птицами – огромными, мощными существами, издававшими у него над головой звуки, которых ожидаешь скорее от разъяренного вепря, чем от того, чей размах крыльев застит небо.

Дед улыбался, прижав палец к губам, а Кватко забыл, как дышать. Огромные птицы над его головой топали, фыркали и кричали, словно распаляя себя перед боем.

В пещере Тандербёрда Кватко ощутил себя так, словно вокруг бродит целое племя орлов, куда более многочисленное, чем его собственное.

Он сгорал от любопытства. Желание взглянуть на Чудо-Птицу хоть одним глазком почти вынудило Кватко сделать пару шагов по направлению к выходу. Если уж ему не повезло очутиться в сказке, зачем пропускать все самое интересное?

Поймав себя на этой мысли, Кватко впервые порадовался тому, что он дурак. Достаточно было напомнить себе об этом, и искушения взглянуть на Тандербёрда как не бывало. Считай юноша себя умным, он бы, чего доброго, решил, что это стоящая идея. У дураков таких не водится, а значит, и потакать им не следует.

Доли что-то говорила на своем птичьем языке. Иногда ей отвечали. Кватко слышал, как бьют по стенам пещеры огромные крылья. Вздрагивал, когда мелкие камни осыпались с потолка ему на затылок. Изредка он кусал себя за запястье, подавляя желание зашипеть от боли или жалобно заскулить от страха. Ненадолго в пещере воцарилась тишина, и юноша понял, что не слышал в своей жизни ничего страшнее.

Затем раздался тяжелый топот. Ставший привычным рокот водопада изменился: вода теперь разбивалась не о камни и не о хрупкое тело Доли, а обо что-то ужасающе огромное. Видеть этого Кватко не мог, но был уверен, что брызги воды, столкнувшись с перьями Тандербёрда, долетают до сводов пещеры.

И тут Доли запела.

Не помня себя, юноша рванул прочь из укрытия, чтобы на мгновение замереть возле плотного полога изо мха. Другой возможности спастись у него не будет. Кватко выскочил из расселины, и полумрак пещеры, слабо освещенной от входа солнцем, на миг ослепил его. Не видя ничего перед собой, он рванулся к пятну света.

Обернуться, обернуться на бегу и увидеть Доли в последний раз; запомнить ее силуэт, поворот головы, положение рук… Кватко не мог себе этого позволить. Рискуя сломать шею, он мчался вниз по тропе, различая перед собой лишь мешанину цветов: бурый – земля под ногами, зеленый – деревья, голубой – небо. Небо, океан и глаза Доли, когда он впервые их рассмотрел.