Веря в сказку

– Огонёчку? – вопрошает Горчаков.

Князь садится у самого края, свешивает ноги. Сигарету, зажав между пальцами, протягивает корешу. В темноте щёлкает зажигалка.

– Андрюха, – подзывает Князь и делает долгую, жадную затяжку.

Горчаков деланно надламывает брови.

– Что угодно, князюшко?

Князь с успокоением выдыхает.

– Будь любезен, – он переводит вниз на кореша взгляд. – Свистани-ка сюда Охотника.

Барсук оступается, подворачивает лодыжку, шипит от боли. Кто-то шикает на него, говоря не шуметь.

– Охотника? – Горчаков неохотно встаёт спиной к постаменту. – А что его свистеть? Вон он.

Даже Бульдозер недоверчиво оглядывается назад вместе с толпой, встречая вышагивающего вперёд Охотника: долговязую тень, беззвучно ступающую разваливающимися кедами по сухой плитке. Чёрный капюшон и спутанные провода наушников, плющом вырастают из груди между замком распахнутой куртки. За спиной – чёрный рюкзак.

Охотник. Мутный пацанчик, о котором никто ничего толком не знает. Имя своё не говорит, фамилию тем более. Шепчутся, что он один по жизни, ночует где попало, чаще шастает по заброшкам. За бабки мог любую грязную работёнку провернуть. Звать его стали Охотником после того, как один любопытный тип решил умыкнуть у него какую-то вещицу. А там, на тряпке, нашивка «Охотников».

С тех пор кличка «Охотник» и приклеилось.

Князь вскидывает подбородок, глядя на подошедшего парня сверху вниз. Продолжая втягивать дым, бормочет, не вынимая сигарету изо рта:

– Здарова.

Охотник молчит, глядя на Князя исподлобья.

– Правильно, – одобряет его мрачный настрой Князь. – Давай к делу сразу. Зимовцева знаешь?

Охотник лениво закидывает голову. Под капюшоном мелькает чёрная маска, закрывающая нос и рот.

– Знаешь, – сам себе отвечает Князь. – Тогда вот тебе, брат, заданьице.

Барсук в немом ужасе смотрит на этих двоих, не в силах ни удрать прочь, ни отвести взгляда.

Князь, с зажатой в зубах сигаретой, наклоняется к Охотнику.

– Сотри этого клопа безродного, чтобы духом его даже не пахло.

Барсук хрипло дышит – мандраж сжимает горло, будто петля.

Охотник стоит неподвижно, совсем как статуя. Над площадкой повисает тяжёлая тишина.

Барсук судорожно вцепляется в куртку, там, где под тканью колотится, утопая в холодном поту, трусливое сердце.

Наконец, Охотник коротко кивает. Разворачивается и, не торопясь, идёт прочь. Пацанчики, будто вода перед айсбергом, расходятся в стороны, заплетаясь в собственных ногах, лишь бы не задеть Охотника.

Барсук резко срывается с места.

«Зимовцев! Как же так, а?! Я ж тебе говорил, сто раз говорил! Ты же не слушал! Зимовцев, да мне ж вместе с тобой хана, если…»

Мысли путаются, но ноги сами несут прочь. Барсук бежит во тьму, сквозь хлещущие его по лицу острые ветки.

Охотник, не спеша, уходит прочь. Все, кроме удирающего в темноте Барсука и делового Князя, смотрят ему вслед.

С ветвей скрюченных деревьев срывается чёрное облако ворон. Птицы с криками взмывают в небо, унося с собой остатки ночного покоя.

***

– Апчхи! – Кирилл забрызгивает слюнями Макса.

В этот момент Макс, измученный после дежурства, понимает, что сейчас он рванёт, как петарда на школьной перемене.

– Рот затыкай, недоумок, когда чихаешь!

– Сорян, – Кирилл пальцем подтирает себе нос. – Вспоминает, наверное, кто-то…

– Да кому ты нужен тебя вспоминать!

Кирилл поудобней устраивается рядом на диване. Спрятав одну ногу под себя, он протягивает брату фотки на мобильнике.

– Чё это? – недоверчиво вопрошает Макс

– Фотки со спектакля.

Макс удивлённо заглядывает в мобильник, начинает судорожно листать пальцем по сенсорному экрану.

– Чё за… какой спектакль? Ты где? Кто это?!

Кирилл вынимает у брата из-под мышки припрятанную пачку чипсов. Тут же начинает, прямо из пачки, сыпать себе в рот.

Макс склоняется над мобильником, чуть носом уже не листая дальше.

– Почему на этих фотках ты избиваешь мальчика?!

– Я не избиваю! Он просто фоткаться не хотел, – смачно пережёвывая, возмущается Кирилл.

Макс как-то странно косится на брата.

– Ты где шлялся? Почему я не знал?

На телефоне высвечивается фотография, где изображена компания в объятиях – Кирилл, какая-то жирная девка в очках, тощий, полуголый мальчонка и серая невзрачная малолетка.

– Кто это? Что это за полуголый дрыщ? – Макс тычет пальцем в Фунтика.

Кирилл любопытствующее заглядывает в мобильник, чтобы понять, о ком идёт речь.

– А-а… это мой друг – Фунтик.

– Чё? Ясно, спокуха… а это чё за баба?

– Это Утя.

– Утку играла что ли?

– Нет, – Кирилл качает головой, роняя из приоткрытого рта крошки.

– Ни черта непонятно, но очень интересно. Ну а это кто?

Кирилл радостно улыбается от уха до уха.

– А это моя Варя.

Беги и прячься

Днём один мальчик принёс Стасу игровую приставку. Старую пластмассу, пиликающую на последнем издыхании и не сто́ящую ни гроша.

– Зачем тебе деньги? – спросил Стас.

– Маме они очень нужны, а я в это больше не играю, – пожал плечами мальчуган. – Дяденька, пожалуйста, возьмите это. Если хотите, можете играть в неё. Только заплатите.

Взгляд ребёнка смотрел на него с угрюмой решимостью из-за стола.

– Чёрт с тобой.

Обычно работникам запрещено пользоваться залоговым имуществом, но, разумеется, под любой камерой имеется «мёртвая зона». Стас дожидается, пока мальчик закроет за собой дверь, не спеша, доедает свой обед и откатывается на стуле подальше в угол, за небольшой шкафчик. Включает принесённую приставку и начинает без особой радости нажимать кнопочки.

Когда Стас пытался устроиться на работу, идея пойти в ломбард возникла благодаря случаю. Он просто курил у входа в закусочную, когда к нему прицепился какой-то нервозного вида старик.

– Молодой человек, вам случайно, работа не требуется? Я погляжу, вы сильный, здоровый… Да не горячитесь вы так, я разве похож на мошенника?!

Старик, верно, оказался не просто подозрительным работодателем. Как потом выяснилось, до этого его уже успели вычислить в ограблении собственного ломбарда – он пытался обвинить товароведов, с целью заполучить страховку. Дело удалось замять, каким-то чудотворным образом, но вот только все прочие работники, возмущённые столь гнилым раскладом, поспешили, все как один, уволиться. Никто больше не желал просиживать задницу в этом бедном, пустом ломбарде, где сам директор, того гляди, возьмётся грабить своих сотрудников. Ещё и за столь скупую плату терпеть весь этот сумасшедший дом…

– Требуется, – сказал тогда Стас.

Вначале Стасу думалось, что его, даже этот погорелец несчастный пошлёт на все четыре стороны. Без высшего образования, с сомнительной кипой бумаг за пазухой – кому такой тип нужен за кассой? Нет, пронесло. На собеседовании присутствовал лишь какой-то странный человек, назвавшийся психологом, да сам «директор». Вместо чёткой конкретики, Стаса просто поспрашивали о личном отношении к наркоманам, алкашам и пожилым неуравновешенным дамам, а затем и вовсе бесплатно отослали на трёхдневную стажировку. Не успел Стас даже напрячься, как следует, как его уже назначили техником – оценщиком всякой рухляди. А по приходу в ломбард директор, словно щедрый султан, лихо повысил его в ранге – универсал. То есть, чего бы в ломбард ни притащили, всему Стас должен отсчитать цену.

Вот так он и зажил, как человек. Мизерная зарплата, спартанские условия – Стас был благодарен и такому повороту. И как спустя пару месяцев работы понял для себя он сам, работа в этом облезлом ломбарде подходит его нынешнему положению как нельзя лучше. Это работа скорее для одиноких. Для таких, как он.

Ненормированный график, внезапные вызовы – Стасу, живущему одному в съёмной квартире, такая перспектива сидеть на заду ровно, но в другом месте – самое то. А уж если взять в расчёт посетителей, каждый раз норовящих устроить потасовку, так вообще на скуку жаловаться не приходилось.

По правилам – в ломбарде работало хотя бы трое человек, в том числе и охранник. Но обычно Стас дежурил в одиночку, вешая на себя все обязанности. Иногда, конечно, появлялся из ниоткуда и дядя Толя, и они куковали в коморке уже вдвоём. Но такое случалось очень редко.

Сегодня дядя Толя не возникал. Суверенный Стас съел обед без него. Из посетителей – двое алкашей и мальчишка с приставкой. На часах – полшестого.

Приставка в руках Стаса издаёт заунывный стон и тухнет.

«Превосходно», – Стас откидывает назад голову. – «Почти прошёл уровень…»

Взгляд его медленно отводится в сторону; вот на потолке одинокая камера, еле заметный красный огонёк под ней – что значит, ещё работает. Подвесной потолок около неё вмят, нужно поправить. Иначе вмятая «клетка» портит общий ряд.

Стас поднимается со стула, прячет сломанную приставку в карман куртки. Берёт стул под мышку и плетётся на середину комнаты. Встаёт ногами, вытягивается во весь рост. Прежде чем задрать руки над головой, окидывает любопытствующим взглядом помещение.

Тесная комната, заставленная старой, поломанной мебелью. В первые дни Стас ещё как-то пытался прилаживать к раздолбанным тумбочкам отваливающиеся дверцы, но совсем скоро психанул и оторвал их насовсем.

Помещение заставлено различным барахлом: часы, дешёвые статуэтки, монеты, иконы, лампы, глобусы, самовар и даже чьё-то ворованное колесо. Ломбард больше походит на свалку.

Ближе к дальней стенке, у двери в коморку (комната сотрудника), придвинут массивный деревянный стол. На нём кичливо сдвинут к краю самый настоящий канделябр, только электрический.

Пол под ногами вздут, при ходьбе неприятно скрипит подошва. Стас пытался застелить проход старым ковром, но ему только влетело от директора.

Стас хмуро смотрит на камеру. Если директору взбредёт в голову проверить запись за сегодня, то его явно насторожит, что это физиономия Стаса делает так близко от камеры. Не спереть ли чего вздумал?

Стас ещё какое-то время таращится в объектив, а затем смело приближает к нему ноздрю.

Жалко звенит колокольчик над входом, и Стас едва ли не хватается за камеру на потолке, стараясь не грохнуться.

– Добрый… вечер, – он заставил себя вспомнить об учтивости.

На него снизу вверх смотрит женщина. Весь её изморённый вид явственно свидетельствует о её тяжёлом состоянии. Исхудалое лицо с запавшими щеками, мокрые, обезумившие глаза. На седые, спутанные волосы кое-как намотан платок. Тощие руки, дрожа, сжимают на груди какую-то вещицу. Стасу уже приходилось не раз и не два видывать несчастных женщин, ищущих последние деньги, но никогда прежде он не видел в их глазах столь необычного ужаса пред сделкой…

– Вам что-то нужно?

Женщина беспокойно оглядывается, её взгляд мечется по сторонам, будто она высматривает кого-то среди рухляди.

Может, у неё с головой не всё в порядке?

– Когда крылья устанут биться о стекло, отдай клевер в когти ворона, – голос женщины звучит тихо, будто вот-вот угаснет насовсем.

– Прошу прощения, что?

– Вы здесь один?

– Почему вас это интересует?

– Мне нужно… отдать. Избавиться. За сколько вы возьмёте у меня это?

Стас спускается со стула.

– Присаживайтесь, – указывает на место за столом.

Женщина колеблется.

– Садитесь, – настаивает Стас. – Чаю хотите?

– Нет, благодарю.

Стас садится за стол, размышляя, доставать ли лупу для более умного вида.

Пока он смотрит на закрытый ящичек, где покоится лупа, женщина присаживается напротив. На стол с глухим шорохом ложится серебряная цепочка. Бледная ладонь, накрывающая вещь, отводится назад, открывая на свет настольной лампы карманные часы.

Стас спокойно берёт часы и взвешивает на ладони.

– Серебро?

– Нержавеющая сталь.

Стас удивлённо смотрит на женщину, всем своим беспокойным видом выражающую желание поскорее убраться из ломбарда. На неё словно давят стены этой помоечной конуры.

– По мне, так серебро, – осторожно глядя на клиентку, настаивает Стас.

Женщина судорожно соображает.

– Н-нет, что вы, это дешёвая подделка. Купила на рынке. Внутри сломанные часы.

– Они не открываются, вы в курсе?

Стас сильнее втыкает ноготь в проём между створками часов.

Женщина горестно усмехается:

– Видите, никакой ценности…

– И вы хотите, чтобы я дал вам за это денег?

Женщина бледнеет, становясь похожей на труп. Обескровленные губы без макияжа тянутся в нервной улыбке.

– Вы должны это забрать.

– Чего вы боитесь?

Женщина вздрагивает, словно её внезапно схватил за шиворот человек, прихода которого она так боялась.

– Боюсь, что вы не дадите мне денег.

Стас закрывает ладонью рот, какое-то время молчит, лениво перебирая в голове мысли по поводу происходящего.

– Вы сумасшедшая?

– Не знаю.

– Ясно. Тогда берите и уходите.

– Что?

– Берите деньги и уходите.

Женщина раскрывает рот, жилки на тонкой шее подрагивают.

– Сколько вы дадите?

– Рублей шестьсот, – Стас прячет часы в стол. – Извините. Это всё, что я могу вам выдать.

Женщина сглатывает, в её нервном движении заметна расторопность.

– Да-да, спасибо вам. Спасибо. Вы не представляете…

– До свидания.

Женщина смахивает со стола грязные купюры и поспешно начинает отходить в сторону выхода.

– Молодой человек, спасибо вам.

– Работа.

– Да, я понимаю.

Открыв дверь, женщина замирает на пороге.

– Молодой человек…

Стас отнимает взгляд от сломанной приставки, которую он достаёт из кармана, чтобы выбросить.

– Мне жаль, – роняет женщина и, виновато опустив взгляд, юркает за дверь.

Стас, вместо того, чтобы выбросить приставку, кладёт её в ящик – будет время, попробует починить. Берёт снова стул, ставит посередине комнаты, встаёт на него.

Эта женщина не из тех, что приходили в это место раньше. Пальто из кашемира, шёлковый синий платок, кожаные сапоги. Запах дорогих духов. Весь её измученный вид не срывал с неё всех этих вещей. Часы? Что за ерунда, он сразу понял, что это серебро, так зачем утверждать обратное?

Просто очередная сумасшедшая. С такими лучше не спорить.

Стас опускает руки, смотрит в камеру.

Мигает красный огонёк.

Почему эта женщина сказала, что ей жаль?

Огонёк тухнет. Камера сломалась в очередной раз.

– Вот чёрт…

***

Кирилл прячется за углом коридора, но всё равно отчётливо слышит разговоры взрослых. Страшный дяденька в белом халате стоит к нему спиной, и мальчик видит жидкую грязь, стекающую с его сапог на ковёр.

Врач не разулся на входе, но Кириллу кажется, что грязь стекает с его белого халата.

– Муж её скоро приедет?

– Боюсь, он не сможет…

– Печально.

Кирилл хочет прорваться в мамину комнату, но на входе стоят страшные люди. Они не пустят его, отпихнут. А если они начнут кричать на него, то их крики услышит мама. А он не хочет её расстраивать. Маме и так слишком плохо.

Из родительской спальни выбегает Макс.

– Максим! – крик тёти Лены.

Макс видит притаившегося в испуге Кирилла, решительным шагом идёт к нему. Кирилл ждёт, что брат его стукнет.

– Пошли, – вместо толчка Макс тянет Кирилла за руку.

Они бегут по коридору, за ними гонятся голоса. Макс толкает Кирилла в отцовский кабинет, забегает следом и запирает дверь изнутри.

– Хватит создавать нам проблемы! – Макс не успевает отойти, как в дверь начинают громко и страшно стучать. – И кто разрешал вам входить в отцовскую комнату? Живо отперли дверь!

– Максимка, открой, будь хорошим мальчиком. Ты расстроен, я понимаю…

– Когда уже Зимовцев приедет?

Кирилл в ужасе забивается в угол. Шторы задёрнуты, в воздухе витает запах бензина с улицы. У окна стоит письменный стол с выключенным из розетки компьютером и документами.

– Макс? – зовёт Кирилл, чувствуя, как начинает жечь глаза.

– Не реви.

Макс садится под шторами. Кирилл подползает ближе и удивлённо видит брата на семь лет старше, забившегося в угол и яростно сжимающего кулаки. Лицо Макса мокрое от слёз. Кирилл не выдерживает и начинает плакать вместе с ним.

– Я сказал тебе, не реви!

– Мне страшно. Я хочу к маме.

– Она ушла, её больше нет.

Кирилл обхватывает коленки.

– Но она же болеет. Ей нельзя на улицу.

– Тупой дурак, – Макс срывается, бьёт Кирилла по ноге. – Какой же ты тупой. Она умерла? Ясно тебе? Умерла!

Кирилл не чувствует горя, лишь страх. В его мире мама могла просто исчезнуть на работу, в магазин или в соседнюю комнату, но она всегда возвращалась.

Он не знает, что такое «умерла».

– Что это значит?

– Это значит, что теперь мы с тобой никому не нужны.

За дверью слышатся голоса. Вернулся отец.

– Пап! – зовёт Кирилл, не смея покидать брата. В этот момент ему кажется, что на всём белом свете не осталось больше никого, кроме них двоих, запертых в кабинете. Выбежать к отцу прямо сейчас значит навсегда разорвать эту связь с братом.

– Это всё из-за него, – задыхается Макс, сжимая кулаки. – Она умерла из-за него. Если бы он был рядом, она бы не ушла. Ненавижу его. Ненавижу. Лучше бы он умер вместо неё.

– Макс…

– Клянусь, что когда я вырасту, я стану лучше его. Лучше во всём.

Кирилл молчит. Он ничего не понимает и понимать не хочет. Он просто хочет быть рядом с мамой.

– Почему его не было рядом? – Макс последний раз утирает со щеки слёзы. – Почему всё время работа? Я стану милиционером и докажу всем, что это он виноват! Мама умерла из-за него. Я докажу. Слышишь, тупой дурак? Тебе тоже докажу.

Кирилл кивает, чувствуя, как в горле зреет ком.

***

– Проснись, чувырло!

Кириллу в голову летит грязный тапок. Тяжёлый, с чёрной подошвой, он ударяет прямо в лоб, оставляя пыльный след.

– Сдурел, придурок?!

– Ты кого мне тут придурком назвал, тварь неблагодарная?! Твою налево, меня в участок вызывают. Я погнал!

– Оставь мне денег!

– Ага, размечтался. И ответь уже на телефон, два часа гудит, задолбал!

Кирилл потирает лоб, куда прилетел тапок, потом шарит рукой по карманам мятых домашних штанов. Мобильник выскальзывает из руки, падает на одеяло, тихо вибрируя, как полумёртвый жук. Кирилл трёт слипшиеся за время сна глаза, вчитывается в экран:

«4 пропущенных от – Овечка»

«13 пропущенных от – Барсук»

Экран снова мигает, и телефон заикается новым виброзвонком. Кирилл прожимает зелёную кнопку и подносит мобильник к уху.

– Алё?

Метель

Что-то бьётся внутри, словно рвётся наружу. Затянута кровью вечерняя стужа.

Обрывками плоти стелются тени. Замётан мой след бурым хвостом метели.

Варины записки, стишок

– Стас! У тебя температура 38.5!

– Разве?

Варя в ужасе смотрит на брата.

– Немедленно ляг!

– Всё в порядке.

– Ложись!

Варя поспешно кладёт градусник на стол, хватает Стаса за руку и тянет в сторону дивана. Измученный температурой, Стас покорно следует за ней, но вдруг спотыкается об ковёр, тормозит. Варя успевает лишь тоскливо взвизгнуть, озвучивая его недолгое падение.

– Всё под контролем, – заплетающимся языком ответствует вальяжно Стас, пытаясь взобраться на диван.

– Неужели ты не чувствовал, что тебе плохо? – Варя пытается подступиться к нему, чтобы помочь «одолеть» диванную вершину.

– Я в порядке.

Стас вминается лицом в сиденье дивана. Варя в растерянности смотрит ему в затылок.

– Ты заснул? – она присаживается рядом на корточки.

– Никак нет, – ответ тонет в диване.

Варя выпрямляется, оглядывает комнату в поиске покрывала.

– Где у тебя лекарства? – спрашивает она, устремляясь к креслу, на котором брошен плед.

– Без лекарств нормально. Просто спать надо.

Варя пессимистически глядит на размякшую «тушу» Стаса.

«Специально, как Йода заговорил, или это у него от жара?»

Она возвращается к дивану и бережно накидывает на брата клетчатый плед. Стас пытается привстать, но передумывает, и просто устало переворачивается набок. Тогда они встречаются взглядами. Стас смотрит на Варю угрюмыми, слезливыми глазами. Будто обижен на весь мир за то, что тот шандарахнул его болезнью.

– На кухне лекарства? Где? – растроганно спрашивает Варя.

Стас молчит, думает о своём.

– Так и будем в гляделки играть? – пытается злиться Варя. – Будешь так придуряться, скорую вызову!

– Не вызовешь, – насупившись, бормочет Стас.

– Всё, хватит. Безобразно себя ведёшь! Я звоню!

– Лекарств дома нет.

Варя вздыхает. Сейчас ей больше всего хочется погладить Стаса по голове, но этим температуру не сбить. Она ведь не знахарь-экстрасенс из телешоу.

– Совсем нет?

Угрюмый взгляд брата говорит всё без лишних слов.

Варя бежит на кухню, хватает чайник – пустой, нужно кипятить. Коробочки из-под чая пусты.

– Да как ты так живёшь-то? – Варя ставит пузатую железку на огонь, летит в прихожую, начинает наматывать на себя шарф.

– Куда? – собрав последние силы, подаёт из зала голос Стас.

– До магазина! – Варя, уже с шапкой на голове, вбегает обратно вглубь квартиры. – До аптеки! На углу! Чайник засвистеть не успеет, я вернусь!

Стас лежит лицом к стене, даже не смотрит. Вдруг он ведёт плечом, его рука медленно и тягуче показывается из-под пледа.

– Деньги. Там.

Варя расторопно бросается к указанным полкам.

***

Над головой ясное тёмное небо, под ногами скрипят бугорки снега. Варя скользит на повороте, машет руками. Падает.

Нет, небо всё-таки очень красивое в этот дивный вечер. Жаль, что Стас не видит, а лежит там, один, с нагревающимся чайником в пустой квартире.

Варя садится, водит руками по земле, пытаясь нащупать место поровнее, чтобы встать.

– Опаньки! А ну-ка, подъём, малая.

Варя хочет повернуться, но не выходит – куртка и туго намотанный шарф мешают мотать головой.

– С-спасибо, – зачем-то роняет она, ожидая, что сейчас ей помогут встать. Но нет, ничьи руки к ней так и не притрагиваются.

«Померещилось?»

Скрип снега совсем рядом – кто-то стоит, смотрит на неё свысока.

«Не показалось».

Варя неуклюже переваливается на колени, затем начинает вставать, но не успевает выпрямиться, как кто-то грубо хватает её за шкирку. Ноги вновь начинают скользить на месте, но чьи-то «добрые» руки на этот раз держат крепко и не дают «ускользнуть».

– Гарик, давай быстрей, чё ты там с ней копаешься?

– Заткнись, Вермишель!

«Что ещё за вермишель?» – недоумевает Варя.

Она поправляет с глаз съехавшую шапку и видит перед собой придурковатое лицо Гарика. Тот всё ещё продолжает брезгливо придерживать её за капюшон.

– Ты глянь, она или нет? Не помню вообще.

Второй паренёк нехотя отвлекается от мобильника и тотчас мастерит гримасу презрения – будто Гарик подобрал с земли стухший кусок сала вместо упавшей прохожей.

– Да не! Эта же никакущая!

– Да нормальная, чё ты гонишь?

– Никакущая!

– Не шпилька, конечно, но если приглядеться – всё на ней ровно.

– Да задолбал! Давай проверим, хрен с тобой.

Второй паренёк заканчивает рыться в телефоне. Гарик, удерживающий Варю за куртку, вырывает у другана из рук мобильник и начинает по нему сверяться с… самой Варей.

– Лёх, кажись, она.

– Чё, косоглазый стал? Дай сюда.

– Да пошёл ты!

– В натуре она!

Они изумлённо таращатся на Варю, будто перед ними из воздуха материализовалась сама Анджелина Джоли.

– Тя как звать, кырля-мырля?

– Варя.

– Овца как-то там?

– Что? Ах да, Овечкина я. Мы знакомы?

Гарик и Лёха начинают гоготать, как подавившиеся бутылочным колпачком гуси.

– Твою налево, свезло!

– Эдак Князнев, наконец, угомонится!

– Нужно отпраздновать.

– Постой, давай вначале с этой овцой разберёмся.

Они дружно поворачиваются к Варе.

– Эй, бэйба, – Гарик вытирает соплю из-под носа. – Прогуляться не хош?

Варя мотает головой.

– Не хочу.

Лёха толкает приятеля в плечо.

– Ты её серьёзно спрашивать вздумал или так потащим?

– Да заткнись ты! Это тип сарказм был.

Варя делает шаг назад, изо всех сил пытаясь не поскользнуться. Вокруг тихо, ни одного случайного прохожего. Вся снежная улица – как на ладони.

«Сейчас уже должен вскипеть чайник».

– Извините, я тороплюсь. Правда тороплюсь!