Наш папа прокурор

Я закидываю один в рот с ее тарелки, облизываю пальцы и ем скорее, чтобы замести следы.

– Вот бумаги, – Саша возвращается..

Я просматриваю документы. Счет открыт на имя Елисеевой Александры Сергеевны. На счету определенная сумма. К счету есть дарственная, что это подарок.

– Смотри, налога на дарение денег нет. На квартиру, машину, недвижимость – есть, на деньги нет. То есть всегда выгоднее дарить кому-то деньги, они не являются доходом.

Пока я рассказываю, Саша переворачивает мои блины.

– Папа твой поступил грамотно и оформил договор дарения, заверенный у нотариуса. Оспорить его подлинность – невозможно. Поэтому твоя мать ничего не докажет, только потеряет время.

Саша опускает голову, трет переносицу.

– Она придумает.

– Не общайся с ней.

– Ты ее не знаешь, если не отвечу, она может и приехать.

Саша берет тарелку и складывает блины туда, где только что ела сама.

– Держи, – протягивает мне тарелку.

– Ты не будешь?

– Наелась. Доедай. – Я сажусь за стол и открываю и беру пакет сметаны, заливая им драники.

– Саш, ты не думала, что она может быть причастна к делу твоего отца?

– Мама? Если бы она была причастна, она бы сидела в суде в первом ряду. А ты что, решил поиграть в доброго полицейского?

Рассказать-не рассказать? Это бы махом решило часть проблем и выстроило хоть какой-то навесной мост между нами, но пока рано. Она может ошибиться, я могу не успеть исправить.

– Так… вспомнил. – Перехватываю несколько блинов.

– Спасибо, что проконсультировал и документы вернул, но доедай и уходи.

– Саш, мы не поговорили тогда толком.

– Я сказала все, что хотела сказать. Добавить? – неопределенно киваю ей, на ее усмотрение.

– Я тебя никогда не прощу, поэтому друзьями мы не будем. Я впустила тебя исключительно потому, что мне нужно было узнать от тебя информацию. Доедай, уходи и на этом все.

Значит, все-таки не простит. И не ревнует, раз слова не сказала, про Вику. И все конструкции, которые планировались, не выдерживают ее равнодушия.

Блины уже в горло не лезут.

Я ловлю ее взгляд. Она не отводит, смотрит. Там усталость, спокойствие, нет ни огня, ни теплоты ко мне. Все понятно и так.

– Саш, у тебя кто-то есть? Тот, кто тебе может помочь со всем, с ребенком, с деньгами, с вещами?

– Есть.

Но обратилась ко мне.

– Мужчина?

Саша отвлекается на кота, который запрыгивает мне на колени и усаживается. Ахилл, который всегда меня сторонился, будто со мной солидарен.

– Да, мужчина, – отвечает вроде уверенно, но голос дергается.

– Это Рома? – Глаза бегать начинают, реснички хлопают. Не ожидала. – Его ребенок?

Глава 8. Саша. Ахилл, Ахилл…

– Его ребенок? – Юра смотрит в глаза, ждет ответа.

Меня словно в центрифугу помещают и добавляют обороты. Пока не признаюсь, не остановят. Голову кружит, как в заносе. От правды и лжи кидает уже в стороны.

Живот напрягается, я кладу руки на него, глажу, чтобы успокоить и снять тонус.

Ромин ребенок… Про то, что может быть его, даже мысли не допускает. А уж про то, что ребенок не один, вообще речи нет.

Видел нас пару раз, получил доказательства, вынес приговор.

Когда ты уже поменяешься… и будешь рассматривать ситуации не под одним углом зрения, подумаешь, а почему кто-то так сделал? Почему не оправдал твои ожидания?

Мысли проносятся за пару секунд, но между нами повисает вечность из невысказанного и желания все высказывать нет.

Я и Ромку не хочу подставлять, и правду говорить. А нужна Юре эта правда? С себя стряхнуть ответственность, как пыль с прошлого, чтобы очищенную совесть поставить на полку рядом с абсолютной справедливостью.

– Нет, не Рома, но я в твою жизнь не лезу, не спрашиваю ничего, и в ответ того же хочу. С кем я общаюсь, решаю свои вопросы, тебя не должно волновать. Ты сказал, что мы расстаемся. Потом уехал. Это было твое решение, которое я приняла. Снова искать в архивах старые записи и прокручивать воспоминания я не хочу. Проехали. И тебе лучше уйти.

Не понимаю его. У него девушка, отношения на таком уровне, что она отвечает на его телефон, а он все равно прется ко мне? Хоть бы совесть включал перед ней.

Домбровский не глупый, все понимает, оставляет недоеденные блины. Снимает Ахилла с колен, кивает, поднявшись, идет к выходу. Кот спрыгивает на пол, идет к тарелке, нюхает корм, но не притрагивается, идет в коридор. Машет недовольно хвостом, смотрит на прокурора.

– Пока, Саша.

Я поднимаюсь и медленно иду, только, чтобы закрыть за ним дверь.

– Если что-то надо будет, обращайся.

– Надеюсь, что не надо будет. Пока. – Кладу ладонь на его руку и подталкиваю к выходу.

Всего лишь рука, а ощущение, что на него всегда можно опереться и попросить о помощи, не отпускает.

Юра берется за ручку двери, но не открывает ее.

– Я собираюсь взяться снова за дело твоего отца.

– Чтобы еще срока добавить? – язвлю.

– Нет, у меня там свой интерес. Так ты в деле? Поможешь?

Протягивает ладонь, предлагает пожать.

Как дьявол, который предлагает продаться. Но сомнительно это все. Искупить вину хочет? Так время-то утерянное уже не вернешь.

– Я тебе не доверяю.

Усмехается.

– Без доверия, конечно, сложно будет. Ладно, – убирает руку в карман, – если передумаешь, знаешь, как меня найти. Пока, – открывает дверь и выходит.

– Что значит, у тебя там свой интерес? – спрашиваю в спину.

– Я не могу сейчас рассказать. Пока, береги себя.

Уходит вот так, на полуслове. Сказал А, а Б забыл. Крючок закинул с наживкой, а не вытянул. Какой у него там свой интерес может быть? Придумал, что ли, все?

Почему нельзя все рассказать, как есть?

Потому что я сама не рассказываю все, как есть.

Наверное, закон бумерангов все же существует.

Домбровский пропадает с радаров, как я сама и просила. Если до этого нас как будто притягивало, сейчас будто размагнитилось.

Ко мне несколько раз приходила няня, которую рекомендовал Доронин. Минус, что она слишком молодая, плюс, что у нее есть опыт присмотра за ребенком с рождения, она может у меня жить и находиться круглосуточно, у меня есть гарантии, что это надежный человек.

– Ахилл, ты чего не ешь? – возвращаюсь с кухни и сажусь возле кота. – Что с тобой случилось?

Волнует меня. Как сглазили моего котика. В один день перестал есть, только пьет и спит. Ко мне почти не подходит. Все это совсем на него не похоже.

Последней каплей становится вечер, когда я понимаю, что Ахилл спит целый день, пытаюсь его разбудить, а он не просыпается. Я слышу, как медленно он дышит, неестественно. Вроде молодой еще, а… нет. Даже думать ни о чем таком не хочу. Это как мой первый ребенок.

Я перебираю всех, но Валера на операции, Егор с Онежей уехали в больницу к ее отцу, который уже пусть и с палочкой, но ходит. Рома, черт знает, где и просто не отвечает.

Таких близких, кто бы не пожалел потратить время на беременную сумасшедшую с котом не так много. Остался один. И обратиться к нему, это последнее, что я хочу делать, но даже сейчас гордость прогибается под моей любовью к Ахиллу.

Набираю и жду, когда ответит. Я и хочу, и неудобно одновременно. Так, больше даже для успокоения совести, что я попробовала.

И все против. Вызвать такси, так я не донесу кота. Себя бы донести.

Вызвать врача на дом? Так, может, ему надо взять анализы, или уже поставить какую-то капельницу, лекарства дать, куда мне за ними бегать.

– Да, Саш, привет, – Юра наконец отвечает, по голосу даже рад слышать. Мягко, тепло и я уже знаю, что не откажет.

– Привет, ты занят?

– Нет, говори.

– Я не могу ни до кого дозвониться, а мне надо срочно Ахилла ветеринару показать.

– Что с ним?

– Ничего не ест, спит целый день, вялый какой-то. С ним что-то не то. А я сама не донесу тушу.

– Я буду у тебя через пятнадцать минут, собирайся.

Я сжимаю кулаки и счастливо улыбаюсь. Часть проблемы решена.

– Я буду готова, спасибо.

Юра отключается, а я собираюсь за пару минут. Заталкиваю кота в переноску. Он даже это терпит, не сопротивляется. Совсем плох.

Переодеваюсь в платье на выход, поправляю прическу и подкрашиваю губы.

Сажусь возле окна и жду. Не хочу задерживать ни его, ни себя.

Юра не обманывает, приезжает через пятнадцать минут. Паркуется под окнами. Несмотря на лето, все равно в темных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Кажется, я уже говорила, что в таком виде противозаконно ходить не свободным мужчинам.

Ставит машину на сигнализацию. По времени, он приехал с работы. Опять голодный, а мне и предложить некогда поесть.

Я открываю дверь, сама сажусь на банкетку и обуваюсь. Правая балетка легко надевается, на левой вожусь дольше. Подпятник загибается и прилипает к стельке. Дотянуться самой не получается. Приходится взяться за обналичку на двери и опасно наклониться, чтобы достать до пятки. Тянусь – тянусь и не достаю.

– Так, где больной? – поднимаю голову, Юра уже на пороге. Готов.

– Он там, в комнате, на кровати, я сама не донесу.

– Понял, – разувается, сворачивает, проходит четко к месту дислокации пациента.

– Ну, что это ты удумал? Рано еще помирать.

Мне не так смешно, как Домбровскому.

Я снова пытаюсь дотянуться до пятки. Когда уже этого живота не будет…

– Давай, я помогу, – Юра ставит переноску с котом на пол и присаживается.

Аккуратно обхватывает мою лодыжку, расправляет подпятник. А у меня простреливает внизу живота. Эти касания неспециальные… Архивы поднимают с грифом «запрещено вскрывать», но хочется, чтобы продолжал. Он, скорее всего, и не вкладывает в это так много, как я чувствую, но меня накрывает, так хочется нежности и объятий. Массажа пяточек.

Откидываю голову, пока не упираюсь затылком в стену, вспоминаю, какой массаж он умеет делать.

Ненавижу и хочу. Ладно, не ненавижу. Обижена на него, но все равно хочу.

– Все, можем идти, – отпускает ногу, обувается сам.

– Да.

Забирает кота в переноске, помогает мне подняться. Я позволяю.

– Мне кажется, ему это клетка уже маленькая.

И правда его шерсть торчит через все отверстия.

– Он просто пушистый очень.

Спускаемся в лифте. Я смотрю на Ахилла, но чувствую, как Юра рассматривает меня. На родинке на шее фокусируется. Мельком пересекаемся взглядами, я не могу дольше рядом с ним.

Память отказывать начинает. Во мне столько злости и обиды было, что сейчас с трудом могу вспомнить все. Только то, что он папу посадил, на переднем плане.

Юра сначала ставит кота на заднее сидение, пристегивает его. Потом помогает сесть мне, тоже пристегивает. Опять в его машине. Опять этот запах. Опять едем вместе. Общие дела какие-то.

– В какую клинику едем?

– Вот по этому адресу, – протягиваю ему визитку.

Мы отъезжаем от дома. Едем в тишине. Я слышу, как сама же шумно сглатываю.

– Я видел коробки у тебя в квартире, розовые. У тебя будет девочка?

Девочка… Если бы… Все равно же узнает когда-то. Может, надо начинать готовить?

– Не совсем девочка.

– То есть не совсем? Мальчик?

– Нет, – выдыхаю, собираюсь с мыслями.

– Мау, – на заднем сидении мяукает Ахилл, я сразу оборачиваюсь, Юра притормаживает.

– Что с ним? – спрашивает, потому что оторваться от дороги не может.

– Не знаю, – киваю ему, – Ахилл, ты как?

Кот вяло открывает глаза и смотрит на меня пару секунд, потом опять закрывает.

– Ну, Ахиллес…

– Саш, не накручивай. Сейчас покажем врачу, он поднимет его на ноги. Еще бегать будет.

Сворачиваем на светофоре.

– А если нет?

– Не думай о плохом. Врачи на то и врачи, чтобы всех спасать. Протезы собакам ставят, выхаживают, а наш просто отравился чем-то.

Наш… С каких это пор он стал нашим, интересно. Как совместное имущество.

– Мы приехали.

Паркуемся возле клиники. Юра помогает мне отстегнуться, но самостоятельно я могу только дверь себе открыть и ноги на землю поставить. Дальше без помощи никак.

Юра подает руку, помогает подняться, придерживает меня, как будто могу упасть, закрывает дверь, забирает Ахилла. Идем все вместе в клинику.

Перед нами парень с овчаркой и женщина с кошкой. Я занимаю очередь, но, когда подходит очередь парня, он меня пропускает. То ли я, то ли Ахилл, то ли мы оба вызываем удвоенную порцию жалости.

– Ну, что, Ахиллес, кто нашел твое уязвимое место? Ты же у нас бессмертный, а тут вдруг решил захворать? – Усмехается ветеринар.

Запомнил моего куна по интересному имени еще с детства, когда лечили его подвернутую лапку. Врач осматривает, измеряет температуру, проверяет слизистую.

– Александра, когда он перестал есть?

– Несколько дней назад.

– Меняли корм, жилье, обстановку.

– Нет, ничего.

– К вам приходил, просил погладить живот или где-то еще.

– Нет. С того момента как-то вообще спал дальше от меня. Как будто боялся заразить.

– Стресс может какой-то?

– Ну, какой стресс, он дома живет со мной, все время. Он даже на улицу не выходит.

– Надо бы выгуливать иногда.

Я глажу Ахилла, своего мальчика любимого. На все согласна, чтобы его вылечить. Он то посмотрит на меня, то глаза прикроет.

– Прививки?

– По возрасту все сделано.

– Признаков болезни и чего-то опасного нет. Больше похоже на стресс или все-таки отравление. Проведем гемодиализ, почистим его. Потом посмотрим. – Киваю. – Минут тридцать-сорок займет.

Ахиллу выбривают одну лапку, ставят капельницу. Нас располагают в коридоре, где все оборудовано под «зал ожидания».

Я сажусь рядом с Ахиллом, глажу подушечку на перевязанной лапке. Он даже не пытается вырваться или убежать. Совсем обессиленный лежит.

Юра опускается рядом со стаканчиком кофе, мне протягивает воду. Неудобно перед ним, с работы, голодный, я тут со своими проблемами.

Пластиковый стул не то, что неудобный. Он впивается во все места. Тыковки мои просыпаются, начинают шевелится, становится еще некомфортней.

Я откидываю голову назад, глубоко дышу, чтобы снять напряжение. Прилечь бы, но не тут.

– Неудобно?

– Спина затекает, но я потерплю. Лишь бы с ним все хорошо было.

Я снова меняю положение. Теперь разворачиваюсь спиной к Юре и опираюсь на его руку или плечо. Домбровский не стесняясь приобнимает меня одной рукой, фиксируя.

Я наглею в край, снимаю одну балетку и вытягиваю ногу на стульчике. Так более менее.

– Саш, – шепчет сзади на ухо.

– Что?

– Так ты не дорассказала? Кто у тебя там? И не девочка, и не мальчик. Не кот же? – усмехается и разминает мне поясницу.

Надо бы его отфутболить, но мне так хорошо и удобно. Как в Зазеркалье оказываюсь, где все наоборот.

– Там три девочки.

Три твоих девочки, но сейчас я этого сказать не могу. Странно слышать про такое в ветлечебнице.

Все замирает, останавливается. В моменте на паузе. Даже, если сам все поймет, ну, значит, поймет.

– Три? – переспрашивает, как будто ослышался.

– Да.

– То есть, тройня?

– Да.

Ничего не спрашивает, делает за моей спиной несколько глотков.

– Три? – поднимает руку вверх и показывает три пальца.

– Да, три.

– В одном животе три?

– Да, в одном животе три. А что такое?

– Так это… пффф… как это. У тебя две руки.

– Страшно было бы получить сразу три ребенка? Три дочки? Работать всю жизнь на прокладки и лифчики.

– Ну… ко всему можно привыкнуть.

– Я уже привыкла и готова.

– Ты… у меня нет слов, это подвиг в моем представлении.

– А я тогда трогал твой живот, чувствовал одного? То есть одну? А ты различаешь, кто где?

Я так и сижу к нему спиной, не вижу глаз и выражения лица. Но как будто там и радость, и волнение, и желание помочь.

Пока ему этой информации достаточно.

– А где они? Ты различаешь?

– Тебе интересно?

– Отец как-то рассказывал про тройню, но я не представлял, как это на самом деле.

– Две лежат по краям, – показываю руками, где головки, одна в центре, чуть ниже, вниз головой.

– А это нормально? Не опасно для ребенка?

– Вроде нормально.

– Сань, я подумал, а Ахилл об этом знает, может у него поэтому стресс? Ну, то есть я не хочу показаться странным, но, если он тебя понимает, то может, узнал, что там трое и захандрил?

– Я ему давно сказала, поэтому, если он все понимает, то это не из-за тройни.

– Может, паникует?

– Он кот, они не испытывают эмоций. У него рефлексы.

– Когда он ел последний раз?

– Пару дней не ест. Я думала сразу, что воротит нос от корма, но потом начала давать и другие продукты, все равно не ест.

– Вот я заходил к тебе на той неделе, он ел?

– Ты ушел, я отдала ему твою сметану, он не ел ее.

– Я здоров, сдавал анализы на днях, Валера сказал, все хорошо. Так что, даже, если он ночью втихаря лизнул, это не от меня.

– Подожди, в тот день я утром отрезала ему курицу, еще говорила, что не пойду в магазин, нам хватит. Днем он ее съел, потом мы легли спать, ты приехал вечером, он уже ничего не ел. Да. Точно.

– Так, может, та курица была испорченная?

– Тогда бы его рвало или диарея была.

– Давайте проверим, – к нам приходит врач, осматривает Ахилла. – Уже заканчивается. Надо бы ему еще пару дней прокапать глюкозу. И я бы в вашем положении, – смотрит на меня, – не рекомендовал жить с ним пока. Я сажусь, нащупываю ногой балетку.

– То есть? А где ему жить?

– Вы беременны, а он может быть источником токсоплазмоза.

– Он здоров, никуда не ходит. Он был в лечебнице, это уже потенциальное место, чтобы заразиться. Плюс его надо будет носить первое время, чтобы не вставал.

– Я справлюсь.

– Подумайте, зачем рисковать ребенком, найдите, у кого кот может пожить неделю-две?

Гормоны вибрируют, уносят в истерику. Я смотрю в глазу Ахиллу, сама начинаю плакать.

– Саш, подожди, с ним все хорошо, это главное. – Юра гладит по плечу. – Ну, не плачь. И рисковать детьми нельзя.

– Кто будет о нем так заботится, как я?

Глава 9. Юра. Проводы

– Саш, все хорошо будет. – Едем в тишине, но ее волнение вибрирует в воздухе. Сам начинаю пальцами отбивать по рулю. Это всего лишь кот.

– У тебя когда-нибудь было домашнее животное?

– Нет.

– Тогда ты меня не поймешь.

– Расскажи.

– Мы устаем от людей, видим только человеческие пороки. У животных просто нет этих изъянов. Они не смогут навредить своему хозяину, как может навредить какой-то знакомый. Животные не умеют предавать, завидовать, лгать.

– Он идеальный.

– Да, он идеальный друг, компаньон, собеседник, он никогда не осуждает, никого не обсуждает. Я так его люблю.

Саша оборачивается, смотрит на него в переноске. Выдыхаю. Не понимаю, если честно. Но я и не жил с ним.

– Вот кто о нем заботиться будет? Кто водичкой поить будет? Кто в туалет носить будет? Гречку кто ему варить будет?

– Но ты тоже этого не сделаешь.

– Попросила бы кого-нибудь. – Вздыхает и разворачивается к дороге. – Вот ты, на работе целый день будешь. А если ему днем плохо станет?

– Сварю, если надо и гречку, и воды дам, и в туалет. В обед приеду его проведать. Вечером отвезу на капельницу. Можем по дороге к тебе заехать, выйдешь, посмотришь на него.

– Это не правильно.

– Не правильно рисковать твоим здоровьем и здоровьем своих дочек.

Три. Я… У меня в голове никак не может уложиться. Три? Как три? Я понимаю у кроликов, котят, там по пять-десять.

Ну, то есть факта не отрицаю, но как представлю, что Саша одна с тремя. Я бы свихнулся. Что делать? Руки две. Это вообще не физиологично. Третьего ребенка, как кенгуру в живот или в зубах? Тут с одним котом не знаешь, что делать. А три маленьких ребенка атас.

И будь это чей-то чужой кот, я не брал бы его к себе, если честно. Но это Сашин кот, могучий Ахиллес, который сдал позиции. По правде для меня это шанс быть ближе и узнать, что у нее происходит. С кем живет. Чьи дети. Хоть Саша и отрицает, но по-любому кот в шоке от количества потомства своей хозяйки. Надо будет с ним поговорить.

– Включить музыку? – киваю ей, хочу, чтобы отвлеклась от мыслей.

– Как хочешь.

Ради нее хочу. Включаю первую попавшуюся волну, там новости про наводнение. Не надо нам сейчас отрицательные эмоции, лучше что-то позитивное послушаем. Переключаю на другую, с музыкой, и оставляю.

Скажи, ну, как ты там? Ну, как твои дела?Давно не слышались, давно не виделись.

Мелодия что-то напоминает, слова накладываются на приятные воспоминания. Я где-то это слышал, но не вспомню. И рядом с Сашей все усиливается. Слов не помню, но мурашки взрывают кожу. Как будто вместе с Саней это переживали.

А помнишь, как любили мы?Как дарил тебе цветы?

Выхватываю пару строк. Цветов никогда и не дарил ей. Хотя мог. Много чего мог, а пришлось сделать все по-другому. Надо будет исправить.

Я помню каждый день, каждую ночь с тобой.Сладкий вкус твоих губ останется со мной.

Мозг картотеку перебирает, мелодию узнает, ищет момент, когда это было. Что-то из прошлого.

Твой французский поцелуй.Ты целуй меня, целуй.

Ну конечно… мелодию и песню по припеву узнаю, звучала на свадьбе Егора и Онежи. Воспоминания теплыми колючками покалывают в груди, но не оставляют раны, наоборот, затягивают.

Чуть поворачиваю голову в сторону, кошусь на Сашу. Она с закрытыми глазами, на губах полуулыбка. Тоже помнит, как целовались под эту песню, спрятавшись ото всех. И нам было хорошо.

Саша, как будто чувствует мой взгляд, открывает глаза и резко ко мне оборачивается.

Я останавливаюсь на перекрестке на красный.

Смотрим друг другу в глаза. У нее там обида на меня, осуждение, упрек, но и грусть различаю, что так получилось.

Насколько тогда было просто. Мы не были знакомы. Мы просто целовались и не думали ни о прошлом, ни о будущем.

Но проситься к тебе

Сейчас прошлое бетонной глыбой придавливает. Чтобы от этого освободиться, нужны время и силы. А Саша закрывается, не говорит ничего.

Да-да я помню всеХоть рядом нет тебя

Нам мешают, сигналят сзади, я разворачиваюсь к дороге и трогаюсь. И это все в сотни, тысячи раз лучше, чем равнодушие.

Саша-Саша… рассказала бы. Но пока обижена, ничего же не расскажет. Поэтому пока кот надежда, что подпустит ближе.

Я отвожу Сашу домой, помогаю подняться, чтобы взять самые «нужные» вещи для кота.

Саша суетится, что-то берет, перекладывает, не может, а скорее не хочет, отпускать своего кошарика ко мне.

Я тоже не горю желанием, ради нее все. Кто знает? Может, мне понравится, и я тоже решу завести кота.

– Саша, – кладу руки ей на плечи и направляю к дивану на кухне. – Садись, говори, что брать, я сам сложу.

Вздыхает.

– Миску. Остатки еды высыпь в мусорку, а тарелку помой, – делаю. – И миску для воды тоже забери. Два раза в день воду меняй.

– Хорошо, – мою кошачью миску.

– Корм в шкафу, бери весь пакет. Мало ли закончится, чтобы не искал другой. Ахиллу нельзя, а то возможна аллергия.

– Серьезно? У кота аллергия?

– Да. И никакой запрещенки.

– Запрещенка, это что?

– Сладкое, шоколад, это яд для них. Там, в пакете с кормом, есть мерный стаканчик, это на день.

– Хорошо, все?

– Нет.

– Ложку, вилку? – Ожидаю уже чего угодно.

– Туалет. – Но не этого.

– То есть туалет?

– А куда, ты думал, он ходит?

– На улицу.

– Нет, он домашний, какая ему улица. Он там толком не был никогда.

– Сань, что за кот без улицы? А как же драка за кошку, территорию пометить, где приключения? На дерево залезть. Воробья схватить.

– Это домашний кот. Ему это не интересно.

– Ой… покажу ему жизнь…

– Вот только попробуй. Он испугается, убежит еще, я тебя… не знаю, что сделаю, если Ахилл пропадет.

– Два года в сыскном деле, найдем, – усмехаюсь и дразню ее.

– Все, неси его сюда. Я против. Отселю в отдельную комнату, няню найму ему.

– Ладно, шутка. Давай дальше. Где его унитаз? Нет. Где его кошачий унитаз?

– В туалете лоток. Неси его сюда, высыпь в мусорку старый наполнитель и прихвати там пакет с новым наполнителем, с собой возьмешь.

– Понял, – кричу из туалета. Уже устал даже собирать этого полубога-полукота.

Но исправно несу все на кухню. Выполняю указания начальника.

– Юр, иди в шкаф в прихожей. Справа открой, – выполняю, что говорит, заодно изучаю гардероб. Мужских вещей нет, даже намека. Все-таки живет одна. – Там наверху чемодан.

– Зачем мне чемодан?

– А куда ты все сложишь?

– В пакет.

– Бери чемодан, так тебе десять пакетов надо.

– Это кот. Какие десять пакетов? У него ж одежды нет. Что туда класть.

– Неси мне чемодан.

Я бы доказал, но что-то не хочется спорить с беременной сейчас. Итак переживает.