Сокрытые

Самое печальное, что при всех очевидных достоинствах характера и привлекательной внешности Джилл не знала покоя: в ее сердце зияла глубокая незаживающая рана. Ни друзья, ни развлечения, ни профессиональные успехи не могли восполнить страшную потерю и удовлетворить потребность в любви. Из-за этого Джилл постоянно ввязывалась в короткие романы со странными, а порой даже опасными типами. Складывалось впечатление, что каждый из ее ухажеров прекрасно разбирался в женских слабостях и самозабвенно этим пользовался. Ни один не дорожил ей, все только тянули деньги, морально изматывали и, получив свое, исчезали. Много лет личная жизнь моей подруги шла по одному печальному сценарию: периоды восторженной влюбленности в самом начале отношений быстро сменялись длительными переживаниями, а заканчивались мучительными расставаниями. Временами Джилл впадала в отчаяние, проклиная род мужской, но в душе по-прежнему верила в исцеляющую силу настоящей любви, которая, словно в сказке, в конце концов обязательно настигнет принцессу или же сумеет расколдовать жестокое чудовище. Нужно только подождать. И хотя тот самый единственный никак не позволял себе появиться на горизонте, Джилл ждала его. А если ждать становилось невмоготу, покупала бутылку приторно-сладкого ликера и шла ночевать ко мне. Измученное сердце болит меньше, когда есть с кем разделить одиночество.

Чем старше мы становились, тем больше ценили дружбу, поэтому всегда находили возможность встретиться, не тратя время на глупые отговорки, продиктованные ленью, и могли болтать часами обо всякой ерунде, если одна из нас того хотела. Последний раз мы виделись восемь дней назад, накануне командировки Джиллиан в Сарфелд, крупный промышленный центр в шестистах километрах. По всей вероятности, там стряслось что-то из ряда вон выходящее, раз подруга так настойчиво звонила.

– В чем дело, Джилл? – пришлось довольно грубо прервать ее сожаления о поразившей меня в самом расцвете лет глухоте.

– Да все под контролем, не волнуйся, – неожиданно низко прохрипела трубка и уже четче продолжила, – в Сарфелде живут такие мужчины, Эм, ты просто не поверишь! С одним я провела всю командировку, и он скоро приедет в Лардберг по делам. Вот так-то!

– О, поздравляю! – Я скрестила пальцы на удачу, с облегчением отметив, что голос Джилл выправился и зазвучал почти счастливо. – Кто он, как зовут? Мне нужны подробности!

Я забралась с ногами в кресло и приготовилась к долгому рассказу.

– Эм, да он, наверно, самый красивый мужчина в мире! – простонала Джилл.

Сердце сжалось: сегодня я уже слышала эти слова. Но таких совпадений просто не бывает, их не должно быть! Я судорожно пыталась вспомнить, что мне известно про Макса Колмана, а нехорошее предчувствие усиливалось с каждой секундой.

– Джилл, дорогая, как его зовут? – снова спросила я.

В трубке послышались шипение и громкий треск.

– Марта, Марта, – закричала Джилл, – я еще на вокзале, тут со связью проблемы! Давай завтра встретимся на нашем месте часов в пять, и я тебе расскажу, ладно?

– Конечно! – тоже прокричала я, надеясь пробиться через помехи. – Я приду.

– Могу опоздать, дождись!

Джилл тут же отключилась, а может, просто связь оборвалась. Впервые в жизни мы не успели нормально попрощаться. Мне показалось, что это неспроста и добром не кончится.

– Пока, – растерянно сказала я, глядя на замолчавшую трубку в руке, и, вздохнув, добавила: – Мне тоже нужно многое тебе рассказать.

Полночи я ворочалась в постели, строя догадки о знакомом Джиллиан. Пару раз я порывалась перезвонить подруге, но беспокоить человека в такое позднее время просто неприлично, тем более, она наверняка устала с дороги, а мы успели договориться о встрече и завтра все выяснится. «Это не он, не он», – упрямо твердила я себе, глядя в потолок, в глубине души точно зная, что, вопреки моему желанию и здравому смыслу, это непременно окажется Макс Колман. Тревожные мысли мешали нормально заснуть, и, лежа в полудреме, я видела мерцающие нити, а за ними – ярко-синие глаза.

Следующее утро не задалось с самого начала. Я встала, чувствуя себя совсем разбитой после полной волнений ночи, уныло поплелась в кухню и, когда полезла в настенный шкаф за банкой с молотым кофе, уронила ее на кафельный пол. Тонкие осколки со звоном разлетелись в разные стороны, ароматная коричневая пыльца рассыпалась широким пятном, испачкав мои босые ноги. Вслух ругая собственную неуклюжесть, я пошла за тряпкой, а вернувшись, заметила, что очертания пятна напоминают птицу с расправленными крыльями; еще большее сходство образу придавал крупный кусок стекла, упавший точно туда, где должен быть клюв. Если бы я верила в приметы, то наверняка увидела бы в этом дурной знак, но я лишь посмеялась над нелепой фантазией, а через какое-то время втянулась в уборку, напрочь забыла про завтрак и вымыла всю квартиру до блеска.

Ровно в четыре часа я вышла из дома и не торопясь направилась к нашему с Джиллиан постоянному месту встреч – маленькой уютной кофейне в здании исторического музея. Погода заметно переменилась после вчерашнего ливня: небо затянуло хмурыми синеватыми тучами и накрапывал мелкий дождь. Осень решила отыграться за все солнечные дни. Я поплотнее запахнула полы длинного пальто, подтянула воротник свитера и раскрыла зонт. По пути я внимательно рассматривала прохожих: каждый переносил неудобства по-своему. Вот молодой человек пробежал по луже, стараясь повыше поднимать ноги и не запачкать светлые брюки, но брызги разлетались от его ботинок грязными кляксами. Женщина в алом плаще спряталась под крышей магазина и теперь недовольно выглядывала оттуда, ожидая, пока закончится дождь. Две юные девушки, натянув до бровей капюшоны, стояли посередине тротуара, оживленно жестикулируя и обсуждая что-то смешное: обе так и заходились хохотом. Пожилой мужчина прогуливался, элегантно положив большой зонт на плечо и получая очевидное удовольствие от погоды. Поравнявшись со мной, он весело подмигнул, словно встретил родственную душу, и я расплылась в невольной улыбке, кивая в ответ. Дождь показывает истинную натуру человека: у одних сразу портится настроение, и они начинают ругаться на капризы природы, другие радуются им, выходят под капли льющейся с неба воды, не страшась промокнуть, и смеются… смеются… мы тоже смеялись вчера… Я оборвала себя на середине мысли: мы с Ривом слишком разные и не сможем быть вместе. Откуда взялась такая глупость? Но неисправимый романтик, живущий в моей душе, уже сходил с ума от восторга. До чего же я его порой презирала! Он отключал разум, обманывал сердце, заставляя видеть в человеческих поступках лишь желаемое и закрывать глаза на горькую правду. Мы ведь мечтаем о любви и, почувствовав даже легкое влечение, всякий раз тешим себя надеждой, что сейчас это точно окажется оно, то самое, настоящее чувство, во имя которого можно свернуть горы. Но если любовь настолько великая сила, то она должна пронзать насквозь двоих одним быстрым движением, похожим на точный удар шпаги. Иначе какой в ней смысл? Безответность несет лишь боль разочарования да страдание из-за отчужденности, а я ими, несмотря на молодость, насытилась по горло. И один короткий поцелуй не в силах ничего изменить.

Я подошла к кофейне на двадцать минут раньше, чем планировала, и приготовилась скучать, однако подруга уже сидела за маленьким круглым столиком, погрузившись в изучение документов, разложенных перед ней аккуратными стопками. Белая блузка и голубой брючный костюм с серебристыми пуговицами выгодно подчеркивали каштановый оттенок волос Джиллиан, но придавали образу нетипичную строгость, даже неприступность. Обычно она такое не носит, значит, сегодняшний день выдался напряженным, и пришла она сюда сразу после заседания в суде, не успев ни переодеться, ни пообедать. Вот и большую чашку кофе почти опустошила в надежде притупить голод, пока ждет меня. Джилл нервно теребила тяжелую косу, периодически хмурилась и покусывала кончик простого карандаша, которым делала пометки. А еще она специально выбрала место в самом центре зала, лицом ко входу, получая порции внимания от каждого нового посетителя. Сегодня она выиграла наше негласное состязание: я-то всегда садилась подальше, стараясь избежать случайных встреч с кем-нибудь из знакомых.

– Флеминг, прекрати грызть все подряд! – строго сказала я, подражая манере нашей школьной учительницы математики. Она часто одергивала Джилл, когда та, замечтавшись, отвлекалась от урока.

– Но тогда я останусь голодной, – обиженно протянула подруга, подняв на меня огромные серые глаза, и откинула косу на спину. – Хотя лучше бы выбросить это все на помойку, я так устала!

Она махнула рукой на документы, швырнула на стол обгрызенный карандаш и кинулась ко мне в объятия. До чего же я соскучилась, пока ее не было в городе! Вдоволь наобнимавшись, мы сели за столик, сделали заказ и начали собирать бумаги: рабочий день окончен, пора отдыхать.

– А теперь представь, – тем временем рассказывала Джилл, – одна дамочка из Сарфелда клянется, что у мужа внезапно появились сверхъестественные способности и он пытается ее убить. Но полицию, разумеется, привлекать нельзя, лучше быстренько подать на развод и, раз уж супруг, по ее словам, все равно почти преступник, а значит, место ему в тюрьме, то совместно нажитое и добрачное имущество должно достаться ей! Сильно, да? При этом ведет она себя отвратительно: врет, хамит, суетится. Я уже неделю изучаю их документы и, кажется, схожу с ума. Точно говорю, контора хочет от меня избавиться, вот и придумала ссылку.

– А у мужа правда есть какие-то способности?

– Ну да, – фыркнула подруга, бросив быстрый взгляд на экран мобильника, – вчера не было, а сегодня вдруг появились! Где такое видано?

Клиенты юридической фирмы, в которой работала Джилл, обычно находились в стрессе и могли разбудить своего адвоката часа в четыре утра, потому что внезапно вспомнили подозрительные слова, сказанные несколько лет назад неверным супругом, или названивали без остановки, желая выговориться. Джилл привыкла держать телефон под рукой, брать его с собой в постель и в ванную комнату, поэтому командировки служили для нее настоящей отдушиной: там ей разрешалось не отвечать на звонки в нерабочее время. Прогулки по незнакомым городам, встречи с новыми людьми действовали безотказно, и Джилл возвращалась в Лардберг посвежевшей и бодрой. Даже сейчас, несмотря на легкое раздражение в голосе, я не сомневалась: подруга прекрасно провела те несколько дней в Сарфелде.

Меня всегда приятно поражало в Джилл стремление любить других людей. Она успела хлебнуть немало горя и не была наивной или глупой, но из-за мягкого от природы характера хотела жить среди доброты и честности, а раз перевоспитать весь мир невозможно, ей нравилось притворяться, что на самом деле все не так уж плохо. Годы практики – и притворство заменило ей реальный взгляд на вещи. Джилл научилась без особого труда оправдывать даже самые неблаговидные поступки и могла убедить саму себя в порядочности кого угодно. Конечно, у нее тоже случались вспышки гнева, но успокоившись, она извинялась первой, с готовностью протягивая руку в знак примирения. Своим нежеланием зацикливаться на обидах Джилл здорово облегчала всем задачу. Она обезоруживала искренностью, растапливала лед в отношениях открытой, ласковой улыбкой, буквально заставляя человека проявить великодушие и во всеуслышание объявить о прощении. У меня же не укладывалось в голове, как кто-то умудряется с ней поссориться; за годы дружбы я не нашла ни единого повода для недовольства. Наши интересы, вкусы и жизненные цели вообще не совпадали, но это не мешало наслаждаться обществом друг друга, а возможно, именно разница и спасала нас от соперничества или зависти. Одно я знала совершенно точно – делить нам нечего.

– Там я увидела Макса, – улыбнулась Джилл.

Я вздрогнула, услышав знакомое имя. Подруга рассказывала о поездке в городской суд Сарфелда, а я немного отвлеклась от повествования, когда в кофейню вместе с парой учителей ввалилась группа школьников после экскурсии. Дети галдели на весь зал, взрослые устало шикали на них, но Джиллиан ничего вокруг не замечала.

– Я увидела его еще при входе в зал заседаний, а когда посмотрела ему в глаза, то чуть не умерла, честное слово! Я влюбилась с первого взгляда, Эм! Веришь ли, со мной такого прежде не случалось! Но когда я освободилась, его уже нигде не было. Я расстроилась, пошла заедать горе в ближайший ресторан, а там сидел угадай кто? – твой Беккер, и угадай с кем? – с тем самым мужчиной. Потрясающее совпадение! Я подошла поздороваться, Беккер меня не сразу узнал, но потом, конечно же, познакомил с Максом, поэтому, – она, улыбаясь, развела руками, – можешь поздравить свое начальство с присвоением почетного титула городского сводника. Я даже продлила командировку на два дня, ничего не могла с собой поделать.

Так, значит, это Рив устроил! Недостающий фрагмент мозаики встал на место. Я искренне желала, чтобы Джилл наконец-то встретила приличного человека, который смог бы оценить ее по достоинству, и они бы поженились, и у них родились бы дети, да вообще получилось бы все, чего она долго ждала. Вчерашнее поведение Колмана не давало мне покоя, но Джилл действительно выглядела счастливой, говоря о нем, а еще моя всегда отличавшаяся плохим аппетитом подруга ела как в последний раз. Я не могла вспомнить, видела ли раньше ее такой довольной, поэтому поддалась чувствам, переполнявшим Джилл. Самое начало романтических отношений – прекрасное время, и мне очень не хотелось вмешиваться, но скрывать, что мы с Колманом знакомы, было ни к чему.

– Кажется, я знаю, о ком ты говоришь, – осторожно сказала я. – Макс Колман собирается вложить средства в нашу газету и уже приехал в Лардберг. Рив представил нас вчера на вечеринке.

Джиллиан посмотрела удивленно. Она явно ничего не знала о планах человека, которого восторженно описывала пару минут назад. На ее лице промелькнула растерянность, и я почувствовала себя виноватой из-за того, что принесла дурные вести, однако Джилл по своему обыкновению быстро взяла себя в руки и улыбнулась.

– Вечно мужчины все держат в секрете. Наверно, приехал дневным поездом. Конечно, надо будет поговорить с ним об этом. Хотя не обязательно, у них же там еще ничего не решено, я правильно понимаю? – Она закивала головой, наверняка придумав Колману подходящее оправдание и полностью удовлетворившись им. – Правда, Макс прелесть?

Ожидаемый вопрос. Я успела сочинить целую речь, с проникновенным «Джилл, милая, ты только не волнуйся…» в начале и с «я беспокоюсь за тебя» в конце. Меня так и подмывало выложить все, что я поняла о Максе Колмане. Он опасен, самолюбив и никогда не даст ей то, чего на самом деле она заслуживает! Но едва заговорив, я сбилась, внезапно осознав правду: нужных слов снова нет. Влюбленные женщины не слышат предупреждений, они следуют зову сердца и, пока чувства свежи, готовы идти по камням и гвоздям, не прося, не жалуясь, мечтая, веря в чудо. Я вспомнила Лили; восторг в ее глазах при виде нашего вчерашнего гостя – еще один пример могущества мужского обаяния. А если подумать, не только Лили крутилась около барной стойки больше, чем нужно. Вдруг окружающие правы, а я делаю поспешные выводы? Колман красив, богат и не читал мой роман, не это ли меня задело? Да, назойливость, доведенная лицемерием до крайности, – гремучая смесь, но вдруг произошла ошибка? Я сбежала слишком рано, не позволив ему объясниться, – зачем же еще он высматривал меня в ресторане? – а теперь вдобавок собиралась оскорбить лучшую подругу, обвинив ее в том, что она не в состоянии выбрать человека себе по душе. Да как я могу поступать так подло и лезть в чужую жизнь с непрошенными советами? Мне стало стыдно.

– Мы с Максом толком не успели поговорить. – Я пожала плечами, внутренне проклиная себя за трусость. – Так, перебросились парой ничего не значащих фраз.

Джиллиан нахмурилась и перевела разговор на другую тему.

– А как там поживает Беккер? – спросила она.

Я привыкла почти всем делиться с ней, поэтому, немного смущаясь и запинаясь, рассказала, чем закончилась прогулка под дождем, осмотрительно умолчав о видениях.

– Ну и ну! – криво усмехнулась Джилл. – Он наконец-то решился! А я думала, ему проще умереть одиноким ворчливым стариком, чем показать, что у него тоже есть чувства!

Я улыбнулась вслед за подругой, хотя не очень понимала, куда она клонит.

– Сколько он уже влюблен в тебя: год, два? – продолжала Джилл. – Жалко его, конечно, но нужно было раньше шевелиться. Ой, Марта, только не делай вид, будто ты не в курсе!

Я отрицательно помотала головой, а Джиллиан громко ахнула и зажала рукой рот, не веря своему открытию.

– Да что с вами, люди? Почему все боятся признаться, что умеют любить? Даже сами себе. В этом же нет ничего постыдного!

Казалось, она обращается ко всему человечеству в моем лице. Ее вопрос существовал не одну сотню лет, над ним бились лучшие умы, но так и не пришли к единому мнению, да и теперь вряд ли бы кто-то осмелился дать исчерпывающий ответ. Мне даже пытаться не стоит. Джилл каждый раз погружалась в отношения с головой, без страха и сомнений; влюбленная, она походила на девочку, которая скачет на одной ножке по цветущему полю, распевая веселые, полные надежды песенки. Ее любовь отличалась верой в будущее, моя – страданием. Я боялась быть отвергнутой, осмеянной, боялась, что прекрасное светлое чувство бросят на землю у всех на виду, растопчут грязными ботинками, а если часть его случайно выживет, то так и останется валяться никому не нужная, пока окончательно не сгниет.

– Марта, – Джилл говорила терпеливо и ласково, словно я была маленьким ребенком, а она – мудрым взрослым, который пытается растолковать элементарные вещи, – неужели мужчина станет проводить с женщиной столько времени только потому, что они вместе работают? Ты небезразлична ему.

– Раньше ты так не считала, – заметила я. – С чего вдруг передумала?

– Ну какая разница, с чего? Главное – это твои чувства! Слушай, я помню, сколько ты из-за него переживала, и уж если кто и должен с тобой объясняться, так это сам Беккер. Знала бы ты, как он расписывал тебя Максу в Сарфелде! Ты же у него самая талантливая, умная, тонко понимающая материал и вообще ценнейший – он так и сказал – сотрудник.

– Вот именно, сотрудник! Все остальное – реклама для потенциального инвестора и требования этикета в твоем присутствии.

– Так между вами нет ничего серьезного?

– Конечно, нет!

– Видимо, он никогда не вылезет из своей скорлупы. Жаль, но это его выбор, придется смириться! – Джиллиан махнула рукой; в ее голосе проскочила нотка пренебрежения, которая рано или поздно появлялась, когда она говорила про Рива.

– Да не о чем тут жалеть. Беккер женат на своей работе, а быть очередной среди его любовниц мне не хочется. К тому же я раздумываю над новой книгой, и у меня нет времени заниматься всякими глупостями.

– Но неужели ты его совсем не любишь?

– Нет, мое терпение давно иссякло.

Я вздохнула. Однажды нам с Ривом придется поговорить, но я до последнего буду вести себя как ни в чем не бывало и оттягивать трудный момент. Взбрело же вчера в голову признаться! И он тоже хорош: кто спрашивает о таком? Никогда не нужно трогать то, что уже умерло. Тем более прошлую любовь. Самое глупое, что можно сделать, – это снова вытащить ее на свет. А попытаться воскресить – совсем безумие. Пусть уж лучше лежит в своей могиле, укрытая забвением. Конечно, в определенном смысле я любила Рива, но только как друга. Это не то глубокое чувство, которое женщина должна испытывать к мужчине, лишь признание его очевидных достоинств. Да и Джилл ошиблась, разумеется ошиблась, ей-то всюду мерещатся тени любви и следы пылкой страсти, а мой внутренний романтик наконец-то угомонился.

Джилл лукаво поглядывала на меня, прикрывая улыбку чашкой с чаем, а потом придвинулась поближе.

– Послушай, тут есть необычное дело. – Подруга говорила очень тихо. – Одна клиентка по секрету рассказала про старика, который видит и прошлое, и будущее. Это не шарлатан, он рассказывает все абсолютно точно. Скорее всего, он из тех, ну, из Туманных. Я тоже хочу задать ему вопрос о будущем и надеюсь, что ты сходишь со мной. Пожалуйста, Эм, он живет в каком-то Каменном переулке. Ты же весь город обошла, наверняка бывала там.

Мы сидели, практически соприкасаясь головами, совсем как в детстве, когда шепотом поверяли друг другу свои самые страшные тайны или строили планы прогулять школу. В глазах Джилл застыла мольба, но я внутренне поежилась, второй раз за короткое время вспомнив про Живущих в тумане. Последнее громкое событие, связанное с ними, произошло около двадцати лет назад. Той зимой в Лардберге прямо посередине Центрального бульвара молодая женщина погибла загадочной смертью. Рядом с телом застали рыдающего мужчину; он рвал на себе волосы и кричал, что его жена умела перемещаться во времени, но запуталась в нем и сама уничтожила собственное существование. «Убита, убита!» – шептались шокированные горожане. «Да нет же, несчастный случай!» – не слишком убедительно спорили с ними скептики. Мужчину увезли полицейские, и, хотя в виновности подозреваемого имелись сомнения, его тут же возненавидели буквально все. А потом он сбежал из камеры, не оставив улик, но посеяв настоящую панику, которая докатилась и до Калмси. Про мертвую женщину вспоминали мало, видимо, ее почти никто не знал, но еще долгое время, обрастая новыми леденящими душу подробностями, из уст в уста передавались рассказы об изощренном убийце по имени А́льберт.

Порой дурная слава одних оседает в памяти людей гораздо глубже, чем великие дела других. Тот Альберт превратился в героя легенды, и никто уже не мог сказать, где в ней правда, а где вымысел, но всех обладателей редких способностей начали называть коротко – Туманные, произнося это слово на определенный манер: резко, с ненавистью, будто бы выплевывая каждый слог. Многие и впрямь суеверно плевали через плечо, а еще стучали трижды кулаком по лбу – на всякий случай. Злые языки поговаривали, что Туманные приносят горе и страдания всем, кому не посчастливилось их встретить, поэтому жители Лардберга не горели желанием связываться с теми, кто занимался хоть чем-нибудь необъяснимым с точки зрения науки или привычности. Гадалки, маги, экстрасенсы появлялись в городе с завидной регулярностью, словно их притягивало сюда магнитом, но надолго они не задерживались. Можно было не удивляться, увидев на доме новенькую вывеску с именем владельца заведения и словами «Добро пожаловать», а еще меньше стоило обращать внимание, когда через месяц-другой здание снова пустовало.

Вопреки всему, интерес к Туманным продолжал тлеть в моем сердце. Несколько лет назад я решила воспользоваться служебным положением и узнать о них побольше, но не нашла в архиве «Мнения» ничего полезного, кроме короткой заметки о том убийстве и нескольких репортажей с уличных акций против бездействия полицейских. Разъяренная толпа с раскрашенными лицами требовала немедленно предать суду Альберта Керна, довольно известного в то время врача. Из номера в номер печатали его фотографию – крепкий холеный мужчина в белом халате стоял на фоне кирпичной стены, сложив на груди руки и улыбаясь во весь рот. Такие же портреты протестующие сжигали на месте гибели его жены. А вот ее фотографии нигде не оказалось, лишь трижды упоминалось имя – Изабелла. Я обратилась за помощью в другие архивы, разослала запросы по городским библиотекам, где хранились подшивки старых газет, и очень скоро стала получать официальные письма, в которых меня называли уважаемой, а далее подробно разъясняли, почему учреждение не может предоставить информацию. Осмелев, я разыскала пару полицейских, когда-то занимавшихся этим делом, соврала им, что провожу журналистское расследование по заданию редакции, но, едва услышав фамилию Керн, оба напряглись, переспросили мое имя и безо всяких комментариев указали на дверь. После такого я сдалась: жуткую историю, на которой выросло целое поколение, не получалось подтвердить документально.

Старик-провидец из Каменного переулка вряд ли имел отношение к тем событиям, но он мог понимать природу моих вчерашних видений, дать подсказку, откуда они появились и как от них избавиться. Если каждый раз, глядя на Рива, я буду находиться на грани обморока и путаться в мерцающих нитях его сущности, то рискую сойти с ума или еще хуже – потерять работу.

– Нет проблем, если хочешь, можем пойти прямо сейчас, – предложила я Джиллиан. – Но обещай, что мы сразу же уйдем, если никого не застанем. По вечерам в тот переулок лучше не соваться!

– Конечно-конечно, о чем речь! Хотя с какой стати нам бояться? Мы же по делу.

Подруга достала из сумки кошелек: сегодня ее очередь оплачивать счет.

– Джилл, да не Туманный меня беспокоит! Я хорошо знаю сам переулок, раньше там жили знакомые моей бабушки. Кажется, мне тогда исполнилось десять; мы возвращались из кондитерской, бабушка остановилась около узкого заборчика и попросила запомнить, что в трудную минуту я могу обратиться за помощью к обитателям Каменного переулка. Мы к ним не зашли, а потом бабушка окончательно разругалась с моими родителями, перестала приезжать, так что я понятия не имею, кого она имела в виду. Те люди даже не пришли на ее похороны. Наверно, умерли еще раньше.