Сокрытые

– О, только никогда не ставь на это деньги, иначе задолжаешь зарплату на много лет вперед! И хватит менять тему, речь сейчас о тебе. – Он сделал знак официантке, показывая на наши стремительно пустеющие бокалы.

Я отправила в рот следующий кусочек стейка, пока он не остыл. Говорить о прошлых чувствах к Беккеру не входило в мои планы. С другой стороны, вся та история – шанс вспомнить первые, тяжелые недели работы и вместе посмеяться над давними проблемами. Почему бы и нет? Я решила сказать правду, вытянула вперед левую руку и помахала двумя пальцами перед носом собеседника.

– Дважды, если не считать мимолетных увлечений. Первый раз я влюбилась в институте. Меня выбрал самый красивый и отвязный парень на нашем курсе, представляешь, какая честь? Устоять невозможно! Мы встречались целых три года, потом он нашел другую, а через неделю уехал с ней куда-то очень далеко вслед за мечтой о лучшей жизни. Но со мной попрощаться забыл.

– Отвратительно! – Рив поморщился. – Как его звали?

– Неважно, у него больше нет имени, – отрезала я и, переходя к сложной части рассказа, почувствовала, как кровь приливает к щекам. Горло внезапно пересохло, мешая говорить беззаботно и четко, поэтому пришлось откашляться в кулак, сделать пару глотков пива, и только тогда получилось бодро, ни разу не сбившись, выпалить: – А второй раз я была влюблена в тебя, несколько месяцев страдала. Правда, смешно?

Ответа не последовало. Казалось, люди вокруг тоже притихли, застыли и ждали вместе со мной. Конечно, никто не обратил внимания на разговор двух людей в углу, не оглянулся, не присвистнул удивленно, не отвесил едкий комментарий. Все продолжали болтать о своем, шутить, спорить, произносить тосты за встречу, обсуждать дела, мировые новости и футбольные матчи, но для меня шум переполненного паба отошел на задний план, уступив место тяжелому молчанию Рива. Его не позабавило мое признание, Беккер не мигая смотрел мне прямо в глаза, и впервые за много лет я боялась даже предположить, о чем он думает.

– Б-была? – запинаясь, спросил он и еле слышно добавил: – Я не знал.

Ну конечно же не знал. Приходилось тщательно скрывать чувства и от него, и от других коллег, ведь одно неосторожное слово могло выдать меня, а Рив крайне неодобрительно относился к служебным романам, и тем женщинам, у которых хватило глупости попытаться изменить это, проявить излишнюю симпатию к нашему главному редактору, пришлось искать место в других изданиях. Да я в жизни не достигла бы своего положения, если бы старалась привлечь Беккера чем-то, кроме хорошо проделанной работы. Почуяв неладное, он бы сразу выставил меня на улицу, лишь бы избавиться от неловкой ситуации.

– Расслабься, – сказала я. – Это тебе наука на будущее: если берешь на работу наивную девчонку, будь готов к такому повороту событий. На твое счастье, с тех пор прошло много лет, а я выросла, хотя, возможно, ты не заметил.

– Да, ты выросла, – уставившись в тарелку, медленно произнес Рив совершенно чужим, глухим голосом. – Я заметил. Отлично помню тот момент. Ты шла мимо редакции вечером, одна, и улыбалась сама себе. Я раньше не видел у тебя такого выражения лица. Ты выглядела очень вдохновленной и настолько погрузилась в мысли, – он покачал головой, вспоминая, – что прошла в двух шагах от меня, а я не посмел окликнуть. До сих пор не понимаю почему: то ли не хотел разрушить иллюзию, то ли боялся тебе помешать… Но через несколько дней ты рассказала про свою книгу. Ты так стеснялась, думала, я не пойму, начну отговаривать или чего похуже… Ох, Марта, возможно, именно в тот вечер тебе пришли в голову первые идеи. Пусть это будет так, иначе все напрасно. Хотя я часто спрашиваю себя, что бы было, позови я тебя тогда.

Он замолчал и низко опустил голову. Я понятия не имела, о каком вечере говорил Рив, но от его слов стало не по себе, в груди появилось тянущее ощущение, будто бы взаимные откровения приподняли плотную завесу, за которую мы оба боялись заглядывать. «Не смей, не смей!» – захотелось мне крикнуть ему, разрушить молчание, которое смущало и тревожило, но я не смогла произнести ни слова.

– В одном Макс точно прав, – наконец сказал Рив. – Я тоже удивлялся тому, как детально прописаны герои книги. Откуда такие познания?

– О чем ты? – я медленно возвращалась из раздумий, пытаясь сосредоточиться на новой теме разговора.

– Да брось, Марта, ты же не видишь ничего вокруг, – резко бросил он. – Люди изо всех сил тянутся к тебе, а ты едва удостаиваешь их вниманием. Ты вежливая, обходительная, но это обычная маска: ты держишь всех на расстоянии, никому не можешь открыться. Сама посуди, тебя обожают читатели, друзья, коллеги, а ты будто бы считаешь это ерундой, и оценить тебя должны будут когда-нибудь потом, за гораздо большие заслуги. И лучше не тебя, а вообще, кого-нибудь другого. Ты не хочешь понять, что есть те, кто любит тебя прямо сейчас, и не все готовы ждать годами, пока наступит твое идеальное потом. Ты во всем такая, и я не понимаю почему! Тебе приходят в голову отличные идеи, а ты большую часть отбрасываешь, даже не проработав. И к себе так же относишься. Совсем не ценишь. Вот скажи, ты обратила внимание, как весь паб смотрел на тебя, когда мы пришли?

– Да, – уныло пробормотала я.

– И о чем подумала? Только ответь честно.

– Мое платье не подходит для этого места, – призналась я неохотно.

Рив удовлетворенно кивнул, наклонился вперед и постучал пальцем по столу:

– Вот именно! – он постучал еще раз. – Платье! Да людям плевать на платье, будь оно хоть самым лучшим в мире. Они смотрели на тебя, Марта! Без тебя любое платье – тряпка!

– Прекрати кричать, – зашипела я, – на весь зал слышно! Чего ты хочешь от меня? Сам знаешь: я не всегда придаю значение своим успехам, но на этот раз все куда сложнее! На этот раз мне страшно, Рив! А вдруг ничего не выйдет? Вдруг я напишу ужасную книгу и все испорчу? Вдруг тот успех – случайность, простое стечение обстоятельств? Я не собираюсь останавливаться на достигнутом, просто нужно время! Нужна идея, по-настоящему отличная идея, одна удачная мысль, а ее-то и нет.

Нервы накалились до предела. Вместо жизни мне подсунули фальшивку. Так не должно быть.

Я швырнула вилку на тарелку. И почему я оправдываюсь? Моя ненаписанная книга касается только меня и никого другого, запомни ты это, Беккер, заруби на носу и не лезь ко мне больше! А если память сбоит – запиши в ежедневник или на лоб себе приклей бумажку! Легко тебе изводить подчиненную: и работай, давай, почти без выходных, и тут же книги сочиняй, да побыстрее, а то я заждался! И полюбезничай со всякими денежными мешками, и по сторонам смотри внимательнее, когда по улице идешь, вдруг я где-то рядом, в двух шагах, а то я потом брошу вот так невзначай: «Ах, что бы у нас могло быть, давай-ка подумаем!» Ничего не могло, ты сам виноват в этом!

Рив сидел, обхватив голову руками. Я физически ощущала его паршивое настроение: воздух вокруг нас словно наэлектризовался и впивался в мое тело сотнями тончайших иголок.

– Скоро вернусь, – сказала я, поднимаясь. – Надо проветриться, иначе мы разругаемся.

Я очень злилась на Беккера, пока шла между столиками к выходу, и от этого снова разболелась голова. Что-то невыносимо кололо в самый мозг, глаза резал даже тусклый свет паба, звуки музыки и громкие голоса подвыпивших посетителей едва достигали моих ушей, сердце бешено колотилось. «Да кем он себя возомнил? – думала я, напрасно пытаясь успокоиться. – Разве можно так обращаться с друзьями или кто мы там друг другу?» Я глубоко вдохнула и сжала кулаки, сдерживая подступающие слезы, этих прозрачных предателей, подлых соленых доносчиков. Не хватало еще расплакаться у всех на виду, у него на виду. «Нет-нет, все в порядке, ничего особенного не случилось, – уговаривала я себя, – ну повздорили немного, не впервой, помиримся». Но внутри уже бушевал ураган, он разламывал меня на куски и, вовсю звеня ими как легкими осколками, уносил их куда-то вниз, под ноги, и еще ниже, в кромешную тьму. Под ней не было ничего: все уничтожил этот ураган, а взамен мне досталась лишь бесконечная черная пустота. На воздух, быстрее на воздух, нужен выход, кто-нибудь знает, где здесь выход? Здесь вообще есть кто-нибудь? Я в отчаянии обернулась, ища глазами Рива, но вместо знакомого лица увидела мощные разноцветные потоки, расползающиеся во все стороны. От неожиданности я пошатнулась, но оторвать взгляд уже не смогла, и тогда потоки начали вливаться в меня, словно в бездонный сосуд, предназначенный специально для них. Они заполняли тело изнутри, разливались по венам, встраивались в кости, облепляли кожу плотной массой, мешая пошевелиться, но я и сама тянулась к ним, жадно впитывала их и на мгновение почти перестала дышать, превращаясь в один из потоков. Его полотно показалось сотканным из прочных нитей. Каждая переливалась сотнями оттенков и находилась в постоянном движении. Нити быстро сменяли друг друга, проникая в самую глубину потока и вытекая измененными, раз за разом совершая бесконечные циклы преобразования. Я поплыла по сверкающему течению, мечтая прожить остаток дней в этом наваждении, ведь ничего прекраснее я еще не видела. Вперед, вперед, что же мелькает там, за огнями? Где-то вдалеке появился смутный силуэт хрупкой женщины в синем платье. У нее было мое бледное лицо, мои волосы, моя фигура, и почему-то я не знала никого красивее. Я любовалась ей восторженно и умиленно, сожалея лишь о том, что никогда не смогу стать хоть немного на нее похожей. Она скорбела о чем-то, а у меня сжималось сердце от бремени несчастья, хотелось громко закричать, встряхнуть ее и прогнать тяжелые мысли, но желание быстро исчезло, а внутри раскрылось ясное понимание, узнавание того, кто смотрел на меня. Эти нити шли от Рива, а я видела мир его глазами. Все тут же встало на места. Волна чужой внутренней силы накрыла меня с головой, и я возликовала, упиваясь ею. Я веселилась и смеялась в голос, но не слышала ни звука. Ощущение силы внезапно пропало, теперь во мне мощно пылал гнев: Рив злился и на меня, и на самого себя, но это быстро затерялось среди вереницы лиц, проносящихся мимо. Кто они такие? Может быть, я влезла в воспоминания Рива, а может, это гости паба, сидящие вокруг, но постепенно лица сменил яркий свет. Что-то пряталось в нем! Что-то очень сильное, долгое время тщательно запрятываемое в такие глубины души, что само его существование превратилось в постоянную борьбу с железной волей Рива. Я улыбнулась: сейчас-то Беккер проигрывал, а его тайна изо всех сил рвалась на свободу. С каждым мгновением свет разгорался все ярче и быстрее, как лесной пожар на ветру в жаркий день. Я не могла разобрать смысл видения, тянулась дальше, беззвучно крича: «Отпусти, отпусти, Рив, покажи мне», – и погружалась все глубже и глубже в бесконечность чужой сущности. Мне казалось, еще немного – и я смогу ухватиться за нужную ниточку, распутать ее, пройтись по ней невидимыми пальцами, и тогда наконец-то узнаю, кто же такой Рив Беккер.

– Марта, Марта, очнись! – раздалось где-то поблизости.

Меня настойчиво звали по имени, возвращая в реальность. Сверкающие нити тускнели, гасли одна за другой, становясь пепельно-серыми, и растворялись в проявляющихся очертаниях обстановки паба. Я зажмурилась, открыла глаза, опять зажмурилась. Я делала так снова и снова, чтобы избавиться от пелены, застилавшей взор, прежде чем поняла, что Рив стоит напротив и трясет меня за плечи.

Рядом крикнули:

– Вытяжку включите в кухне, задымили все!

Я схватилась рукой за голову, пытаясь унять боль. Она в самом деле потихоньку уходила, глаза снова привыкали к свету. Рив осторожно повел меня к нашему столику.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Всегда в порядке, – выдохнула я и окончательно пришла в себя. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты мне скажи! Застыла посреди прохода, еще немного, и упала бы в обморок. – Беккер немного отодвинулся и критически осмотрел меня. – Давай-ка съездим к врачу, это не нормально!

– Нет-нет, все в порядке, – снова заверила я его, – просто голова закружилась, здесь довольно душно. Нужно побыстрее выйти на воздух. Я, пожалуй, прогуляюсь до дома. Созвонимся завтра.

Больше всего мне хотелось побыть одной, хорошенько обдумать и записать произошедшее, но Рив не торопился отпускать меня.

– Идем вместе, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Не хватает еще искать тебя по больницам!

Он оглянулся в поисках кого-нибудь из официантов, но все они обслуживали другие столики.

– Побудь здесь, – попросил Рив. – Я же могу оставить тебя на пару минут, правда?

– Конечно. – Мне удалось выдавить из себя подобие улыбки. – Куда же я денусь?

Когда Рив ушел, я надела пальто и тяжело опустилась на стул, стараясь собраться с мыслями. Мне это привиделось или такое в самом деле возможно? Однажды газета отправила меня брать комментарий у человека, который утверждал, что умеет видеть ауру. Я тогда планировала провести с ним не больше десяти минут, но в итоге прослушала целую лекцию. Сначала он с упоением рассказывал о себе и о своем искусстве, а потом принялся восторгаться цветом моей ауры – ярко-золотистым, перемешанным с синим. Мой собеседник вел себя очень странно: то впадал в исступление, вопил и тряс руками перед лицом, то еле слышно бормотал, забившись в угол комнаты, поэтому я решила не поддаваться на его попытки прославиться за счет газеты и ни на секунду ему не поверила. Вот бы снова встретиться с ним: теперь-то я смогу придумать вопросы получше и моментально выведу лжеца на чистую воду. Но если допустить, что тот человек говорил правду, то все бесполезно: наш опыт слишком различается. Сверкающие нити не давали покоя, и, сидя на своем стуле, я тихо застонала от желания снова увидеть, снова почувствовать их.

Рив тронул меня за плечо и подал руку, помогая подняться. Мы вышли из паба и не спеша направились к моему дому, благо идти предстояло недалеко. Свежий октябрьский ветер дул нам в лицо; я чувствовала, как он лохматит волосы и, забираясь под расстегнутое пальто, треплет легкую ткань платья. Казалось, прошла от силы пара-тройка часов с момента, когда я вышла из дома, но, судя по тому, что кроме нас на улице почти никого не было, наступила глубокая ночь. Тишину нарушал только стук моих каблуков по асфальту да шум редких автомобилей, проезжающих мимо. Очередной порыв ветра подхватил с земли опавшие листья и, кружа, понес их вдоль дороги, раскидывая в стороны, словно маленький ребенок игрушки. Я глубоко вдыхала прохладный воздух, радуясь про себя, что этот странный день заканчивается, а Рив поддерживал меня под локоть, думая о своем. Мы больше не ссорились. Надолго ли?

– С Колманом пока ничего не решено, – внезапно произнес Рив. – Его деньги могут сильно помочь, но лично ему я не доверяю.

– Почему? – спросила я с напускным равнодушием и для убедительности пожала плечами.

– А все слишком гладко получается, – начал объяснять Рив после небольшой паузы. – Есть один проект. Пока не могу тебе всего рассказать, но инвесторов ищу давно. Макс сам вышел на меня. Он очень заинтересовался идеей, расспрашивал о том о сем, вникал в планы… Мы договорились встретиться за ужином, и он привел туда своего делового партнера Веро́нику, ты видела ее в ресторане. Они сходу начали расписывать мне шикарное будущее, трясли контрактом. Это и смущает. Ну не верю я в такие смелые прогнозы! Когда люди обещают золотые горы и просят не волноваться, значит, жди подвоха. Поэтому я пригласил их к нам сегодня пообщаться в неформальной обстановке, понимаешь?

– А зачем они вообще нужны? Разве дела идут плохо? – спросила я.

– Нет, за газету можно не беспокоиться. Но что ты думаешь про Колмана, когда не злишься на его вранье?

Я не верила в удачу и полностью разделяла подозрения насчет излишнего энтузиазма в делах. Оскорбленная женщина внутри рвалась в красках описать, насколько отвратителен наш потенциальный инвестор, но в ее суждениях так и не появилось ни капли объективности. К тому же вопрос мне был задан скорее риторический, поскольку Беккер привык разбираться с проблемами самостоятельно, а не слепо следовать чужим советам. Но уж если сомневался он, самый решительный человек среди моих знакомых, значит, дело дрянь.

– Знаешь, – медленно начала я рассказывать о том, в чем немного разбиралась, – идея «Темноты» не пришла ко мне в один момент. Сначала замысел должен родиться где-то в подсознании, совсем неуловимый, легкая, почти прозрачная дымка, ты даже не заметишь ее.

Рив усмехнулся, но промолчал.

– Потом, – продолжила я, – в голове будто бы случайно мелькнет короткая мысль, но не успеешь ее обдумать – раз, и она исчезает. Возможно, со временем она возникнет снова, даже застрянет колом в мозгу, но только если ты за нее ухватишься, если начнешь развивать, добавлять детали, раскрашивать во все цвета радуги, она выльется во что-нибудь стоящее. Или не выльется, тут уж как постараешься. Представь себе цветок: сначала ты должен посадить семечко, поливать его, дать ему время прорасти, а потом увидишь маленький побег. Тут тебе понадобится еще сильнее сконцентрироваться и тщательно заботиться о нем, иначе он погибнет. И если ты все сделаешь правильно, твой побег окрепнет, подрастет, даст листья, бутоны, которые в конце концов, когда придет их время, развернут лепестки и раскроются своей красотой в награду за труды. Это относится не только к цветам: любая идея, любое решение должно подрасти, созреть или окончательно умереть. Все, созданное человеком, прошло долгий путь. Даже эта дорога и автомобили на ней, здания вокруг, тротуары, фонари, – они ведь тоже когда-то были маленькими идеями, которые сумели выжить в чьей-то голове.

Рив не ответил, лишь крепче прижал к себе мой локоть, тщетно стараясь подстроить широкие шаги под неудобную для него женскую походку. Он сосредоточенно глядел вдаль, а там, за перекрестком уже показалось начало Подвижной улицы. Едва мы приблизились к ней, тучи уронили на Лардберг тяжелые капли, вынудив усталых пешеходов поторапливаться, но никому не оставив достаточно времени, чтобы добраться домой сухим. Дождь усиливался слишком быстро, подхваченные ветром струи нещадно захлестали по городу, очищая его от грязи, сбивая с деревьев мелкие скользкие ветви и стареющую листву прямо на головы бегущим. Подняв до колен подол платья, я тоже помчалась вперед, зачерпывая туфлями холодную воду, рекой текущую по асфальту. Рив рванул за мной, догнал в мгновение ока и тут же провалился одной ногой в какую-то незаметную, но глубокую яму, едва не потеряв ботинок. Тогда мы признали поражение, оставили попытки обогнать потоп, а спрятавшись наконец под козырьком нужного подъезда, оба, не сговариваясь, завопили прямо в стену дождя, перекрикивая друг друга, приветствуя стихию, поклоняясь ее мощи в первобытном экстазе людей, встретивших силу, которую потом они назовут своим богом. Мы радовались ливню горячо, бесстыдно, будто долгие годы провели в пустыне, хотя внешне представляли довольно жалкое зрелище. Верхняя одежда промокла насквозь, обувь громко хлюпала, намекая, что готова вот-вот развалиться, и это вызывало у нас приступы безудержного хохота.

Внезапно посерьезнев, Рив наклонился ко мне и сказал:

– Я даю один месяц, всего один, но ты вырастишь свою идею. Я не буду беспокоить тебя работой, с завтрашнего дня оформим оплачиваемый отпуск. Ровно через месяц ты придешь ко мне и покажешь наброски новой книги. Пусть это будет несколько глав, отдельные диалоги, хотя бы простой план, но ты их принесешь. Иначе можешь считать себя уволенной.

Я не поверила в угрозу, но для Рива самолично предлагать кому-то отпуск было сродни жертвоприношению – исключительной мерой во имя чего-то большего, и от благодарности он ожидаемо отмахнулся.

– Это не от доброты душевной, не надейся. Пообещай, что именно я буду представлять твои интересы в издательстве. Поверь, я справлюсь. Не хочу стоять в стороне, пока ты работаешь с кем-нибудь другим.

Зачем-то он дотронулся до моей щеки, заставив смутиться и опустить глаза.

– Да, обещаю, – пробормотала я, – ты будешь представителем!

– Значит, решено.

Он резко притянул меня к себе и поцеловал в губы, скрепляя уговор. Вода, стекающая с его волос, капала на мое лицо, прочерчивая тонкие дорожки к шее. Между нами двоими начали появляться никому кроме меня не видимые нити. Их сверкающий танец завораживал, я не могла оторваться от человека, которому они принадлежали, да и не понимала, зачем нужно отрываться, если мир накрывает плотная пелена тумана? Через такую чужим не пробраться, только свет нитей пульсировал в ней, то исчезая, то вспыхивая вновь.

– Один месяц, Марта! – прошептал Рив и побежал прочь по улице.

Глава вторая

Остатки видения протянулись вслед за Ривом легкой дымкой, а потом окончательно растворились в ливне. Я поднялась в свою квартиру, сняла в прихожей мокрые туфли и пальто. Из кармана выпала забытая статья; я порвала ее на кусочки и подбросила вверх к потолку. Отправлю Риву файл по электронной почте, пусть отредактирует его или, не открывая, удалит. А может быть, и пальцем не пошевелю: у меня отпуск! Платье прилипло к ногам и мешало двигаться; я с трудом вылезла из него, да так и оставила валяться на полу, подниму завтра утром, или послезавтра, или через неделю. Кого оно теперь волнует? У меня отпуск! Я надела любимую пижаму и без сил упала в кресло, стоящее в гостиной. Впереди был целый месяц, который мне предстояло посвятить книге: я уже представляла, как провожу часы, полностью погрузившись в работу, как разворачиваю удивительную историю день за днем, страницу за страницей, слово за словом. Ее герои пока не имели имен, характеров и лиц, но постепенно оживали в моей голове, застенчиво перешептываясь не слышными постороннему уху голосами. Месяц, у меня есть месяц! Есть все, о чем я мечтала сегодня утром: возможность и время. Неужели я не найду, о чем писать, за целый месяц? Найду, конечно! В столе лежит столько набросков, заметок, незаконченных рассказов… а еще на губах до сих пор ощущается поцелуй Рива. Пожалуй, за месяц я смогу забыть это недоразумение.

Не знаю, кто придумал мое кресло, но его конструктору нужно вручить медаль за безграничную любовь к людям; кресло создали для того, чтобы кто-то лежал в нем и лениво размышлял, не отвлекаясь на боли в спине или затекшую шею. Когда зазвонил телефон, я нехотя приподнялась и перевела взгляд на стену: часы показывали одиннадцать вечера. Еще даже не ночь! Для звонков поздновато, но телефон не унимался. Пришлось подойти к аппарату и снять трубку.

– Алло, – сказала я, с трудом подавив раздражение, но звонкий голос на другом конце провода тут же привел меня в чувство.

– Привет, моя Эм! – Джилл почти кричала, стараясь заглушить фоновый шум и разговоры. – Наконец-то ты дома! На мобильный принципиально не отвечаешь, да?

С Джиллиан Флеминг мы дружили с самого детства. Еще девочками мы вместе носились по улицам Калмси, ходили в одну школу, доверяли друг другу все наши секреты и однажды, разрезав указательные пальцы кухонным ножом, на крови поклялись никогда не расставаться. Давным-давно нам показалось несправедливым, что ее имя сокращается, а мое нет. Мы немного поломали головы, перебирая разные варианты, а потом Джилл обратила внимание на подпись в моей тетради «Принадлежит М. Кержес» и расхохоталась. Так появилась Эм – первая буква от Марты.

Когда мы учились в старших классах, родители Джилл погибли в автокатастрофе, поэтому ей пришлось перебраться в Лардберг, к тетке, которую она хорошо знала и любила. Однако совместная жизнь не задалась: девочка-подросток безумно горевала, оставшись сиротой, а опекунша категорически не желала заниматься воспитанием чужого ребенка и, едва племяннице исполнилось восемнадцать лет, попросила ее съехать. Больше они не виделись. Распрощавшись навсегда с последним членом своей семьи, Джилл поселилась в студенческом общежитии от университета, в котором изучала право, а вечерами подрабатывала, составляя шаблонные документы для одного адвоката. Он-то и предложил ее кандидатуру на вакантное место помощника юриста в компании, где работал сам. Джилл переехала в квартиру поближе к офису и трудилась не покладая рук, твердо решив добиться успеха. Бумажная работа в четырех стенах наскучила ей быстро, поэтому, сдав выпускные экзамены, Джилл взялась вести дела о расторжении брака.

Подруга часто сетовала, что люди совсем перестали бороться за любовь и сдаются, едва появляются первые трения и разногласия. Она не понимала, как можно просто взять и выбросить время, проведенное вдвоем, словно оно ничего не значило, или расставаться второпях, перебрасываясь оскорблениями, швыряясь вещами и уничтожая неокрепшие чувства ненавистью. Джилл не оправилась от потери родителей и в память о них старалась спасти всех, до кого могла дотянуться, а работа адвокатом здорово ей в этом помогала. Встречаясь с клиентами, она каждый раз надеялась залатать брешь в чужих отношениях и тем самым подарить детям шанс вырасти в полной семье, иметь маму и папу. Иногда план спасения действительно срабатывал, что, разумеется, не очень нравилось руководству Джиллиан: все же платили юристам за участие в судебных процессах, а не за счастливый финал. Но Джилл в такие моменты преисполнялась значимостью, и это ощущение ее словно окрыляло. В ответ на претензии коллег она лишь загадочно улыбалась и ловко расписывала плюсы мирного исхода дела, подтверждая свои слова следующим удачно заключенным контрактом. Слухи о честной девушке, которая не стремится выжать побольше денег из чьего-то несчастья, затягивая бракоразводный процесс, а наоборот, возвращает в семьи гармонию, разлетались по Лардбергу и приносили компании новых клиентов.