Сокрытые

– Но, Марта, вдруг они до сих пор живут там?

– Исключено, я проверяла, последний раз – пару лет назад. Переулок заброшен и превратился в обыкновенную свалку: везде мусор, грязь, деревья поломаны, а дома заколочены, и нам сильно повезет, если они еще не рухнули. Да там дальше метра от забора не пробраться! Похоже, у этого предсказателя совсем нет денег, иначе он бы не поселился в таком месте.

Главной улицей в городе по праву считался Центральный бульвар. Здесь находились дорогие магазины и рестораны, уютные маленькие кафе, два театра, открытая сцена для начинающих артистов, концертный зал и ночной клуб, столики в котором приходилось бронировать на месяц вперед. Жизнь на бульваре кипела круглый год: весной он сводил с ума запахами сирени и акаций, летом радовал обилием тенистых уголков, осенью люди усердно пинали по земле опавшие листья, а зимой – играли в снежки. Каждый мог найти здесь развлечение по душе и по карману. Но в самый конец бульвара отдыхающие забредали не часто. Там, метрах в пятидесяти друг от друга, торцами к дороге стояли два длинных девятиэтажных здания. Между ними с обеих сторон протянулись выдающиеся вперед аркады, хитро прикрывающие глухие стены. Здания были самыми высокими, но и самыми нелепыми в округе; в их архитектуре смешалось столько разных стилей, что ни панорамные окна верхних этажей, ни башенки, стремящиеся прыгнуть с крыши в небо, ни резные барельефы на коричневом фасаде не приводили зрителей в восторг. А уж когда сюда перевезли департамент городского строительства со всеми чиновниками и секретарями, народ прозвал этот комплекс Гнилым зубом Лардберга.

На картах Гнилой зуб изображался сплошным квадратом, поэтому мало кто помнил, что в череде ложных арок прячется проход в Каменный переулок.

Дождь закончился, и стало чуточку теплее: то ли ветер утих, то ли предвкушение встречи с Туманным согревало кровь. Мы с Джилл растерянно стояли перед одной из арок, на которой не обнаружилось ни таблички с адресом, ни хотя бы указателя, куда идти. Решетку забора перед нами оплетали лианы девичьего винограда – слишком тугие и зеленые для середины осени; кое-где даже выглядывали молодые побеги, будто бы для них продолжалась весна. Джилл дернула на себя толстый стебель, и он легко поддался, отворяя низенькую калитку, – всякий войдет внутрь, если пожелает, но любопытных, скорее всего, не находилось. Моя подруга подвернула низ брюк и, согнувшись в три погибели, первой нырнула в завесу из листьев, а через секунду махнула мне оттуда рукой. Я проследовала за ней и застыла в немом удивлении. Переулок оказался гораздо шире, чем мне запомнилось, он тянулся вперед на три-четыре сотни метров и заканчивался высокой глухой стеной. Теперь, когда отсюда вывезли мусор и спилили поваленные деревья, мешавшие пройти, стало понятно, что фактически это тупик. Он выглядел так, словно время в нем остановилось много лет назад: мощенная булыжником дорога бугрилась под ногами, по обе стороны от нее расположились шесть двухэтажных домиков разной степени сохранности с покатыми крышами и уютными верандами, цветы в палисадниках пестрели всеми оттенками радуги. А по периметру, на почтительном расстоянии от домов, хмурыми слепыми стражами возвышались коричневые стены без окон и дверей: департаменту строительства не разрешили подглядывать, чем занимаются люди, живущие здесь, если кто-нибудь из них вообще выходит за дверь. Пока же над нашими головами только птицы чирикали, беззаботно порхая среди цветущих деревьев, хотя остальной Лардберг начинал готовиться к первым морозам, день за днем наблюдая, как земля покрывается красно-желтой листвой. Калитка пропустила нас в совершенно другой город; один шаг – и мы проникли в чарующий мир Туманных.

– Потрясающе! – прошептала Джилл. – Ты это называешь «нет денег»?

– Глазам не верю! Может быть, мы перепутали арку? Я раньше не замечала, что у Гнилого зуба дыра внутри гораздо больше, чем кажется снаружи.

Джилл ткнула пальцем вправо: на краю мостовой стояла табличка. «Уважаемые гости! – гласила она. – Вы находитесь в Каменном переулке. Все вокруг вас охраняется законодательством о частной собственности. Пожалуйста, не беспокойте владельцев своим присутствием и немедленно покиньте территорию».

– Не ожидала увидеть такие дома в Лардберге, – вполголоса сказала я. – Значит, их недавно выкупили, часть уже отремонтировали, а то и полностью перестроили. Но эти стены вокруг, Джилл, ты только посмотри, какое уродство! Интересно, зачем они вообще нужны и кто подписал разрешение…

– Эм, пожалуйста, – взмолилась подруга, – не вздумай никого расспрашивать, мало ли кто тут живет. Мы же здесь не ради очередной статейки, а ради меня.

– Да помню я, помню!

Поднявшись на ближайшее крыльцо, мы обнаружили, что на входной двери нет ручки, только отверстия для нее просверлены, а окна закрыты толстыми ставнями. Джилл бросилась через улицу, но и там ее ждало разочарование. Тогда она бодрым шагом двинулась по мостовой и, дойдя до самого последнего дома, радостно вскрикнула.

Всю веранду кто-то заставил комнатными растениями. Ряды керамических сосудов разных форм и размеров, обычных пластиковых горшков и маленьких емкостей с рассадой позволяли пробраться только к креслу-качалке с забытым на ней клетчатым пледом да зайти в дом. Открытую дверь снизу подпирал кирпич, словно нас любезно приглашали присоединиться к этому клубу садоводов. Джилл нарочно громко застучала каблуками, поднимаясь по ступенькам, и трижды ударила кулаком по дверному косяку – никто не ответил. Мы немного потоптались на пороге, наконец решившись, миновали темную прихожую и очутились в гостиной.

– Здравствуйте! – хрипло позвала Джилл, будто стесняясь своего звонкого голоса. – Простите за вторжение, мне сказали, вы можете помочь!

Никто опять не ответил. Подруга пожала плечами, а я огляделась по сторонам. Центр передней стены украшала географическая карта, испещренная разноцветными флажками; кое-где к ней были приклеены маленькие записки. Внизу стоял кожаный диван цвета слоновой кости с кучей мягких подушек; низенький кофейный столик ломился от тяжести сваленных на него бумаг и тетрадей. Левая половина комнаты играла роль библиотеки. Застекленный книжный шкаф, набитый книгами и толстыми архивными папками, закрывал всю торцевую стену от потолка до пола, а перед ним находилась зона для чтения: две пары кресел и торшеров. На правой половине, около окна, почетное место занимал рояль с нотами на пюпитре; напротив висел портрет молодой женщины: кто-то любовался ею, исполняя вечерами фортепианные концерты. Под портретом стояло еще одно кресло, а в самом углу обнаружилась витрина с образцами древнего искусства глиптики. Неровный свет сумерек позволял рассмотреть пластины с резными изображениями, контуры каменных фигурок, но все они перестали иметь значение, едва я увидела предмет, поразивший меня до глубины души. Я бы не раздумывая согласилась дорого заплатить, лишь бы обладать им.

На длинной широкой цепочке, приколотой к верхней панели витрины, висел крупный кулон из темно-коричневого камня, оправленного в белый металл. Камень не был огранен и имел настолько неправильную для украшения форму, что казалось, его только вчера откололи от крупного кристалла неумелой рукой и почему-то бросили, не доделав. Он выглядел ошибкой ювелирного искусства, но в то же время поражал естественностью.

– Какая красота, – прошептала я.

– Это раухтопаз, еще его называют дымчатый кварц, – внезапно раздался за спиной низкий голос.

Я вскрикнула и, обернувшись, увидела невысокого пожилого мужчину; он спокойно стоял около рояля, разглядывая меня.

– Простите, вы так тихо подошли… – По лицу разлилась краска смущения и стыда за мой детский испуг, за любопытство к чужой собственности, за банальную неуклюжую фразу, которой я то ли оправдывалась перед хозяином дома, то ли укоряла его за появление в собственной гостиной. – Мне очень понравился этот камень. Где вы его купили?

– О, чудесное дитя, – засмеялся старик, потирая короткую седую бороду, – такие вещи не продаются, они сами выбирают компаньона соответственно своей натуре. Как мужчина или женщина выбирают себе пару, желая раскрыть через любовь свою сокровенную сущность и обогатить друг друга новым знанием. Никто не может завладеть природой, но если человек согласится стать ее благодарным партнером, примет условия, тогда она ответит взаимностью. А это, – он указал на кулон, висящий за стеклом витрины, – и есть часть природы, такая же, как вы или я. Или как ваша прелестная спутница.

Он повернулся навстречу Джилл. Та медленно шла к нам, смущаясь не меньше моего – взгляд опущен, щеки покрыты румянцем, но на лице сияет улыбка. Сложно было остаться равнодушной к чарам хозяина, который к тому же совсем не злился на то, что мы без спросу вторглись в жилище.

– Давайте присядем, – предложил старик, щелкнув выключателем на стене, и комната озарилась мягким желтоватым светом, – а вы расскажете, чем я могу вам помочь.

Он проводил нас к креслам около книжного шкафа, а для себя принес от рояля табурет. Кресло оказалось низким, но удобным, и вставать с него не хотелось. Все мне нравилось в этой гостиной, я с удовольствием осталась бы в ней на какое-то время: сидела и листала книги, неспешно беседовала с хозяином дома…

– Мои друзья приходят сюда читать, говорят, тут лучше, чем в библиотеке, – тихо произнес он, словно отвечая на мои мысли. – Вы тоже приходите, не стесняйтесь. На этих полках собрано много информации о тайнах мироздания и устройстве вселенной, но основные знания, конечно, хранятся у нас в умах, и мы делимся ими. Далеко не все, о чем мы говорим, может быть описано словами, а еще больше и не должно.

– Это правда? – уточнила я.

– А как бы вам хотелось? Разве от этого что-нибудь зависит?

– Сложно сказать… Наверно, многое; возможно, ничего. Каждый оценит влияние по-своему, и вряд ли у кого-то полностью совпадут точки зрения.

Старик согласно закивал.

– Тогда вам придется простить мою злую шутку; люблю, знаете ли, пошутить и поразмышлять вместе с молодежью, а потом подумать над услышанным уже в одиночестве. Увлекательное занятие: не дает мозгу засохнуть, но отнимает уйму времени. Надеюсь, не слишком расстрою вас, но тайн здесь мало. Все материалы в шкафу мне нужны для работы. Я преподаю историю в университете.

Старик сидел прямо, приподняв подбородок и сложив на коленях пухлые руки. Ему было не меньше семидесяти, и весь он казался каким-то светлым и мягким: лицо, лишенное природой угловатых черт, спокойная мимика, плавные размеренные движения. Бледно-голубые, почти льдистые глаза смотрели гордо, но по-доброму; редкие волосы ореолом пушились вокруг головы; седые брови практически сливались с тусклой кожей, придавая лицу болезненное и вместе с тем кроткое выражение, а губы надежно спрятались в бороде. Его костюм тоже не отличался яркостью красок: бежевый трикотажный джемпер с узором в виде белых ромбов, коричневые брюки и серые домашние туфли – скромная, надежная палитра.

– Итак, девушки, чем обязан вашему визиту? – он медленно перевел взгляд с меня на Джилл и обратно.

– Говорят, вы предсказываете будущее, – нерешительно начала я, но старик хмыкнул.

– Неужели вы за этим пришли? – удивленно спросил он. – Хотите узнать будущее? Вам ведь это не нужно! По вашему лицу сейчас можно составлять справочник скептицизма во всей его красе: вы не верите в пророчества, мой шкаф вам куда интереснее. Конечно не верите, чудесное дитя, не отпирайтесь, вот и улыбаетесь теперь сконфуженно. Значит, – хозяин дома повернулся к Джилл, – это вас ввели в заблуждение. Но вы, я вижу, сомневаетесь и до сих пор не сформулировали свой вопрос окончательно, иначе вы не предоставили бы первой говорить подруге. Нет-нет! – он изящно взмахнул рукой, заставив Джилл закрыть рот, который та открыла, видимо, желая поспорить относительно своих намерений. – Пожалуйста, не нужно ничего объяснять, лучше подумайте вот о чем: действительно ли вы готовы пойти до конца? И действительно ли эта задача самая важная в вашей жизни? Вы сможете безропотно принять происходящее и не противиться ему или же потратите отведенное вам время на борьбу, пытаясь изменить ход событий, но зная, что полностью остановить их будет невозможно?

– Мне нужно еще немного подумать, – ответила Джилл после небольшой паузы.

– Так и есть, моя дорогая, всегда нужно думать, прежде чем испытывать судьбу! Как считаете, много ли людей на самом деле хотят того же? И кто они: просто любопытные или совсем отчаявшиеся? Следует помнить одно: никто в этом мире не может предугадать все, что случится. Жизнь – это совокупность событий и решений, которые принимаете и вы, и другие люди. Каждый ваш шаг может кардинально изменить будущее. – Он улыбнулся и подмигнул Джилл. – Не мучьте себя вопросами; придя сюда, вы уже ступили на путь будущего, а потому внимательно рассмотрите ситуацию, проанализируйте ее и примите решение согласно своим внутренним убеждениям. Рано или поздно все факторы проявятся и займут подходящие места.

Подруга вежливо кивала, а мне стало грустно: мы зря пришли, этот человек не мог помочь разобраться с нашими вопросами. Джиллиан бросила на меня выразительный взгляд, и мы обе поднялись, хором начали благодарить старика за уделенное внимание, в очередной раз извиняться и прощаться, но он попросил нас подождать, а сам направился к витрине. Вынув из кармана связку ключей, хозяин выбрал один, осторожно открыл стеклянную дверцу и просунул голову внутрь. Немного повозившись с крепежом, он снял цепочку с кулоном, протянул украшение мне и сказал:

– Возьмите, Марта! Носите камень каждый день, пусть вам достанется его сила.

– Но как мне расплатиться за него? – растерялась я. – Несмотря на вашу теорию о выборе, это очень дорогая вещь!

Находясь за стеклом витрины, кулон оставался недосягаемой мечтой, теперь же он превратился в реальный предмет. Мне приходилось тянуть время, пока правила хорошего тона боролись в моем сердце с необузданной стихией вожделения. Первые умоляли немедленно отказаться от подарка или хотя бы выяснить до конца, какую услугу или сумму старик рассчитывает получить взамен, а вторая приказывала забрать раухтопаз сию же секунду, вырвать его из рук щедрого владельца, сунуть в карман и бежать, бежать без оглядки из этого дома, из этого района по улицам Лардберга в свою квартиру, спрятать там сокровище и больше никогда не приближаться к Каменному переулку. Я стояла словно пригвожденная, не смея шевельнуться или отвести глаза: одно движение, одно слово, и назад дороги мне уже не будет. Но хозяин не мешкал. Внезапно он очутился рядом, схватил мою руку и с силой вложил камень в ладонь. Твердая поверхность обожгла кожу холодом, острый срез больно впился между пальцев, и в то же время меня охватил неописуемый восторг. Я крепко сжала кулак.

– Верно, вещь дорогая, – сказал старик. – И вот как мы поступим: если вам понравится носить кулон, вы вернетесь и мы договоримся о цене; если не понравится – вы вернетесь и отдадите камень. Все очень просто. Мое имя Фабрис, вы всегда можете найти меня здесь. Если возникнут вопросы, приходите хоть завтра, но не слишком рано. Не люблю заниматься делами с самого утра.

– Завтра точно не приду, – улыбнулась я, еще сильнее сжимая кулак, – обещала навестить родителей, но к вам вернусь обязательно!

– Хорошо, на том пока и остановимся. А теперь позвольте проводить вас, уже почти стемнело.

Резко повернувшись, Фабрис направился к входной двери; мы с Джилл поспешили за ним, протиснулись между цветочными горшками и пошли по мостовой к калитке. Мне в спину долетели тихие слова «Возвращайся скорее», я обернулась на голос, но веранда уже опустела.

Следом за Джиллиан я выбралась из листьев живой завесы, скрывающей переулок; Центральный бульвар тут же ударил в уши нестройным сочетанием звуков большого города. Мы словно вынырнули на поверхность из глубины океана и некоторое время изумленно смотрели друг на друга, а потом расхохотались.

– Вот это да-а, – протянула Джилл. – Такого я точно не ожидала! Ну и странный тип, этот Фабрис, аж живот заныл.

– Действительно странный. – Я разжала кулак и подняла кулон повыше к свету. – Редко встретишь человека, который философствует и раздает драгоценности направо и налево.

– Ты в самом деле собираешься его носить?

– Конечно, мне кажется, это коллекционная вещь, а я их обожаю.

Расправив толстую цепочку, я решительно надела подвеску на шею; камень тускло поблескивал, хвастаясь своей красотой.

– Знаешь, тебе идет, – подруга щурилась, оценивая мое украшение. – В нем есть нечто таинственное, даже зловещее, и он очень хорошо смотрится с черным пальто.

– А о чем ты хотела спросить старика? – полюбопытствовала я, но Джилл не ответила, а шумно втянула носом свежий осенний воздух, закинула сумку с документами на плечо и потянула меня гулять по улицам вечернего Лардберга.

– Уже не представляю, – пробормотала она минут через десять, – после такой-то отповеди!

Глава третья

Всю жизнь меня привлекали украшения с натуральными камнями, но лишь последнюю пару лет я начала покупать новые экземпляры в свою и без того внушительную коллекцию. Большая часть экспонатов, как я их про себя называла, досталась от бабушки. Она же учила обращаться с камнями бережно, поскольку каждый из них обладает душой, а за непочтительность рано или поздно воздает по заслугам. В моей семье существовала традиция торжественно передавать эти реликвии от матери к дочери в день ее свадьбы. Из поколения в поколение молодые женщины одна за другой клялись в верности супругу и принимали на себя обязательства беречь и приумножать коллекцию. Исключением стала мама, чей научный склад ума не воспринимал мистические разговоры, как и необходимость носить драгоценности, помимо обручального кольца.

– Они ее не приняли, – говорила мне бабушка, кивая на шкатулку. – Ничего не поделаешь. Зато ты для них точно своя, вот подрастешь, получишь их в наследство. Относись к ним с любовью. Они оценят.

В детстве мне нравилось давать украшениям имена и сочинять насыщенные приключениями истории, неразрывно связанные с судьбами всех бывших владелиц. Я обожала перебирать драгоценности, но надевать их не разрешалось, только рассматривать. Я крутила в руках перстни, любуясь светом, блистающим на острых гранях бриллиантов и цитринов; завороженно следила за переливами перламутра, навеки застывшего на жемчужном ожерелье; бежала к зеркалу, чтобы приложить к своим маленьким, еще непроколотым ушам рубиновые серьги. Я мечтала поскорее вырасти и носить все это когда захочется.

Бабушка предпочитала независимость и уединение, а к концу жизни перестала общаться со всеми родственниками. Когда она умерла, мне только-только исполнилось тринадцать. Шкатулка отправилась на самое дно папиного сейфа, сверху ее завалили коробками с патронами, а спереди прикрыли тяжелыми ружьями. Но время шло, и однажды я потребовала вернуть наследство. «Свадебная традиция прервалась, – горячо убеждала я родителей в свой девятнадцатый день рождения, – а держать красоту взаперти – кощунство!» Мама в ответ безразлично пожала плечами, папа молча вытащил шкатулку, сунул ее мне и принялся укладывать обратно наш домашний арсенал. Так увлечение снова проснулось, да вдобавок заиграло новыми красками. Теперь меня узнавали многие продавцы в ювелирных магазинах, а знакомые антиквары звонили, если у них появлялись интересные вещицы. Каждый тратит заработанные деньги по своему усмотрению: одни уезжают на острова или в заснеженные горы, другие скупают произведения искусства или технические новинки, а моя слабость – камни во всем многообразии их видов, форм огранки и размеров. Но сколько бы украшений с раухтопазом я ни перемерила, так ни одного и не купила, все казалось, не хватает в них чего-то. До сегодняшнего дня.

Расставшись с Джилл около полуночи, я забежала в супермаркет, схватила первую попавшуюся банку кофе – ничего, еще будет время разжиться чем-нибудь получше, а завтра обойдусь и этим – влетела в квартиру и, не раздеваясь, бросилась рассматривать удивительный кулон под ярким светом настольной лампы. Металлическая спираль ползла от подвесного ушка вниз; она широкими завитками огибала камень до середины, крепко вцепившись в него, но оставляя нижнюю половину открытой. Цвет кварца менялся по всей длине от темно-коричневого, почти черного, до бледно-серого; местами виднелись вкрапления, похожие на тонкие волоски. Выступы, выбоины, сколы, трещинки и царапины только подчеркивали мастерство природы и уникальность изделия. Мне не давал покоя вопрос, кто и почему оставил кристалл таким, но сердце подсказывало: рано или поздно нам суждено было найти друг друга. Эту вещь как будто создали лично для меня: незнакомый ювелир заглянул в мою душу, достал оттуда желания и воплотил их в холодном камне всех оттенков дыма. Я твердо решила выкупить кулон, сколько бы за него ни попросили, но сначала предстояло съездить в Калмси.

Я завела будильник на семь утра и, как обычно перед сном, долго стояла под горячим душем. Потом почистила зубы, тщательно смыла косметику и, пока расчесывала спутавшиеся кудри, присматривалась к отражению в зеркале. Наедине с собой мы все выглядим по-другому: маски спадают, движения замедляются, дыхание становится спокойнее и глубже, да и нравимся мы себе больше. Не нужно ничего доказывать, никуда торопиться; разве можно сравнивать себя с кем-то, если ты сейчас один, если ты лучшее, что есть в этой комнате? А что ждет в другой? Я отложила расческу на раковину, повесила приготовленную пижаму на крючок и, как была обнаженная, босоногая, прошла в спальню, надела на шею увесистый кулон и нырнула в постель. Пусть не сразу, но раухтопаз признал меня: он начал понемногу согреваться, наполняясь теплом тела; края уже не казались острыми, не царапали кожу, лишь приятно щекотали. Я поглаживала его, а пальцы сами узнавали каждую неровность, скользя по металлической спирали, спускаясь по выступам твердых граней и поднимаясь обратно. Мы быстро сблизились, осталось выбрать подходящее имя, и камень окончательно станет моим.

На тумбочке коротко звякнул мобильник. «Поделишься успехами в мире отдыхающих?» – спрашивал в сообщении Рив Беккер. Он хотел выяснить, не зря ли дал мне отпуск, а я не стала обманывать, честно рассказав о встрече с Джиллиан и грядущей поездке в Калмси. «Не спишь. Так и знал, – улыбалась смешная рожица в новом сообщении. – Развлекайся, но не забывай про книгу! Твой месяц пройдет быстро». «Не быстрее твоего!» – фыркнула я, но вместо этого поинтересовалась, почему он не предупредил о романе Колмана и Джилл. «У них роман? – пришел ответ. – Совсем вылетело из головы. Я даже не сразу узнал ее». Рив снова по уши погряз в делах, а чужие отношения его попросту не волновали. «Доброй ночи, Марта!» – высветилось на экране, и я, прошептав: «Доброй ночи», – набрала то же самое. Телефон замолчал. Я сунула его под подушку и, только засыпая, поняла, что старик Фабрис, отдавая кулон, почему-то обращался ко мне по имени, хотя я его не называла!

Утром, засунув в дорожную сумку ноутбук с зарядным устройством и всякие мелочи, необходимые в пути, я наполнила термос горячим кофе, вызвала такси и поехала на вокзал. К счастью, поезда в сторону Калмси ходили часто, поэтому ждать долго не пришлось. Вагон был практически пуст: в это время суток люди, наоборот, стекались из окрестных городков на работу в Лардберг. Чтобы никто не мешал мне, я бросила пальто и сумку на сиденье рядом с собой, и, потягивая кисловатый кофе – ужасный привкус, но даже он лучше, чем ничего, – принялась просматривать свои старые рассказы и наброски, прикидывая, можно ли переделать хоть один в историю, достойную романа. Я стонала от ужаса и смеялась взахлеб над плохо сложенными предложениями, пока читала скучную незаконченную повесть пятилетней давности. В ней рассказывалось о молодом парне – незадачливом работнике железнодорожной станции, который коротал дни, придумывая пассажирам имена и судьбы. «Банальность, сплошная банальность!» – думала я, крутя в пальцах висящий на шее раухтопаз, с гордостью отмечая его необычайную тяжесть. Надев такой, точно не забудешь о нем ни на секунду, хотя – камень пару раз подпрыгнул в ладони – большая часть веса украшения все же приходилась на толстую цепочку.

Полтора часа промчались незаметно, за окном показалось кирпичное здание вокзала, выкрашенное в голубой цвет. Я быстро собрала вещи и вышла на платформу. Чем дальше от Лардберга, тем прозрачнее и холоднее воздух; я натянула перчатки и бодро двинулась в сторону родительского дома. Калмси совсем не менялся, оставаясь тем же тихим, образцовым городком, в каком я появилась на свет. Строгие офисные здания привычно встречали блеском широких окон, двухэтажные жилые дома важно стояли на своих местах, наряженные в яркую черепицу острых крыш, трамваи проезжали мимо, весело дребезжа и позвякивая на ходу, а люди неторопливо шагали по делам, не забывая здороваться, увидев знакомое лицо. Этим местные отличались от вечно спешащих жителей мегаполисов. Я миновала три перекрестка, как делала каждый раз, когда возвращалась после лекций в институте, и свернула на родную улицу. Старые клены, высаженные вдоль тротуара, радостно зашуршали на ветру покрасневшими листьями, приветствуя меня. «А вот и вы, – подумала я, обращаясь к деревьям, – не слабо вас в этом году обкромсали, просто варварство какое-то! А представляете, как бы далеко я ни уезжала, все равно помню каждую ветку».